Текст книги "Приключения-75"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

«Кажется, пронесло! Он не узнал меня. Надо бежать. Я убегу подальше от моря, потому что море стало дорогой, на которой мы встречаемся. Я спрячусь в маленькой деревне. И я спрячу дневники, потому что, если со мной что случится, тетради будут жить среди людей и, может, найдут того, кто их прочитает. Они отомстят за меня!»

Нет смысла приводить подряд все выдержки из дневника Пройдохи. Они сумбурны, отрывисты, порой противоречивы. Видно, парень последние дни жил напряженно, нервно.

Новая встреча Ке с Комацу произошла случайно. Произошла она здесь, в Макао, при весьма щекотливых обстоятельствах. Пройдоха не смог полностью разобраться в загадках, которые поставила перед ним жизнь. Винить его в этом было бы несправедливо. Для того чтобы найти правильный ответ на элементарную загадку: «Сколько будет 2×2?», нужно уметь считать хотя бы до четырех. Многое осталось неразгаданным и для меня. Ясно одно – Ке вновь угодил в сети мадам Вонг. Да иначе и быть не могло: происходит слияние гангстерских организаций. Господин Фу оказался лишь мелкой сошкой. Его бизнес – всего лишь листок на дереве преступного бизнеса, одна из многих «артелей» крепко сколоченной империи мадам Вонг.

В Макао проводилось совещание гангстеров... Весьма своеобразное. Колониальные португальские власти, безусловно, знали о нем. Хотя бы то, что на совещании присутствовал господин Лобо, фактический финансовый директор португальской колонии, владелец четырех банков, пяти отелей, двух газет, таксомоторной компании, пяти школ, больницы, всех кинотеатров Макао, король контрабанды золотом, доктор экономических наук, глава компании «Лобо энд компани лимитед», он же товарищ Хо Ин, член Политического консультативного совета, то есть член правительства маоистского Китая; его присутствие на заседании гангстеров говорит само за себя. Смешно думать, что правая рука не знала, что творила левая. Встреча произошла в праздник Весны, когда в колонию разрешен свободный въезд с континента. С континента на совещании присутствовали трое пекинских чиновников. Приехали они на машине с опознавательными знаками КНР, одетые в шерстяные униформы, в которых ходит сегодня весь Китай (разумеется, не в шерстяных) – форма из дорогого материала открыто подчеркивает большие полномочия эмиссаров со значками «Великого кормчего» на френчах. Разумеется, тайная местная полиция, ведущая неусыпную слежку за всеми подозрительными лицами, проследила маршрут машины, которая беспрепятственно прошла КПП, промчалась по улицам Макао и остановилась у небольшого особнячка, утопающего в зелени, невдалеке от единственной достопримечательности колонии – грота Камоэнс с памятником поэту.

Вилла охранялась. Конечно, не силами колониальной полиции. В состав охраны угодили Сом и Пройдоха. К этому времени Пройдоха убедился, что имеет дело не только с контрабандой золота, но и с почти легальным вывозом на мировые рынки – в Европу и США – Зовущей смерти, как он называл наркотики. Одна из фабрик по производству героина (по его записям) находилась в восточной части улицы Победы, в заднем дворе мастерской по ремонту автомашин. Вывеска мастерской служила прикрытием. Фабрика среди гангстеров называлась «Кукарачей», сюда отправляли в наказание провинившихся. Технология производства героина весьма проста. Но несовершенное оборудование, кустарщина, теснота грозили взрывом, который мог произойти каждую минуту. «Работникам» запрещалось покидать задний двор «мастерских», а «легальные рабочие» были, по сути дела, охраной, напоминающей ту охрану, с которой столкнулся Пройдоха на строительстве секретной базы пиратов. Охранники не задумываясь пристрелили бы любого, даже вчерашнего друга, памятуя, что завтра их роли могут поменяться. Круговая порука и садизм были цементом, скрепляющим их «братство».

