Текст книги "Гении и злодеи России ХVIII века"

Автор книги: Саркис Арутюнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

ГЕНИИ И ЗЛОДЕИ ТАЙНОГО СЫСКА (ЭТО ПРОИСХОДИЛО ПРИ МИНИХЕ...)

«Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро...»

Л.Н. Радищев

«Всякое правительство, действующее без согласия тех, кем оно правит, – вот исчерпывающая формула рабства!»

Джонатан Свифт (1667—1745)

«Закон писан плутами и ими же используется, а толку от него нет».

Цитата приписывается Б.Х. Миниху

Как известно, в «безумном и мудром» восемнадцатом столетии, в эпоху правления нескольких женщин в Российской империи, в деле политических репрессий и политического сыска больше полагались на силовые и пыточные методы, хотя они ограничивались требованиями российского закона в тогдашнем его понимании. Все это было характерно и для «десятилетия» правления Анны Иоанновны. Именно Анна, племянница Петра I, оказавшись в 1730 году на российском престоле, сначала восстановила закрытую после смерти ее великого дяди Тайную канцелярию, а затем и умело использовала ее в своей собственной системе политических репрессий.

В тайных заговорах и государственных переворотах, последовавших после смерти Петра Великого, и в ожесточенной борьбе за петровское политическое наследство была открыта новая страница в летописи российского политического сыска.

При императрице Анне Иоанновне была полностью восстановлена Тайная канцелярия. То есть эта русская спецслужба была не принципиально новая, а восстановлена та, что была создана еще Петром I в 1718 году. Эта служба была с той же структурой и теми же властными полномочиями в русском государстве.

Первый начальник тайной спецслужбы – граф Петр Андреевич Толстой (1645—1729) – уже был уничтожен дворцовыми интригами и закончил свою жизнь в Соловецкой ссылке. А за ним жестоким репрессиям подвергли при Екатерине I и его главных помощников в Тайной канцелярии. После этого в 1726 года сам орган политического сыска было решено ликвидировать. Россия в годы правления юного и неопытного Петра II существовала без спецслужбы. Молодой Петр больше времени проводил в подмосковных лесах на охоте. Он был окружен дружным семейным кланом своих фаворитов Долгоруких, оттеснивших от нового царя и Меншикова, и других петровских ставленников. Так оказался ослаблен и сам тайный сыск Российской империи, когда вокруг трона с царем-подростком вились бесконечные заговоры и интриги, делили власть и влияние на монарха Меншиковы, Долгорукие, Голицыны, Остерман, дочь Петра Первого царевна Елизавета.

Непрофессионально и без особой ответственности сыском опять пытаются заниматься по мере сил и возможности высокопоставленные русские царедворцы и фавориты. Напомним: во времена царствования Петра II был арестован за стрельбу из ружья вблизи императорской резиденции австрийский посол Миллезимо (это было российскими законами строго запрещено). Но куда, к кому его надо было вести для разбирательства? Наконец, преступника Миллезимо под конвоем доставляют к любимцу молодого царя Ивану Долгорукому, который в силу легкомыслия совсем не подходит на роль деятеля тайного сыска Российской империи. Выслушав путаные объяснения австрийского дипломата, Иван Долгорукий просто с руганью выгоняет его из своих покоев и собирается на очередную пирушку или на охоту.

Еще один пример часто приводят историки в описаниях недолгого правления Петра II. Тот же Иван Долгорукий приносит молодому императору на подпись указ о смертной казни кого-то за государственное преступление и сам тут же сзади кусал царя-друга за ухо со словами: «Если тебе, государь, так больно от укуса, то каково человеку, которому рубят голову!» Этот поступок Ивана Долгорукого (который и сам узнает, каково на дыбе и на плахе) подействовал, юноша-царь осужденного тут же помиловал.

Вполне ясно, что дело политического сыска в Российской империи после закрытия в 1726 году Тайной канцелярии приходило постепенно в состояние кризиса.

