Текст книги "Древний Рим. Взлет и падение империи"
Автор книги: Саймон Бейкер
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
Например, в ходе трехдневных жертвоприношений никто и не вспоминал о божествах подземного мира, чьи культы приковывали всеобщее внимание на предыдущих играх. Теперь в моде были другие боги: Диана (ассоциируемая с плодородием и чадорождением), Мать Земля (отвечавшая за произрастание культур, их воспроизводство и урожайность), Аполлон (покровитель мира и искусства) и Юпитер (главный бог – покровитель Рима). Но центральной фигурой ритуала выступал не жрец, как того можно было бы ожидать. Эту роль взял на себя сам глава Римского государства.
В первую ночь Август принес семь овец и девять коз в жертву паркам – богиням, управляющим судьбами людей. Сделано это было очень впечатляюще. Он вознес богиням длинную молитву, прося их наделить римлян мощью и величием, здоровьем и процветанием, расширением империи и, что немаловажно, защитить его самого и дом его семьи. Следующей ночью состоялась еще более зрелищная церемония. Первый гражданин Рима принес в жертву Матери Земле свинью с приплодом во чреве. Тем самым он словно пронизал умы и сердца множества римлян, присутствовавших на ритуале, ощущением сопричастности мифотворчеству. Это был момент, насыщенный реминисценциями из далекого прошлого, и в то же время – положивший начало новой эре цезарей. Тем не менее созидаемое Августом новое, сплоченное, высокоморальное римское общество расползалось по швам.
Можно представить себе, что часть плебса, впечатленная установлением мира и стабильности, легко поддалась эмоциональному воздействию праздника. То же касается и обласканных Августом сенаторов и всадников, лояльных новому режиму. Реминисценции прошлого заставляли этих людей думать, будто их положение в структуре власти имеет глубокие исторические корни, что в большинстве случаев едва ли соответствовало действительности. Но, как это обычно бывает с кампаниями по возвращению к истокам, те самые люди, которые в первую очередь должны были бы поддержать подобное движение, отнеслись к нему с презрением. Основная масса представителей старой римской аристократии, выживших после всех несчастий, восприняла кампанию в штыки. Еще свежи были воспоминания о последних годах существования республики, когда они купались в роскоши и им все было дозволено. Поэт Овидий, прославившийся острым умом и эрудицией, всем ходом своей жизни являл разительный контраст Августу. Овидий был богатым человеком всаднического сословия, выходцем из италийской провинции. Человек его происхождения и ума вполне мог рассчитывать на блестящую карьеру в правящей элите Августа. Но он предпочел вести жизнь, полную любовных приключений, творчества и увеселений, что полностью противоречило августианским стандартам поведения. Наконец, Овидий снискал всеобщее признание, став главным поэтом Рима. Однако одним из своих произведений он накликал на себя беду. Речь идет о поэме «Искусство любви», в которой он давал наставления молодым людям, как найти себе партнера для любовных утех, – например, находясь в театре или на играх. Он даже раскрыл свои секреты относительно того, как следует соблазнять достойных женщин из уважаемых семей. Поэма бросала столь открытый вызов морализаторским потугам Августа, что он вынужден был прибегнуть к суровым мерам наказания. В 8 г. н. э. Овидия сослали в далекую пограничную глушь городка под названием Томы (ныне Константа в Румынии) на Черном море. Но великий поэт был отнюдь не единственным человеком, чье поведение не соответствовало строгим законам Августа.
Во 2 г. до н. э., едва ли не одновременно с появлением «Искусства любви» Овидия, наружу вышел скандал с дочерью Августа Юлией. О ней давно уже ходили разные сплетни, и вот наконец плотину прорвало. По слухам, она продавала свое тело за деньги, занималась сексом прямо на Форуме – именно там, откуда ее отец внедрял свои нормы морали, – а одним из ее любовников, представителей аристократической «золотой молодежи», был не кто иной, как сын старого врага Августа – Марка Антония. Возможно, большая часть этих историй была не более чем вольным истолкованием того факта, что дочь, уставшая быть послушным орудием в политических играх отца, восстала против него. Тем не менее Август оказался в весьма двусмысленном положении. Кривотолки грозили пустить насмарку все плоды его трудов. Возводимая им доктрина императорского благочестия, казалось, треснула изнутри.