Когда по гравию дорожки к особняку прошел Комацу-бака, Пройдоха настолько оторопел от неожиданности, что замер, как столб, нелепо высунувшись из-за зеленой изгороди, подстриженной на английский манер. Нужно было быть слепым, чтобы не обратить внимания на перепуганного парня. И все же Комацу не сразу вспомнил, где он видел вьетнамца с бледными, точно обмороженными, ушами. Для этого потребовалось время.

Свободный отряд телохранителей нес службу бдительно: в штабе у телевизора сидели операторы, наблюдая на экране за поведением гостей. Малейшее подозрительное движение фиксировалось. Охранники должны были немедленно докладывать командиру десятки, если заподозрят кого-либо из присутствующих в записи на миниатюрный магнитофон разговора или заметят движение, похожее на фотографирование, – манипуляции с зажигалками, нервное застегивание и расстегивание пуговиц и т. д. Заподозренного было приказано не выпускать из поля зрения и в случае попытки скрыться стрелять без предупреждения и без промаха, желательно в ноги.

Пройдоха и Сом были назначены во внутреннюю охрану, на участке от гравийной дорожки до высокого каменного забора. Они сидели скрыто за высокой плотной колючей изгородью в тени дерева с осиным гнездом.

Жизнь дерева и ос немыслима друг без друга – дерево без паразитов не дает плодов, осы без дерева не могут вывести потомства, ибо жизнь зрелых особей проходит целиком внутри плодов, исключая перелет самок при откладке яиц. В тот день был перелет, вокруг дерева вилась тучка насекомых. Обессилевшие от кладки яиц самки падали с веток на землю.

– Такие деревья нужно вырубать под корень, – чуть не орал Сом, сбрасывая с лица ос, которые, к счастью, не жалили. – Нам нарочно выделили это место. Тьфу! В ноздри лезут...

Раздражение Сома помешало ему заметить странное поведение напарника – Пройдоха вздрагивал от шорохов и не выпускал из рук рукоятку пистолета. Уши у него стали белыми, как у африканского слона.

Минут в пятнадцать седьмого вдоль забора к воротам прошел Комацу в сопровождении начальника отряда охраны: последняя проверка постов перед приездом самых главных участников совещания. Сом и Пройдоха издалека увидели их. Пройдоха нырнул под ветки смоковницы. Его, как пеплом, осыпало умирающими осами. Он вынул из-за пояса пистолет, проверил обойму, дослал патрон в патронник и поставил оружие на предохранитель.

И вот показалась женщина в сопровождении того же Комацу и еще двух мужчин, европейцев. Один из них был лысый с янтарными глазами. Пройдоха узнал его – с этим янки он встречался, когда с господином Фу ездил на остров. Второй европеец шел с «прямым позвоночником», делая отмашку правой рукой, точно левой придерживал эфес парадного клинка.

– Симпатичная бабенка! – произнес Сом. – С кем это она?

– А может, они с ней? – несмело отозвался Пройдоха, догадываясь, кем могла быть эта моложавая женщина с аккуратной короткой европейской прической. Она была, как и Сом, в темных огромных очках, длинное платье-халат с глубоким разрезом, идущим почти от бедра, оголяло ее стройную смуглую ногу в тонком чулке. Она что-то весело говорила мужчинам, а те шли серьезные, как доктора к операционному столу. Это и была мадам Вонг.

О чем совещались «рыцари удачи» Южно-Китайского моря в доме около памятника поэту, я не знаю. Можно только строить всевозможные предположения. Конечно, они собрались не для того, чтобы обсудить вопрос о выведении нового сорта хризантем.

На первый взгляд странно, что состав сборища был слишком пестрым, эмиссары Мао встретились за банкетным столом с пиратами, подозрительными американцами, не то хозяевами, не то агентами китайских националистов с Формозы, но так кажется лишь на первый взгляд. Пекинские газеты искренне шлют проклятия, когда это касается лишь вопроса взаимоотношений с великим северным соседом. Здесь, в Макао, они вели диаметрально противоположную политику, прикрытую с континента словесной завесой левацких лозунгов и цитат «Великого кормчего». Хотя бы тот факт, что самый богатый человек Макао, «проклятый империалист», господин Лобо был одновременно и товарищем Хо Ином, членом Пекинского правительства, объяснял многое, если не все.

