Текст книги "Мой бедный фюрер"

Автор книги: Саша Гринько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Разрешите представить, – обратился Хрущев к старцам, – Адольф Гитлер. Недавно к нам направлен на искупление, так сказать, потенциально-параллельного зла. Короче, по самой распространенной для этих мест статье. Милости просим за наш столик. Уж не побрезгуйте. Посидим – потрещим за жизнь.

– Спасибо, – ответил Адольф, присаживаюсь на свободное место.

– Как вам здесь? – спросил человек с пышной черной бородой и такими же черными, аккуратно уложенными волосами. – Обвыклись?

– Пока не совсем, – ответил Гитлер. – Не могу понять местные порядки.

– А че, порядки, как порядки, – вмешался в разговор Хрущев, – скоро привыкнешь.

– Энгельс, Фридрих Энгельс, – представился бородач, – а это, – указал он на седовласого мужчину, – мой товарищ и коллега Карл Маркс.

– Очень приятно.

– Надолго к нам? – обратился к Адольфу Маркс.

– Даже не знаю, мне об этом никто ничего не говорил.

– Вот Сталин, сука, темнит! – отозвался Хрущев. – Ему лишь бы интригу разыграть, нихера нормально сделать не может. Нет, чтобы пояснить человеку, че к чему. Мудак. – Хрущев отпил из стакана и продолжил:

– Помню, когда еще Владимир Ильич сам занимался распределением, такого бардака не было…

Неожиданно где-то совсем рядом громко заиграла музыка, не дав Хрущеву закончить свою мысль. Никита достал из кармана небольшой прямоугольник стального цвета, поднес к уху и заговорил:

– Да… А у меня типа законный выходной… И че?

Закончив разговор, Хрущев убрал прямоугольник обратно в карман:

– Как говориться, вспомни говно – вот и оно! Не дадут человеку расслабиться, везде достанут, бугры херовы. Опять кого-то привезли, надо на хату определять. – Он залпом допил свое пиво и, не прощаясь, пошел в сторону лифта.

– Интересно, кого на этот раз? – спросил Фридрих.

– Кем бы он ни был, – ответил Карл, – одно известно наверняка – это несчастный человек.

Оба собеседника Гитлера были странно одеты. Их внешний вид никак не соответствовал предположительно почтенному возрасту. На Энгельсе был камуфляжный военный костюм, обтягивающая майка цвета хаки и массивные армейские ботинки. На груди висели две прямоугольные пластинки-смертники – на таких в армии обычно указывают группу крови и прочие данные солдата – на запястье блестели массивные командирские часы. Карл был облачен в длинную, почти до колен, тунику, расшитую разноцветными африканскими орнаментами. Его руки по самые локти покрывали разнообразные браслеты, фенечки и шнурочки. Длинные седые волосы Маркса, собранные в толстые космы, напоминали причудливые волосяные сосиски. На шее висело массивное коралловое ожерелье ярко-красного цвета.

– А вы давно здесь? – поинтересовался Адольф у сидящих напротив него старцев.

– Да как вам сказать, – ответил Маркс, – лично мне кажется, что я нахожусь здесь столько, сколько себя помню. Все стало родным и знакомым, словно я тут и родился.

– И у меня точно такое же чувство, – поддержал товарища Энгельс, – если иногда и находят какие-либо воспоминания, то очень смутные, словно обрывки старого позабытого сна.

– Кстати о снах, – оживился Гитлер. – Как раз сегодня мне приснился очень странный сон, будто я – это вовсе не я, а кто-то другой. Причем, сон этот был настолько реален, что я буквально физически ощущал на себе все происходящее в нем.

– Мой друг, – перебил его Карл, – это вовсе не сон. Мы здесь настолько давно, что научились отличать явь от сновидений. Со временем вы сами все поймете.

– А что же это, если не ночной кошмар? – продолжал дознаваться Адольф, которому хотелось во что бы то ни стало понять, что же все-таки с ним произошло.

Фридрих поднес указательный палец к губам и заговорщицки тихо ответил:

– Об этом нельзя говорить. Наказание – удел отдельно каждого, и делиться с другими или обсуждать это строго-настрого запрещено. Иначе может произойти смешение кармических сценариев, что в свою очередь способно привести к самоуничтожению тех, чьи кармы переплелись.