Реакция главы государства была безжалостной. Он отправился в Сенат, обвинил дочь в распутстве, приказал уничтожить все ее скульптурные изображения и затем сослал на остров Пандатерию, находящийся к западу от побережья южной италийской области Кампании. Хотя ей затем было позволено переместиться в более приятный район Италии, большая часть ее жизни так и прошла в изгнании. В конце концов, не имея достаточных средств к существованию, она умерла от недоедания. За совершение таких же «преступлений», что и Юлия, из Рима была выслана и ее дочь (в 8 г. н. э.). Такая лишенная сантиментов последовательность Августа по отношению ко всем своим «детям» – как родным, так и просто подданным – была, вероятно, показной и ставила целью вывести из-под подозрений самого императора. Дело в том, что в это время стали распространяться другие слухи – будто бы Август, получивший недавно новый титул Отец отечества, регулярно получает для своих любовных утех юных девушек, а то и респектабельных замужних женщин. Он будто бы раздевает их донага и «оглядывает, словно рабынь у работорговца Торания».[48]48
Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Книга II: Божественный Август, 69. Пер. М. Л. Гаспарова.
[Закрыть] И кто же распускал эти слухи? Его собственная жена, Ливия Друзилла. И все же дальше слухов дело не пошло. Борьба за общественную нравственность была продолжена.
К моменту кончины Августа в 14 г. н. э. его хитроумная политика увенчалась полным успехом. Народ и Сенат Рима приняли постепенную подмену республиканского строя новым режимом правления одного человека. На каждом этапе этого процесса их то убеждением, то внушением, а то и устрашением заставляли признать, что между двумя эпохами существует некая успокоительная преемственность. Каков бы ни был конечный замысел Августа – был ли он ведом низменным стремлением к тирании или искренним желанием выдающегося государственного мужа вернуть страну в традиционное русло легитимного правления, – доподлинно мы этого никогда не узнаем. Вероятно, обе точки зрения до определенной степени верны. Устанавливая новый режим, Август вынужден был импровизировать на ходу, и притом он проявил незаурядную изобретательность наряду с холодным, подчас циничным расчетом. Пусть некоторые представители политической элиты попали в новую эру, получив пинок под зад, зато обычные люди твердо знали, кто именно радеет об их интересах. Когда в 19 г. до н. э. Рим впервые поразила эпидемия чумы, к которой затем добавилась нехватка зерна, отнюдь не только чернь высыпала на улицы с мольбами к своему спасителю Августу прийти на помощь и устранить беду—то же самое сделали и сенаторы, включая даже тех из них, кто ненавидел Августа. Стало быть, он так поставил себя, что сделался практически незаменимым.
На смертном одре Август попросил, чтобы ему принесли зеркало, и велел слугам «причесать ему волосы и поправить отвисшую челюсть».[49]49
Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Книга II: Божественный Август, 99. Пер. М. Л. Гаспарова.
[Закрыть] После чего он спросил у собравшихся подле него друзей, хорошо ли он сыграл свою роль в комедии жизни. И, прежде чем отпустить всех, процитировал заключительные стихи одной из комедий Менандра:
Вскоре после смерти Августа его официально обожествили. Тело императора выставили в его самом, пожалуй, поразительном сооружении – мавзолее, который возводили на Марсовом поле в течение последних двадцати лет жизни Августа (частично мавзолей сохранился до наших дней). Первоначально это сооружение, имевшее около сорока метров в высоту, было увенчано колоссальной бронзовой статуей первого римского императора, являвшейся наиболее зримой демонстрацией его самовосхваления. Античный путешественник и географ Страбон считал мавзолей самой интересной достопримечательностью Рима.
Впрочем, и этот элемент прославления Августа отличался характерным изяществом замысла. Построенный по весьма скромному образцу древних этрусских курганов, имевших круглую форму, мавзолей, благодаря своей отделке и в силу даже самого этого названия, претендовал на то, чтобы соперничать с одним из семи чудес света – усыпальницей древнего карийского царя Мавсола. Это был последний эффектный жест Августа, его последний хитроумный ход, последний росчерк пера. Эра императоров начиналась красиво. Творцом ее был истинный виртуоз мысли. Однако при другом знаменитом «исполнителе» ей предстояло пережить свой величайший кризис.
