Текст книги "Древний Рим. Взлет и падение империи"

Автор книги: Саймон Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Общие затраты на строительство Золотого дворца, проведение вторых Нероний, похороны Поппеи и вот теперь на прием Тиридата привели к тому, что экономическая система Римской империи стала выходить из-под контроля. Чтобы избежать финансового краха, была проведена девальвация, а в 66 и 67 гг. н. э. Нерон пошел на более суровые меры. К тому времени Нерон начал опасаться, что аристократы, прельщенные его богатством, могут на него покуситься. Император полагал, что его усадьбы, дворцы и прочие владения служили доказательством его высокого положения в государстве, поэтому в богатых людях Нерон в первую очередь видел соперников, способных бросить ему вызов . Теперь же он стал их убивать, желая присвоить себе их состояния. Казалось, продолжается террор, развернувшийся годом раньше, однако теперь, в отличие от предыдущего раза, когда был раскрыт заговор, Нерон не стал даже думать о поисках оправданий новым преследованиям.

Орудием, с помощью которого проводилась новая чистка, опять стал Тигеллин. Процедура устранения неугодного была простой. Аристократа, чье богатство привлекало внимание императора, ложно обвиняли в измене: всегда можно было отыскать раба, приятеля будущей жертвы, подобострастного сенатора или же гражданина из сословия всадников, желавших либо снискать расположение Нерона, либо устранить соперника, либо свести старые счеты. Именно такие люди составляли доносы. Доносов было много, и обвинения отличались разнообразием. Кассий Лонгин был обвинен в почитании своего предка Кассия, убийцы Юлия Цезаря, являвшегося основателем династии Юлиев-Клавдиев, Луцию Юнию Силану Торквату вменили в вину то, что он слугам и рабам присваивает звания и раздает должности, названия которых совпадают с теми, что существовали при императорском дворе, и поэтому якобы мнит себя императором; других же обвиняли в кровосмешении, колдовстве и встречах с астрологами, у которых осужденные пытались узнать, когда умрет Нерон. Как утверждает Тацит, все эти обвинения были ложью.

Очень часто обвиненные совершали мужественный поступок и сводили счеты с жизнью, отписав большую часть своего имущества императору, чтобы защитить ближайших родственников – то малое, что осталось от их семей. Если же несчастный отказывался подписать завещание, как это было в случае Антея Руфа, Тигеллин приводил с собой адвоката или же свидетеля, и, прежде чем обвиненный умирал, завещание все равно составлялось либо в пользу императора, либо в пользу самого Тигеллина. Многие приняли смерть именно так, тогда как другим удалось ее избежать, «купив у Тигеллина жизнь».

По мере того как число злодеяний и убийств множилось, многие люди, стоявшие на социальной лестнице несколько ниже элитарной аристократической прослойки – родственники, товарищи, единомышленники, друзья и иждивенцы тех, кто был связан с подвергавшимися преследованиям сенаторами и гражданами из сословия всадников, – теперь тоже стали врагами Нерона. Простой народ Рима продолжал любить императора, восхищаясь роскошными празднествами, которые он устраивал. Представители же более знатных сословий смотрели на происходящее несколько иначе. Теперь они видели, что их обокрали, многих лишили наследства, а перспективы карьерного роста и достижения высокого положения в римском обществе становятся все более и более эфемерными. Ежели они испытывали необходимость в иных свидетельствах обнищания, им было достаточно взглянуть на храмы в Риме и остальной Италии. Храмы стояли разграбленными, а статуи, сокровища и святыни, накопленные за славные века республики, были переплавлены. У римлян словно вырвали сердце, а древние добродетели, коими они славились, подверглись поруганию.

Растущее недовольство Нерон воспринял как личное оскорбление. Его глубоко задела неблагодарность римлян после всех добрых дел, которые он им сделал. Вместо того чтобы встретить надвигающийся кризис с открытым забралом, Нерон еще более погрузился в мир иллюзий. Он заявил, что желает удалиться из пределов Рима, который нравился ему все меньше и меньше, и направиться в земли, где обитают близкие ему по духу люди, которые его уважают и в состоянии по достоинству оценить его таланты. Итак, в сентябре 66 г. н. э. Нерон в сопровождении свиты из слуг, вольноотпущенников, преданных сенаторов, граждан из сословия всадников, а также некоторых воинов из преторианской гвардии, возглавляемых Тигеллином, отбыл в Грецию.