Адольф ровным счетом ничего не понял из того, что сказал ему Энгельс, но переспрашивать не стал.

– Кстати, а не отметить ли нам знакомство сытным ужином? – предложил Фридрих.

– Право, я бы не отказался от чего-нибудь съестного – поддержал товарища Маркс.

– Ну, вот и отлично. Раши, можно вас попросить подойти к нам?

Раши подошел к столу и протянул Энгельсу меню.

– Я думаю, как обычно, – отодвинув меню в сторону, сказал Энгельс. – Принесите нам три порции грибного ирландского рагу с бобами и бутылочку «Шато Марго» 1848-го года розлива, если, конечно, мои друзья не против такого выбора.

Гитлер и Маркс одобрили его выбор кивками. Раши удалился, но уже через минуту вернулся с разносом, на котором стояли дымящиеся тарелки с вкусно пахнущей едой, бутылка вина и три граненых стакана.

Когда перед Гитлером поставили тарелку с рагу, на него напало такое нестерпимое чувство голода, до последнего момента скрывающееся где-то глубоко, что он, не теряя ни секунды, начал жадно есть. Маркс и Энгельс последовали его примеру. Более-менее утолив голод, Адольф отложил приборы в сторону, и, откинувшись на спинку стула, с благодарностью посмотрел на новых знакомых. Энгельс открыл бутылку и разлил вино по стаканам.

– Я предлагаю, друзья, – произнес он, – выпить за интересных, умных людей, которых мы встречаем на своем пути. Они являются лучшим подтверждением того, что разум человеческий вечен, а интеллект неисчерпаем.

Осушив свои стаканы, все дружно продолжили есть.

Доев рагу, Маркс полез в нагрудный карман своей туники и достал оттуда небольшой газетный сверток и пачку «Беломора». Вытащив папиросину, он поднес ее ко рту и сильно дунул, так, что табак из беломорины вылетел на пол. Затем он развернул сверток и начал разминать пальцами лежащую там спрессованную пластину травы. Маркс взял в рот пустую папиросину и стал вдувать в нее траву с развернутого клочка газеты.

– Что это вы делаете? – спросил Гитлер, заинтересовавшись действиями Карла.

– Вы, что, Адольф, никогда не курили гашиш? – ответил Маркс, отвлекшись от причудливого процесса.

– Нет, кажется, не приходилось, – неуверенно произнес Адольф, пытаясь припомнить что-то подобное в своей жизни.

– Ну, вот и попробуете, – Маркс улыбнулся и продолжил наполнять папиросину травой. Закончив, он зачем-то облизал беломорину со всех сторон, чем вызвал у Адольфа чувство, близкое к брезгливости. Немного покурив, Маркс протянул папиросину Адольфу.

– Нужно сделать глубокую затяжку, – пояснил он, – и задержать дыхание, насколько это возможно. С непривычки будет не очень приятно, но оно того стоит, уж поверьте мне, я сам ее выращиваю.

Следуя инструкциям Карла, Адольф глубоко затянулся и задержал дыхание. Ощущение, действительно, было малоприятным. Продержав в себе дым секунд десять, Гитлер с облегчением выдохнул и протянул беломорину Фридриху.

– Спасибо, но мне нельзя. Кровью не вышел.

– В смысле?

– Долго объяснять.

– А мне можно?

– Вам, мой друг, в самый раз.

В углу забили куранты. Фридрих извинился и встал из-за стола. Только сейчас Адольф заметил, что Энгельс обладал хорошо сложенной фигурой и по-армейски стройной выправкой.

– Мне пора. Прошу прощения, что вынужден вас покинуть. Боюсь не успеть на прием к стоматологу. Я скажу Раши, чтобы все записывал на мой счет, так что можете спокойно отдыхать.

Перед уходом Энгельс наклонился и что-то шепнул на ухо Марксу. Видимо, Фридрих сказал тому нечто очень приятное, поскольку лицо Карла расплылось в довольной улыбке.

– У вашего друга проблемы с зубами? – спросил Адольф, когда Энгельс исчез в лифте.