Фабрика господина Фу по производству героина, замаскированная под вывеской «Автомастерская», работала на сырье, доставленном с континента, известном на весь мир сырце опиума марки «999», добываемом на плантациях мака в коммунах и концлагерях, «школах 7 мая», обширной и богатейшей провинции Юньнань. Интерпол в данном случае был бессилен. Португальские власти и англичане в Гонконге, молчаливо оберегая статус-кво, делали вид, что не знали об этом совещании. Больше того, их тайные полиции наверняка блокировали журналистов. И если бы исчез журналист – британский подданный, официальные власти набрали бы в рот воды, и никто не вызывал бы по рации «корабли мести Ее Величества».

Пройдоха не ждал конца совещания. Он подошел к забору, никем не замеченный, перелез через забор и очутился в тесном глухом переулке: он принял самое правильное решение – скрыться, пока правая рука мадам Вонг – Комацу не вспомнил о том, где он видел молодого вьетнамца.

Ке шел по переулку, сжимая пистолет со снятым предохранителем. Переулок казался бесконечным. Пройдоха пробирался вдоль высоких заборов. К его счастью, наступила скоропостижная южная ночь, и он вскоре оказался в потоке темноты, которая текла по переулку, как горная река по дну ущелья.

Главное – выскочить на оживленную улицу. Вполне возможно, внешний пост находился при выходе из переулка, и если там окажутся незнакомые охранники, это могло окончиться для беглеца трагически. Сзади послышался шум мотоцикла. Ке поднял пистолет... Его ослепил луч света, и он уже было выстрелил по фарам, как услышал знакомый голос:

– Это я! Не смей стрелять!

На мотоцикле сидела Дженни, дочка господина Фу. Она сидела верхом на мотоцикле, как амазонка на степном скакуне. И по тому, как она стала выплевывать из себя мужские ругательства, Ке сообразил, что девчонка разъярена.

– Надоели вы мне! – кричала Дженни. – Я вас ненавижу! Я бы вас... Утопила бы... Ненавижу! Пропусти! И не приеду... Так и передай отцу. Уехала, и все! Пойду в стюардессы, пойду в пятидесятки[21] 21
  Слэнг – местное название проституток.


[Закрыть]!

– Не кричи! – успокаивал ее Пройдоха, прислушиваясь к шорохам в темноте. – Куда ты мчишься? Тихо!

– Я хочу орать и буду орать! – кричала Дженни. – Хоть убей. Я презираю вас!

Оказывается, Дженни смертельно оскорбили во время банкета. Подумать только, ее, Дженни, получившую образование в Америке, заставили сидеть в холле, угощаться конфетами и вести сплетни с остальными женщинами-«туземками». Ее, Дженни, эмансипированную девчонку, попытались приравнять чуть ли не к гейше. Может быть, она и смирилась бы... Традиции есть традиции, но в зал с мужчинами, она видела собственными глазами, прошла особа. И не европейка, а тоже китаянка, рожденная в тех же широтах, что и Дженни. Старуха лет пятидесяти... И мужчины увивались вокруг нее, лепетали, точно проглотили вместо устриц собственные языки. Мужчины пошли пить виски... А ей, Дженни, предложили жевать сладости, как жвачку буйволице. Подобного унижения она перенести не смогла. Она выбежала во двор, вскочила в седло мотоцикла и помчалась куда глаза глядят. И в добавление ее еще чуть не пристрелил слуга ее отца.

Пройдоха сумел, не раскрывая карт, убедить ее взять себя в качестве пассажира. Для него это был единственный шанс вырваться из клетки. Он сел сзади Дженни, обнял ее за талию, как это делают девушки, когда любимые катают их сломя голову за городом, и они выскочили на широкую улицу. Никто их не остановил: те, кому было поручено нести внешнюю охрану, знали дочку господина Фу.

Читая дневники Пройдохи Ке, я первое время удивлялся его последовательности и терпению. Так или иначе записи Пройдоха вел, как говорится, до последней минуты. Неясно только, где и как он прятал свои дневники. Если его только бы заподозрили в подобном, Ке убрали бы немедленно и непременно.

