Текст книги "Древний Рим. Взлет и падение империи"
Автор книги: Саймон Бейкер
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
Дворец изобиловал новейшими техническими приспособлениями. В ванные поступала соленая вода из моря и серная вода из источников. В столовых имелись особые панели из слоновой кости: при их повороте на гостей сыпались лепестки цветов, а из скрытых от глаз трубочек разбрызгивались духи. Главной же достопримечательностью был вращающийся днем и ночью потолок в банкетном зале, отражавший ход светил на звездном небе. Золотой дворец являл собой вершину стиля и утонченного вкуса, был исключительно изысканным в каждой детали. Всякий посетитель восторгался его художественными достоинствами и был покорен изяществом.
Но существовала и обратная сторона медали: по мнению большинства римлян, Нерон просто присвоил себе центр города и превратил его в личную резиденцию. Золотой дом отнял у простых людей места, где они жили. Сатирические стихи и надписи того времени свидетельствуют, что дворец поглотил весь Рим. Консерваторы выражали мнение, что император предал древнюю историю Рима. Дворец Нерона занял даже место храма, посвященного его приемному отцу, Божественному Клавдию. Значит, говорили критики, Нерон отошел от главнейшей добродетели – почитания отца. В народе распространился слух, будто пожар был устроен нарочно, чтобы расчистить Рим для воплощения замыслов Нерона. Это обвинение подогревалось еще одним: что второй пожар начался с имения Тигеллина. Слухи эти были столь устойчивы, что Нерон решил прибегнуть к радикальным мерам. Козлами отпущения он сделал общину христиан в Риме. Большинство из них арестовали и казнили, причем казнь была превращена в особое зрелище, устроенное в садах императора и недавно восстановленном Цирке. Христиан одели в звериные шкуры и бросили на растерзание собакам, других распяли, и ночью подожгли кресты, превратив их в чудовищные подобия факелов.
Своего рода символом мании величия Нерона стала огромная статуя, помещенная в передней нового дворца: бронзовое изваяние в 36 метров высотой изображало императора в короне из солнечных лучей. Вскоре и Нерону, и его советникам, и Сенату стало ясно, что при таком размахе перестройка Рима, и в первую очередь императорского дворца, потребует средств – и немалых. Но сенаторы никак не могли ожидать, что ради получения необходимых денег Нерон пойдет на беспрецедентные шаги:
Чтобы оплатить строительство нового Рима, Нерон не просто попрал все древние традиции. Ради начала новой эпохи он, похоже, готов был обанкротить империю. Его действия привели к тому, что в Риме и провинциях начался финансовый и политический кризис. Зачем же Нерон делал все это? Перипетии строительства Золотого дома позволяют судить не только о финансовом кризисе, разразившемся из-за возрастающих расходов, но и о причинах усиления оппозиции Нерону.
Золотой дом призван был продемонстрировать главенство Нерона, его превосходство над другими, его право быть самым могущественным человеком в Римском государстве. Все то же чувство неуверенности, порожденное системой наследственной монархии, созданной Августом, и вскормленное Агриппиной, заставляло Нерона делать то, что он делал. Теперь он считал, что нашел способ решить вопрос раз и навсегда. Когда дворец был частично готов для переезда туда императора, Нерон, как сообщают источники, сказал, что «теперь, наконец, он будет жить по-человечески».[62]62
Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Книга VI: Нерон, 31. Пер. М. Л. Гаспарова.
[Закрыть] Видимо, для нормальной жизни ему мог подойти только самый грандиозный дворец в мире. Эти слова подчеркивают то, как Нерон выражал свое превосходство над всеми в Риме. Да, часть своих садов он открыл для публики. Да, он старался произвести впечатление, будто открывает свой дом для простых людей. Но на деле все это рисовало образ монарха, который с высоты своего положения жалует милости народу. Золотой дом лучше всего показывает, как переменился характер власти от Августа к Нерону. Для первого императора было важно продемонстрировать скромность своего дворца. Его дом на Палатине будто говорил: «Мой хозяин ничем не отличается от рядового сенатора». Дворец Нерона провозглашал: «Мой хозяин ни с кем не сравнится, он самый лучший». Почему же Нерону так важно было это подчеркнуть?