– Нет, это часть его наказания. Как вы себя чувствуете?

– Честно говоря, мне не очень удобно, что Фридрих заплатил за нас. Я чувствую себя обязанным.

– Не берите в голову, Адольф. У вас, я уверен, совсем нет никаких средств, да и появятся они нескоро. Фридрих может себе это позволить, у него здесь налажен небольшой нелегальный бизнес. Они с Хрущевым проворачивают какие-то махинации за спиной у Сталина. Мне неизвестны их дела, я не интересовался подробностями, знаю только, что они на этом неплохо зарабатывают. Я уже давно нахожусь на содержании своего друга, и меня такое положение, признаться, нисколько не гнетет. В конце концов, деньги должны зарабатывать те, у кого это хорошо получается. Остальным приходится либо как-то выкручиваться, чтобы не протянуть ноги, либо довольствоваться подачками судьбы. А она, скажу я вам, та еще скупердяйка. Давайте лучше добьем косяк.

Маркс протянул Адольфу наполовину выкуренную папиросину, тот послушно взял ее, втянул струйку горячего смолянистого дыма и задержал дыхание. Когда держать в себе не было больше сил, Адольф выдохнул и откинулся на спинку стула.

Вскоре тело Адольфа начало неметь, а затем медленно затвердевать, словно застывающий бетон. Во рту образовалась неприятная сухость, казалось, весь организм стремительно высыхает. Адольф почувствовал себя статуей, он не мог двигаться и даже моргать, его застывший взгляд устремился на сидящего напротив Маркса, который, видимо, находился в похожем состоянии.

– Щас придет, – тихим и даже каким-то утробным голосом сказал Маркс.

Это почему-то вызвало у Адольфа улыбку, и он на несколько секунд освободил свое тело от бетонных оков. Теперь стало казаться, что все члены его организма сделаны из пластилина. Адольф даже попробовал размять свою руку, но она была холодна и поэтому плохо мялась. Вскоре тело вновь начало затвердевать. Адольф почувствовал внутри пустоту, он ощущал себя полым бронзовым памятником какому-то герою, который поставили посреди площади, и теперь возле него каждый вечер собираются толпы праздно гуляющих горожан. Голоса людей были отчетливо слышны, они попадали в его бронзовую голову и гудели в ней громким эхом. Вскоре по телу прошла легкая дрожь, которая усиливалась с каждой секундой. Адольфа затрясло, и он испугался, что может упасть и расколоться, тогда его придется паять, или, что еще хуже, если он повредится основательно, то его, скорее всего, переплавят на монеты, и он разойдется по частям, которые уже никогда не соберутся вместе. Дабы не стать кучей разменной мелочи, Адольф собрал все силы, что таились в застывших медных мышцах и постарался устоять на своем пьедестале. Дрожь послушно отступила, но теперь все вокруг него бешено запрыгало и закружилось. Вскоре Адольф понял, что это он сам быстро и беспорядочно дергает головой.

– Что случилось? – спросил Маркс. Его голос возник из ниоткуда так неожиданно, что Адольф на мгновение пришел в себя. Но сразу же его подхватила какая-то неведомая сила и плавно понесла вверх. Адольф почувствовал себя мыльным пузырем, свободным и легким. Ему захотелось лететь ввысь, не думая и не жалея ни о чем. Так продолжалось несколько раз. Адольфу казалось, что он – то бронзовый памятник, то пластилиновая фигурка, то легкий мыльный пузырь.

Когда Гитлер окончательно вернулся в свое привычное состояние, на него напала такая слабость, что было лень даже дышать. Руки повисли плетьми, и он, развалившись на стуле, взглянул на Маркса. Его лицо казалось Адольфу сейчас самым добрым и родным.

– Скажите, Адольф, вы уже видели местный сад? Воистину чудесное место. Как вы относитесь к природе?

– Даже не знаю. Когда она настроена дружелюбно, то и я не испытываю к ней неприязни.

– Знаете, природа создала всех нас, так что относиться к ней необходимо с большим почтением и даже любовью. Советую вам как-нибудь погулять по здешнему саду, особенно стоит уделить внимание цветам, поверьте, иногда они бывают весьма неплохими собеседниками.