Царствование прервалось внезапной смертью Петра II от заражения оспой в 1730 году и призванием на царство племянницы Петра Великого Анны Иоанновны, дочери брата Петра I.

Сегодня лишь с долей иронии мы можем предполагать, как бы развивалась история Российской империи, не будь этой ранней смерти Петра И, стань он взрослым монархом с женой Екатериной Долгорукой и в свите с кланом Долгоруких. Возможно, группировка дворян Долгоруких и Верховный тайный совет при царе под контролем тех же Долгоруких быстрее бы ограничили самодержавную власть приверженного к охоте и загулам царя, и Россия значительно раньше могла бы получить конституционную монархию. Но готова ли была наша страна к такому повороту?

Но в привычном понимании спецслужба (в форме Тайной канцелярии или под другим названием) скоро была бы восстановлена, ведь требование времени и ход событий неумолимы. И вот уже на российском престоле оказалась Анна Иоанновна. В России восстановили сильную императорскую власть, которая обнаружила явный минус в государстве в том месте, где уже при царе Петре I была выстроена специальная служба госбезопасности.

Романовы уже не могли функционировать без централизованного органа политического сыска, без специальной службы. Уже через четыре года после своего закрытия царским указом Тайная канцелярия была восстановлена в тех же правах и с теми же функциями. И поэтому иногда именуют Тайную канцелярию времен императриц Анны и Елизаветы Второй тайной канцелярией. Тут речь идет просто о восстановлении временно забытого института госбезопасности в России. И местонахождение в той же Петропавловской крепости, и фигура Андрея Ивановича Ушакова, и розыск по старой системе «Слово и дело» – все говорит о том, что созданный ранее орган госбезопасности пока реально продолжал свою работу после некоторого перерыва.

Написавший полную историю Тайной канцелярии от Петра Великого до Екатерины Великой российский историк Василий Иванович Веретенников настаивал на преемственности всех этих трех «канцелярий». Он был убежден, что «аннинская Тайная» практически ничем не отличается от «петровской». И Веретенников приводит список многих «специалистов», перешедших вслед за Андреем Ушаковым из первой канцелярии тайных дел во вторую при Анне Иоанновне: Хрущев, Топильский, глава московского филиала Тайной канцелярии Казаринов, секретарь Тайной канцелярии Гурьев. По мнению историка, если канцелярия в 1730-е годы чем и отличалась от петровской, то лишь более профессиональной организацией и осознанием постоянности своего существования.

Это связано с гораздо более шатким положением на троне Анны Иоанновны по сравнению с ее великим дядей, особенно в первые годы ее царствования, в связи с чем императрица еще более нуждалась в сильном ведомстве госбезопасности – в конторе Ушакова. Она и на царство заступала в острой борьбе с «верховниками». Эта группа родовитых дворян из Верховного тайного совета, вившихся вокруг трона покойного Петра II, попыталась ограничить самодержавную власть новой императрицы «кондициями», то есть подобием конституции, где они собирались получить для себя определенные гарантии.

Некоторые «верховники», особенно из клана уверовавших при Петре в свою силу Долгоруких, даже пытались говорить о возможности аристократической республики по венецианскому или генуэзскому образцу, что дорого обошлось им затем в период репрессий. Когда императрица Анна разорвала «кондиции» и объявила о своей непререкаемой самодержавной власти, она уже понимала, что утверждать это заявление ей придется силой жестких государственных репрессий. Российские «верховники» стали для нее зримым образом политического врага, как бояре для Ивана Грозного или стрельцы для Петра Великого. Разрыв «кондиций» Анной Иоанновной и есть ее личная и политически обоснованная причина для восстановления первой в Российской империи спецслужбы, Тайной канцелярии. Одновременно опасное выступление «верховников» в Сенате – провал заговора демократов.

Тогда у Анны уже не могло быть сомнений в необходимости воссоздания системы Тайной канцелярии.