Перед отъездом Нерон на прощанье еще раз унизил римскую аристократию, в очередной раз продемонстрировав, сколь мало она для него значит. Отношение императора проявилось в выборе человека, которого он оставил управлять Римом. Этим человеком стал не консул, даже не сенатор, а жестокосердный вольноотпущенник по имени Гелий, бывший некогда рабом, принадлежавшим императорскому двору. Император предоставил Гелию безусловное право отправлять в изгнание, конфисковывать имущество и даже приговаривать к смерти римских граждан, всадников и сенаторов. Комментируя решение Нерона, историк Кассий Дион саркастически замечал:

«Таким образом, в те времена Римская империя сделалась рабыней двух владык, Нерона и Гелия одновременно, и мне нелегко сказать, кто же из них был хуже. Во многом их поведение было весьма схожим, разнились же они лишь в одном – потомок Августа пытался подражать актерам и музыкантам, играющим на лирах, тогда как вольноотпущенник Клавдия стремился превзойти Цезарей». [63]63
  Кассий Дион. Римская история. Кн. 63, 12.


[Закрыть]

Удалившись из столицы, Нерон решил воспользоваться поездкой, совпавшей с начавшимися в Греции грандиозными играми, и продемонстрировать все глубины своего актерского дара. Греческие города-государства принимали римского императора с распростертыми объятиями. Несмотря на то что некоторые из игр, в частности Олимпийские, не попадали на время, выбранное Нероном для визита, греки ничтоже сумняшеся перенесли их, чтобы римский император смог в них участвовать. Для Нерона же состязания являлись не только проявлением творческой свободы, это был способ заставить замолчать критиков и сокрушить противников в Риме. Римская империя представляла собой милитаризированное общество, в котором превыше всего ценились доблесть и совершенство. Таким образом Нерон собирался еще раз доказать свое право на титул императора, однако, в отличие от Августа, для демонстрации своего превосходства он выбрал не театр военных действий, а просто театр.

На Пифийских, Немейских, Дельфских и Олимпийских играх Нерон, принимавший участие в гонках на колесницах, состязаниях драматических актеров и музыкантов, играющих на лирах, выигрывал приз за призом. Необходимо отметить, что устроителям Олимпийских игр пришлось добавить в список состязаний музыкальный конкурс, поскольку прежде эти игры ограничивались исключительно спортивными соревнованиями. Этими победами Нерон пытался продемонстрировать свое превосходство над сенаторами. Однако страх и неуверенность в прочности своего положения никогда не оставляли его. Так, в частности, он отправил приказ Гелию умертвить Сульпиция Камерина и его сына только за то, что их фамилия была Пифий, поскольку полагал, что это неким образом может обесценить в глазах народа его победу, завоеванную на Пифийских играх. Однако самое гнусное злодеяние Нерон совершил в Греции. Он пригласил к себе в Грецию Корбуло, военачальника, которому Рим был обязан успехами на своих восточных рубежах. В письмах Нерон называл воина «отцом» и «благодетелем». Когда безоружный Корбуло сошел на берег в Коринфе, его ждал прием, совершенно не соответствовавший тому, которого заслуживал прославленный воин. Корбуло встретил один из приспешников Нерона, заставивший полководца совершить самоубийство. Пошли слухи, что как раз в это время Нерон готовился выйти на сцену и, будучи одетым в длинную, без пояса, тунику актера, просто не мог предстать перед героем, установившим мир на востоке, на границе Римской империи и Парфии, героем, воплощавшим в себе образец доблести и добродетели.

