Текст книги "i-o"

Автор книги: Саймон Логан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

К концу строительства трона они стали уже такими капризными, что последний штрих я добавила сама: это была доска, прибитая перпендикулярно к изголовью так, чтобы образовывать крест. Я уложила на сиденье золотые и пурпурные подушки, а затем задрапировала отверстие между ножками куском серебристой материи.

Марина наблюдала за моими действиями из дальнего угла цеха. Видно было, что она относится ко всему этому с подозрением. Она видела, как я беседую с сестрами и как они повинуются мне – точно так же, как и ей, – просто потому, что им нравится повиноваться. Она по-прежнему спала со мной и позволяла ласкать себя, но, похоже, начинала жалеть, что поделилась со мной своею тайной. Мы были вместе и порознь: мои мысли были разделены между Мариной и той звездой, которую она обещала мне. Чтобы звезда проебла мне мозги насквозь. Проебла мозги нам обеим. Нам всем.

– Это будет президент? – интересовались девочки. – Нет, Элвис Пресли, живой и здоровый, который все это время скрывался в Юте и копил сперму, чтобы на нас на всех хватило!

– Нет, не угадали, – отвечала я им, разлегшимся у основания трона, на который я взгромоздилась прямо с ногами. Железное кольцо, к которому когда-то крепилась шапочка-электрод, висело у меня над головой, словно нимб.

– Тогда это тело Че Гевары! Нет, мумия Ленина!

Их обида обернулась обожанием за одну ночь, в течение которой я рассказывала им сказки, дразнила их Мариниными обещаниями.

– Нет, нет, – говорила я. – Гораздо круче!

– Тогда, может, Антихрист в дорогом костюме и галстуке, словно прямо из романа Брета Истона Эллиса.

– Нет, нет, – повторяла я. – Круче! Гораздо круче! Когда мне было одиннадцать лет, родители повели меня в церковь. Это случилось за несколько месяцев до пожара, в котором они оба погибли. Пока родители болтали с другими прихожанами, я бродила по церковному двору. Я заметила, как дочь одного из друзей моего отца зашла в тень за зданием церкви. Я пошла за ней и застала се перед массивным распятием Христа, первого революционера современного мира и явного Бога. По крайней мере, она мне так сказала. Первый революционер.

«Но это же Иисус Христос», – сказала я ей. «Разумеется. А знаешь, что бы я сделала, если бы встретила его или Бога Отца?» «Нет». «Если бы я встретила Бога во плоти, – сказала она, – я бы первым делом попыталась отсосать у него».

– Тогда это Чарли Мэнсон?

– Рэй Крок, создатель сети Макдоналдс?

– Председатель совета директоров «Найк», «Дисней» или «Уолмарт»? Призрак Маршала Маклюэна? Денис Родман? Какой у него цвет кожи? По какому каналу будет идти передача? Это будет аналоговый бог или цифровой?

– А может, это будет она? – сказала Анна, и возбуждение девочек троекратно возросло.

– Нет, – сказала я им. – Нет!

И все это время Марина скрывалась в темном дальнем углу, так что о том, что она здесь, можно было догадаться только по поднимавшимся оттуда через неравные промежутки времени клубам дыма.

– Если бог – это число, то сколько в нем знаков?

– А если ты все же встретишь его, прождав столько лет, что ты сделаешь?

– Я? Я у него отсосу!

Марина открыла мне страшную тайну, и тайна эта означала конец всему: я об этом догадалась даже прежде, чем это сообразила сама Марина. Она выпустила на свободу Антихриста, Зверя Последних Времен, и Зверь желал, чтобы его жестко выебли.

Я сказала девочкам, чтобы они приготовились, что ждать осталось совсем немного, и они кинулись подшивать, штопать и клепать спои шикарные наряды. Я заметила, что Марина лежит на своем матрасике вдалеке от нас, но беды в этом особой не было – она еще успеет вернуться в стадо. Она просто устала. Она слишком долго командовала, и теперь ей нужен отдых.

Она открыла свою тайну, открыла имя единственного истинного Бога, и все еще не могла прийти в себя после этого.