Адольф не нашелся, что ответить, поэтому молча отпил из своего стакана немного вина.

– Однако, – продолжил Маркс, – не стоит верить всему, что они говорят. Все-таки цветы – это цветы. Они могут легко запудрить мозги, но если вы умный человек, то сразу поймете, что цветы пытаются вас убедить в том, чего на самом деле нет. Так что будьте внимательны, когда станете общаться с ними.

Адольф хотел было уточнить, что его собеседник имеет в виду, но, отпив из стаканчика еще раз, тут же отогнал эту мысль.

– Знаете, что я только что понял, Адольф? – сказал Маркс, задумчиво разглядывая содержимое своего стакана. – Все денежные потоки ничем не отличаются от потоков водных. Деньги, словно вода, дают человеку жизнь, питают его, но и испаряются тоже быстро и между пальцев просачиваются, хотя и не у всех: некоторые научились удерживать финансовую жидкость в своих руках. Есть даже такие, что способны поворачивать денежные реки вспять, прокладывать для них новые русла и устанавливать плотины. Но вот парадокс: вода принадлежит всем людям на земле, и пользоваться ею может абсолютно каждый, а деньгами – нет. Я не беру в расчет территории с чрезмерно засушливым климатом и большим дефицитом влаги, хотя и туда время от времени приходят циклоны с ливневыми дождями, и никто не запрещает страждущему напиться вдоволь, задравши вверх голову и подставив рот под потоки льющейся с неба воды. Деньги, в отличие от дождя, не падают на голову, и их нельзя зачерпнуть из ближайшего озерца или речушки. Деньги сосредотачиваются в руках у власть имущих, и мирового круговорота денег, как круговорота воды в природе, не происходит. Деньги локализуются в одном месте и льются на мельницу избранных, а бюрократические и силовые заслоны удерживают их, не давая влиться в мировой финансовый поток, которым, как и водой, что течет свободно, буквально под ногами, может воспользоваться каждый бедняк. Но мы с вами, Адольф, прекрасно знаем, что вода имеет особенность прорывать плотины и точить камни. Деньги рано или поздно должны вырваться на свободу и напоить жаждущий пролетариат. Денежный дождь скоро прольется, поверьте мне. Лишь бы от этого не пострадало много людей. Ведь большинство, к сожалению, не смогут выплыть на поверхность. Как некоторые люди не умеют плавать, так же многие не в состоянии распоряжаться деньгами, тем более, те, кто никогда не имел с ними дела. Нечего удивляться, что от таких деньги постоянно уплывают к более умелым в этом вопросе людям. Вообще, если взять за основу мою теорию мирового денежного накопления и распределения, то схема ее должна выглядеть следующим образом: монеты, словно капли, собираются в лужицы денег большего достоинства. Они, в свою очередь, стекаются в ручейки, те – в реки, реки – в моря, моря – в океаны, океаны – в мировой океан, где последний выступает мировым денежным запасом. – Маркс нахмурился, как будто всесторонне обдумывал только что выдвинутую им теорию. – Но знаете, Адольф, что меня пугает во всем этом? Вода, как известно, обладает сознанием, то есть она разумна. Предполагаю, что и деньги умеют думать, и в один прекрасный для них и ужасный для человечества момент они захватят власть над людьми. И я думаю, это произойдет очень скоро. Судите сами, уже сейчас деньги властны над некоторыми из нас, они командуют нами, принимают за нас решения, а иногда даже толкают на преступления. Но я, если честно, не так хорошо разбираюсь в экономике, как мой друг Фридрих, хотя кое-что все же понимаю. Надеюсь, я не утомил вас своей болтовней, друг мой?

– Ну что вы, мне очень интересно, продолжайте. – Адольф меньше всего сейчас пытался понять смысл сказанных Марксом слов. Все тревоги отошли на второй план. Ему хотелось просто сидеть и делать вид, что он внимательно слушает своего собеседника, периодически поддакивая и кивая в знак согласия.

Вскоре после выкуренного косяка им вновь захотелось есть.

– Возьмем еще бутылку вина? – предложил Адольф.