В ходе поездки Нерона, помимо подозрений о кознях соперников, терзали и другие страхи. Так, например, во время пребывания в Афинах он отказался посетить святилище Фурий, опасаясь навлечь на себя гнев призрака собственной матери. Не переставали Нерона беспокоить и воспоминания о Поппее, поэтому он специально потребовал, чтобы маски женских персонажей, чьи роли он играл на сцене, напоминали черты лица убитой им жены. Кроме этого, Нерон назвал Сабиной (как Поппею) одного из своих вольноотпущенников по имени Спор, поскольку тот очень напоминал ее внешне. Более того, Нерон через некоторое время приказал кастрировать Спора, после чего устроил с ним церемонию бракосочетания, на которой Тигеллин был посаженым отцом. С тех пор Нерон нежно звал Спора своей «царицей» и «госпожой», будто Поппея на самом деле была жива и сопровождала императора в поездах. Как отмечает Светоний, постель с Нероном одновременно делили два человека: вольноотпущенник Дорифор, игравший роль мужа, и Спор – находившийся на положении жены.[64]64
  Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон, 29. Пер. М. Л. Гаспарова.


[Закрыть]

Итак, пиршества, увеселения и занятия искусством продолжались. Нерон был в восторге от путешествия. Он вывез многие из самых прославленных шедевров греческих мастеров, а покорные афиняне увековечили имя императора в бронзе, сделав хвалебную надпись над входом в святая святых – Парфенон. В начале 68 г. из Рима прибыл гонец с неприятными известиями, которые быстро вернули Нерона с небес на землю.

Несмотря на то что Гелий на протяжении уже нескольких недель забрасывал Нерона депешами, в которых писал о начавшемся восстании, однако для того, чтобы убедить императора срочно вернуться в Рим и заняться насущными вопросами, потребовался гонец.

В отсутствие Нерона наместник Галлии по имени Гай Юлий Виндекс призывал прочих наместников к неповиновению, о чем стало известно находившемуся в Риме Гелию. Вольноотпущенник предстал перед императором и сообщил, что к восстанию следует отнестись со всей серьезностью. Нерон не хотел ни о чем слышать. Помимо того, что у возмутителя спокойствия не было армии, Виндекс, будучи по происхождению галлом, не мог похвастаться родословной, достаточно именитой и знатной для того, чтобы бросить вызов самому императору. Тем не менее Нерон согласился прервать путешествие и вернуться в Рим. Возвращение императора жители Рима забыли не скоро.

Поскольку Нерон оставил Рим, дабы посрамить недругов, продемонстрировав им свое превосходство на поприще изящных искусств, его приезд в Рим был обставлен как триумфальное возвращение с войны. Императору была устроена встреча, которой удостаивались только самые выдающиеся из военачальников. Роскошь празднества не уступала чествованию Помпея после покорения Востока и Цезаря после завоевания Галлии. По улицам двигалось пышное шествие, почетный караул нес венки, добытые Нероном, и деревянные стяги, на которых были выбиты названия празднеств и состязаний, в ходе которых император одержал победу. Когда глашатай объявлял, что Нерон за время поездки завоевал 1808 венков, ему вторили крики, наполнявшей улицы толпы: « Слава победителю Олимпийских игр!», «Слава победителю Пифийских игр!» Картину довершала повозка, в которой ехал Нерон, – ею служила триумфальная колесница Августа, которой некогда правил первый император, вступая в Рим, праздновавший его победы на полях сражений.

На фоне всеобщего ликования владелец одного из театров предложил Нерону миллион сестерциев за выступление, если оно состоится не на праздновании, учиненном по воле самого императора, а на театральных подмостках, принадлежащих частному лицу. Нерон согласился выступить, но из принципиальных соображений отказался от гонорара, впрочем, Тигеллин, как отмечает Кассий Дион, отвел владельца театра в сторону и под страхом смерти потребовал уплаты всей суммы. Однако, несмотря на теплую встречу императора, Рим, наполовину отстроенный, а наполовину все еще стоящий в лесах, казался покинутым. Повсюду виднелись следы обнищания. Худшее было впереди. Невзирая на то что простые люди встретили Нерона как спасителя, император не оправдал их надежд, и сразу же по прибытии в обедневший Рим он решил отправиться веселиться в самый греческий из городов Италии – Неаполь. Отъезд Нерона стал переломным моментом.