Я наблюдала, как она дышит во сне, считая мгновения между вдохом и выдохом. Как-то ночью я взяла ее на руки и положила на ее трон, потому что сама она до сих пор отказывалась туда садиться. Когда она проснулась и увидела, что я лежу, свернувшись, у ее ног, она в полусне слезла с трона и вернулась на свой матрасик.

Впрочем, какая разница.

Я положила ее к себе на колени и прошептала в ухо: «Все будет хорошо, успокойся», – потому что рано или поздно любому ребенку приходится утешать своих родителей. Разумеется, если они до этого не погибнут при пожаре.

– Я не понимаю, зачем все это, – отозвалась она.

– Тсс! – прошептала я и поцеловала ее волосы. – Все скоро кончится.

И не прошло и двух ночей, как оно почти и кончилось: девочки, мертвые, валялись вокруг, Марина восседала на троне, прибитая к нему гвоздями, распятая на кресте, разинув окровавленный рот, готовый принять в себя член Иисуса.

– Пора, – сказала я, и девочки тотчас начали собираться вокруг меня.

Марина вышла на охоту: она единственная продолжала время от времени это делать, хотя с тех пор, как она недавно подцепила сифилис и на верхней губе у нее виднелась отвратительная красная короста, особенным успехом она не пользовалась. Но она должна была скоро вернуться, и тогда мы могли начинать.

Я стояла на помосте для трона, и девочки собрались вокруг меня, словно верные ученицы, сверкающие блестками, демонстрирующие в разрезах кто грудь, кто бедро, кто зад. Разводы губной помады, пятна теней под глазами, словно синяки, скулы, увеличенные пластическими хирургами-любителями из нашей тусовки. В сумочках у них лежали косметички и rape alarms.

В воздухе витал запах их похоти – густой, мускусный и безрассудный.

Одна за другой они подходили ко мне, брали у меня огромные, размером с почтовую марку, промокашки с кислотой, и клали их себе на язык, словно облатку причастия. Затем они так же по одной отходили от трона.

Когда в очереди осталось только три девицы, нетвердой походкой в цех вошла Марина. Ее одежда была мокрой от лившего снаружи дождя.

– Что здесь происходит?

Я раздала последние три промокашки девушкам и ответила:

– Готовимся к встрече с богом.

Марина посмотрела вокруг, увидела рвение в глазах сестер и снова перевела взгляд на меня.

– Мы у него, мля, отсосем! – закричала какая-то девушка непослушным от химического опьянения голосом. Послышались смешки, кто-то взвизгнул.

Марина сразу погрустнела.

– Так нельзя, – сказала она. – Что ты им такого наплела?

– Когда-то я ходила в церковь, – промурлыкала я. – Когда-то я была невинной.

– Малышка, что здесь творится?

Марина стояла в паре шагов от меня, и глаза ее были полны слезами.

– Когда-то я ходила в церковь, – снова промурлыкала я.

– Я уже это слышала. Когда-то я тоже ходила в церковь, Золотце, что с тобой?

– Я знаю, что ты тоже ходила в церковь. Знаю даже в какую.

– Кончай! Мы начинаем или как? – заскулила одна из девушек.

По лицу ее градом струился пот: видно, природный наркотик бурлил у нее в крови. В то же мгновение другая девица упала на пол и забилась в судорогах.

Марина посмотрела на припадочную, затем на меня. Еще нескольких девушек начало пошатывать.

– Что ты им подсунула? – спросила Марина.

Джина, чувственная экс-стриптизерша, иногда подрабатывавшая автослесаршей, грохнулась прямо лицом на цементный пол, так что – клянусь вам! – из черепа ее прямо-таки посыпались мультяшные картонные звезды.

– …мне плохо…

– Прозрение, – ответила я.

Ночь, та ночь, в которую открылись тайны и отверзлись шлюзы.

Марина лежала рядом со мной, трезвая, сна ни в одном глазу.

– Я чувствую пустоту, – сказала она в темноте, наполненной холодным ночным воздухом. – Жуткую пустоту.

Я взяла ее руку в свою.

– А когда ты прикасаешься ко мне, – добавила она. – Я чувствую не пустоту, а тепло.