III
НЕРОН
Мартовским вечером в Байи вовсю шло веселье. Одна аристократка приехала на носилках из Анция, что к северу по побережью, чтобы присоединиться к обществу избранных. Событие, ради которого они собрались, – праздник Минервы, богини искусства и мудрости. Аристократка полюбовалась прекрасными кораблями, стоящими на якорях, и воздала дань обильным яствам. Пришла пора возвращаться домой. Ночь была ясная, море спокойно, и она решила отправиться обратно не на носилках, а на корабле. Хотя казалось, что все благоприятствовало такому решению, оно чуть было не оказалось для нее смертоносным, ибо на борту украшенного гирляндами корабля была устроена ловушка. Специальный механизм со свинцовыми гирями должен был обрушить крышу каюты и погубить знатную даму, с удобством разместившуюся в ней. Ловушка эта предназначалась для Агриппины, матери императора Нерона. А устроил западню он сам. Агриппина ничего не подозревала. Ведь Нерон провел весь вечер в ее обществе, напустив на себя вид примирения и сыновней любви. Когда он прощался с нею на берегу, то вел себя будто маленький, нежно привязанный к матери сын. Он был очень внимателен к ней и крепко, нежно обнял на прощанье. Затем Агриппина взошла на корабль, прошла в каюту, и корабль отчалил. Как только он отошел достаточно далеко от берега, один из гребцов привел механизм в действие. К ужасу Агриппины, деревянный потолок над нею с треском расщепился и обрушился вниз. Однако он застрял в нескольких сантиметрах от ее головы: стены каюты были достаточно высоки и крепки, чтобы удержать рухнувшую крышу и защитить Агриппину от мощного удара. В смятении она высвободилась из-под завала и огляделась. Один из ее спутников погиб. Пока Агриппина собиралась с силами, команда сделала вторую попытку погубить ее – опрокинув судно. И тут другая ее спутница, вольноотпущенница, пришла ей на помощь. Поняв, что происходит, женщина крикнула, что это она мать императора. Убийцы не могли разглядеть в темноте, кто перед ними. Он и тут же толпой ринулись на нее и насмерть забили веслами. Агриппина же как можно тише добралась до борта, нырнула в море и уплыла прочь.
Плывя к берегу, она осознала, что вечер, проведенный ею с сыном, был просто спектаклем. Произошедшее на корабле – не несчастный случай: море было тихим и скал поблизости не имелось, значит, ничто извне не могло стать причиной несчастья. И она прекрасно понимала, кто пытался ее убить. Теперь ей требовалось выиграть время, чтобы придумать, как поступить дальше. Вернувшись в Анций, она решила, что лучше будет написать Нерону, будто она стала жертвой крушения корабля, но спаслась. Несомненно, любящий сын будет вне себя от горя, узнав о случившемся с матерью, но, говорилось в письме, ей лучше сейчас отдохнуть и побыть одной.
Как только Нерон узнал, что мать жива, он вызвал к себе Аникета – командующего флотом и создателя того самого механизма обрушения. Нужно закончить то, что начато, сказал он ему. Аникет с отрядом солдат ворвался в дом Агриппины. Они окружили ее постель. Последние ее слова, согласно Тациту, служили оправданием ее сыну. Она сказала, что уверена: убийцы посланы не Нероном. Агриппина указала себе на живот и сказала солдатам: бейте сюда. Несмотря на то что страх и взаимные подозрения превратили мать и сына во врагов, она даже в последнюю минуту жизни пеклась о том, чтобы ничто не могло ослабить власть Нерона. Эта цель была превыше всего. Ее тело кремировали той же ночью. Сделано это было спешно, и церемония подошла бы скорее для похорон бедняка, нежели для прощания с правнучкой первого императора Октавиана Августа.
Приказ Нерона убить свою мать был, как может показаться, решением жестокого и хладнокровного ума. Но в действительности Нерон был раздираем страхом и сомнениями. В римском обществе уважение к матери, и уж тем более к матери императора, было важнейшей, священнейшей добродетелью. Нерон был пятым императором Рима, членом семьи Юлиев-Клавдиев, праправнуком Августа. Многие в Риме (и в императорском дворце, и в Сенате, и простые люди) считали, что Нерон вернет империи славу, какой достиг его предок полувеком ранее. В год смерти матери Нерон был на вершине популярности, но, если бы стало известно, что он совершил столь страшное преступление, он тут же лишился бы поддержки. Но была и иная, более серьезная причина, почему он чувствовал себя крайне уязвимым.