Когда Август закончил гражданскую войну и основал новое государство, стало очевидно, что в его руках львиная доля власти: ему была предана армия и он собрал огромное личное состояние, завоевав богатства Египта. Такое могущество позволило ему встать выше всех в Риме, быть гражданином номер один и властвовать в государстве. Поскольку Август вел себя осторожно и скрывал единоличность своей власти за неким подобием конституционного правления, другие представители правящей элиты смирились с таким положением дел. Право же Нерона на власть было, напротив, вовсе не самоочевидно. Он не пользовался особым уважением в армии, так как не имел ни удобного случая, ни желания обрести его в военных походах. Существенных источников богатства он тоже не имел. Только наследственности обязан он был своим положением. Он занял его по рождению – и только.
К 64 г. право Нерона на римский трон было уже ослаблено убийством Агриппины, правнучки Августа, и Октавии, дочери императора Клавдия. Он боялся, что другие представители рода Юлиев-Клавдиев окажутся не хуже него и сейчас за кулисами уже ждут своего выхода. Последней каплей стал уход от дел Сенеки. Он все больше удалялся от императора и уже не мог посоветовать ему, как умело скрывать свою власть, как вести дела с Сенатом и править достойно, с открытостью и милосердием. Поэтому Нерон стремился загасить свое чувство неуверенности и выбрал для этого такое средство: всеми силами демонстрировать, открыто и агрессивно, превосходство над потенциальными соперниками.
Невиданной роскошью Золотого дома Нерон хотел показать свое главенство надо всеми. Такое было не по вкусу честолюбцам среди сенаторов и всадников. Уже в следующем году небольшая группа противников императора всерьез занялась подготовкой плана избавления от него.
ЗАГОВОР
Именно благодаря деятельности главы преторианской гвардии Фения Руфа ворчание и недовольство некоторых аристократов, мечтавших улучшить свою долю, вылилось в тщательно продуманный заговор и покушение на жизнь императора. Талантливый, одаренный Руф на протяжении трех лет сносил оскорбления и клевету Тигеллина, по мере того как последний, будучи советником легко поддававшегося внушению Нерона, набирал все большую и большую силу и мощь. Руфу удалось склонить на свою сторону командный состав преторианской гвардии, поскольку от офицеров зависело очень многое.
Заговор возглавил сенатор по имени Флавий Сцевин. План был прост: заговорщики собирались сместить Нерона и посадить на его место человека из своих рядов – Гая Кальпурния Пизона. С их точки зрения, Пизон был идеальной кандидатурой. Он происходил из древнего аристократического рода, чьи корни уходили еще в эпоху республики. Кроме того, несколько позднее, во времена Юлия Цезаря и Октавиана Августа, роду Калыгурниев удалось связать себя семейными узами с династией Юлиев-Клавдиев. Пизон был популярен и среди простого народа, поскольку, будучи сенатором и адвокатом, нередко отстаивал интересы рядовых граждан в суде. Приветливый, обходительный Пизон, блестящий гость многих празднеств, устраиваемых знатью, имел в друзьях самого Нерона. Ныне же он был готов предать былую дружбу и пойти на заговор, принужденный к тому необходимостью спасти государство от деспотичного, корыстолюбивого императора, который вел Рим к пропасти. Иные же говорили, что Пизон действовал исключительно из эгоистических побуждений.
Заговорщики медлили, покуда над ними не нависла угроза разоблачения. Вольноотпущенница по имени Эпихарида попыталась привлечь на сторону заговорщиков командующего флотом Прокула, чье недовольство владычеством Нерона она ошибочно приняла за готовность присоединиться к заговору: Вместо этого Прокул, хотя и не знал имен злоумышленников, сообщил о готовящемся заговоре Нерону, и Эпихариду взяли под стражу. Заговорщики были вынуждены действовать незамедлительно, и они тайно собрались, чтобы обсудить, как именно им убить Нерона. Кто-то предложил пригласить Нерона на роскошную виллу в Байях, принадлежавшую Пизону, где и умертвить императора, однако Пизон воспротивился этому, ссылаясь на то, что покроет себя бесчестьем, если святость его пиршественного стола будет осквернена убийством. На самом же деле Пизон опасался, что если императора устранят за пределами Рима, Луций Юний Силан Торкват, еще один знатный аристократ, являвшийся потомком Августа и, так же как и многие, недовольный Нероном, может воспользоваться сложившимся положением и захватить власть, лишив таким образом Пи-зона плодов всех усилий. Наконец заговорщики условились исполнить намеченное в день посвященных Церере игр, когда Нерон посетит Цирк.