Деньги у Ке были, так что он не испытывал затруднения с едой, тем более с детства привык довольствоваться горстью риса и пучком редиски. Ке искали... Тревога была объявлена. Размноженные фотографии беглеца были и у рикш, и у нищих, даже у чинов официальной полиции. Отступника ожидала неминуемая кара. Комацу с запозданием вспомнил, где он встречался с нелепым парнем, уши которого точно тронули первые лучи проказы. Но Ке перехитрил и на этот раз преследователей – он зарылся в нору и заглох, как рыбий малек в непролазных зарослях морской капусты.

К сожалению, у него начинались стычки с Дженни. Она знала, где он скрывается. Она устраивала сначала тихие, затем все более бурные сцены. В его дневнике промелькнула запись: «Дырявая туфля (Дженни) опять напилась, как Сом, и требовала, чтобы я клялся ей в любви». «От нее несло перегаром как запахом тины».

Ке был опытнее и умнее Дженни. Он быстро понял, что его подружка после скандала, возникавшего по любому поводу, ибо она была на редкость неуравновешенной особой, может выдать его. И он решил сбросить, как кролик, след. Он чувствовал, что петля преследования все туже стягивается вокруг его хрупкой шеи.

После очередного скандала он решился исчезнуть, предварительно исподволь уговорив Дженни найти человека, которому можно доверить дневники. Это было слабой гарантией его безопасности. Скорее это была месть – в случае гибели его дневники «выстрелят».

Дженни нашла человека – им оказался я. И когда время и место встречи с журналистом было назначено, Ке выложил карты на стол. Это его и погубило. Дженни вывела «тайную полицию» мадам Вонг на след Пройдохи, который и привел гангстеров в кафе, где состоялась наша встреча. Видно, игра девчонки в месть мадам Вонг зашла настолько далеко, что опасность нависла и над ее отцом, вот чем был вызван визит господина Фу – он хотел упредить акцию Комацу.

Да, Ке слишком поздно понял о своем промахе. Я был теперь единственной его опорой в земной жизни. Он пошел к двери, пытаясь отвлечь гангстеров от «человека». Его бывшие друзья знали, что он вооружен... Возможно, у них был приказ без лишних слов пришить дважды беглеца там, где он будет обнаружен.

Теперь Комацу-сан пришел с «визитом вежливости», выяснить, что известно журналисту о прошлом бывшего строительного рабочего.

Они поспешили, сделав Ке молчаливым. Но откуда они узнали о дневниках? Конечно, Дженни знала. Когда отец примчался к ней, разъяренный и перепуганный возможными разоблачениями, и задал ей перцу, она, вероятно, рассказала обо всем.

Не случайно, что сюда пришли те, кого знал Пройдоха. И если я опознаю хотя бы одного из них... значит, я знаю о них, значит, я в курсе дела, значит, я опасен... И меня, и Боба, и Клер тоже ждет участь Пройдохи. Положение осложнилось. Я испугался по-настоящему.

Я сидел напротив Комацу-отравителя и так же лихорадочно искал выхода из создавшегося положения, как Пройдоха Ке в последние минуты своей запутанной жизни.

Комацу-сан кончил молиться предкам и открыл глаза, уставился на нас с Бобом. Я догадался, почему он тянул волынку. По всей вероятности, главное в его визите заключалось в том, чтобы выяснить – успел ли поведать мне ликвидированный свидетель строительства секретной базы пиратов какие-либо сведения, насколько я осведомлен о прошедшем совещании в Макао и какой информацией мы вообще можем владеть. Отсюда вытекали дальнейшие действия группы налета. Отправлять двух журналистов в страну призраков – накладное дело. Журналисты люди заметные. Ликвидировать их непросто – поднимется шум, как поднялся шум на острове Сицилия, когда мафия похитила журналиста, слишком рьяно расследовавшего деятельность их организации. Кроме того, мы могли уже переправить добытые сведения в газеты или в другие инстанции, опять же гангстерам не было известно, кто стоит за нами, на кого мы в итоге работаем.