Во главе спецслужбы вновь встал генерал Андрей Ушаков. Он и в последние годы жизни Петра I фактически руководил политическим сыском в качестве первого заместителя заседавшего в Сенате главы Тайной канцелярии П.А. Толстого. В 1727 году он, вслед за Толстым, впал в немилость и был сослан в Ревель (ныне Таллин), но вскоре его призвали в качестве опытного и верного трону главы политической полиции. После возвращения из ссылки и снятия с него опалы Ушаков уже в 1730 году назначается «главным инквизитором» империи, хотя официальный указ царицы о воссоздании Тайной канцелярии и был подписан только в начале 1731 года, когда система А.И. Ушакова уже реально работала.

Всю 10-летнюю эпоху правления Анны Иоанновны и ее фаворита Эрнста Иоганна Бирона Тайную канцелярию, подчинявшуюся напрямую императрице, возглавлял именно Ушаков.

Историограф Д.Н. Бантыш-Каменский писал про Ушакова: «Управляя Тайной канцелярией, он производил жесточайшие истязания, но в обществах отличался очаровательным обхождением и владел особенным даром выведывать образ мыслей собеседников». А вот жесткое и откровенное мнение советского историка Е.В. Анисимова: «Генерал Ушаков (1672—1747) руководил Тайной канцелярией при пяти монархах. И со всеми он умел договариваться! Сначала он пытал Волынского, а потом Бирона. Почему? Потому что между главой государства и начальником сыска есть некая связь. Они знают грязные тайны. А потому всегда находят общий язык. Ушаков был профессионалом, ему было все равно, кого пытать».

Яркий представитель плеяды начальников русского тайного сыска, Ушаков, «верный слуга царю», был достаточно жесток и лично неоднократно участвовал в допросах с применением пыток. Выходец из семьи новгородских дворян, Ушаков работал заплечных дел мастером еще в петровском Преображенском приказе, в 1709 году возглавлял комиссию от этого ведомства по розыску участников казацкого мятежа Булавина на Дону, а в начале 1720-х годов стал первым заместителем Толстого в Тайной канцелярии. Андрея Ушакова от его сановного начальника Петра Толстого выгодно отличала деловитость и полная сосредоточенность в руководстве спецслужбой.

Длительное время он, возглавлявший бессменно российский политический сыск в 1730—1746 годах и наводивший на многих страх одним своим появлением в высшем обществе, сохранял свой пост при нескольких правителях России, никогда не влезая в интриги дворцовых заговоров и верно «служа государствуРоссийскому».

Итак, система Тайной канцелярии, работавшая в духе «Слова и дела», сохранила почти полное сходство со своей предшественницей – Тайной канцелярией времен Толстого.

Главный штаб канцелярии находился в Санкт-Петербурге. А в Москве в здании бывшего Преображенского приказа рядом с Лубянской площадью Ушаков основал филиал своего ведомства, именуемый «конторой». Возглавил «контору» Салтыков, «деятель» толстовского призыва Тайной канцелярии, одновременно являвшийся московским градоначальником. Заместителем Ушакова в руководстве Тайной канцелярии стал еще один ученик Толстого – Иван Топильский, а секретарем канцелярии – сподвижник Толстого Семен Гурьев, так что в кадровом вопросе спецслужба Ушакова полностью опиралась на опытных мастеров тайного сыска Петровской эпохи.

Ушаков сделал Тайную канцелярию и ее деятельность делом всей своей жизни, можно сказать, он был гением сыска. Поэтому его по праву считают первым профессионалом во главе политического сыска в российской истории. Он даже жил с семьей в здании своей канцелярии.