Я не смотрела на нее, я смотрела на огромные грязные окна на противоположной стене. Я слушала, что говорит она, и думала о том, что я могла бы рассказать ей в ответ. О том, как я тайком фотографировала ее. О том, как я долгие месяцы ходила за ней по пятам, прежде чем оказалась у дверей «Инициативы Электрической Дивы». О том, как я мечтала, чтобы она изнасиловала меня, сперва напичкав наркотой, чтобы целовала меня, как лунный луч, целующий темные океанские волны.

– Я люблю тебя, – прошептала Марина мне на ухо. В этом и заключалась ее тайна.

После того как она повернулась на бок и заснула, я долго еще лежала, уставившись на стену, и размышляла.

– Мне надо кое-что рассказать тебе. Это тайна. Никто не должен знать. Это наша тайна.

А затем – эти три слова, словно три динамитных шашки, упакованных в мех норки, пропитанный красотой и кровью.

– Прозрение, – ответила я, когда Марина спросила, что я такое подсунула сестрам. Прозрение в виде такой дозы девяностопроцентного галлюциногена, что она вырубит навсегда их слабые мозги через полчаса.

– Ты сказала мне правду? – спросила я, наблюдая, как Сара, Джулз и Тиш одна за другой валятся на пол. – Той ночью…

Марина тоже смотрела, как ее приемные дочери ничком валятся на цементный пол, похожие в своих шикарных новых платьях на невест, на упавшие кегли, на сорванные ураганом желуди. Когда Тереза упала на колени, попробовала проползти вперед, но тут же рухнула и забилась в судорогах, когда хрупкая фарфоровая Анна начала выплевывать сгустки крови, Марина закрыла глаза ладонями и из-под них тотчас же брызнули слезы.

Наконец мы оказались рядом, и тогда я положила руку на бедро Марины. Затем я взяла свободной рукой ее другую руку и поцеловала ее.

– Ваше величество, – сказала я и сделала реверанс. Маринины губы задрожали, и я поцеловала их, чтобы унять эту дрожь. Я схватила ее за голову, привлекла к себе, и она наконец приоткрыла рот в ответ, и я почувствовала тепло ее языка.

Если я встречу бога…

Это так давно, половину прожитых мною лет тому назад. Она не так уж сильно изменилась по сравнению с той девушкой-подростком, что так пленила меня тогда, за церковью, в тени которой ее незрелая грудь под белой блузкой казалась такой рельефной. Если я встречу бога…

Мы раздели друг друга, бойцы нашей прекрасной армии лежали на полу вокруг нас, околдованные чарами углерода, фосфора и неизвестных полимерных цепей. Мы сняли с себя наши свадебные наряды и ювелирные украшения, она позволяла целовать себя и целовала меня в ответ, а затем я повела ее к трону, кожа наша соприкоснулась, и во мне вспыхнуло пламя, которое спало внутри все эти годы.

– Что ты будешь делать, если встретишь бога? – спросила она еще до того, как расцвела у меня на глазах в следующем году, когда я могла следить за ней только издалека, потому что после того, как мои родители умерли, в церковь я уже не ходила.

– Я? Я у него отсосу! – ответила я надгробным камням, после того как ее увели. И повторила эти слова распятию.

И вот прошли годы, и я возвела мою королеву на трон, села рядом с ней и целовала ее. Я повернула рычаг в подлокотнике трона, и три фунта Пи-Си-Пи, кокаина и измельченного амфетамина осыпали нас, так что когда мы облизывали друг друга, наши языки пощипывало от наркотиков.

Если я встречу бога, я у него отсосу…

Она сидела на троне, и ржавый нимб сиял у нее над головой. Я раздвинула ей ноги и скользнула вниз.

Те девушки, что все-таки выжили после моего убойного коктейля, смотрели как мы страстно извиваемся и понимали, что видят нечто большее. «Неужели это и есть бог?» – недоумевали они. Неужели я созерцаю бога, многорукого и потного, такого охуительно сексуального и чувственного?

«Что ты им подсунула?» – спросила меня Марина.

«Прозрение», – ответила я.