Нерон стал императором не по праву, а в результате хитрых интриг. На трон возвела его Агриппина. Власть императора передавалась в Риме по наследству: императоры происходили из династии, созданной Августом. Однако первый император не оставил четких указаний, какова должна быть преемственность. Поэтому сгезя становления самым могущественным человеком Древнего мира лежала через козни и убийства. Когда ее сын преодолел этот путь, Агриппина решила напомнить, кто помог ему в этом, – за что и поплатилась жизнью. Молодой император ощутил непрочность своей власти. Эта неуверенность, этот страх очень показательны как в отношении той системы правления, которую он унаследовал, так и в отношении его натуры. Самым главным для него было право оставаться императором. Именно неуверенность Нерона в своем положении приведет впоследствии к падению его режима и к кризису, в который Нерон ввергнет Римскую империю. Агриппина, заставившая его почувствовать шаткость своего положения, умерла, но именно она, возможно, могла бы выступать стабилизирующим фактором, усмиряя неистовость сына.
Последние годы правления Нерона привели к одной из самых бесславных революций в истории Рима. Его падение полностью дискредитировало систему правления, созданную Августом, и, к ужасу многих римлян, привело к ее постепенному отмиранию. Политический механизм единоличного правления, разработанный Августом, оказался в глубоком кризисе. Но это еще не все. Падение Нерона продемонстрировало самый главный изъян этой системы, который ранее не проявлял себя. Что, если единоличный правитель обладает неуравновешенной психикой, что, если он не подходит для управления империей? Что, если человек, в руках которого сосредоточена огромная власть, вместо исполнения своих обязанностей уйдет в мир фантазий и вымысла? Что, если самый могущественный человек на земле сойдет с ума?
НАСЛЕДНИК АВГУСТА, СЫН АГРИППИНЫ
За сорок лет правления Августа гражданская война успела уйти в прошлое и двадцать миллионов жителей Рима на всей территории империи стали жить с незнакомым им прежде ощущением уверенности в завтрашнем дне. Как и Август, они хотели, чтобы эта уверенность не исчезла и Рим процветал многие годы после смерти императора. Его влияние и могущество были столь велики, столь неотделим был этот правитель от Рима, что народ считал: будущее Римской империи целиком и полностью зависит от него и его семьи. И Август всем своим правлением укреплял это доверие. Почитанием был окружен не только император, но и его родственники: это демонстрирует придворная поэзия того времени, это запечатлено на Алтаре Мира – одном из главных памятников правлению Августа. Во всех уголках империи римляне произносили клятву верности: «Клянусь до конца дней своих быть преданным Цезарю Августу, его детям и потомкам – в речах, поступках и помышлениях».
Однако имелась одна сложность: как узаконить передачу власти Августа, сохранив при этом новый режим правления? Формально правление это было основано на том принципе, что народ Рима и Сенат, декларируемо независимые, доверяют императору право властвовать. Следовательно, о наследовании власти не могло идти речи, равно как о каком-либо законе о преемственности власти. Но монархия без внятного принципа передачи власти – лишь первая сложность. Корень проблемы был в следующем: единоличное правление было в сущности своей куда более хрупким и ненадежным, чем казалось римскому обществу. Император в течение своего пребывания у власти мог вводить в стране любые изменения. И с вопросом преемственности дело обстояло не лучше. Все это создавало неопределенность, под мрачной тенью которой пребывали все наследники Августа.
У Августа не было сыновей. Поэтому он воспользовался проверенной временем практикой усыновления. В Древнем Риме не существовало принципа первородства как основы наследования, поэтому у Августа был широкий выбор. За время своего правления он усыновил своего племянника Марцелия и сыновей своей дочери Юлии Гая и Луция, продемонстрировав таким образом, что преемственность власти будет наследственной. Однако ему не повезло. И любимый племянник, и оба внука преждевременно умерли (см. генеалогическое древо). Кого же теперь усыновить Августу: члена своей семьи или лучшего из сенаторов? Есть данные, что он рассматривал такую возможность, но к 4 г. н. э. отказался от нее. В тот год он усыновил своего пасынка Тиберия и в завещании назвал его наследником. Однако не может не возникнуть впечатления, что решение это было принято от безысходности.
Тиберий стал императором в 14 г. н. э., но проблема легитимизации передачи власти никуда не ушла. Она только усугубилась. Что окажется важнее, когда встанет вопрос о преемнике Тиберия: чтобы наследник был потомком Августа или чтобы он происходил от правящего императора? В отсутствие ответа на этот вопрос число претендентов на верховную власть в государстве было немалым. Неопределенность порождала соперничество, интриги, убийства.