Своеобразным свидетельством одержимости Ушакова его профессией часто приводят в пример дело баронессы Соловьевой, которая в 1735 году была обвинена вместе со своими родственниками в замыслах против императрицы. Все неприятности Степаниды Соловьевой и ею подельников по этому делу начались с неосторожно оброненных ею слов за праздничным обедом в доме самого Андрея Ушакова, куда ее пригласили в качестве близкой знакомой семьи Ушаковых. Глава спецслужбы, гений и злодей одновременно, даже за домашней трапезой остался верен себе: уже на следующий день он возбудил следствие, приведшее вскоре говорливую баронессу и ее родню в подвалы тайного сыска. Именно так он понимал свой долг и свое предназначение в государстве.

В первый период правления Анны Иоанновны политический террор еще не был таким устрашающим. Розыск заканчивался тогда обычной высылкой опальных придворных из столицы в более холодные края империи или переводом проштрафившихся в «шуты», которых так полюбила новая царица. Даже замешанного в движении «верховников» и еще вдобавок уличенного в несанкционированных контактах с иностранцами князя Голицына после допросов в Тайной канцелярии определили в личные шуты и подносчики кваса императрицы Анны, так позже он и вошел в нашу историю как князь-шут Михаил Алексеевич Голицын-Квасник (1687—1775). Молодой Михаил был послан еще Петром I за границу на обучение, слушал лекции в Сорбонне. После он находился на военной службе, вышел в отставку в чине майора. В 1729 году, сразу после смерти своей первой супруги, Марфы Хвостовой, Михаил Голицын, оставив в России двух детей, выехал за границу, где принял католичество и женился во второй раз. Михаил Алексеевич не придал значения перемене веры, о чем вскоре горько пожалел. В 1732 году, уже при императрице Анне Иоанновне, супруги с маленькой дочерью вернулись в Россию. Здесь они узнали, что государыня весьма строго относится к религии. Поэтому Голицын, тщательно скрывая от всех и иностранку-жену, и смену вероисповедания, тайно поселился в Москве, в Немецкой слободе. Но на него все-таки донесли... Государыня, узнав о вероотступничестве князя, в гневе отозвала М.А. Голицына в столицу. Этот брак был признан незаконным. Жену Голицына отправили в ссылку (по другой версии, выслали из страны), а самому ему велено было занять место среди придворных «дураков».

В этом вопросе необходимо напомнить об известной картине русского художника В.И. Якоби, так как она прекрасно иллюстрирует то время, тех личностей и наше повествование в целом. Называется она так: «Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны» (создана в 1872 г. и хранится в Государственной Третьяковской галерее). Картина изображает спальню болеющей императрицы Анны Иоанновны (это 1740). У изголовья ее кровати сидит герцог Бирон. Придворных стараются развеселить шуты: князь М.А. Голицын (стоит, согнувшись) и князь Н.Ф. Волконский (вскочил на него), А.П. Апраксин (растянулся на полу), шут Балакирев (возвышается над всеми), Педрилло (со скрипкой) и д’Акоста (с бичом). У кровати – графиня Бирон. За столом играют в карты статс-дама Лопухина, ее фаворит граф Ле-венвольде и герцогиня Гессен-Гомбургская. Позади них – граф Б.Х. Миних и князь Н. Трубецкой. Рядом с Бироном – его сын с бичом и начальник Тайной канцелярии А.И. Ушаков. Рядом сидят: Анна Леопольдовна, будущая правительница, французский посол де Шатарди и лейб-медик Лесток. На полу возле постели – карлица-шутиха Буженинова. В стороне у насеста с попугаями – поэт В.К. Тредиаковский. В дверях – кабинет-министр А.П. Волынский.

Известно, что до 1734 года в Тайную канцелярию вызывали и допрашивали без применения пыток.

