Текст книги "Наследие чародея (Изавальта - 1)"

Автор книги: Сара Зеттел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Что сейчас произойдет? Что она будет делать? Станут ли привратники хранить молчание? А что, если нет? Может, лучше спрятаться и дождаться, пока слуги уложат Микеля в постель? И что тогда? Что она будет делать, когда все уснут, а она выйдет из укрытия? И что она скажет, если слуги проснутся и обнаружат ее рядом с Микелем вопреки недвусмысленному приказу императрицы?

И Микель... Будет ли он, как всегда, молчалив и безразличен? Может быть, он даже не проснется от ее прикосновений? В этом вечном сне наяву спит ли он на самом деле? Иногда Ананда надеялась на то, что хотя бы в своих снах Микель ее помнит...

Однажды она уже пыталась тайком достучаться до его уснувшей души. Тогда она пришла пожелать мужу спокойной ночи. Кирити и Беюль сумели отвлечь внимание слуг, приставленных императрицей для надзора за Микелем, и Ананде, спрятавшейся за полог кровати, удалось остаться в его спальне.

Ее муж лежал вытянувшись, словно кукла в кукольной кроватке.

– Микель, – тихонько позвала она, забравшись к нему. – Любимый. Муж мой. Я здесь.

Она гладила его плечи и грудь. Она целовала его глаза и щеки. Она надеялась, что сила желания сможет разрушить то, с чем не смогли справиться никакие другие средства. Что страсть заставить Микеля вспомнить, узнать, произнести ее имя...

Но Микель по-прежнему лежал без движения, и ласки Ананды не потревожили холодного спокойствия его плоти.

– Микель! – Слезы жалили ее щеки.

Ананда поцеловала его в губы, но они не шевельнулись в ответ. Слезы струились по ее щекам, а она впивалась в него поцелуем, пытаясь разжать его губы языком. И ей это удалось, но его рот остался таким же вялым, мягким и мертвым, как и прежде. Вздрагивая от рыданий, Ананда внезапно почувствовала тошноту и отшатнулась от Микеля, зажав рот рукой, чтобы сдержать рвоту. Она убежала прочь, ничего перед собой не видя от слез, гнева и ужаса.

Больше Ананда ни разу не смогла себя заставить вернуться в спальню мужа – вплоть до этого момента. И вот она стоит здесь – императрица, жена и напуганная девочка, уповая лишь на то, что поймет, как нужно действовать, прежде чем ее обнаружат и вернут в клетку.

Бриджит позволила Гали и Ядвиге снять с нее тяжелую золотую мантию и вуаль. Теперь она стояла в темном бархатном платье возле только что разожженного очага и слушала щебет и перебранку служанок, занятых дележкой обещанного жемчуга. Долги нужно платить. К тому же Бриджит еще может понадобиться их помощь. Ненадолго оставшись одна, Бриджит отцепила серебряную брошку от одежды и с радостью бросила ее в деревянную шкатулку, в которой Ричика прятала шнурок с приворотным заклятием. "Ты получишь свою долю, обещаю", – закрывая крышку, мысленно сказала Бриджит Ричике, хотя не знала, сможет ли сдержать обещание. Затем она опустилась в кресло подле очага и стала смотреть на огонь. Она уже начинала ненавидеть эту комнату. Это была клетка. Дорогая, красивая клетка. Сначала Калами, теперь императрица, все держат ее здесь до тех пор, пока она не понадобится. Бриджит уже тошнило от этого.

Она глянула на дверь. Удалось ли Ананде и Сакре освободить императора? И где сейчас Калами? Что делает и что говорит? Что он намерен сделать с ней? И как ей спастись от его мести?

"Я могу помочь тебе".

Бриджит насторожилась.

"Я могу помочь тебе. Я могу защитить тебя".

– Жар-птица, – прошептала Бриджит, и ее пальцы сжали подлокотник кресла.

"Помоги мне, и я спасу тебя", – шепотом произнес голос в ее голове.

Сердце Бриджит подпрыгнуло в груди. Теперь голос был слышен совершенно отчетливо, намного яснее, чем в ту ночь, когда она отправилась разыскивать его источник. Казалось, служанки тоже должны были его услышать, но в шуме, доносившемся из-за ширмы, можно было разобрать только высокомерный голос Гали: "Э нет, милочка. Эта – моя. Вот следующая будет ваша".