Марина вилась подо мной, шевелила бедрами, прижималась к моему телу, тоже покрытому сверкающей наркотической звездной пылью. Я схватила ее запястья, развела их широко, ощущая, как легкие спазмы прокатываются по животу Марины, как ее бедра все сильнее и сильнее сжимают мою голову. Апокалипсис приближался. «Интересно, если бог кончит, не приведет ли это к гибели всего мира?» – подумала я и с размаху насадила запястья Марины на длинные острые гвозди, которые я вбила в концы вертикальной доски, образующей крест со спинкой трона. В этот момент Марина кончила: кровь хлынула из пробитых запястий одновременно с резкими сокращениями ее тазовых мышц.

Моя прекрасная принцесса содрогалась в пароксизмах нарастающего оргазма, распятая на холодном дереве, не зная, кричать ли ей от наслаждения или от пронзительной боли в запястьях и, наконец не выдержав, закричала и от того и от другого.

Я спустилась с платформы, чтобы насладится этим зрелищем. Мое лицо было влажным от ее любовных соков. Догадалась ли она, кто я такая? Или она всегда это знала?

Что я буду делать, если встречу бога?

Этому она меня сама научила в тот день.

Не поклоняйся никому. Не восхищайся никем, потому что в мире есть только одно всемогущее существо, которое имеет всю власть над тобой, которое носит одну с тобой одежду, трахается с теми же мужиками, что и ты, имеет с тобой на двоих одни потроха. Все боги – ненастоящие, потому что единственный бог-ты, и если тебе попадется один из этих обманщиков, ты должен убить его, потому что он лжец. Всякую мелюзгу, в которую никто не верит, даже она сама, трогать не надо: убивай только тех, кто опасен, тех, кто выглядит убедительно, тех, в кого можно почти поверить.

И вот Марина, развалившаяся на троне, пришпиленная к кресту, окруженная выводком своих красоток-учениц, похожих на потравленных тараканов, наконец получила ответ на свой вопрос.

Я начала собирать мои шмотки, чувствуя себя на вершине восторга и наслаждения, хотя в голове у меня слегка мутилось. Я натянула на себя старый комбинезон и туфли на высоком каблуке, потому что они первыми попались мне под руку. Затем я взяла пневматический молоток и гвоздь. Я обмотала волосы изолентой, чтобы они не падали мне на глаза. Я зарядила молоток.

Побросала самые необходимые шмотки в спортивную сумку, не задаваясь вопросом, как я собираюсь жить дальше, потому что это был слишком большой вопрос.

Затем я взобралась на помост к Марине, которая сидела с широко раскрытыми глазами и спокойно смотрела на меня. Кровавые пузыри набухли на ее вздутых от коллагена кукольных губах. Я подняла пневматический молоток и приставила его к ее лбу, в точку, где сходились ее брови. И нажала на курок.

Потому что: что нужно сделать, если встретишь бога?

Отсосать у него – а затем убить!

Расстройство чувств

Он всегда ходил сгорбившись, практически всегда, и, хотя, направляясь ко мне, он ничем не походил на убийцу, он был убийцей. Мы оба были убийцами.

Мы стояли перед заведением, которое в этих краях сходило за байкерский бар. Здание, в котором бар помещался, стояло рядом с подъездными путями, по которым подвозили грузы к кораблям, заходившим в док. Примостившийся в покровительственной тени огромного портового крана, бар весь так и щетинился от распиравшей его скрытой агрессивности и выглядел вызывающе, словно лозунг, сплетенный из колючей проволоки. Мотоциклы, сбившиеся в кучку на маленькой площадке перед баром, казались роем спящих насекомых.

– Ты что, все еще не выкинул это из головы? – спросил он меня, скрестив тощие руки на впалой груди и прислонившись к невысокой стене, на которой я сидела. Спросил с самодовольной улыбкой.

– Потерпи маленько. Как ночь прошла?

– Отменно, – ответил он. – Дзига взял меня в тот самый клуб – наверное, чтобы набить себе цену? Ну мне-то наплевать, если ему так больше нравится.

Я коротко усмехнулась:

– Интересно, что ты с ним такое сделал?

– Не хами мне. Ничего я с ним не делал.

– И то верно, они обычно сами это делают.

– Точно.

– И что же он сам с собой сделал?