Ушаков когда-то выслушивал здесь объяснения придворного поэта и литературного теоретика В.К. Тредиаковского (1703—1769) по поводу подозрений на скрытую крамолу в его стихах: Ушакова насторожил термин «императрикс» – именно так, оригинально, поэт на латинский манер называл Анну-императрицу. Когда выяснилось, что оскорбления верховной власти в стихах Тредиаковского не усматривается, испуганного литератора спокойно отпустили домой. Его ода в честь императрицы Анны, начинавшаяся со слов «Радуйся днесь императрикс Анна», действительно была образцом верноподданнической поэзии. Правда, позднее по требованию всесильного тогда А.П. Волынского поэт Тредиаковский окажется опять под арестом и подвергнется силовым методам допросов, и опять из-за усмотренной недопустимой сатиры на власть. Вот так наш талантливый отечественный поэт восемнадцатого века стал объектом преследований политического сыска.

Знаменитым и немалым был список тех, кто периодически становился объектом интереса сыска с разным масштабом последствий для самих поэтов (это Пушкин, Лермонтов, а ранее Фонвизин, Державин, Радищев). Кстати, судьба самого кабинет-министра Волынского будет еще более трагичной – его казнят в 1740 году по обвинению в государственной измене.

Реальные репрессии времен Анны Иоанновны начнутся позже, разогнавшись после дела о заговоре семейства Долгоруких. Вот уже арестованных везли в закрытых каретах, немедленно их тащили на дыбу... По российским просторам повсеместно выкликалось страшное «Слово и дело».

Очередной опасный виток репрессий, превратившийся по российской традиции в кампанию по указанию свыше, продлился шесть лет, вплоть до самой смерти Анны Иоанновны. Первым же делом Ушакова на посту начальника Тайной канцелярии стал допрос с последующим насильственным пострижением в монахини княгини Юсуповой, обвиненной в 1730 году в «наведении порчи» на новую российскую императрицу.

Вот эта история вкратце. Княжна Юсупова, Прасковья Григорьевна, в монашестве Прокла, была дочерью князя Григория Дмитриевича Юсупова. Она была одной из тех женщин послепетровской Руси, которые еще помнили самого Петра Великого, но которым суждено было пережить после него тяжелое время петербургских дворцовых смут и бироновщину. И еще – из которых редкая личность не испытала или ужасов Тайной канцелярии, или монастырского заточения, или сибирской далекой ссылки. Сегодня судьба княжны представляется тайной, до сих пор неразгаданной: считали, что она была жертвой «личного на нее неудовольствия императрицы Анны Иоанновны». Вопрос: как велика была вина княжны пред императрицей? Тогда это осталось известно только государыне да знаменитому Андрею Ушакову, начальнику Тайной канцелярии.

16 сентября 1730 года, спустя две недели после смерти отца, княжна Юсупова в сопровождении солдат была привезена из Москвы в Тихвин, в Введенский девичий монастырь и сдана на руки Тихвинскому архимандриту Феодосию, а он передал ссыльную с рук на руки игуменье Дорофее с наказом «держать накрепко привезенную особу и никого к ней не допускать». Игуменья оставила ее в своей келье. А в Москве, когда исчезла молодая княжна, говорили, что она сослана за приверженность к великой княжне Елизавете Петровне и «за интригу, совместно с отцом, в пользу возведения цесаревны на престол». Ходили слухи, что княжну постигла ссылка за покойного отца, который будто бы в числе прочих придворных задумывал ограничение самодержавия Анны Иоанновны.

Очень вероятно, что княжна пострадала «за намерение приворожить к себе императрицу Анну»; документы указывают на то, что княжна проговорилась на допросе о ворожеях и «бабах». Горе и тоска одиночества все более и более раздражали ссыльную и довели ее до потери самообладания, что и погубило ее. Однажды она выдала себя при стряпчем Шпилькине. «Враг мой, князь Борис, – сказала она, – сущий супостат, от его посягательства сюда я и прислана. Государыня царевна Елизавета Петровна милостива и премилостива, и благонравна, и матушка государыня императрица Екатерина Алексеевна была до меня милостива же, а нынешняя императрица до меня немилостива... Она вот в какой монастырь меня сослала, а я вины за собою никакой не знаю. А взял меня брат мой Борис да Остерман, и Остерман меня допрашивал. А я на допросе его не могла вскоре ответствовать, что была в беспамятстве... Ежели бы государыня царевна Елизавета Петровна была императрицею, она бы в дальний монастырь меня не сослала. О, когда бы то видеть или слышать, что она бы была императрицею!»