– Каким образом ты можешь спасти меня? – прошептала Бриджит, ни секунды не сомневаясь, что Жар-птица ее услышит.

"Здесь он найдет тебя. Ты должна спуститься ко мне".

Бриджит вскочила. Сердце тяжело стучало, как будто за дверью уже слышались шаги Калами.

Но она осадила себя: "Постой, успокойся..." Бриджит обошла очаг. "Сейчас он не здесь, а у императрицы. Кое-чего я уже добилась. Его допрашивают. Сегодня он ничего не сможет сделать".

"Да? – сама себе возразила Бриджит с иронией. – Ты уверена? Ты забыла, что Калами и императрица – одна шайка-лейка? Кое-чего ты добилась. Раньше у тебя был один враг – Калами, да и то он не знал об этом. Теперь у тебе два врага – он и Медеан, два самых влиятельных здесь человека!"

Ричика сейчас мечется в лихорадке, если она вообще жива, а Калами к ней даже не притронулся. К тому же Ричика была сего лишь сторонним наблюдателем, который по незнанию сделал неверный шаг. Что же тогда будет с нею самой?

Бриджит презирала себя за трусость, но страх от этого не уменьшался. Это чувство не было похоже на страх перед штормом, туманом, болезнью отца или даже перед присяжными во время следствия. Все это можно было вытерпеть. Всем этим страхам можно было противопоставить обязанности, которые необходимо выполнять, или позу, которую надо принять – если речь шла всего лишь о том, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. Теперь же Бриджит охватил страх перед силой, противостоять которой она не умела.

"Иди ко мне, – звала Жар-птица. – Позволь мне помочь тебе".

Бриджит уже знала, какую цену птица запросит взамен. Ей нужна свобода. Клетка сводит ее с ума – вот уже почти тридцать лет. Бриджит не могла забыть картины пожаров и разрушений, которые так ясно видела во сне. Но можно ли доверять видению, которое было всего лишь сном?

Окажись она перед клеткой Жар-птицы, что бы она там увидела? Правду об Изавальте. Неважно, откуда взялась у нее эта новая способность, Бриджит знала, что ей можно доверять. Если она встанет перед клеткой Жар-птицы и пристально всмотрится в нее, быть может, ей станет ясно, что нужно делать. Да, тогда она сможет принять решение.

К тому же она надежно спрячется, по крайней мере на время.

– Как я смогу тебя найти?

"Ты знаешь, как, – ответила птица так, что Бриджит моментально вспомнила свою дикую пляску на полу в доме Сакры и свою безумную радость при этом. – Думай обо мне, – произнесла Жар-птица. – Огонь укажет тебе дорогу".

Это, конечно, не самая лучшая идея, но других не было. Предыдущая попытка закончилась тем, что Бриджит заблудилась и ею завладели лисы. Но тогда она не знала, куда идти. На этот раз в ее распоряжении было видение и голос самой Жар-птицы в качестве путеводной звезды. Она не станет дожидаться следующего шага Калами. Она не станет больше говорить себе, что она слаба и не знает, что делать. Все это ложь, в которую Калами хотел заставить ее поверить. В этом-то и заключалась настоящая ловушка. Если хочешь быть свободной, нужно принять себя такой, какая ты есть.

Бриджит сделала глубокий вдох и представила Жар-птицу в золотой клетке, как она сидит там – одна, в окружении темноты и собственного жара. И закружилась в танце.

Сакра в облике Ананды сообщил фрейлинам, что собирается еще немного посидеть у очага и чтобы они ложились спать без него. Кирити и Беюль испросили позволения остаться с госпожой, и Сакра с готовностью согласился, поскольку знал, что так поступила бы Ананда. Остальные девушки разбрелись по комнате и с помощью девочек-пажей принялись расстилать свои постели и готовиться ко сну.

Вдруг одна из них истошно завопила, указывая на Сакру пальцем. Тот вскочил на ноги и бросил взгляд на свои ладони – широкие и смуглые, без малейшего следа маскировки.

– Агнидх Сакра! – воскликнула Кирити. Судя по ее интонациям, она еще не решила, какому чувству отдать предпочтение – страху или возмущению. – Что происходит?!

– Я и сам хотел бы это знать, милая девушка, – ответил он как можно спокойнее.