Прежде чем разойтись, злоумышленники подробно обсудили, как именно они умертвят императора. Самому сильному из сенаторов предстояло подойти к Нерону с просьбой о денежном вспомоществовании, неожиданно схватить его и повалить на землю, после чего к Нерону должны были сбежаться преторианцы и забить его до смерти. Кровавое убийство собирался возглавить сенатор Сцевин, носивший при себе кинжал как символ искренности своих намерений. Этот кинжал сенатор взял из храма Благополучия. Заговорщики полагали, что убийство, совершенное во благо государства, будет выглядеть еще более оправданным. На самом же деле задуманное напоминало некую мрачную, зловещую пьесу: точно так же принял смерть другой тиран – Юлий Цезарь.
В ночь перед преступлением Сцевин пребывал в печали. Он подписал завещание, закончил все дела и даже отпустил на волю рабов, одарив их при этом подарками. Одному из рабов по имени Милих дали два последних поручения: наточить кинжал и приготовить повязки для ран. Подозрения Милиха тут же усилились, однако затем к Сцевину прибыли на ужин гости, и сенатор предстал перед ними в своем обычном веселом и радушном обличий. Однако беззаботные разговоры не могли скрыть беспокойство сенатора.
Милиху в тот вечер тоже было неспокойно. Поддавшись уговорам жены донести о грозящей императору опасности в надежде получить награду и мучась опасениями опоздать, будучи опереженным другими доносчиками, Милих на следующий день тайно покинул дом Сцевина и направился доложить Нерону о своих подозрениях. Поначалу стража у ворот не желала пускать Милиха, но он все же настоял на своем. В сопровождении Эпафродита, вольноотпущенника императора, Милих проследовал во внутренние покои, где ему и была дана аудиенция.
Сцевин был немедленно арестован и доставлен во дворец. Там он предстал перед Тигеллином. Сенатор, само воплощение спокойствия и невозмутимости, отмел все обвинения. Кинжал, по его словам, был семейной реликвией, похищенной бесчестным неблагодарным рабом. А завещание? На это Сцевин отвечал, что он и прежде менял условия завещания, что же до свободы, которую он дал рабам, то сделано это было, чтобы отвадить кредиторов. Уверенное поведение и ответы дали Сцевину определенное преимущество и вместе с тем нанесли удар по показаниям Милиха. Расследование измены обернулось выяснением отношений между бывшим рабом и его хозяином. Однако, когда, казалось, конфликт исчерпан и Сцевин уже собрался уходить, Милих огласил еще одно, последнее свидетельство. На этот раз он показал, что видел, как Сце-вин о чем-то долго беседовал с человеком из сословия всадников по имени Антоний Натал.
Тигеллин, чувствуя, что напал на след, решил посмотреть, совпадут ли ответы Сцевина и Натала, когда сенатора и воина спросят о содержании их беседы. Всадника быстро арестовали и доставили во дворец. Сенатора и всадника допросили по отдельности, и, поскольку они тут же разошлись в показаниях, Тигеллин решил не останавливаться исключительно на допросах и прибегнуть к пыткам. Неудивительно, что вскоре он многое узнал. Наталу хватило лишь угроз. Не в силах их вынести, он сознался в присутствии самого Нерона. Антоний выдал одного заговорщика – Пизона, а затем назвал еще одно имя – Сенека. Тигеллин немедленно направился в соседнюю камеру, где находился Сцевин, и поведал сенатору о показаниях Натала. Потрясенный, раздавленный Сцевин выдал всех остальных Разоблачение столь обширного заговора указало на источник опасности, угрожавшей Нерону. Император был потрясен: неужели покушение на его жизнь стало благодарностью сенаторов за всю ту невероятную щедрость, которую он проявил по отношению к ним?
Незначительные приметы смягчения деспотичного правления Нерона были немедленно сметены волной террора. Рим, его крепостные стены и прилегающие города кишмя кишели войсками. Каждый, чье имя прозвучало в признательных показаниях, был обречен испытать на себе гнев Нерона. Воины Тигеллина схватили всех, кого только смогли, и, заковав несчастных в цепи, согнали их ко дворцу Нерона. Несмотря на то, что большинство из арестованных поначалу отказывались сознаваться в заговоре, все рано или поздно – кто под пыткой, кто купившись на посулы о прощении – повинились в подготовке убийства. Арестованные также назвали своих сообщников, часть которых была даже их родственниками. Судебные процессы представляли собой сущую формальность, для вынесения обвинительного приговора было достаточно ничтожной малости. В кампании по разоблачению покушения, инициированной Нероном, знакомство с одним из известных заговорщиков, случайный разговор, уличная встреча, совместное присутствие на пиршестве или на представлении были равносильны признанию вины.