В своих признаниях она, между прочим, назвала монастырь «шинком», и с тех пор у княжны началась вражда с монастырским начальством, и игуменья стала теснить ссыльную. Постепенно возникают дрязги, интриги, а затем княжна не вытерпела и тайно отправила в Петербург приставленную к ней Юленеву, «наемную женщину». Мать-игуменья с хитростью выведала об этом и предупредила опасность встречной жалобой на княжну и доносом на ее поведение.

Завязалось новое дело. Это была последняя развязка всей участи несчастной княжны.

25 января 1735 года, на пятый год жизни княжны в монастырском заточении, когда Ушаков был с докладом у государыни, императрица передала ему две записки и приказала взять в Тайную канцелярию женщину, содержавшуюся в архиепископском доме знаменитого сподвижника Петра I, новгородского архиепископа Феофана Прокоповича, и, исследовав все дело, доложить ее величеству о результатах исследования. Женщиной этой была Юленева, а запиской – письмо княжны к Юленевой и письмо игуменьи Дорофеи к секретарю Феофана Прокоповича, Козьме Бухвостову. Письма передал императрице Феофан Прокопович, который был дружен с Ушаковым и желал угодить государыне, выдав ей княжну, неизвестно за что заслужившую немилость. В письме к Юленевой княжна спрашивала только о положении дела – и больше ничего; в нем не было никакой тайны, которая послужила бы обвинением для ссыльной, как не было и ни одного резкого слова о монастыре. Между тем все письмо игуменьи к Бухвостову– это обвинительная речь против несчастной княжны. И это письмо решило участь сосланной девушки. Юленеву привели в застенок, где она была допрошена «с пристрастием», но княжну не выдала, и лишь после месячного сидения в Петропавловской крепости Юленева, из боязни смертной казни, стала говорить о тех желаниях княжны, которые были приведены в ее признании Шпилькину. Но и этого было достаточно для Ушакова, чтобы вновь начать розыск.

По приказанию императрицы в Петербург привезены были княжна и стряпчий Шпилькин. Состоялся допрос, после которого княжне было вынесено такое решение: «За злодейские и непристойные слова хотя княжна и подлежит смертной казни, но царица, помня службу ее отца, соизволила от смертной казни ее освободить и объявить ей, Юсуповой, что то прощается ей не по силе государственных прав – только из особливой ее императорского величества милости».

Вместо смерти княжне велено «учинить наказанье бить плетью и постричь ее в монахини, а по пострижении из Тайной канцелярии послать княжну под караулом в дальний, крепкий девичий монастырь, который по усмотрению Феофана, архиепископа новгородского, имеет быть изобретен, и быть оной, Юсуповой, в том монастыре до кончины жизни ее неисходно». В апреле 1735 года княжна была наказана «кошками» и в тот же день пострижена архимандритом Аароном в монахини и названа Проклою. Перед отправлением в вечную ссылку ей объявили в Тайной канцелярии, чтобы обо всем происходившем она молчала до могилы под страхом смертной казни. Инокиню Проклу отправили в Сибирь, в Тобольскую епархию, в Введенский девичий монастырь. Долгое заточение, тоска и полная безнадежность возврата к прежней жизни окончательно истомили и ожесточили девушку. Как закончилась ее жизнь, неизвестно.