Комацу требовалась зацепка для разговора, отправная точка, или печка, как любила говорить моя матушка, поэтому он играл комедию, несколько обескураженный нашей беспечностью. То, что мы приняли его, точнее Боб, за рядового налетчика, не давало Комацу кинетической энергии, и он замер, собираясь с мыслями.

– Надоело великое сидение, – не выдержал Боб.

Какое счастье, что я не успел рассказать ему в подробностях обо всем, что прочел в дневниках. Боб поистине не ведал, кто к нам пожаловал.

– Что вам надо – выкладывайте и уматывайте! Деньги?! У нас их нет. Мы не дети миллионеров. Мартышкин бизнес.

– Как вы сюда попали? – перебил я Боба.

– Нам открыла служанка, – с улыбкой ответил Комацу. – Но мы ее закрыли на всякий случай на кухне. Зачем вы встречались с нашим человеком? – перешел он в атаку.

– Спросите у него сами, – ответил я, пожимая плечами, как девица закрытого пансиона.

– Я пришел не за дурацкими ответами...

– А-а-а! – прозрел Боб. – Вы люди... Этого, как его? Убери пушку. – Боб взял со стола визитную карточку: – Господина Фу. Он уже тут был. О чем, Артур, у вас была беседа?

Я должен был спасать своих друзей. В конце концов, я первый влип в это дело. Я, как говорится, должен был взять огонь на себя.

«Разговор с господином Фу неизвестен японцу», – подумал я и сказал вслух:

– Это не люди профессора Фу. Мы с ним все выяснили. Произошло недоразумение. Что вам надо?

– Кто вас свел с убитым парнем? – задал вопрос Комацу.

– Спросите у господина Фу, – ответил я. – Нет, вряд ли они от господина Фу, – сказал я Бобу.

– Чего они хотят? – обратился ко мне Боб, точно мы были вдвоем.

– Видно, убитый знал что-то. Всполошил столько почтенных людей. Только зря комедия. Вы отлично должны знать, что мы с ним не успели перекинуться парой слов. Он встал и пошел к выходу... А я пошел звонить по телефону, когда услышал выстрел. Я не стал ждать, чтобы выстрелили и в меня. Это вполне оправдано. Я не люблю, когда в меня стреляют.

– Но он успел вам что-то передать... – Комацу замолчал.

И я понял, что он не уверен, что Пройдоха что-то успел передать.

– Слиток золота? – сострил я.

– У нас есть доказательства, – сказал стальным голосом японец.

– Доказательства? – я искренне рассмеялся.

– Фотография. Он вам передал пакет, – Комацу показал издали фотографию. Наверное, они все же щелкнули, когда я нагнулся. Но вряд ли зафиксировали, как я сунул тетради под себя.

– Не понимаю, – ответил я.

– Вы что-то подняли с пола? – бесстрастным голосом, как динамик на токийском вокзале, продолжал японец.

– Сознавайся... – рявкнул Сом и неожиданно ребром ладони ударил сзади по шее. Перед глазами возникли круги, голова точно отделилась от туловища, и мозг, лишенный кислорода, заволокло дымкой.

Когда я пришел в себя, Длинный держал пистолет между лопатками Боба. Тот сидел с налитым кровью лицом и ругался, как портовый пропойца. Комацу по-прежнему сидел с невозмутимым лицом, поджав под себя ноги, точно пришел к брату в день поминания родителей.

– Черт бы вас побрал! – выдавил я из себя. – Прикажите негодяю не распускать руки. Сумасшедшие.., Тьфу! Герои картины Хичкока.

– Зачем вы нагибались под стол? – последовал вопрос.

– Я уронил зажигалку...

– Где она?

– Потерял... при бегстве.

Я оставил ее наверху. Если я скажу, они пойдут туда. Пойдут? Вряд ли. Хотя какое это имеет значение. Наверху Клер. Она ничего не знает. Наглоталась снотворного и спит. Лишь бы они не схватили ее. Сколько их сюда пришло? Вдруг они сейчас там, наверху, пытают Клер?

От этой мысли я опять чуть не потерял сознание. Что делать? Сознаться? Нет! Это не спасение.