Ясно одно: Ананда сняла амулет или же его сняли с нее, и цепь магических иллюзий разрушилась. К Хранителю Бакхару, спящему сейчас на своем скромном ложе, вернулся его обычный облик, так же как и к Сакре, и где-то в закоулках дворцовых коридоров Ананда тоже стала самой собой. Сакра нахмурился и взглянул на дверь с безумной мыслью: вот если бы он мог видеть сквозь стены, как это умеет Бриджит Ледерли...

– Ему нельзя здесь находиться! – пискнула какая-то фрейлина, судя по выговору – уроженка Изавальты.

– Тише, сестра, – послышался спокойный голос Беюль. – Это не нашего ума дело.

– Как будто для одного вечера приключений недостаточно, – проворчала другая служанка. – И что это сегодня на них нашло?

– А вот это, – твердо заявила Кирити, – уж точно нас не касается.

Амулет не был разорван, Сакра почувствовал бы это. Его просто сняли. Значит, надежда еще есть. Ананда могла сделать это сама, чтобы Микель увидел ее истинный облик. Возможно, как раз сейчас она стоит перед мужем, снимая с него чары, наложенные императрицей...

– Агнидх?

Кирити поклонилась и прижала руку к груди в жесте доверия. Только сейчас Сакра заметил, что кулаки его крепко сжаты. Мысли его неохотно вернулись к окружающей действительности. Фрейлины, словно стайка сверкающих пташек, вертя головами, разглядывали Сакру. И во всех взглядах, только в разной степени, читалось опасение. Даже Беюль казалась обеспокоенной. Что ж, нельзя их в этом винить. Мощные, глубокие подводные течения царствовали этой ночью во дворце, и после происшедшего в Большом зале всем, даже самому распоследнему лакею, было ясно, что грядут большие перемены.

А он, вместо того чтобы помочь Ананде выплыть из стремнины, прохлаждается здесь, в будуаре! Взгляд Сакры упал на алтарь, где Семь Матерей застыли в вечном танце, а затем – на дверь рядом с алтарем.

Сакра обернулся к Кирити:

– Сударыня, ваших сестер смущает мое присутствие. Думаю, всем будет лучше, если вы продолжите заниматься своими делами и ожидать свою госпожу, а я удалюсь в кабинет, где никому не помешаю.

В кабинете есть ткацкий станок и все колдовские инструменты, которые они с Анандой когда-то так тщательно устанавливали... Наверняка там осталось и зеркало, с помощью которого он все-таки сможет кое-что увидеть. И если он поторопится, то, возможно, успеет предупредить Ананду и помочь ей, если потребуется.

– Благодарю вас, агнидх, – сказала Кирити. – Позвольте мне проводить вас. Беюль, сестры, давайте воспользуемся любезным предложением лорда Сакры и займемся своими делами.

Кирити двинулась к кабинету вслед за Сакрой. За ее спиной поднялся шквал вопросов и возражений, с которым пришлось справляться рассудительной Беюль. Пока Сакра искал лампу, чтобы осветить себе путь, Кирити, пользовавшаяся неизменным доверием Ананды, отперла дверь одним из многочисленных ключей, висевших у нее на поясе под верхним платьем.

Оказавшись внутри комнаты, Сакра поставил лампу рядом с холодной жаровней, а Кирити тем временем заперла дверь изнутри.

– А теперь, агнидх, умоляю тебя, – обратилась она к нему, как человек, который знал Ананду по меньшей мере так же давно, как Сакра. – Расскажи мне все, что знаешь.

– К сожалению, знаю я немного, – признался он. – Дочь Аваназия открыла нам ключ к освобождению Микеля, но...

Он замолчал. Что-то было не так. Дуновение невидимого ветра – теплое и нежное, тянущее за сердце, дразнящее мысли... Этот ветер был спутником движения, открывающихся дверей и буйного танца. Он уже чувствовал этот ветер, когда...

– Нет, только не здесь! Что она делает!

– Агнидх?

Но Сакре некогда было отвечать. Одним ударом он сшиб с лампы стекло и наклонил ее над жаровней. Горящее масло полилось на угли, и над ними с глухим хлопком вспыхнуло пламя. Сакра отшвырнул лампу в сторону, не задумываясь о том, куда она упала, и схватил катушку с красной ниткой и вышивальную иглу, лежавшую на стуле. Затем вогнал ее в палец, пока кровь с шипением не закапала на угли. Сакра отбросил иголку, взял нить и стал говорить:

Силой огня, силой крови,

И силой связующей нити

Да будет твой путь моим путем,

Тяните, нити, тяните!