– Догадайся.

«Догадайся!» С какой-такой радости я должна играть с ним в угадайку?

– Эротическое самоудушение? – ляпнула я первое, что пришло мне в голову.

Какое-то мгновение Виктор не отвечал, но, посмотрев на него, я все сразу же поняла по выражению его лица.

– Угадала, – отозвался он наконец обиженно, а затем добавил: – Он любил меня. Похоже, он и на самом деле очень любил меня.

– Значит, так и умер от неразделенной любви?

– Да пошла ты в жопу, Ваня!

– Сам туда пошел.

– Когда он решился на это, он сам захотел, чтобы я был там. Чтобы принимал в этом участие.

– Так это ты его задушил?

– Разумеется, нет, – рявкнул он, – Он хотел, чтобы я наблюдал.

– Ах вот как… – сказала я, чувствуя, что меня это начинает интересовать. – А раньше ты когда-нибудь такое видел?

Виктор покачал головой;

– Только издалека.

– Ну и как?

Виктор пожал плечами:

– Неаппетитное зрелище, честно говоря.

– Кто бы сомневался.

– Ладно, мы что, тут всю ночь будем обсуждать всякую блевотину или за дело возьмемся? А то я уже яйца себе отморозил!

– Ну, свою-то работу я уже сделала, – сказала я, почувствовав, что настала моя очередь выпендриваться. – Я тебе что-нибудь рассказывала о бинарных ядах?

– Нет, ты мне ничего не рассказывала о бинарных ядах.

Парень явно скучал, видно было, что этот урод уже отвеселился и теперь ему все было по барабану.

Так что пришлось мне ему рассказать о том, что некоторые вещества сами по себе абсолютно безвредны, даже в больших дозах. И их можно смешать с другими веществами, которые сами по себе тоже не ядовиты. Но смесь их будет уже совсем не такой безвредной… далеко не безвредной.

– Например, биметинол натрия, – сказала я, услышав крики, раздававшиеся из бара, – в сочетании с алкоголем.

В этот момент дверь бара неожиданно распахнулась, и оттуда вывалилась кучка байкеров, которые с трудом держались на ногах. Они натыкались друг на друга, на мотоциклы, опрокидывая все на своем пути. Их без конца тошнило, тела их сотрясались от жутких спазмов, и они падали на землю, продолжая корчиться от боли.

Следом за ними из дверей бара повалили остальные. Спотыкаясь о тела товарищей, они падали на землю рядом с ними и оставались лежать.

Виктор выпрямился, вцепившись в край стены так, что побелели костяшки пальцев.

– Вот они! – закричал, заметив нас, один из байкеров, явно избежавший действия яда. (Мне не удалось подсыпать яд в стаканы каждому, поэтому я знала заранее, что некоторым удастся уцелеть.)

Они, конечно же, запомнили новое лицо в баре, и теперь былое их любопытство естественным образом уступило место подозрениям.

– Пора сматываться! – сказала я.

Виктор немедленно последовал моему совету, потому что те из байкеров, кто был еще в состоянии двигаться, уже поспешно направлялись к нам. Он уже перемахнул через стену и улепетывал через свалку промышленного мусора, находившуюся за ней, в то время как я, неторопливо забравшись на стену, выпрямилась во весь рост, а затем в ярком свете луны показала средний палец моим преследователям.

Так обстояли дела сейчас, но еще раньше – до байкеров, до этого бара – был Анатолий.

На одном из моих друзей я испытала маленькую дозу хлората аммония, на другом – инъекцию диметилсульфата натрия. Если хлорат аммония вызывал просто моментальную потерю сознания, после инъекции диметилсульфата на губах жертвы выступила розовая пена. Парень набросился на меня, повалив на землю, как только почувствовал что-то неладное. В тот самый момент.

В тот самый момент, когда в их глазах возникает вопрос: «Что ты сделала со мной?»

В тот самый момент, когда улыбка возникает у меня на лице.

Анатолий был долговременным проектом. Оттрахав меня, он обычно валялся на грязном диване, покрытый крупными, похожими на сверкающие пули, каплями пота, которые смотрелись на его коже словно капли кислоты. Я протягивала ему стакан с черной водкой и становилась рядом с ним на колени.