Одним из возможных преемников Тиберия был Германик. Он был внучатым племянником Августа, мужем внучки Августа Агриппины, а также приемным сыном Тиберия. Однако его право на престолонаследие оспаривал родной сын Тиберия, Друз. В 19 г. н. э. Германик, полководец и герой войн в Германии, погиб, но не на поле боя, а от яда. Многие подозревали в убийстве Тиберия. Эта смерть открывала дорогу Друзу, но он также был отравлен в 23 г. н. э. Убийцей его был другой претендент на трон – Сеян, начальник преторианской гвардии, происходивший из незнатного рода. Он претендовал на власть потому, что имел связь с дочерью Тиберия, Ливиллой, на которой надеялся жениться. Но император не дал согласия на брак дочери с простым воякой, и потому Сеян тоже выбыл из борьбы.
Тиберий скончался в 37 г. н. э., он правил Римом двадцать лет, но так и не определился в выборе преемника. В итоге решение о том, кто будет править Римом, было принято не императором, а офицерами преторианской гвардии. Они были заинтересованы в продолжении передачи власти по династической линии. Человек, которого они выбрали третьим императором Рима, подходил на эту роль по меньшей мере по одному параметру он был правнуком Августа и сыном Германика. Имя его было Калигула.
Именно в правление Калигулы стал ясен масштаб проблемы преемственности власти. Для древних аристократических родов в Риме было характерно вступать в брак между собой. Таким образом родовитые семьи могли сохранить мощь, политическое влияние и богатство. Однако после создания империи этот обычай мог повлечь весьма опасные последствия. Чем дальше тянулась династия Юлиев-Клавдиев, тем большее число людей могли относить себя к потомкам Августа. Поэтому, когда вследствие болезни новый император стал неуравновешенным и деспотичным, стало появляться все больше и больше аристократов, по праву родства претендующих на власть и готовых в любой момент вступить в схватку.
В 41 г. н. э. Калигула был убит (жертвами убийц стали также его жена и дочь). И снова в дело вступили преторианцы, снова они решили придерживаться принципа наследственной монархии, каковы бы ни были ее недостатки. При поддержке армии они назначили императором дядю Калигулы и ближайшего его родственника по мужской линии – Клавдия. Четвертый император Рима правил тринадцать лет. Это были годы стабильности, наступившей после краткого и беспокойного периода правления Калигулы. Но конкуренция за власть в кругах аристократии рода Юлиев-Клавдиев не прекратилась. Частично виной тому было то, что до вступления на престол новый император жил «в тепличных условиях». Клавдий вырос вдали от кипучей общественной жизни, он жил во дворце, в окружении угодливых слуг и рабов. Поэтому страх перед соперниками был у него огромен. Ходили слухи, что на его совести смерти тридцати пяти сенаторов и более двухсот всадников, произошедшие за период его правления. Но на самом деле страх этот происходил из другого источника: чтобы чувствовать себя полноправным императором, важно было вести свой род напрямую от Августа. Были аристократы, которые, в отличие от Клавдия, могли похвастаться таким родством. Эту ситуацию нужно было как-то изменить.
Когда третья жена Клавдия была изобличена в связи с любовником и казнена за измену, Клавдий стал вдовцом и начал искать новую супругу. Наиболее подходящей кандидатурой оказалась Юлия Агриппина. Она была племянницей Клавдия, молодой и красивой и, что особенно важно, правнучкой Августа. Такой союз стал бы осуществлением мечты Августа о том, чтобы Римом правили его потомки. Он был необыкновенно важен также и потому, что Агриппина имела сына от первого брака, который вошел бы вместе с нею в семью. Это был одиннадцатилетний мальчик по имени Луций Домиций Агенобарб, будущий император Нерон.
В 50 г. н. э. Клавдий усыновил мальчика. Луций Домиций Агенобарб стал отныне Тиберием Клавдием Нероном Цезарем. Он происходил как из семьи правящего императора, так и из семьи Августа. Это давало ему огромное преимущество по сравнению с собственным сыном Клавдия, Британиком, не говоря уже о других конкурентах. Такого преимущества вполне могло хватить, чтобы Нерон стал пятым императором Рима. Однако Агриппина понимала, что в отсутствие четких критериев отбора преемника игру нельзя считать сделанной. Чтобы воплотить в реальность мечту о сыне-императоре, требовались цинизм и безжалостность. А этими качествами она, похоже, обладала сполна.