– Нет, вина здесь можно выпить не больше четырех стаканов. Свой лимит мы уже исчерпали, поэтому предлагаю взять по двести граммов пива. Кстати, что касается денег. У вас, друг мой, как я полагаю, финансовый вопрос разрешиться еще нескоро, а потому, если вы захотите что-то приобрести, или, скажем, просто выпить стакан пива, то смело можете делать это в кредит. Здесь такое частенько практикуется и уже поставлено на поток.

– Спасибо за совет, я учту.

– Вы очень симпатичный человек, Адольф, таких, как вы, не так много. Правда. Мы могли бы стать очень близкими друзьями.

– Это честь для меня, – ответил Адольф и улыбнулся.

После того, как они выпили по три стакана пива, съели по большому куску грибного пирога, тарелке мясного супа и салат из свежих помидоров, Карл предложил раскурить еще один косяк. Дальнейшие события проходили для Адольфа, словно в тумане. Кажется, они еще раз пять или шесть заказывали пиво, а потом добрались и до водки с коньяком.

Как дошел до своей комнаты, Адольф не помнил. Одежда была раскидана по полу, жутко болела голова и все тело, будто вчера он не пил, а участвовал в родео. Постель была помята, в комнате пахло потом и перегаром. Телефонный аппарат, стоящий на столе, громко звонил, и этот звон вызывал у Адольфа невыносимую боль. С трудом поднявшись с кровати, он подошел к столу и снял трубку. В трубке раздался приятный женский голос:

– Вас вызывают к товарищу Сталину. Потрудитесь быть у него через двадцать минут. Дорогу вы помните.

Прежде чем Адольф успел что-либо ответить, из трубки послышались короткие гудки. Гитлер неспешно оделся, сполоснул лицо прохладной водой и вышел в коридор. Пройдя метров пятьсот, он увидел массивную деревянную дверь сталинского кабинета. Открыв ее, Адольф шагнул за порог.

В кабинете было все также светло, но высокие темные стеллажи с выдвижными ящиками и невероятно громоздкий письменный стол немного омрачали интерьер, неизменно вызывая у входящего чувство беспомощности. Слева от стола на табуретке сидела молодая женщина лет двадцати пяти в строгом костюме, очках и аккуратно собранными в небольшую гульку темными волосами. Она была похожа на строгую учительницу начальных классов.

Когда Гитлер вошел, женщина молча поднялась и, подойдя к одному из стеллажей, достала из ящика лист бумаги.

– Вам необходимо заполнить «Бланк №13». Это нужно для картотеки. От вас требуется правдиво ответить на девятнадцать вопросов, зачеркивая варианты «Да» и «Нет». Советую серьезно отнестись к заданию, от его итогов зависят условия вашего пребывания здесь. Если возникнут затруднения, а их возникнуть не должно, можете пропустить непонятные вам вопросы и ответить на них позже.

Женщина протянула Адольфу листок и карандаш, а сама вышла за дверь. Сев на табуретку, он начал заполнять анкету. Вопросы были странными и не имели, как показалось Адольфу, к нему никакого отношения.

1. Испытываете ли вы благодарность за помощь, оказанную вам (например, возвращение свободы)?

2. Готовы ли вы преданно служить тому, кому обязаны своим спасением?

3. Проявлялись ли у вашего отца, деда, прадеда или же сына, внука, правнука (если таковые есть) острые психические заболевания?

4. Вы сами были подвержены психическим расстройствам на почве переживаний, физических недостатков или по каким-либо другим причинам?

5. Употребляете ли вы имя Всевышнего в повседневных разговорах, различных каламбурах или праздных беседах?

6. Вы трудолюбивы?

7. Приемлема ли для вас работа в субботний день?

8. Вы уважительно относитесь к своим родителям?

9. Родители отвечают (отвечали) вам взаимностью?

10. Способны ли вы убить человека?

11. Повинны ли вы непосредственно в чьей-нибудь смерти? (при положительном ответе на вопрос, просьба указать имя убитого(ых), место(а) и метод(ы) убийства).

12. Склонны ли вы к различного рода сексуальным извращениям?

13. Способны ли вы изменить своему сексуальному партнеру?

14. Склонны ли вы к воровству?