– А у тебя чего? – спрашивал он, кивая головой в сторону моего стакана.

– Просто вода.

– Покрепче ничего не хочешь?

– Не хочу. Пей сам.

Это было в самом начале недели. В конце недели он позвонил мне. Сказал, что всю ночь его ужасно тошнило с кровью и что он хочет поехать в больницу.

Я попросила дождаться меня и поехала к нему.

Везде на полу виднелись лужицы рвоты, в которых виднелась кровь. Отлично.

Это означало, что в его крови уже образовалось достаточное количество кристаллов VI2 и что в настоящий момент они разрывают стенки капилляров в его внутренних органах – в печени и почках, в основном. Эти частицы образовались потому, что раствор пропилдиэтилпропата, которым я постепенно накачивала Анатолия на протяжении последних нескольких месяцев, разрушил его метаболизм и теперь начал кристаллизоваться в его венах быстрее, чем организм успевал перерабатывать его.

Перекладывая Анатолия с пола на диван, тоже густо покрытый засохшими лужицами рвоты, я прикидывала, как долго он еще протянет.

– Я едва могу пошевелиться, – сказал он, попытавшись ухватиться за меня и потрясти, но сил не хватило, и он упал на спину. – Ты должна отвезти меня в больницу!

– Это просто пищевое отравление, – сказала я, вытирая руки о юбку.

– Какое на хрен пищевое отравление! – завопил он, обрызгав меня каплями слюны, смешанной с желчью. – Да мне, похоже, просто пиздец пришел, Ваня!

Пропилдиэтилпропат имеет слишком сильный вкус, чтобы не заметить его в чистой воде, вот почему я растворяла его в черной водке, но теперь это уже не имело никакого значения. Я протянула Анатолию стакан.

– Тебе нужно пить, чтобы не случилось обезвоживания.

– Мне нужен врач!

– Не будь ребенком! – возразила я. – Тебе просто нужно успокоиться.

Я провела рукой по его голому животу и запустила руку под брюки.

– Кроме того, если ты попадешь в больницу, кто знает, насколько ты там застрянешь. А я буду без тебя скучать.

Я взяла плоть Анатолия в свою ладонь, смазанную его же желчью и кровью. Начала ласкать его.

Едва заметная улыбка появилась в уголках его рта, и я тут же влила ему в горло содержимое стакана.

– Не понадобятся тебе никакие врачи, – сказала я. И они ему действительно не понадобились.

В ту ночь спать мне было некогда.

Возвращаясь от Анатолия, я провела пару часов в барах центральной части города в поисках потенциальных новых друзей. Несколько знакомств, несколько телефонных номеров, несколько чересчур откровенных предложений, и вот я уже возвращаюсь по петляющей дороге, которая ведет на холмы к разбросанным по ним большим домам.

Всегда, когда я направлялась к Кристиану, я чувствовала себя так, словно направляюсь в лучший мир или, по меньшей мере, в мир, который так выглядит. В мир, в котором цыганам вряд ли когда-либо позволят встать табором.

Я надела черное платье для коктейля, украденное мною днем в магазине, потому что Кристиан всегда вел себя так, словно его положено обслуживать по высшему разряду. Впрочем, я знала, что, несмотря на весь свой аристократизм, он, в сущности, как и все остальные, нуждался в первую очередь в моей дыре – поэтому платье, которое я надела, прикрывало бедра едва-едва, так что были почти видны даже некоторые из моих шрамов.

Кристиан владел пентхаузом в элитном жилом доме, стоявшем на одном из самых высоких холмов. Чтобы избегнуть объяснений с портье, я направилась обычным маршрутом – по пожарной лестнице, прикрепленной к задней стене дома, – но не успела я одолеть и пролета, как сверху послышались шаги: кто-то спускался по лестнице. Я нырнула в дверной проем, заканчивающийся вместо двери бетонной плитой, и увидела, как мимо меня прошел какой-то парень примерно моего возраста. Он, похоже, обкурился, потому что не заметил меня.

Я подождала, пока он не скрылся из вида, после чего проделала оставшийся путь.