Первой ее жертвой стал аристократ и сенатор Луций Юний Силан. Он был молодым, весьма популярным и успешным политиком. Но Агриппина не могла рассматривать его иначе как соперника Нерона. Тем более что Силан также был прямым потомком Августа. И, что еще хуже, он обручился с дочерью Клавдия – Октавией. Агриппина действовала без промедления. Она распространила слух, что Луций совершил кровосмешение со своей сестрой Юнией Кальвиной, известной распутным поведением. Хотя слух этот не имел под собой никаких оснований, он запятнал доброе имя Силана, и тот был с позором изгнан из Сената, что означало конец его карьеры. Клавдий отменил помолвку дочери, и Силан покончил с собой – в день свадьбы Клавдия с Агриппиной.
Следующим, с кем разобралась Агриппина, был еще один серьезный соперник Нерона, сын Клавдия от предыдущего брака – Британик. Дабы лишить его возможности притязать на власть, нужно было сделать так, чтобы Нерон затмил его на политической сцене. Нерон был на три года старше сводного брата, и эта разница в возрасте позволила Агриппине добиться желаемого. Во-первых, Нерон занял место Силана, женившись на дочери Клавдия Октавии (это произошло между 50 и 53 гг. н. э.). Во-вторых, в марте 51 г. в возрасте тринадцати лет – на год раньше положенного – Нерон надел тогу зрелости и в том же году дебютировал как оратор: он произнес речь в Сенате, выражавшую благодарность Клавдию за оказанную ему честь. Затем он произнес «политическую» речь: выступил от лица просителей из римских провинций на латинском и греческом языках. Эти выступления показали, что мальчик не по годам развит и умен. Наконец, в 53 г. на играх, проводимых в его честь, он появился одетым в тогу победителя, тогда как Британик был одет в тогу мальчика. Так превосходство Нерона было продемонстрировано всем.
Чтобы сделать сына императором, Агриппине осталось преодолеть последнюю ступень: убить действующего императора. В 54 г. Клавдию было 64 года. У него была затруднена речь и он страдал от постоянной дрожи в теле – вероятно, из-за перенесенного в детстве церебрального паралича. Это был уже плохо соображающий старик. Но Агриппине некогда было ждать, пока смерть настигнет его естественным образом. Британику скоро должно было исполниться четырнадцать лет, а значит, он мог получить от отца тогу зрелости. Родной сын императора имел еще шансы превзойти Нерона, поэтому Агриппина взяла все в свои руки. Как-то раз за ужином Клавдию подали грибы, сбрызнутые ядом. Агриппина позаботилась о том, чтобы он съел их, но результатом стал лишь приступ кашля. И в этот момент в дело вступил придворный врач. Он вставил в горло императору перо – якобы спровоцировать рвоту. Перо это было отравлено. Агриппина добилась своей цели.
Утром 13 октября 54 г. дворец охватили напряжение и незаметная внешне суета. Только Агриппина и ее доверенные лица знали, что Клавдий умер. Пока ее сына готовили и облачали для процедуры приема власти, Агриппина хитростью удерживала Британика и Октавию, хотевших узнать о состоянии отца. Она притворялась, что вне себя от беспокойства за него и ищет их утешения. Гладя Британика по щеке, она говорила, как он похож на отца. Преторианцы стояли в бухте, и им она посылала ложные сообщения о все ухудшающемся состоянии императора. Нужно было выиграть как можно больше времени, «дождаться благоприятного часа, указанного предвещаниями халдеев»,[51]51
Тацит. Анналы. XII, 68. Пер. А. С. Бобовича.
[Закрыть] чтобы объявить о передаче власти. Агриппина всю жизнь ждала этого дня. Ничто, даже дурное предзнаменование, не смогло бы его испортить.
В полдень двери императорского дворца распахнулись. Было объявлено о кончине императора. Однако перед преторианской гвардией стоял не сын Клавдия Британик, а Тиберий Клавдий Нерон Цезарь. Хотя некоторые гвардейцы были удивлены, увидев юношу, заранее подготовленная церемония вступления на трон не оставила времени для замешательства и сомнений. Солдаты приветствовали Нерона и тут же поместили его на носилки, чтобы отвезти в свой лагерь в Сервилиевых садах на юго-востоке Рима. Там Нерон обратился к гвардейцам с речью, и, после того как он пообещал им обычное в таких случаях денежное вознаграждение, семнадцатилетнего юношу провозгласили императором. В тот же день Сенат принял соответствующее постановление. Вероятно, никто так и не узнает, кого же намеревался сделать преемником сам Клавдий, ибо завещание императора сразу после его смерти было надежно спрятано.