15. Вы были уличены в краже чего-нибудь, превышающего по стоимости 20 % от вашего ежемесячного заработка?

16. Смогли бы вы, преследуя какие-либо корыстные цели, лжесвидетельствовать?

17. Вы азартны?

18. Вы употребляете алкоголь?

19. ?אתה הומו

Адольф не знал, что ответить на последний вопрос, так как не понимал языка, на котором тот был написан. А поскольку спросить перевод было не у кого, то он наугад зачеркнул «Да». Вернувшись, девушка забрала «Бланк» и, подойдя к стеллажу, положила его в один из ящиков.

– Сейчас придет товарищ Сталин. Постарайтесь быть с ним предельно откровенным. Мой вам совет: не вздумайте хитрить, он этого не любит.

– Постараюсь, – пообещал Адольф.

Спустя несколько минут в кабинет вошел Сталин. На нем был твидовый пиджак, а шею украшал ярко красный в белый горошек нашейный платок. На ногах красовались до блеска начиненные высокие кирзовые сапоги и галифе с генеральскими лампасами. На поясе, в золотых ножнах, висел длинный кинжал. Сталин приветственно кивнул Гитлеру и неторопливо прошел за свой стол.

– Ви нэ очен харащо виглидитэ. Вам нэздаровица?

– Нет, все хорошо. Просто вчера, признаться, немного перебрал с выпивкой.

– Нада жэ, нэ успэли тут паявитса и ужэ пазваляэте сэбэ так бэзабразничать? – Иосиф Виссарионович улыбнулся, отчего его усы немного приподнялись, словно крылья орла, готового взлететь в небо. – Нада дэржать сэбя в руках, дарагой. Старайтэсь нэ злаупатрэблять алкаголэм, иначе эта для вас можэт плачэвно закончытся.

– Постараюсь не допустить подобного впредь, – клятвенно пообещал Гитлер.

– Ну вот и харащо. С кэм пили, если нэ сэкрэт, канэщна?

– Там были Хрущев, Маркс и Энгельс, но Хрущев и Энгельс быстро ушли, так что пили мы в основном с Марксом.

Лицо Сталина вдруг стало сосредоточенным, а глаза прищурились. Казалось, он пытается что-то понять. Вдруг он неожиданно закричал:

– На мае мэста мэтит, сука! С этыми пидарамы сащелся! Ну ничиво, я этава мудака с эво дружкамы зэмлю жрать заставлю. – Сталин замолчал и, достав из выдвижного шкафчика тетрадку, что-то быстро в нее записал. – Извититэ, што сарвалса, каждый мнэ хочэт горло пэрэгрысть, как щакал. Асобэна Хрущев, гныда, давно сваю жепу на мае крэсла мастрачит. – Сталин вновь нахмурился, но затем очень быстро лицо его обрело добродушное выражение, и он широко улыбнулся.

– Знаэтэ, мнэ кажеца у нас с вамы много общега. Ви как считаэте?

– Даже не знаю, что и сказать, – опешив, ответил Адольф, который в данную минуту ничего общего со Сталиным найти в себе не мог.

– Ми оба маглы избрат адын путь, но воврэмя увидылы алтэрнатыву. Ну да ладна. Щьто ви думаэте вот аб этам? – Сталин достал из ящика стола небольшую коробочку. Открыв ее, он извлек небольшой неровный осколок и показал Адольфу. – Ви знаэте, што эта?

– Нет, – ответил Адольф, внимательно посмотрев на осколок.

– Это ваш чэрэп.

– Что? – переспросил Адольф.

– Да, да, ви нэ аслышалысь.

– Но, мой, вроде как, при мне, – Гитлер, на всякий случай потрогал рукой затылок.

– Видытэ какой парадокс виходыт…

Выйдя из кабинета Сталина, Адольф направился прямиком в бар. У него по-прежнему жутко болела голова, и он решил излечить ее проверенным способом. Адольф спустился на лифте и вышел в просторный зал. За барной стойкой по-прежнему стоял Раши. Он неторопливо протирал белым полотенцем граненые стаканы и что-то негромко напевал себе под нос. Подойдя ближе, Адольф различил в мурлыканье Раши знакомую мелодию. Это была «Хава Нагива», правда, Раши напевал ее в джазовой манере, и даже, как показалось Адольфу, с элементами регги.