Виндекс в открытую объявил о восстании в Галлии. Он отчеканил монеты с девизами: «Свобода от деспотии» и «За спасение людского рода». Совершенно очевидно, что он стремился не к отмежеванию Галлии от Римской империи, а всего лишь к устранен и ю Нерона. Конечно же, Нерону все было известно и раньше. Однако на этот раз Виндекс пользовался широкой поддержкой и смог собрать в Галлии армию в 100 000 человек. Разумеется, Виндекс играл на ненависти, вызванной Нероном за четыре года, в течение которых император неоднократно повышал налоги, что, в частности, привело к обнищанию аристократических слоев в провинции, причем в своем решении он отнюдь не напоминал мудрого правителя, стоявшего перед непростым выбором. Эти решения являли собой действия деспота и самодура, которого больше всего волновала собственная карьера артиста, коим он себя мнил. Однако когда пришли известия о восстании, Нерон не выказал волнения, еще раз продемонстрировав политическую близорукость. Более того, он сказал, что рад восстанию, поскольку теперь у него появилась возможность подвергнуть мятежную провинцию еще большему разграблению в соответствии с суровыми законами войны. Нерон продолжил наблюдать за спортивными состязаниями, уязвленный скорее не новостью о восстании, а оскорблением, которое нанес ему Виндекс, обозвав его «дрянным кифаредом». Однако неделю спустя Нерона ждал первый по-настоящему страшный удар.

Нерон, услышав последние известия о том, что к мятежу присоединилось еще пять провинций, пал на пол и лежал недвижим словно мертвый. Самым чудовищным потрясением для императора стала новость о том, что к восстанию присоединились его старый друг Отон, наместник Лузитании (современной Португалии) и наместник испанских провинций Сервий Сульпиций Гальба, ставший во главе мятежа. Пожилой, страдавший подагрой Гальба был аристократом, происходившим из древнего рода патрициев, представители которого издревле вращались в высших кругах римского общества. Несмотря на то что Гальба не был связан родственными узами с династией Юлиев-Клавдиев, он выступал за исконные традиции и добродетели, осуждая повсеместный разврат и моральное разложение, ставшие типичными приметами правления Нерона. 2 апреля 68 г. н. э. легионы Гальбы объявили Сервия Сульпиция «выразителем чаяний Сената и народа Рима». У восставших наконец появился вождь.

В конце концов Нерон начал действовать. Он выдвинул предложение выступить с войсками и встретить мятежников лицом к лицу, назначил сам себя консулом и, с согласия Сената, который, по крайней мере на словах, оставался преданным ему, объявил Галь-бу врагом государства. Император распорядился организовать оборону вдоль реки По, стянув для этого войска из Иллирии, Германии, Британии, а также Италии. Командующим армией Нерон назначил Петрония Турпилиана – сенатора, который помог разоблачить заговор Пизона. Важно отметить тот факт, что Нерон отказался лично возглавить подавление мятежа.

Видимо, вследствие именно этого по Риму пошли слухи, в которых говорилось о том, что Нерон якобы собирается безоружным отправиться в Галлию в надежде, что восставшие войска, увидев плачущего императора, пойдут на попятную. Согласно другой версии, Нерон собирался исполнить мятежникам победную оду. В конце концов стало известно о том, что император, дабы преодолеть создавшийся кризис, принял решение, вздорность которого затмила самую фантастическую молву. Нерон намеревался поскакать на врага в сопровождении армии амазонок (которыми на самом деле были соответствующим образом переодетые проститутки и актрисы, вооруженные луками, стрелами и секирами), а обозы повезут не провизию и фураж, а театральные декорации. Несмотря на то что, как уже упоминалось, Сенат и преторианская гвардия на словах сохраняли Нерону верность, на самом деле они заняли выжидательную позицию, готовые присоединиться к мятежникам. Переломный момент настал в мае после ряда событий, в результате которых кризис достиг апогея.

Сперва к восстанию присоединился римский наместник в Северной Африке Клодий Макр, перекрыв поставки зерна в Рим. В городе к тому моменту и так уже наметилась нехватка продуктов питания, поэтому своевременные поставки хлеба имели критическое значение. Макр имел в своем распоряжении один легион и вспомогательные войска, набранные в провинции. На его стороне выступил и местный сенат. Возможно, это было вызвано тем, что Нерон навлек на себя ненависть местной знати, убив шестерых крупных землевладельцев, которым в совокупности принадлежала половина всех сельскохозяйственных угодий Северной Африки. Префект Египта, области, также являвшейся одной из житниц Римской империи, тоже заявил о своем неповиновении Нерону. Потом пришли новости о том, что войска в Галлии, некогда сражавшиеся с мятежной армией Виндекса, перешли на сторону Гальбы. Последним ударом стало известие о том, что Турпилиан, которому была поручена оборона Италии от мятежников, присоединился к восставшим. Светоний упоминает, что когда пришло известие об измене Турпилиана, обедавший в это время Нерон «изорвал донесение, опрокинул стол, разбил оземь два любимых своих кубка, которые называл „гомерическими", так как резьба на них была из поэм Гомера».[65]65
  Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон, 47. Пер. М. Л. Гаспарова.