Надо как-то убедить их, что опасения необоснованны. Если они начнут пытать, они не остановятся, они уберут нас, потому что сам по себе факт насилия – криминал, повод для шумихи во всех газетах мира. Их требуется остановить. Но как?

Ответ пришел неожиданно и совсем иной, чем я предполагал.

– Не трогайте его! – раздалось от двери. – Руки вверх! Стреляю!

В дверях стояла Клер. Мой друг, моя несостоявшаяся любовь! Она держала в руках зажигалку в виде пистолета. Неужели Клер не знала, что это зажигалка? Зачем она пришла? Уж лучше бы спала.

Ее крик спустил пружину... Боб метнулся на Длинного и точным ударом в челюсть отбросил его к стене. Прежде чем я сообразил, что происходит, я тоже бросился на Сома. Сработал рефлекс: журналист в наше время должен быть натренированным, как сержант из отряда «зеленых беретов». Но я запоздал... Меня опередил выстрел, потом я налетел на что-то в воздухе, как на выставленное вперед колено. И опять потерял сознание.

Я умел драться. Но я опоздал на доли секунды. Сом тоже был не паинькой, драки в притонах закалили его, господин Фу не зря кормил телохранителя. Он сбил меня, как муху на лету.

В подобной ситуации, в которую я угодил, самое блаженное состояние – беспамятство. Но я не имел права блаженствовать в небытии. Я должен был взять огонь на себя, и где-то в укромных уголках мозга безусыпно работал часовой механизм пробуждения. Я быстро пришел в себя... И это было, пожалуй, самое приятное пробуждение, если так можно назвать мое состояние.

Около стены в позе, в которой совсем недавно стояли мы с Бобом, замерли налетчики – Длинный и Сом. В комнате было полным-полно португальских полицейских. Клер совала мне под нос пузырек с нашатырным спиртом. Около Боба суетился врач. Сом прострелил ему руки. Пол был забрызган кровью. Боб стонал.

– Немедленно в госпиталь святой Анны, – сказал врач.

– У меня дела... Потом, – тихо ответил Боб, точно ребенок.

Так все разговаривают с врачами, когда требуется их помощь.

– В госпиталь, – категорически заявил врач. – Немедленный снимок рентгена. Вполне возможно, пуля задела кость. Вам повезло... Правее – и попала бы в легкое.

– Он стрелял в руку.

– Отличный стрелок. На рентген, на рентген! Что требуется подписать? Вы подпишете протокол в госпитале. И переливание крови. У вас есть деньги?

– Я даю гарантию уплаты, – отозвалась Клер.

– Вас я знаю, – деловито закончил врач. – Проводите в машину. Счет пришлю вам. Формальности прежде всего... Но предупреждаю, что госпиталь дорогой. Рентген... переливание крови, уход, медикаменты.

– Прекратите торговаться, – взорвалась Клер. – Вы не на китайском рынке. Мой отец был карантинным врачом, но он никогда не торговался, как старуха в Лиссабоне.

– У меня есть доллары, – подал голос Боб.

– Все в порядке, – сухо ответил врач. – Пошли! Можете двигаться самостоятельно? Или вызвать «скорую помощь»?

– Будьте вы прокляты, – заворчал Боб. – Готовы обобрать до нитки. Сам дойду. Я не настолько богат, чтобы швырять «капусту» на ветер. Полиция довезет... Это ее обязанность. Комиссар, за японца отвечаете головой.

Комацу-сан сидел по-прежнему, поджав под себя ноги. Лицо его было бесстрастным, как у буддиста, впавшего в нирвану. Происходящее, казалось, его не волновало.

– У него не нашли оружия, – сказал старший полицейский.

– Он ни при чем, – послышался голос Сома.

– Тебя не спрашивают! – рявкнул на него полицейский.

– Не ори! – огрызнулся Сом. – Мы его прихватили по дороге. Он посторонний.

– Тем более не выпускать, – отдал приказание Боб.

Меня удивили нотки в его голосе. Я впервые слышал, чтобы так говорил мой приятель, точно кто-то другой говорил за него.