Агония Анатолия раздразнила меня, словно кто-то попытался довести меня до оргазма, а затем остановился за несколько мгновений до того, как я кончила, и теперь я мучительно искала разрядки. Сегодня ночью настала очередь Кристиана: у меня для него был заготовлен особенный препарат, в настоящее время лежавший в моей сумочке.

Увидев, что дверь не закрыта, я насторожилась.

Я подумала, что, возможно, он просто поджидает меня, растянувшись на постели, как это часто случалось, но, хотя простыни были измяты, его там не было. Я позвала его по имени. Еще раз.

Под дверью в ванную виднелась узкая полоска света. Что он задумал на этот раз?

Я повернула ручку. Дверь была не заперта.

Кристиан ждал меня за ней. Он лежал в ванне, нагой и обмякший, свесив одну руку и одну ногу через ее край. Кровь вытекала из его перерезанных запястий.

Вот пидарас!

Зачем, какого черта?!

Я кинулась к нему, но я уже знала, что ему конец. Опасная бритва валялась на полу в увеличивавшейся на глазах луже крови.

Я потрогала его лоб, чтобы сделать хоть что-то.

Он все испортил!

– На хера ты это сделал?! – заорала я, молотя кулаком по его груди. – На хера?…

Я взяла приготовленный для него яд и все равно, в знак пренебрежения к воле покойника, влила его ему в рот. Я трудилась не одну неделю над тем, что должно было случиться этой ночью, а он…

Стоп!

Тот самый парень.

Он спускался по лестнице, а с тех самых пор, как я начала водить дружбу с Кристианом, я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь кроме меня пользовался этой лестницей. Насколько я знала, кроме как в пентхауз, с нее никуда нельзя было попасть.

Маленький сучонок!

Я засекла его, когда он, словно в полусне, брел по мостовым частной дороги, серпантином спускавшейся вниз к неуклюжим городским строениям. Он не заметил моей машины, пока я не остановилась рядом с ним, слегка преградив ему путь капотом машины. Я открыла пассажирскую дверь.

– Залазь! – скомандовала я.

Он был действительно очень молод, к тому же нарочито подчеркивал свой возраст обтягивающей футболкой и блестящими джинсами, в которых его худощавая фигура казалась еще более худощавой. На лице его застыло типичное для городской шпаны безучастно-агрессивное выражение.

– Мне ничего не нужно, – ответил он и попытался продолжить свой путь.

Я тронулась с места, снова перегородив ему путь машиной.

– Я подруга Кристиана, – сказала я.

– Не знаю никакого Кристиана. Не знаю вообще, о чем ты говоришь.

– Залазь ко мне, мать твою, или я вызову полицию! Угроза, казалось, слегка сбила с него спесь.

– Я ни в чем не виноват, – сказал он виноватым голосом.

– Тогда залазь.

Сначала он не хотел мне рассказывать, как он это сделал, и тогда я изобразила всем своим видом полное равнодушие, потому что я знала, что на самом деле ему мучительно хочется с кем-нибудь поделиться. Ведь и мне хотелось того же самого.

– Представь себе, что ты стоишь на одном из мостов там, внизу, в заливе. На высоте ста пятидесяти футов над водой. Всего лишь один шаг – и все кончено. Всего один шаг, мгновенный порыв, мгновенное решение. Нет ничего проще.

– Если нет ничего проще, – усомнилась я, – почему мы все до сих пор не покончили самоубийством?

Он пожал плечами.

– Возможно, нам просто нужно, чтобы кто-то нас подтолкнул.

– А если никто не подтолкнет?

Он снова пожал плечами.

– Знаешь, лично я бы предпочла, чтобы ты не подталкивал Кристиана к предельно честным поступкам.

Он ведь был мой.

– Твой бойфренд?

– Да нет же!

– Кто же тогда?

И я рассказала ему – рассказала, потому что подумала: «Черт побери! Да ведь он почти такой же, как я!».

– Ну откуда же мне было знать? – сказал он. – Надо было быстрее поворачиваться.

– Я же не знала, что нужно спешить! – заорала я в ответ и врезала по тормозам, потому что как раз в этот момент какой-то мудак попытался подрезать меня. Машина была похожа на бандитскую, поэтому я решила не связываться. Мне уже хватило приключений на ночь.

