Текст книги "Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе"
Автор книги: Саймон Мюррей
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
И тут Репеллен погубил себя окончательно – по крайней мере, в моих глазах. Подойдя к стоявшему в строю Кобленцу, он спросил его, кому принадлежала идея побега. Кобленц молча глядел прямо перед собой. Лейтенант повторил вопрос, но с тем же результатом. Это было все равно что обращаться к стоящему перед тобой дереву. Репеллен потерял всякий контроль над собой и стал бить курсанта по лицу. Кобленц – мощный парень ростом под два метра, и он мог бы уложить Репеллена на месте, даже если бы одна рука у него была связана за спиной, но он стоял недвижно. Репеллен представлял собой жалкое зрелище, и я демонстративно повернулся к нему спиной, надеясь, что он заметит мой жест и одумается. Если бы он избивал Кобленца, лежащего на земле, и то это выглядело бы не так позорно, сейчас же он был похож на ребенка, нападающего на взрослого человека. Это было очко не в пользу командира.
Наконец прибыл командир полка и с ним несколько старших офицеров. Первым делом он распустил строй и приказал всем не покидать казармы. Офицеры уединились, чтобы обсудить ситуацию. Я же решил обсудить ее с людьми и пошел к ним. Как я понял, все началось с того, что накануне сержант Грау заставил их пробежать пятнадцать миль в наказание за недостаточно безупречную чистоту в казарме, после чего приказал всем без исключения выполнять пелот.Они отказались.
Они жаловались мне на несправедливость сержанта, и трудно было не посочувствовать им. Они прошли через столько испытаний и не меньше офицеров хотели, чтобы все это не пропало впустую. Я думаю, если бы Лоридон был здесь, мы с ним разрулили бы ситуацию. Самое досадное, что она возникла на пустом месте, для нее не было никаких оснований.
Поговорив полчаса с людьми, я понял, что главным зачинщиком был Амброзетти, француз, не умеющий держать язык за зубами. Немцы склонны скорее следовать за лидером, нежели вести других, и на них речи Амброзетти действовали гипнотически. Амброзетти – хороший солдат, товарищи его любят. Он не задирист и относится к лидерам, которые возникают естественным путем, постепенно завоевывая авторитет у окружающих.
Амброзетти полагал, что курсанты могут выдвинуть командованию свое условие: они беспрекословно подчинятся всем требованиям, если сержанта Грау уберут. Я объяснил ему, что он заблуждается и что эта тактика ведет в тупик, потому что командование никогда не пойдет на это. Это создало бы прецедент, с их точки зрения совершенно недопустимый. Немыслимо, чтобы легионеры могли избавиться от неугодного им сержанта, это противоречило сложившимся в легионе понятиям о дисциплине и просто-напросто нокаутировало всю традиционную систему.
Они по-прежнему отказывались выполнять пелот,но я понимал, что согласиться на это и на все прочие наказания, которые могут последовать в результате их бунта, – это единственная возможность спасти ситуацию. Это практически гарантировало бы, что они возвращаются в строй. И может быть, им удалось бы даже получить в виде компенсации некоторое внутреннее удовлетворение, выторговав условие, что проводить пелотбудет не Грау, хотя вряд ли командование приняло бы это условие. Я помнил, к чему привело битье посуды в нашем взводе, и полагал, что самое лучшее для этих людей – вернуться в строй как можно быстрее без всяких оговорок. Я сказал им, что если они сейчас пойдут командованию навстречу, то это, конечно, будет сдачей позиций, но зато, возможно, не придется приносить в жертву зачинщика. В данный момент офицеры стремятся во что бы то ни стало выявить его, чтобы тем самым решить проблему и избежать роспуска всего пелотона.Одно гнилое яблоко в бочке не делает неприемлемыми все другие. Альтернативой этому может быть только их полная капитуляция и наказание, но на этом инцидент будет исчерпан и не повлияет на их дальнейшую судьбу.
В конце концов они выбрали второй вариант.
Четыре дня спустя
Для них наступило трудное время – даже по меркам легиона. За эти четверо суток они спали не больше семи часов; в промежутках между тридцатикилометровыми марш-бросками им устраивали физическую подготовку по ночам или пелот.Они непрерывно таскали на спине мешки с песком, не снимая их даже во время еды. Их лишили месячного жалованья, что, по мнению командования, было эквивалентно потерям, которые они понесли бы в случае пятнадцатисуточного ареста. Через два дня у них начинаются выпускные экзамены.