[Закрыть]

Тигеллин, который в то время болел, уже давно понял, что Нерон обречен. Пока он был с императором в Греции, он утратил власть над преторианской гвардией, которую возглавил Нимфидий Сабин. Сенат ждал, когда преторианцы в открытую объявят о том, чью сторону в конфликте они занимают. Сабин от имени Гальбы подкупил гвардейцев, и преторианцы предали императора. Вскоре за ними последовал и Сенат, объявивший Нерона врагом государства.

Нерон, размышляя о том, что ему делать и куда бежать, медлил с окончательным решением до следующего дня. Ранним утром 9 июня он проснулся во дворце и обнаружил, что остался один. Император быстро сообразил, что преторианцы действительно изменили присяге. Осмотрев залы и покои, Нерон узнал, что бежали не только его друзья, но и слуги, а остались только четыре вольноотпущенника, среди которых были Спор, Эпафродит и Фаон. Когда Нерон сказал, что хочет где-нибудь укрыться, Фаон предложил спрятаться на принадлежавшей ему вилле, которая находилась в шести километрах от города. Босой император, одетый в простую тунику, накинув темный плащ и закутав голову, чтобы его не узнали те, кто его искал, вскочил на лошадь и отправился в путь. В дороге с Нероном случилось следующее: «конь шарахнулся от запаха трупа на дороге, лицо Нерона раскрылось, какой-то отставной преторианец узнал его и отдал ему честь.[66]66
  Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон, 48. Пер. М. Л. Гаспарова.


[Закрыть]

Заключительную часть путешествия Нерон и его маленькая свита проделали пешком. Они добрались до виллы Фаона по тропинке, поросшей кустами терновника. На земле расстелили материю, чтобы Нерон не изранил ноги. Наконец путники добрались до внешней стены. Пока император ждал, когда в ней сделают пролом, он выковыривал колючки из своей изорванной туники. Когда беглецы оказались на вилле, вольноотпущенники стали умолять Нерона покончить жизнь самоубийством, чтобы не попасть в руки врагам. Императору представилась возможность в последний раз принять участие в театральной постановке – на этой раз ему предстояло отыграть сцену собственной смерти. Нерон распорядился о погребении, то и дело восклицая: «Какой великий артист погибает!» Несмотря на предупреждения о том, что преследователи уже близко и что его, как врага государства, ждет страшная кара, Нерон все мешкал. Он объяснил Спору, когда и как его следует оплакивать, после чего стал умолять остальных показать ему сцену оплакивания. Наконец, заслышав приближающийся перестук копыт, Нерон с помощью Эпафродита вонзил себе в горло меч. Императору шел тридцать второй год. Его предсмертное желание было исполнено, и тело Нерона кремировали. У подножия памятника предкам отца, происходившего из рода Домициев, няньки Нерона и его бывшая наложница Акта погребли останки последнего императора династии Юлиев-Клавдиев.

Эпилог

Нерон не оставил после себя ни потомков, ни наследников, поэтому после его смерти власть в Римской империи стала объектом кровопролитной борьбы. С лета 68 г. н. э. до декабря 69 г. н. э. Рим содрогался в пароксизмах гражданской войны, в ходе которых соперники пытались утвердить свое право на власть в империи. Опираясь на поддержку преданных им легионов, на императорском престоле, быстро сменяя друг друга, по очереди оказались такие бывшие наместники провинций, как Гальба, Отон и еще один друг Нерона – Вителлий. Каждого из них после нескольких месяцев царствования отстранял от власти более сильный и успешный соперник. Примечателен тот факт, что за все время смуты и гражданских войн так и не прозвучало предложение вновь ввести в Риме республиканское правление. Ныне, как и в 31 г. до н. э., когда точно так же завершилась страшная гражданская война, вроде бы все пришли с согласию с тем, что мир и стабильность возможны только в том случае, если власть будет сосредоточена в руках одного человека. Но что это будет за человек?