– Хорошо, – ответил старший. – Проводите господина в машину.

В сопровождении полицейского он вышел. За окном заурчал мотор.

– Рад с вами познакомиться! – шаркая подошвами по ковру, подплыл старший полицейский. – Много раз читал ваши статейки. Очень лихо... Особенно когда вы пишете из зала суда. А интересно, сколько вам платят? Я тоже пописываю... Жене нравятся... Может, посмотрите? Есть кое-что. Знаете, я люблю интеллигентных людей. Конечно, они любят рассуждать, и разное... Но поговорить с ними занимательно. Дам я вам материал. Глядишь, и тиснете. Денежки, конечно, пополам. Мне сейчас деньги нужны...

– Кому не нужны, – отозвался от стены Сом.

– Заткнись, падаль! – рыкнул старший полицейский. – Пардон, мадемуазель, сорвалось. Знаете ли, у нас работа грубая, мужская. Мы, так сказать, всегда на передовой. Оберегаем покой... У нас...

– Во дворе никого не обнаружено, – доложил детектив в штатском. Он вошел в комнату, щурясь от электрического света. Удивительно, все детективы в штатском на одно лицо во всех странах, независимо от национальности. Их обзывают «калошами» за то, что им положены за счет казны калоши, чтобы не промочить ноги в ненастье, «пиявками», «вурдалаками», «любовниками консьержек», «скунсами» – названий много, в разной стране разные, но лица у детективов везде одни и те же. Специфика работы, как асфальтовый каток, сглаживает черты индивидуальности.

– Кто же вас вызвал по телефону? – удивилась Клер, поднимая зажигалку.

Полицейский пожал плечами.

– Двигай! – последовал приказ задержанным.

Сом и Длинный отлипли от стены, закинули руки за головы, обхватили затылок и, ссутулившись, направились к двери. Те же позы как во всем мире. Не было ни нагловатого пижона Сома, ни Длинного, лечившегося от венерической болезни, – были лишь арестованные. И только. На одно лицо. Как во всем мире.

– А вас, господин... Как вас? Фамилия? – обратился старший к Комацу, опередив меня.

И тут я чуть не совершил роковую ошибку. Я решил выложить козырь на стол. Комацу сидел, как будда, невозмутимый и величественный. Казалось, он наслаждался своей безнаказанностью. А ведь он правая рука «королевы пиратов», которую разыскивают все полиции мира.

– Мияги... – ответил Комацу и встал.

– Значит, Мияги, – сказал старший.

Он знал Комацу! Это было понятно по взгляду, который он бросил на японца.

– Вы утверждаете, что Мияги? – удивился я. А мозг работал. И до обиды стало ясно, что комедия продолжается.

– Я тоже жертва, – сказал Комацу. – Я проходил мимо дома, они напали на меня. Силой оружия заставили войти в этот дом. Приношу извинения хозяйке дома.

– Зачем же они вас сюда привели? – не поняла Клер.

– Наверное, чтобы не было свидетелей, – сказал Комацу.

– Врет он, – сказал я. Я почувствовал, как Комацу напрягся. Сейчас для него произойдет главное... Он услышит, что мне известно кое-что о гангстерах. Если я назову правильно, кто он есть, его визит окончится успехом. Собственно, ради этого момента он сюда и пожаловал. И полиция тоже. Они работали синхронно, как киносъемочная камера с микрофоном.

Клер не могла вызвать полицию – телефон был внизу. Позвонить от соседей или из автомата она тоже не могла – для этого следовало спуститься вниз и пройти через холл, где были мы, или через кухню, которую гангстеры закрыли, – там сидела «под домашним арестом» служанка. Полиция непонятным образом очутилась именно в тот момент, когда японцу потребовалось отдавать приказ о насилии над нами. Совпадение, и весьма симптоматичное.

– Он... – я выдержал паузу. – Вы хорошенько проверьте его. Возможно, его разыскивает Интерпол.

– Мы проверим, – заверил старший без энтузиазма. И я понял, что выиграл самую великую битву нервов в своей жизни.

Когда они ушли, я помог Клер поднять опрокинутый столик.