Типманна исключили за то, что он увильнул от участия в одном из ночных маршей и улегся спать в кустах. Одним хорошим капралом в легионе будет меньше.
Как и следовало ожидать, моральное состояние курсантов предельно низкое, и поскольку это происходит в конце учебы, то может существенно повлиять на их будущую деятельность в качестве капралов. Если они выйдут отсюда озлобленными, это может в дальнейшем иметь отрицательные последствия для полка. Единственная надежда на Лоридона, который возвращается на следующей неделе, – может быть, он что-нибудь придумает.
22 октября 1964 г.
У Сото завтра дембель, и сегодня мы устроили ему отвальную в Бу-Сфере – участвовали Виньяга, Киллиарис и я. Жаль расставаться с ним – мы стали хорошими друзьями и перенесли вместе немало трудностей. Трудные времена – благоприятная почва для созревания дружбы. Мы подарили ему золотые запонки, напомнили, что с приходом 1966 года встречаемся у «Писающего мальчика», и отпустили на все четыре стороны. В легион он не вернется, это точно.
24 октября 1964 г.
Было решено, что данный пелотонпройдет дополнительный курс обучения методам ведения партизанской войны и уже только после этого будут подсчитываться общие результаты. Мне кажется, это разумно: во-первых, если обучение пройдет хорошо, это поднимет моральный дух выпускников, а во-вторых, даст им передышку перед возвращением в полк. Мне и самому не терпится принять участие в занятиях. Ведет курс капитан Майдек, который изучил партизанские методы во время Второй мировой войны, когда он был прикомандирован к Специальному военно-воздушному полку британской армии. Он знает практически все, что можно знать о взрывчатых веществах и о том, как их использовать в диверсионной практике. Он крепок и неколебим, как дуб, и полагает, что и все остальные должны на него равняться. Майдек немного со сдвигом, а его школа методов партизанской войны – лучшая во всем свете.
Шесть недель спустя
Шесть недель проскочили незаметно. Они были очень насыщенными. Все, что мне говорили о Майдеке, оказалось правдой. Он блестящий специалист.
Сначала мы взялись за теорию – очень основательно – и изучили все взрывчатые вещества, с какими можно столкнуться на практике: их химический состав и физические свойства, а главное, как они действуют. Теперь мы знаем, как использовать их с максимальным эффектом и какое количество их требуется в том или ином случае. Мы можем рассчитать по формулам массу заряда, необходимого для того, чтобы взорвать бетонные опоры моста, стальной трубопровод или опору высоковольтной линии. Говорят, что люди добиваются успеха в том деле, которое им нравится, и это истинная правда. Для меня таким делом оказалось искусство подрывника. Я ушел в него с головой – не помню, чтобы я когда-либо занимался чем-нибудь с таким энтузиазмом. А потому и материал запоминался очень легко.
Прежде всего Майдек привил нам умение работать внимательно, основанное на доскональном знании взрывчатых веществ и их действии, а также уверенность, приобретенную длительной практикой их применения, особенно по ночам. Эти две составляющие – внимательность и уверенность – являются первым и главным условием успеха в подрывной деятельности.
На первом же занятии мы улеглись ничком в пяти футах от заряда с двумя килограммами тротила, и Майдек подорвал его. Это напоминало взрыв бомбы, но для нас не представляло опасности, потому что осколки разлетались вверх клиновидным пучком и мы находились вне сектора их разлета. Начало было впечатляющее, а затем мы всерьез приступили к занятиям. Каждый вечер мы проводили по нескольку часов в затемненном помещении, связывая узлы из шнура, соединяющего несколько зарядов, которые используются для одновременного подрыва нескольких объектов, и обучаясь на ощупь оперировать различными подрывными устройствами. А днем мы запоминали внешний вид взрывчатых веществ, запалов и детонаторов немецкого, французского, английского и американского производства.