– Можно мне пива? – спросил Адольф.

Раши положительно кивнул и наполнил стакан холодным ячменным напитком. Пиво было настолько холодным, что стекло стакана мгновенно запотело. Адольф взял пиво и присел за ближайший столик. Он пил небольшими глотками, внимательно рассматривая немногочисленных посетителей.

– Че, с утра пораньше за стакан? – неожиданно раздался за спиной знакомый голос.

Адольф обернулся и увидел Хрущева. Тот стоял от него в паре метров и держал в руке стакан с красным напитком.

– Что это у тебя?

– «Калиновка». Отличная штука! Мозг выносит, будь здоров. Частенько ее здесь беру – она мне детство напоминает. Бывало, у бати трешку стяну – и в сельпо. Она как раз тогда два восемьдесят стоила. Там, конечно, думают, что я для отца настойку покупаю, дают, не спрашивая. А я – в поле, яблок в саду натырю и бухать. Батя, правда, один раз застукал, выдрал как сидорову козу, я потом неделю сидеть не мог. – Хрущев улыбнулся, и в его рту блеснуло несколько золотых зубов. – Мой тебе совет: старайся не злоупотреблять этим делом.

– Почему? – спросил Адольф и отхлебнул из стакана.

– Я тебе не Минздрав, чтобы лекции читать о вреде табакокурения и чрезмерного употребления алкоголя. Короче, сколько бы ты тут не выпил, наутро у тебя башка будет болеть, и с каждым днем все сильнее и сильнее, пока в один прекрасный момент твой чердак не лопнет, причем в прямом смысле. Здесь уже бывали случаи: некоторых любителей выпить находили у себя в комнате с размазанными по стене мозгами. Я человек привыкший, не могу без этого, и то себя контролирую, больше стакана в день ни-ни – норма. – Хрущев залпом осушил свой стакан, после чего достал из кармана маленькую металлическую коробочку, открыл ее и двумя пальцами достал оттуда щепотку белого порошка. Выгнув назад большой палец, он насыпал парошок в образованную у основания ямочку и вдохнул через ноздрю.

– Кокс здесь хороший, – прокомментировал свои действия Хрущев. – Тебе не предлагаю, поскольку не уверен, что оценишь.

– А кокаин тебе тоже детство напоминает? – иронично спросил Адольф.

– Нет, молодость.

– Ты давно здесь? – Адольф попытался поскорее уйти от темы наркотиков, вспомнив вчерашние метаморфозы своего организма.

– Да как тебе сказать? Смотря с чем сравнивать. Здесь все, как, в общем, и везде – относительно. – Таков закон физики. – Хрущев говорил медленно и спокойно, было видно, что на него уже начал действовать кокаин. – Нас изначально трое было: я, Сталин и еще один кореш – Еж. Сперва нас хотели в расход пустить, но Кога – тоже наш общий кореш, за нас попросил. Кога тут в авторитете был, потому нас и оставили. Ежа потом Сталин грохнул, чего-то они там не поделили, да и Кога умер явно не своей смертью. С тех пор у меня на Сталина зуб имеется, который я, рано или поздно, ему в глотку и воткну. У меня-то раньше кликуха Пиня была, это я теперь – Хрущев.

– Так значит, ты одновременно со Сталиным здесь оказался? А почему он тобой командует?

– Карта так легла. Только вот и у меня в запасе козыри кое-какие еще имеются, посмотрим, кто кого. Ты пацан вроде нормальный, так что не дрейфь, а появятся проблемы какие – обращайся, помогу, чем смогу.