– Отравление, – сказал он, и (показалось мне это или нет?) мне послышалась насмешка в его голосе. – Как жестоко!

– Да пошел ты в жопу, что ты знаешь о жестокости! – Я подумала о том, сколько времени я потратила на то, чтобы подготовить правильную смесь и найти правильную дозу. – Нет в этом ничего жестокого.

– Тебе лучше знать.

– А ты выбираешь жертву послабее, повнушаемее – разве это не жестоко? – парировала я.

– Во-первых, они – не жертвы, – отрезал он. – А во-вторых, они ничуть не более внушаемы, чем кто угодно. И я могу это доказать тебе.

– Как?

Мы проехали через весь город туда, где стоят эти странные бараки, которые считаются тут за дома, а затем направились к возвышавшимся над ними многоэтажным домам. В этих тридцатиэтажных башнях чем выше поднимаешься, тем больше чувствуется бедность. Те, которые живут на самом верху, наверняка могут рассмотреть шикарное жилище Кристиана на другой стороне долины.

Он отводит меня по лестнице на четвертый этаж, в воздухе пахнет мочой, старой прокисшей мочой.

Он стучит в дверь, оттуда выходит лысеющий парень с грудью колесом и армейскими татуировками повсюду. Виктор знакомит меня со своим другом, и мы заходим внутрь, причем парень практически не замечает моего присутствия. Он гораздо больше рад видеть Виктора, чем меня. Квартира грязновата, но все в ней разложено по полочкам (очевидно, рецидив казарменной дисциплины). На одной стене – гомофобская надпись, и я не знаю, сделал ее сам владелец квартиры или кто-то другой.

Мы сидим на полу, потому что в квартире практически отсутствует мебель, и парень продолжает игнорировать меня. Виктор болтает с ним, смеется вместе с ним, ласкает его, а я просто сижу и молчу. По привычке я не прикоснулась к питью, которое он мне предложил. Они уходят в спальню, и я остаюсь в одиночестве на пару минут, прежде чем Виктор возвращается.

– Почему бы тебе не спуститься в машину? – спрашивает он. – Я приду к тебе через пару минут.

Я киваю, потому что больше мне ничего не остается, заглядываю ему за плечо и вижу, что хозяин квартиры сидит на краю кровати, уронив лицо в ладони.

К тому моменту, когда я уже начинаю чувствовать себя жертвой розыгрыша, Виктор появляется из подъезда с выбитой дверью, взбирается на крышу машины и хлопает по ней ладонью, приглашая меня присоединиться.

– Что происходит? – спрашиваю я его, усевшись рядом.

– А ты подожди, – отзывается он.

Я слежу за его взглядом и замечаю на козырьке, отделяющем последние пять этажей от остальных двадцати пяти, человеческую фигуру.

– Это он?

Виктор удерживает меня, чтобы я не вскочила на ноги, и прижимает палец к губам.

– Не спугни его!

Я вижу, как человек наверху разводит руки в стороны, и в тот миг, когда он прыгает, я мучаюсь вопросом, на кого он пытается сейчас походить – на хищную птицу или на реактивный истребитель? Он летит до земли ужасно долго и в то же время стремительно быстро. Я никогда прежде не слышала звука, похожего на тот, с которым он ударился о землю.

– Блин!

– Давай, нам пора сваливать! – говорит Виктор и забирается в автомобиль.

В течение нескольких секунд я не могу заставить себя сдвинуться с места, я хочу пойти и посмотреть на тело (по крайней мере, так мне кажется), но люди уже высовываются, пытаясь понять, что это был за жуткий звук, и я понимаю, что это опасное желание. Я завожу двигатель, и Виктор говорит:

– Тебе есть куда ехать? А то мне некуда. Пристроишь меня?

Я ничего не отвечаю ему, просто трогаю с места.

То, что мы затеяли, нельзя назвать соревнованием в полном смысле этого слова, но что-то от соревнования в этом есть. Хотя никто из нас в этом не признается, я догадываюсь, что нам нравится делиться с кем-нибудь нашими тайнами.