Мы изучили тротиловые и тетриловые заряды, динамит и пластиковые бомбы и научились составлять взрывчатые смеси из нитрата аммония в сочетании с небольшим количеством дизельного масла, а также из квасцовой муки и бертолетовой соли. Мы можем приготовить так называемый снежок, химическую бомбу или «коктейль Молотова» с такой же легкостью, с какой моя мама готовит коктейли с мартини. Мы научились изготавливать дисковые зарядные устройства, начиненные гайками и болтами, которые пробивают броню танка с расстояния четырехсот ярдов. Мы убедились, что мины-ловушки и пластиковые бомбы в умелых руках могут производить непревзойденный разрушающий эффект; научились монтировать заряд в шариковой ручке – с тем чтобы у человека оторвало руку, когда он начнет писать ею, – или в таких невинных предметах повседневного обихода, как дверные ручки, ящики стола, книги, автомобили. Можно также зарядить болтами и гайками обыкновенный проигрыватель, так что при его включении они разлетятся во все стороны со скоростью три тысячи футов в секунду и угробят несколько сотен человек на собрании враждебной вам политической партии.
Мы умеем вносить изменения в конструкцию ручных гранат, благодаря которым они взрываются немедленно после вытаскивания чеки, и переделывать патронные гильзы таким образом, что при выстреле из винтовки происходит взрыв и стрелку сносит голову. Мы можем мастерить ракеты и зажигательные бомбы из материалов, продающихся в любом сельском магазине, и видоизменять взрывчатые вещества для выполнения нестандартных операций, основанных на использовании специфических свойств этих веществ.
Весь этот материал излагался нам очень подробно и в высшей степени профессионально, однако для изучения всех деталей разнообразных устройств, применяемых в пиротехнике, потребовалось бы прослушать полный университетский курс по современной физике.
Изучив теорию, мы наконец приступили к практическим занятиям. По ночам, разделившись на команды, мы взрывали железнодорожные насыпи на вышедших из эксплуатации ветках, брошенные хозяевами фермы, старые столбы и мосты. Перед каждой операцией мы долго и тщательно планировали ее. Мы строили макет объекта, рассчитывали величину необходимого заряда и определяли, в каком месте его следует поместить для максимального эффекта. Каждый участник команды знал, что он должен делать. Были предусмотрены любые случайности, которые могли произойти. Нет ничего опаснее небрежности, когда работаешь ночью со взрывчаткой. Тут не до шуток. После того как заряды установлены и команда покидает объект, достаточно одному человеку наступить на детонатор – и все дружно взлетят к небесам.
Работаем мы спокойно, и все у нас спорится, потому что мы хорошо подготовлены и уверены в себе. Основы подрывного дела достаточно полно изучены и изложены в учебниках и пособиях, так что надо просто потратить время на то, чтобы запомнить их. Однако бывает и такое, что не найдешь ни в каких учебниках, и в этом случае выручить может только опыт. Тут Майдек в своей стихии. Нет ничего, что он не знал бы, и своими советами, подсказками и нестандартными приемами работы он дает нам такую подготовку по своей специальности, какую мы не получили бы в обычных армейских школах. Майдек – хитрая лиса и очень независим; при мысли о том, что он мог бы употребить свое убийственное мастерство на пользу нашему противнику, меня прошибает холодный пот.
А в последние две недели мы обучались искусству ведения тайной диверсионной войны: как и где следует создавать базовый лагерь и отдельные ячейки партизанской сети, как наладить систему связи и какими пользоваться шифрами, как допрашивать пленных и, самое главное, как планировать операции и как проводить их.
Лоридон вернулся и будет командовать эту последнюю неделю. Репеллен убыл, Грау и Вестхоф вернулись в полк, у Киллиариса истек пятилетний срок, и он отправился в большой мир осуществлять свои грандиозные планы по сколачиванию миллиона. Таким образом, из командного состава в учебке остались только Лоридон и я. У нас с ним полное взаимопонимание. Как-то вечером мы обсудили перспективу моего обучения в академии, и я сказал, что мне все-таки не хочется поступать туда, особенно после того, как я побывал в отпуске, – слишком много интересных дел на гражданке. Мне кажется, он понял меня.
7 декабря 1964 г.
Сегодня совершил свой последний прыжок, семьдесят третий.
8 декабря 1964 г.