Агриппина достигла предела своих мечтаний. Ее сын стал самым могущественным человеком Древнего Рима. Но тогда она еще не представляла себе, что оружие, которым она пользовалась, чтобы обеспечить ему вхождение во власть, обернется против нее самой. Уже вскоре после начала правления Нерона между матерью и сыном началась ожесточенная борьба. Формально Агриппина получала все мыслимые почести. Ей выделили собственного телохранителя, сделали жрицей культа Клавдия, который был обожествлен, она получила возможность тайно участвовать в управлении страной: присутствовать на заседаниях правительства во дворце, скрытно сидя за специальной занавесью. Даже на монетах первых лет правления Нерона были изображения не только императора, но и Агриппины. Однако за внешним почтением к матери молодой Нерон скрывал растущее нежелание зависеть от Агриппины, сделавшей его императором. Повиновение ей, бывшее ранее для него обычным, теперь становилось тяжелым бременем.
А матери нелегко было угодить. Он была во многом недовольна сыном: не одобряла его любовь к состязаниям, музыке, театру. Поистечении первого года правления между ними разгорелся конфликт из-за его любовницы, бывшей рабыни, по имени Акте. Движимая то ли ревностью, то ли собственническим инстинктом, то ли страхом, что кто-то другой может завладеть вниманием сына, Агриппина ругала его за связь с низкородной простушкой. Реакция Нерона на это была обычной для молодого человека его лет: связь с Акте стала только крепче, и он чуть было не сделал ее своей законной женой. Неудовольствовавшись этим, Нерон начал полномасштабную войну. Еще со времен его детства Агриппина много сил тратила на то, чтобы во дворце служили преданные ей люди. И Нерон занялся именно ими. Он снял с должности одного из главных союзников матери – Антония Палласа, вольноотпущенника, отвечавшего за финансовые вопросы. Агриппина сполна отомстила ему за это. Она знала, как завоевать власть во дворце. Более того, она знала, как уязвить нового императора в самое больное место.
Однажды в приступе ярости Агриппина ходила по дворцу и кричала, воздевая руки, что лучшим императором был бы не Нерон, а Британик. Богоподобный сын Клавдия вырос, говорила она, и «он кровный сын Клавдия и достоин того, чтобы унаследовать отцовскую власть».[52]52
Тацит. Анналы. XIII, 14. Пер. А. С. Бобовича.
[Закрыть] Этими словами она растревожила старую рану Нерона – его неуверенность в своем праве быть императором. Однако ответные действия сына оказались, возможно, неожиданны для нее самой. Как-то раз за ужином Британию, сидевшему вместе с детьми знати за столом для младших, поднесли напиток. Яд был бы сразу обнаружен – ведь перед подачей блюд их пробовали слуги, – поэтому напиток был безвреден, однако он был намеренно сделан слишком горячим, и Британик отказался его пить. Поэтому принесли холодной воды, чтобы разбавить напиток. В нее-то и был добавлен яд. На глазах Агриппины и своей родной сестры четырнадцатилетний мальчик забился в конвульсиях. Немало было людей, которые считали, что убийство на совести Нерона.
Но Нерон с наигранно спокойным видом заявил, что у Британика приступ эпилепсии, которой он страдает, – ничего необычного. Присутствовавшие на обеде знали, что это объяснение ложно, но ничего не предприняли. Да и что они могли сделать? Они скрывали свой страх, пытаясь вести обычный разговор. Спорить с императором и утверждать, что это не припадок, было бы равноценно заявлению, что произошло убийство. Но в то же время открыто согласиться, что это приступ, было бы ничуть не лучше из-за очевидной лживости подобного утверждения. И, пока все мешкали, мальчик умер. «Октавия также, невзирая на свои юные годы, научилась таить про себя и скорбь, и любовь, и все свои чувства. После недолгого молчания возобновилось застольное оживление».[53]53
Тацит. Анналы. XIII, 16. Пер. А. С. Бобовича.
[Закрыть]