Начиная с 1735 года репрессии покатились полным ходом, шло ужесточение и следствия, и последующих приговоров. Апогей террора с крупными делами Долгоруких и Волынского и множеством менее известных процессов датирован 1738—1739 годами. В эти годы стали арестовывать по материалам расследуемых ранее дел тех, кого в начале 1730-х годов отпустили из-под следствия, отправили в мягкую ссылку из столицы или в монастырь. Такая традиция характерна для многих витков самых массовых репрессий не только в нашей стране. В эти годы Долгоруких, уже наказанных формально высылкой в Сибирь, вновь везут в подвалы Тайной канцелярии, а затем казнят по крупному делу об их семейном заговоре против власти Анны.

Это в начале 1730-х только верхушку Долгоруких наказали за оппозицию Анне Иоанновне, да и то лишь ссылкой и опалой. А вот во время массового «долгоруковского процесса» 1739 года березовский воевода Иван Бобровский был осужден на смертную казнь только за то, что в сибирской ссылке в Березов делал Долгоруким незначительные поблажки. Осужденного ранее Василия Долгорукого привезли из его заключения в Соловках, объединили в одном процессе с родней и тоже казнили. Вновь привезли для следствия уже заточенную ранее Ушаковым княгиню Юсупову и снова выбивали из нее показания «в умысле погубить императрицу». Князя Белосельского доставили из ссылки к новому розыску, услав затем на более строгий режим содержания в Оренбург. И таких повторных процессов с 1738 года в российской истории сыска было достаточно. Тайная канцелярия окончательно вышла из временного забвения после Петра I, окрепла новой силой, ощутила свое могущество при новой власти и получила сигнал к новым преследованиям инакомыслия.

Так же по ночам по питерским улицам колесили закрытые кареты Тайной канцелярии, свозя в Петропавловку арестованных по домам «государственных злодеев». Так, сам Ушаков и его подручные освоили метод ареста и пыток прислуги для получения показаний на их высокопоставленных хозяев. Так, по оговору под пытками его слуги будет арестован кабинет-министр Волынский, князь Дмитрий Голицын и другие репрессированные канцелярией деятели российской элиты тех лет.

А вот пример борьбы с коррупцией. Из числа самих высокопоставленных сотрудников Тайной канцелярии в эти годы аннинских репрессий пострадал только лишь один человек. Это был глава ее московской конторы Каза-ринов, поставленный на эту должность еще при Петре I и восстановленный поначалу в ней Ушаковым. Он лишился должности и попал под следствие по причине откровенного злоупотребления служебным положением, выявленных фактов взяток ему со стороны подследственных и махинаций с конфискованным имуществом. Этот служака был изгнан из Тайной канцелярии.

Заметим, что историки Тайной канцелярии отмечали еще одну знаковую черту деятельности этой службы: ее полную неподконтрольность праву. Это как раз то, о чем писал Никколо Макиавелли, считая, что даже силовое подавление оппозиции государю должно быть облечено в формы написанного этим же государем закона. В период Анны Иоанновны (как, впрочем, и всегда) в Российской империи силового воздействия сыска на народ было предостаточно. И это в целом было в рамках закона. Правовая сторона деятельности Тайной канцелярии действительно ничем не была регламентирована.

Указ Анны Иоанновны о воссоздании сыска определял только цели существования этого органа, а действующее на тот момент уголовное «Уложение Алексея Михайловича» (1649 г.) только ограничивало круг государственных преступлений, которыми канцелярия должна была заниматься. Весь же внутренний процесс (по старой формуле: донос – арест – допрос – пытка – приговор) строился самой Тайной канцелярией по традициям (по праву прецедента) и по написанным самим генералом Ушаковым внутренним инструкциям-указаниям. В целом таково было реальное отношение к закону в Российской империи времен царицы Анны Иоанновны.

Была одна особенность новой канцелярии, которой мы не найдем ранее в черновых вариантах приказов и в первом петровском варианте тайной полиции.

Впервые эта система политического сыска применена в России для организации расправы с династическими соперниками правящего монарха. При этом, в отличие от уничтожения Петром Великим старорусской оппозиции и следствия о побеге за границу царевича Алексея, в архивах Тайной канцелярии историки находят не явные свидетельства вскрытия очевидных антиправительственных заговоров, а нередко созданные следствием очень сомнительные дела.