Однако так никто и не указал на главу преторианской гвардии Фения Руфа, который, желая скрыть от Тигеллина и Нерона свое участие в заговоре, был более беспощаден в пытках и допросах, чем кто-либо другой. Во время одного из «судов» один из преторианцев, которого также не успели разоблачить, взглядом спросил Руфа, не убить ли присутствовавшего там Нерона. Преторианец уже взялся за рукоять меча, но Руф испугался и знаком остановил воина. После того как была упущена и эта последняя возможность, угасли и оставшиеся, еле тлеющие угли заговора.
Тем временем кровавый террор, развернутый Нероном против римской знати, продолжал набирать обороты. На первых этапах раскрытия заговора некоторые уговаривали Пизона отправиться в лагерь преторианцев, на форум – куда угодно и попытаться склонить на свою сторону воинов и народ. Однако Пизон отказался и вместо этого покончил с собой, вскрыв себе вены, прежде чем до него успели добраться воины Тигеллина. Символом полного и абсолютного провала заговора стало завещание Пизона, которое сенатор, желая уберечь жену от гнева мстительного императора, преисполнил лестью Нерону. В отличие от Пизона, Сенека сдался не сразу.
Учитель Нерона не желал принимать участия в заговоре, Натал указал на Сенеку исключительно из желания доставить императору удовольствие. К тому времени Сенека уже отошел от дел, однако, несмотря на это, он продолжал оставаться для Нерона голосом совести, а Натал знал, что Нерон уже давно втайне мечтает избавиться от своего наставника. Подлая попытка Натала спасти свою жизнь и заслужить помилование, снискав расположение императора, дала результат: Нерон решил воспользоваться подвернувшейся возможностью заставить Сенеку замолчать навеки. Когда преторианская гвардия окружила дом Сенеки, старый сенатор ужинал. Скрывать ему было нечего, и он с достоинством заявил о своей невиновности, о чем командир когорты преторианцев Гавий Сильван тут же доложил Нерону. Однако бывший ученик решил закрыть глаза на такую мелочь, как непричастность своего учителя к заговору, и отправил Сильвана со смертным приговором обратно в пригородное поместье Сенеки.
Сильван скрывал страшную тайну: будучи сам замешан в заговоре, теперь он стал соучастником одного из злодеяний, ради отмщения которых примкнул к заговорщикам. Он не решился лично объявить Сенеке смертный приговор, перепоручив это одному из своих подчиненных Сенека точно так же, как Пизон и многие другие участники заговора, решил покончить жизнь самоубийством, вскрыв себе вены. Сначала он взрезал вены на руках, однако смерть все не шла, и тогда сенатор надрезал себе жилы на голенях и под коленями. Супруга Сенеки Паулина, настоявшая на своем желании умереть вместе с мужем, последовала его примеру, но сенатор, чтобы свои м и страданиями не сломить духа жены и, наблюдая ее мучения, самому не утратить стойкости, попросил ее удалиться в другой покой. Однако Нерон с порицанием отнесся к мужественному решению Паулины и то ли из злобы, то ли из сострадания отдал приказ солдатам остановить ее. Паулину привели в сознание и перевязали ей раны. Она выжила, но скорбным обликом своим напоминала привидение.
В конечном счете Руфа предали его бывшие товарищи по заговору; слишком уж многие из злоумышленников хотели видеть, какую он понесет кару за ту роль, что сыграл в их разоблачении, осо-бено за арест сенатора Сцевина. Когда во время одного из допросов Руф стал наседать на сенатора, требуя новых подробностей, он перегнул палку. Сцевин холодно ответил, что никто не знает о заговоре больше, чем сам Руф. Замешательство, охватившее Руфа, выдало его с головой, и он был взят под стражу. Возможно, наибольшее удовольствие от случившегося получил Тигеллин, ставший свидетелем того, как блистательной карьере его соперника был положен неожиданный конец.