Пелотон завершился. Из тридцати восьми человек, прибывших для обучения, до выпуска дошел двадцать один. Я с удовольствием наблюдал за тем, как они маршируют на плацу и получают свои нашивки, и гордился ими. Первым был Форштедт, за ним шли Фишер и Шакт. Все они достойно прошли нелегкий путь, который и я недавно проделал, и не вызывают у меня ничего, кроме уважения. В своем ответном слове они выразили благодарность мне и Лоридону и подарили нам по серебряному ножу для разрезания бумаги. Буду хранить его как зеницу ока. Затем они погрузились на машины, с радостными воплями выехали за ворота Лендлесса и еще долго махали нам руками. Я знаю, что они чувствовали в этот момент.
Вечером мы с Лоридоном устроили ужин с коньяком и от души наговорились о пелотоне– и о нынешнем выпуске, и о моем, предыдущем. Когда я возвращался через строевой плац в казарму, у меня перед глазами возникали тени всех моих товарищей. Казалось, ночной ветер доносит эхо их голосов, и впервые мне стало грустно, что скоро все кончится: мой срок истекает, я возвращаюсь домой.
31 декабря 1964 г.
Наступает новый год, а для меня вместе с ним – новая жизнь. Рождество не оставило у меня никаких воспоминаний. Рота стала мне чужой. Я провел в ней так мало времени за последние два года, с тех пор как начались мои стрелковые похождения со стариной Лафоном, что у меня не осталось здесь друзей. Старые разъехались, а молодежь смотрит на меня как на чужака, каковым я, собственно, и являюсь. Но в их взглядах я вижу и уважение – легионеры всегда относятся с уважением к «старикам», а я честно отслужил свой срок. Они же пока в самом начале пути и скоро поймут, насколько он длинен.
Я вылетаю во Францию 4 января. Теперь, когда день отъезда известен, я испытываю некоторый страх перед будущим. Период, связанный с легионом, практически завершился, начинается новый, куда более длинный, а я не чувствую себя готовым к нему. С другой стороны, к легиону я тоже не был подготовлен, и это не помешало мне справиться со всеми трудностями и дойти до конца. Так что опыт, накопленный здесь, возможно, поможет мне справиться с тем, что меня ожидает, хотя этот опыт и не зафиксирован в каких-либо конкретных удостоверениях. 1965 год – это шаг в неизвестное и уже поэтому не может не вызывать интерес.
1965
4 января 1965 г.
Утром я покинул Алжир на военном самолете. Еще недавно я добавил бы: «чтобы никогда сюда не возвращаться», но теперь я надеюсь, что когда-нибудь побываю здесь. В данный момент обстановка тут довольно безрадостная, новоприобретенная свобода пока еще не принесла людям счастья. В политике страна круто повернула влево, власть применяет авторитарные меры, пытаясь подчинить население строгому порядку. Но горы и вся дикая природа Алжира сохраняют свою красоту, природа развивается свободно на бескрайних пространствах, где царит тишина. Ради нее мне и хотелось бы вернуться сюда, пройти каким-нибудь из исхоженных путей, но уже совсем по-иному.
Вчера вечером мои старые друзья устроили мне отвальную. Я попрощался с Даниэлем Виньягой, и на этот раз он мне напомнил о встрече у «Писающего мальчика». Были старина Зиги Вайс, Кенни и Боб Уилсон – все в отличной форме. Я был очень рад встретиться с ними – в последние месяцы мы виделись нечасто. Они подарили мне на память замечательные наручные часы. Был и Педро Родригес, которого недавно выгнали из сержантской школы за то, что он слишком часто демонстрировал свой неукротимый нрав и в конце концов огрел кого-то по голове горячим утюгом. Его разжаловали в рядовые, но его это, похоже, не очень огорчает. Я, наверное, никогда не забуду, как Педро запустил винтовкой в Шмидта и как он съел бутылку из-под «Джонни Уокера». Заглянули к нам также Шнайдер и несколько парней из моего второго пелотона.Я провозгласил тост за Лоридона. Надеюсь, что встречусь с ним когда-нибудь. А сегодня утром я зашел попрощаться с полковником. Не могу, конечно, сказать, что мы с ним закадычные друзья, но я его уважаю. Он подарил мне альбом фотографий, в котором сделал следующую надпись:
Au Caporal-chef Murray, pour lui dire ma joie de I'avoir connu, ma gratitude pour ce qu'il a fait au regiment et la place qu'il a tenue, mes voeux pour son avenir et mon espoir de lui rencontrer a nouveau plus tard.