Если известный заговор царевича Алексея (сына Петра I) был взят под особый контроль высших лиц (но все же он был реальным заговором – имелась тайная группа не последних в государстве людей с планом смены режима), то в архивах Тайной канцелярии императрицы Анны остались уже явно сфабрикованные^ придуманные для нужд власти заговоры.

Достаточно вспомнить самое показательное из таких дел – расследование «измены» офицера Шубина, бывшего любовника дочери Петра Великого Елизаветы. Его арест и пытки в Тайной канцелярии позволили вырвать признание в несуществующем заговоре неких сил, собирающихся возвести на престол взамен Анны Иоанновны кого-то из других претендентов, а здесь в те годы особенно подозревали в этом прямую наследницу – дочь Петра Великого и будущую императрицу Елизавету Петровну.

После этих страшных признаний, полученных пытками на дыбе лично Ушаковым, подследственному сохранили жизнь, но выслали в вечную ссылку на Камчатку. Интересно, что никаких арестов по этому делу затем не последовало, что само по себе наводит на догадку: никакого настоящего политического заговора здесь не было. Шубина, как легкомысленного болтуна и друга цесаревны Елизаветы, просто изгнали со своих глаз, а его показания использовали, чтобы приструнить ближайшее окружение дочери Петра Великого. Это отмечал и исследовавший аннинскую эпоху историк Е.В. Анисимов: «Слежка за цесаревной и ее гостями, возможно, была связана с розыскным делом гвардейцев, обвиненных в заговоре в пользу Елизаветы. 22 декабря 1731 года Анна Иоанновна писала Б.Х. Миниху: «По отъезде вашем отсюда открылось здесь некоторое злоумышленное намерение у капитана от гвардии нашей князя Юрия Долгорукого с двумя единомышленными его такими же плутами, из которых один цесаревны Елизаветы Петровны служитель, а другой гвардии прапорщик князь Барятинский, которые уже и сами в том винились».

И хотя «по розыску других к ним причастников никаких не явилось», тем не менее Анна приказала арестовать бывшего придворного и фаворита Елизаветы А.Я. Шубина.

«Роман» был прерван по распоряжению Анны Иоанновны, сославшей Шубина в Ревельский гарнизон, а потом приказавшей арестовать его по делу А. Барятинского. По-видимому, несчастный Шубин был арестован незаконно. Б.Х. Миних писал: «Присланные (с арестантом) письма я рассмотрел, и явились его деревенские партикулярные и полковые, а особых писем (то есть связанных с причиной ареста) никаких не имеется». Тем не менее в январе 1732 года Шубин был сослан в Сибирь «за всякие лести». Что имелось в виду под этим? Известно лишь, что бедный Шубин провел на каторге десять лет и, конечно, был освобожден волей новой императрицы, причем курьер, везший документ о прощении, с большим трудом нашел лишенного имени и фамилии арестанта».

Доказательств заговора в его бумагах не было также дальнейших арестов (вероятно, не собирались двадцатилетние офицеры Шубин с Барятинским вдвоем поднять гвардию против императрицы Анны), и еще невнятный приговор Шубину «за всякие лести», который историки последующей эпохи так и не смогли расшифровать.

После этих событий Ушаков приказал арестовать еще одного близкого друга пресловутой Елизаветы, Семена Нарышкина. Он происходил из семьи, близкой к императорскому роду. Родился в 1710 году в семье Кирилла Алексеевича Нарышкина и его жены Анастасии Яковлевны, урожденной княжны Мышецкой. Семен получил домашнее образование. Вскоре был пожалован в камер-юнкеры. Ходили слухи о его амурных отношениях с Елизаветой Петровной. «Отношения» были настолько прочными, что разошлись слухи о возможном браке или даже тайном венчании. Его посылают при Петре II служить за границу.