С помощью Нимфидия Сабина и сенатора-подхалима Петро-ния Турпилиана, сохранивших преданность императору, Тигеллин очистил преторианскую гвардию и Сенат от остатков заговорщиков. Нерон, желая обеспечить на будущее преданность преторианцев, назначил каждому из них награду в две тысячи сестерциев и освободил их от необходимости платить за хлеб. Тигеллин и Тур-пилиан были награждены триумфальными отличиями, а Нимфи-дию пожалованы знаки консульского отличия и пост начальника преторианской гвардии, который прежде занимал Руф. Вслед за этим Нерон преподнес дары и благодарственные молебны богам. Усмиренный Сенат с рабской покорностью принимал участие во всех церемониях.
Обеспечив собственную безопасность и упрочив свое положение, Нерон явил милость и, обуздав кровожадность, простил давшего признательные показания Натала, а также некоторых других участников заговора. Однако деспотизм и самодурство Нерона нашли новый выход. Император объявил, что хочет исполнить самую заветную мечту всей своей жизни. Лицедействовать. Перед народом. В Риме.
ГИБЕЛЬ
Среди колоннад, украшавших улицы Рима, в домах и термах знатных государственных мужей слышался встревоженный шепот. Сенаторы отчаянно пытались предотвратить новый, неумолимо надвигающийся кризис. Император Рима, самый могущественный человек в мире, собирался овладеть ничтожнейшей из профессий – профессией актера, презираемой консервативной римской знатью. Где будут располагаться театральные подмостки? Театр Помпея Великого. Оказия? Вторые игры Неронии. Во времена республики и раннюю эпоху империи богатые аристократы нередко устраивали игры и состязания, чтобы прославить свой род и упрочить влияние в государстве. Теперь император решил превзойти их всех, решив лично оплатить Неронии – величайшие игры того времени. Слухи утверждали, что на игры приглашены граждане со всей Италии и провинций, поэтому выступление Нерона перед публикой грозило унизить императора, запятнав его несмываемым позором.
Сенаторы быстро составили план: на встрече с Нероном в императорском дворце они льстиво предложили ему награду за пение и вдобавок венок победителя в красноречии, что избавило бы государя от бесчестья, сопряженного с выступлением на театральных подмостках. Нерон отказался наотрез, заявив, что он будет выступать перед зрителями на равных основаниях со всеми остальными артистами и никаких поблажек ему ненужно.
Покуда император проводил все свое время в репетициях, была выбрана тема игр – Золотой век. Возможно, данный выбор был связан с тем, что проведение игр совпало с поисками Нероном сокровищ, о которых ему поведал мошенник Цезеллий Басе, родом пуниец. Басе так убедительно рассказывал Нерону о якобы существующем сокровище, Что император, полностью уверившись в искренности Цезеллия, продолжал тратить огромные суммы на организацию игр и возведение новых зданий в Риме, искренне полагая, что сокровище вот-вот отыщется. Однако этого так и не произошло. В то же время подготовка к состязаниям продолжалась. Тема игр обязывала – они должны были потрясти зрителей фантастической роскошью. Планировались богатые жертвоприношения, пышные процессии, чествующие богов и самого императора, разнообразные состязания на греческий манер, начиная от гонок колесниц и соревнований гимнастов и заканчивая выступлениями представителей изящных искусств: музыкантов, играющих на лирах, и артистов в комедиях и трагедиях Немалое внимание привлекали состязания атлетов, участие в которых принимали обнаженные мужчины. Некогда Август запретил допускать женщин на подобные зрелища. Теперь же своим присутствием их обещали почтить не только римские аристократки и простолюдинки, но также и девственницы-весталки. Эти девы, происходившие из знатных родов, посвящали тридцать лет жизни служению богине Весте, покровительнице семейного очага и жертвенного огня. Решение об участии весталок в играх Нерон принял, руководствуясь тем, что в Греции в схожих случаях жрицы также участвовали в состязаниях. Любое желание Нерона тут же удовлетворялось, однако все понимали, что впереди его ждет позор.