Пожалуй, это было чуть ли не самое лучшее из всего, что мне когда-либо говорили.
Два часа спустя я был уже в воздухе, и Алжир стал для меня прошлым. Я четко осознал это, когда африканский берег скрылся за горизонтом, и почувствовал странную печаль.
24 января 1965 г.
Умер Черчилль. Рушатся последние устои империи. Я весь день слушал радио. Трудно было проводить его с большим почетом, чем это сделали французы.
Я нахожусь в базовом лагере в Обане, неподалеку от Марселя. Обань стал новым Сиди-бель-Аббесом легиона. В конце огромного строевого плаца высится величественный памятник погибшим. Здесь встречаются все: старики спят в могилах, новобранцы начинают свой путь, а отслужившие вроде меня заканчивают его. Встретился с Киллиарисом. Он подписался на новый срок в легионе и отбывает в Джибути. При встрече он был несколько смущен – очевидно, сокрушался о миллионах, которые он собирался нажить. А вчера появился Штробендер. Он провел на гражданке четыре месяца, и этого ему хватило, чтобы понять, что там ему не нравится.
Здесь есть легионер, который начинает служить по новой после восемнадцатилетнего перерыва. Восемнадцать лет назад, прослужив в легионе полгода, он дезертировал, а на следующий день его задержала полиция за вождение автомобиля в нетрезвом виде, и тут выяснилось, что он в розыске. Трудно ему придется с таким послужным списком.
Я был очень рад встретить старину Кролля и вдвойне рад тому, что ему вернули звание старшего капрала. Я всегда считал, что с ним слишком сурово обошлись в инциденте с битьем тарелок.
Видел также Д'Эглиза и многих других знакомых. Половина тех, кто проходил вместе со мной инструксьонв Маскаре, ждут здесь увольнения, как и я. Они меня тоже вроде бы помнят, только некоторые имена я забыл. Я испытываю здесь удивительное ощущение – словно принимаешь участие в параде всех действующих лиц пьесы, после того как занавес опустился.
Делать ровным счетом нечего, кроме как шататься по Марселю и ждать. Позвонил сегодня Дженнифер и сообщил ей, что День «D» назначен на 12 февраля. Она приедет в Париж встречать меня.
3 февраля 1965 г.
Вчера вечером случайно встретил Вольмара. Это было самое замечательное, что могло со мной произойти. Я был просто вне себя от радости. Лучшего завершения пути и не придумаешь. Он теперь начальник отделения личного состава и постоянно прикомандирован к базовому лагерю. Я наконец попал на обед, который пропустил в Маскаре давным-давно; в моей жизни было мало столь же счастливых событий. Ради одного этого стоило прослужить в легионе пять лет. Мы проговорили всю ночь, а его потрясающая жена поддерживала в нас силы черным кофе. Я подробно рассказал ему о своем пятилетием пути, который закончился так же, как и начался, – встречей с ним.
12 февраля 1965 г. – «Ла Кий»
И вот наступил этот великий день. В семь утра увольняющиеся прошли парадом перед командиром части Вадо. Он выдал каждому из нас красочное свидетельство о безупречной службе, подтверждающее, что мы прослужили в легионе пять лет с «honneur et fidelite»(с «честью и преданностью»). Затем мы получили дембельские костюмы. Мой был значительно ниже качеством, чем тот, в котором я когда-то приехал. Кроме меня, увольнялись еще семь человек, и среди них не было ни одного, с кем я встретился в мой первый день в легионе пять лет назад. Мне вспомнился тот испанец, с которым я подрался в поезде. Интересно, где он теперь?
После этого мы направились в форт Сен-Николя, во Второй отдел. Это также пробудило немало воспоминаний. Я получил небольшой конверт из коричневой бумаги и чуть не расплакался, увидев свой старый паспорт и записную книжку, отобранные у меня при зачислении в легион.
Выходя из ворот навстречу солнечному морозному утру, я отдал честь часовому, прощаясь с фортом и со всем Иностранным легионом.
Затем я поспешил на вокзал и купил билет на скорый поезд до Парижа.