Адольф сидел в своей комнате и скучал, заняться было совершенно нечем. Подойдя к шкафу, и, отворив скрипучую дверцу, он достал книгу в хорошем кожаном переплете. Открыв ее, Адольф увидел на титульном листе двух мужчин в обтягивающих борцовских костюмах. Они стояли, друг напротив друга, совершая захват. Одной рукой борец в коричневом костюме сильно оттягивал ухо борцу в красном, а второй бил того в пах. Его оппонент, не оставшись в долгу, держал соперника за нос и волосы. На лицах обоих было изображено смешанное выражение боли и наслаждения. Пролистав несколько страниц, Гитлер понял, что язык, на котором написана книга, ему совершенно незнаком. Он закрыл ее и прочитал название на обложке: «Майн кампф» – было написано по-немецки. Ничего не понимая, Адольф положил книгу обратно и достал другой экземпляр. Убедившись, что все книги написаны на одном языке, Адольф отошел от шкафа и принялся внимательно разглядывать картину, висевшую над кроватью.

Это был осенний пейзаж, написанный маслом. Тропинка, изображенная на нем, проходила мимо редких, наполовину голых деревьев и покосившегося забора. Красно-желтые листья и жухлая трава устилали землю пестрым ковром. Мужчина, который шел по тропинке, всем туловищем опирался на трость так, будто каждый шаг давался ему с большим трудом. В правом нижнем углу полотна Адольф заметил подпись «И. Левитанъ». Буква И в ней напоминала плывущего с распахнутыми крыльями гуся. Л была похожа на стоящую по брюхо в воде цаплю, выискивающую добычу в мутной жиже масляных мазков. Две эти величественные птицы, словно Великий Гоготун и Вену, сопровождали мужчину в его неминуемом и опасном путешествии к престолу Осириса.

Неожиданно фигура на полотне зашевелилась. Сначала Адольф решил, что ему это померещилось, но мужчина продолжал двигаться, и все вокруг него вдруг тоже ожило. Он быстро шагал по тропинке. Мужчина заметно хромал, что, однако, никак не отражалось на его скорости. Он шел, и пейзаж вокруг него менялся. Деревья сменились жилыми постройками, появился полуразвалившийся забор, сараи, гумно. Человек вышел на полянку и остановился у небольшого пня. Присев на него и облокотив подбородок о трость, он уставился вдаль. Вдруг мужчина будто почувствовал, что за ним наблюдают, и повернул голову в сторону Адольфа. Приподнявшись, он начал резко увеличиваться в размерах. Вскоре мужчина заполнил собой всю картину. Затем из полотна вылезла вполне реальная человеческая нога. Она сделала в воздухе пару осторожных движений, как будто пыталась нащупать опору. Нога опускалась все ниже и ниже, пока почти полностью не вылезла из рамки и не наступила на кровать. При этом не было слышно ни треска разрывающегося полотна, ни грохота ломающейся стенки. Как только нога ощутила под собой устойчивую поверхность, за ней появился и сам ее обладатель. Он словно вышел из картины.

Этот невысокий человек средних лет в черной одежде с копной таких же черных кудрявых волос ничем не отличался от своего художественного изображения, разве что лицо реального мужчины было не таким живописным: оно отдаленно напоминало физиономию шимпанзе. У человека был длинный крючковатый нос и удивительные большие ярко-голубые глаза – чистые и задумчивые. Большой палец его правой руки, крепко сжимавшей ручку трости, украшал массивный перстень с чуть выпуклым темно-красным камнем. Потеряв дар речи от такого резкого поворота событий, Адольф стоял и смотрел на незваного гостя не в силах даже возмутиться тому, что незнакомец топчет его постель.

– Вы кто? – преодолев, наконец, свое удивление, неуверенно спросил Адольф.

– Добрый день, любезный, – ответил мужчина и спустился с кровати на пол. – Прошу покорнейше меня простить за то, что испачкал вашу постель. Обычно, когда я выходил из картины, на этом месте стоял табурет, с помощью которого я спускался вниз. Видимо, кто-то здесь все переставил. Очень неудобно, знаете ли, картина висит высоко от пола, а с моим здоровьем выходить из нее весьма тяжело.

– А что с вами?

– Остеомиелит, газовая гангрена, перитонит, гематома брюшной полости, раздробление костей таза, ушиб кишок, весомая потеря крови и еще много чего из того, что я не запомнил. Но я не представился, прошу меня простить за бестактность. Александр Сергеевич Пушкин. С кем имею честь?

– Адольф Гитлер, – ответил Адольф, все еще находясь в некотором оцепенении.

– Рад нашему знакомству. Вы, как я полагаю, недавно здесь?