Когда Нерон вышел на подмостки в состязании актеров-трагиков, которого он так долго ждал, его сопровождали преторианцы. Костяк римской армии, ее элита, гвардия императора подверглась страшному унижению – воинам поручили нести музыкальные инструменты. Сам император смотрелся странно и нелепо. Он был разодет в украшенную пестрой вышивкой аляповатую тунику, скрывавшую толстую подкладку, прикрепленную к груди и туловищу для того, чтобы император выглядел на сцене более внушительно. Обут Нерон был в сандалии на высокой подошве, а лицо его скрывала причитающаяся актерам маска с удлиненным лбом. После первого монолога последовал второй – на этот раз уже собственного, Нерона, сочинения, посвященный падению Трои. Простой люд рукоплескал ему. Простолюдины, потрясенные и восхищенные тем, что их вышел развлекать сам римский император, упрашивали Нерона прочитать им еще что-нибудь.
Находившийся за кулисами аристократ по имени Авл Вителлий, являвшийся другом Нерона, уговорил императора удовлетворить просьбу толпы. Мольбы Вителлия, послужили императору оправданием, и он снова вышел на подмостки навстречу овациям, на этот раз для того, чтобы сыграть на лире и спеть. Искренне опасаясь, что решение судей может быть не в его пользу, и будучи уверенным в том, что он состязается с другими участниками на равных, Нерон подошел к своему выступлению со всей серьезностью и строго следовал существовавшим правилам: сохранять гордую осанку, не присаживаться для отдыха, не утирать пота ничем, кроме одежды, в которую облачен, не допускать, чтобы были замечены выделения изо рта и носа. Закончив петь, император, преклонив колено, жестом руки выразил свое глубочайшее уважение к зрителям, после чего застыл в ожидании решения судей. Судьи, пустившись в обсуждение того, кто же стал лучшим в состязании, также проявили недюжинный актерский дар. Победителем был объявлен Нерон.
И снова жители Рима разразились ритмичными возгласами восторга и рукоплесканиями, однако, по свидетельствам хроник, многие зрители из сословия всадников покинули театр, причем столь поспешно, что некоторые были раздавлены в начавшейся сутолоке. Воистину, за царившим на трибунах ликованием скрывались зловещие приметы деспотии и произвола. Многие зрители, приехавшие из других городов Италии и провинций и являвшиеся приверженцами старых, куда более суровых нравов, были потрясены увиденным, однако аплодировали вместе с остальными. Выбора у них не было – повсюду имелись люди, специально рассаженные по приказу Нерона, которые следили за тем, чтобы ни на мгновение не повисало праздного молчания. Эти люди были числом в пять тысяч, все они были артистами и выбраны Нероном из сословия всадников. В их задачу входило колотить, льстить или же иным образом докучать зрителям, которые либо скучали, либо испытывали ужас и потрясение от поведения императора. Также они играли роль соглядатаев и записывали имена тех, кто не явился на представление или же не проявил должного восторга.
Недостаточное восхищение, выказанное во время выступления императора, было равносильно измене, однако это было лишь одной из сторон состоявшихся игр, с которой сенаторам было трудно смириться. Нерон не только заставлял их рукоплескать ему. С помощью игр император пытался добиться расположения народа таким образом, чтобы Сенат оказался полностью отстраненным от политического процесса. Пышные празднества превратили догмат о равенстве первого гражданина и Сената в насмешку. Нерон ярко продемонстрировал аристократии, что ставит себя выше государственных институтов: он пытался завоевать симпатии людей, обращаясь к их чувствам, внушая трепет и восхищение к своей персоне. «Никому, – в зависти бормотали сенаторы, – больше никому не под силу устроить такие игры». Никто из них не был в состоянии снискать столь сильные симпатии простого народа, как это удалось Нерону.
В течение следующего года было поставлено еще несколько представлений, еще более нелепых и оскорбительных, чем то, что было явлено римлянам во время Нероний. Каждый раз император представал перед публикой в одном и том же образе деспота, пытающегося укрыться от реальности в мире фантазий и не способного отличить истинное от воображаемого. Ярчайшим тому примером стали похороны Поппеи. Вскоре после завершения игр Нерон, вернувшийся с состязаний на колесницах, в припадке внезапной ярости ударил беременную супругу ногой. Поппея некогда говорила, что хочет умереть прежде, чем увянет ее красота, что ж, ее мечта сбылась. Похороны, пышностью которых Нерон желал продемонстрировать скорбь и любовь к супруге, опять же прошли с вопиющим нарушением традиций. Тело ее не было сожжено на костре, как следовало согласно обычаю римлян, но по обыкновению восточных царей его пропитали благовониями и забальзамировали. Во время похорон Нерон взошел на трибуну и долго славил добродетели своей супруги – женщины, происхождение и знатность которой многие аристократы ставили под сомнение. Еще один плевок в лицо римской знати Нерон приберег на конец своего выступления. Он объявил, что его жена будет погребена в мавзолее Божественного Августа.