– Клер, родная, – сказал я, – мне немедленно надо скрыться. Немедленно! Это единственная гарантия безопасности для тебя и Боба. Где у него... фотоаппарат, его вещи?

– В задней комнате.

– Я заберу у него кассеты. Остальное он заберет сам. Клер, нет ли у тебя сейчас в порту надежного человека, капитана какого-нибудь фрахта?.. В любой порт. Чтобы взял пассажиром. Я должен скрыться немедленно.

– Затрудняюсь ответить... Надо пойти в порт.

– В управление не обращайся!

– Пройдем вдоль причалов. Есть кто-нибудь из старых приятелей отца. Моряки его знали. Он многих выручал, хотя сам был беден... В нашем роду никто не отличался умением делать деньги. А из меня бы, наверное, получилась хорошая монашка.

– Что из тебя получится, еще поговорим. Я тебе пришлю письмо и напишу, что я думаю по этому поводу.

– Артур, – встрепенулась она. – Ты скажи мне сейчас.

– Сейчас?.. Нет, не надо. Я напишу.

4

Всему наступает конец, даже бесконечности, или, иными словами, ничто не вечно под луной, даже сама луна. Мое повествование приближается к концу. Я, Артур Кинг, сын англичанина Кинга и русской – урожденной Лобановой, спасался бегством из Макао на проржавевшем корыте под либерийским флагом, принадлежащем греческому миллиардеру Онассису.

Корыто шло в Сингапур за малайским каучуком, за довольно неприглядными упругими бобинами, из которых впоследствии производят жевательную резинку. Капитан корыта Виктор Марсель был стар, но держался молодцом, был всегда выбрит до синеватого блеска и застегнут на все пуговицы. Полной противоположностью ему была команда, в которой боцманом числился датский хиппи – нечесаный малый, чье знание морского дела заключалось лишь в том, что он умел петь под аккомпанемент гитары старинные французские баллады, умел играть в карты во все мыслимые и немыслимые игры. И он умел пить хоть нитрокраску, при этом не пьянеть, что весьма импонировало старому Виктору Марселю, сумевшему пронести через бурную жизнь этот дар молодости.

Команду составляли тринадцать человек (чертова дюжина), вышли мы в понедельник седьмого. Первое, что я сделал, вывалившись утром на палубу из капитанской каюты (кэп страдал бессонницей и с удивительной легкостью дал Клер добро на то, чтобы в его апартаментах поселился не то ее троюродный брат, не то свежеиспеченный любовник), – первое, что я сделал, когда выскочил утром на палубу, это научил двух матросов вязать элементарный морской узел, точнее, не морской, а рыбацкий.

– Хорошо, капитан, – сказал худенький матрос, улыбаясь от уха до уха тридцатью двумя зубами цвета слоновой кости, – хорошо, капитан!

Он знал по-французски всего два слова, кстати, по-английски тоже. На каком языке он говорил, я не выяснил до конца плавания, хотя знал активно восемь языков. Он готов был делать все, что ему показывали, и невпопад. Единственно, чему он научился за время рейса, – вязать рыбацкий узел. И это до того его потрясло, что он стал сам себе говорить: «Хорошо, капитан!» И вязал все, что попадалось под руки, включая канаты толщиной в руку.

Любопытнее других оказался радист – он умел лишь нажимать на кнопки магнитофона и делал это мастерски – круглые сутки на корабле вопили новоявленные «битлы» вперемежку с траурным маршем Шопена в исполнении духового оркестра эскимосов Аляски. Кажется, их этому научили американские летчики с военной базы. Траурный марш импонировал радисту – ему отказала невеста, выйдя замуж за машиниста. Он разуверился в счастье, за бешеную плату позволил исколоть себя разноцветной тушью (надписи весьма пессимистического содержания) и не ждал от жизни ничего светлого.

Восемь человек команды из тринадцати стояли на помпах, которые по странной прихоти не выходили из строя и перекачивали воду из моря в море.

Тонуть мы начали на второй день. Радист уронил бобину от магнитофона с записью джазовой музыки в незадраенный трюм. Он полез за бобиной и сорвался с трапа.