Вне всякого сомнения, он не мог быть аристократом, принадлежащим к династии Юлиев-Клавдиев. Таковых осталось крайне мало, поскольку большую их часть Нерон уничтожил в ходе последних нескольких кровавых лет своего правления. Теперь римская знать отнюдь не была столь уверена в том, что главным критерием в выборе императора должны стать родственные связи кандидата с представителями правящей династии. Элита посчитала излишним полностью исключать принцип наследования, он должен был сохраниться, но отойти на второй план. Главным критерием в выборе будущего императора должны были стать его заслуги и достоинства. Тацит упоминает об этом изменении в сознании правящей элиты, повествуя о гражданской войне 68-69 гг. Выбирая наследника, император Гальба, столь недолго находившийся у руля власти, не желал ограничиваться одним-единственным знатным родом: «Теперь, когда правление Юлиев и Клавдиев кончилось, глава государства будет усыновлять наиболее достойного».[67]67
  Тацит. История. I, 72. Пер. Г. С. Кнабе.


[Закрыть] Именно эти слова историк Тацит, живший сорок лет спустя, вложил в уста Гальбы. Вопрос о том, действительно ли Гальба в те времена был способен столь четко сформулировать подход к решению задачи о выборе наследника, остается открытым, однако, так или иначе, историк смог показать изменения, произошедшие в сознании представителей аристократических кругов.

Отход от критерия кровного родства в выборе императора также нашел отражение в суровых реалиях гражданской войны. Гальба, Отон и Вителлий могли похвастаться знатными и высокородными предками, что не могло не радовать ряд консервативных сенаторов. Однако гражданская война продемонстрировала, что мнение сенаторов как раз мало кого волнует, поскольку кандидатуры императоров выдвигали отнюдь не они, а легионы в провинциях. Решающим фактором в выборе следующего императора стала сила оружия и победы на полях сражений. Военачальник, способный завоевать наибольшую популярность среди легионеров, не только выходил победителем из гражданской войны, но и становился императором.

Сенату и народу Рима еще предстояло смириться с тем, что теперь, в отличие от эпохи Августа и его потомков, абсолютизм императорской власти более не скрывался за красивыми словами. Ныне за императором открыто признавалось право «делать все… что он сочтет нужным, ибо интересы императора превыше интересов государства». Возможно, эта пышная фраза всего лишь слова, целью которых было поднять престиж новой династии, пришедшей к власти исключительно благодаря заслугам своего основателя, а не по праву крови. Жизнь Нерона преподала еще один урок: представители династии, пришедшей на смену Юлиям-Клавдиям„должны были создать принципиально новый образ императора.

Новый император Рима должен был использовать свою власть не для того, чтобы осыпать народ дарами, и не для того, чтобы предстать в образе аристократа, являющего подданным щедрость наряду со своим превосходством как над ними, так и над органами государственной власти. Нет, новый император должен был стать выразителем чаяний народа Рима, человеком, который вернул бы людям то, что принадлежит им по праву. В частности, после выходок Нерона новый император был обязан быть действенным правителем и умелым организатором, вождем, который смог бы навести в легионах порядок после гражданской войны, и государственным мужем, которому было бы под силу стабилизировать экономику Римской империи, проявляя рассудительность и расчет как в тратах, так и в сборах налогов и податей. Отчасти отношение римлян к новому императору определило бы его решение о судьбе детища фантастической глупости и расточительности Нерона – Золотого дворца.

Гальба поселился во дворце Нерона, но прожил там недолго, Отон тратил деньги, наводя на дворец последний лоск, Вителлий с женой внесли свою лепту в преумножение его внутреннего убранства. Настоящий же император, подлинно вставший во главе Римской империи после Нерона, приказал снести дворец, оставив л и ш ь только его малую часть. Основатель новой династии приказал осу-ш и т ь озеро у дворца, а на его месте приступить к строительству нового здания, предназначенного не для императора, но для всего народа Рима – Колизея. Рассказ о том, кем был этот новый император и как он пришел к власти, неразрывно связан с историей одного из крупнейших восстаний в истории Рима.