Неудивительно, что один из сенаторов счел невозможным мириться с подобным осквернением усыпальницы. Публий Клодий Тразея Пет был человеком строгих принципов, который не раз и не два бросал вызов Нерону, ставя его решения под сомнение. Некогда он покинул заседание Сената во время прений по поводу лживых обвинений, выдвинутых против матери Нерона, и вот теперь он снова прилюдно продемонстрировал свое презрительное отношение к императору, отказавшись присутствовать на похоронах Поп-пеи. Начиная с этого дня, Нерон ждал лишь малейшего повода, ничтожного, пусть даже самого вздорного предлога, который бы позволил ему устранить сего достойного представителя римской аристократии. Вскоре императору представилась долгожданная возможность воплотить мечту в жизнь.
В начале 66 г. н. э. зять Тигеллина по имени Коссуциан Капитон выдвинул против Тразеи обвинение, заявив о недостаточной верности императору: Тразея уклонился от принесения в начале года торжественной присяги на верность указам Нерона. Втайне же Капитон уже давно невзлюбил Тразею: сенатор некогда помог делегации из римской провинции Киликия, наместником которой в то время был Капитон, выдвинуть против него обвинения в лихоимстве, что в результате привело к отстранению наместника от власти. Суд над Тразеей начался в мае. При виде сотен воинов, охранявших подступы к зданию Сената, судам и близлежащим храмам, становилось очевидно, что на карту поставлена отнюдь не только судьба Тразеи. На самом деле в битве собирались сойтись две враждующие фракции: приверженцы императора, его друзья и подобострастные сенаторы с одной стороны, а с другой – аристократия, представлявшая собой становой хребет Сената, желавшая вернуть власть в свои руки. В результате этой тайной вражды между императором и Сенатом снова образовалась пропасть. Впрочем, как обычно, победитель в этой войне был только один. После оглашения ряда вздорных обвинений Тразея был признан виновным и предпочел свести счеты с жизнью, совершив самоубийство. Битва против лихоимства и деспотии, сражение за честь, достоинство и властные функции Сената были проиграны.
Однако простой народ Рима, казалось, оставался совершенно равнодушен к развернувшейся борьбе. Внимание простолюдинов от позорного судилища над Тразеей отвлекло событие, которое Нерон специально подгадал под начало процесса: коронация армянского царя Тиридата. Было устроено пышное празднество, посвященное установлению мира на восточной границе Римской империи, где находилось враждебное Риму Парфянское царство. Тири-дата посадили на престол Армении, которая располагалась между Парфией и Римской империей. Выдающимся римским военачальником, усилиями которого на границе воцарился мир, был Гней Домиций Корбуло. Однако на торжественную церемонию его не пригласили, и он остался на востоке.
На организацию пышного приема армянского царя денег не экономили. Содержание Тиридата, каравана с его родственниками, слугами и конного отряда числом в три тысячи человек, которые после девятимесячного путешествия наконец прибыли в Рим, ежедневно обходилось городу в восемьсот тысяч сестерциев. Ко дню приезда царя и свиты Рим украсили гирляндами, пестрыми знаменами и фонарями, покрытыми орнаментом; преторианцы, охранявшие дороги, были закованы в парадные доспехи, а горожане, тысячами устремившиеся на Форум и наводнившие улицы и даже крыши, чтобы хоть одним глазком увидать пышное действо, нарядились в лучшие одежды.
Коронация должна была состояться в театре Помпея Великого, внутреннюю часть которого к знаменательному событию покрыли сусальным золотом. На подмостках, где Тиридату предстояло встать перед Нероном на колени, поставили матерчатый навес для защиты участников действа от палящего солнца, а на ткани было вышито изображение Нерона, правящего колесницей в окружении богов. Когда Тиридат сравнил Нерона с одним из богов Востока Митрой, плененные зрелищем сенаторы пришли в смятение. Слишком уж омерзителен был контраст между судом и самоубийствами достойнейших сенаторов и напыщенным славословием и показной покорностью иноземного царя, за которого Нерон не нес никакой ответственности. Неужели дела в Римской империи могли пойти еще хуже? Конечно.