Где ты ни есть, я увижу тебя,

Где ты ни есть, я пойду за тобой.

Силой крови! Силой огня!

Я вижу тебя! Я иду за тобой!

Входя в исступление, Сакра повторял заклинание снова и снова, обматывая конец нити вокруг правого запястья. Волшебство, вызванное силой огня и крови, потекло вдоль нити, принимая форму магической связи с Бриджит. Нельзя так быстро... Чтобы как следует оформить заклятье, нужно время... Или дополнительная энергия души. И Сакра впустил волшебство во врата своей души, чувствуя, как силы стремительно покидают его, словно он перерезал себе вены. Дворец был полон защитных заклятий, и сейчас все они обступили его, обхватили и крепко вцепились, притягивая к земле, в то время как связь с Бриджит тянула его вперед.

Сакра бросил катушку с нитью в огонь.

– Я вижу тебя! Я иду за тобой! – Голос его дрожал все больше по мере того, как пламя завладевало шелковой нитью, заставляя ее корчиться и извиваться. – Я вижу тебя! Я иду за тобой!

Магическая связь тянула Сакру за собой. Защитные заклятья Выштавоса держали крепко. Сакра закричал от боли: его разрывало на части. Он не мог идти, но должен был. Он не мог остаться, но был обязан. Противоположные приказы вспороли его сердце, вены, легкие, мозг. Боль пронзила все его существо.

– Я иду за тобой!

И настала тьма.

Когда конвой под началом капитана Чадека препроводил Калами обратно в Большой зал, стало ясно, почему Медеан заставила его ждать так долго. От прошедшего праздника не осталось и следа. Кресла с высокими спинками, предназначенные для членов Совета Лордов, были, как обычно, расставлены полукругом: четыре по одну сторону от помоста с императорским троном и четыре – по другую, так что императрица восседала посреди Совета и в то же время над ним. Члены Совета, все еще в блистающих праздничных одеждах, сидели по своим местами и сурово взирали на Калами.

Чадек и его люди стали на колени, и Калами сделал то же самое. Каковы бы ни были его истинные чувства, сейчас следует быть предельно благоразумным – до тех пор пока госпожа императрица не скажет своего слова. Ей придется объяснить, почему она его предала. Скорее всего, она сама будет сожалеть о своем скоропалительном решении, в противном же случае ему придется вырвать у нее это сожаление силой.

Но первой заговорила не Медеан, а тучный министр лорд Табутай, как и остальные, завидовавший положению Калами.

– Вэлин Калами, лорд-чародей Вечной Империи Изавальты! – пророкотал он. – Вы обвиняетесь в сокрытии заговора против особы нашего недужного, но горячо любимого императора. Вам есть что сказать по этому поводу?

Теперь Калами был даже рад, что, благодаря его согбенной позе, ни Совет, ни императрица не видят, как он кусает губы, пытаясь сдержать вспышку гнева, готовую прорваться наружу с первыми же словами. По крайней мере его обвиняют не в подготовке заговора, а только в сокрытии. Это дает некоторую возможность маневра.

– Меня уже судят, господин министр?

– Еще нет, но этим вы обязаны только милости Ее Величества.

Калами осмелился поднять глаза. Медеан сидела на троне, серьезная и невозмутимая. Члены Совета, мелкие сошки, получившие этот титул благодаря своему выдающемуся тупоумию, ерзали в креслах или сидели неестественно прямо, но глаза у всех беспокойно бегали. Каждый из них, в меру низости своей натуры, пытался сейчас угадать, как использовать эти новые веяния с наибольшей выгодой для себя.

– Я только хотел внести ясность на этот счет, – произнес Калами, глядя на Медеан настолько пристально, насколько это дозволялось этикетом. Они не одни сейчас, и императрица не потерпит вольностей.

– Так что вы можете сказать в свое оправдание? – вопросил лорд Лучанин, смотритель дворца, с тощей шеи которого свисала массивная золотая цепь, а у костлявого бедра громыхала связка огромных, абсолютно бутафорских золотых ключей.

– Могу сказать одно: что бы я ни делал, я остаюсь верным слугой Ее Величества, – громко и отчетливо произнес Калами.

"Пусть теперь думают что хотят".

Медеан, которая до сих пор внимательно наблюдала за Калами, отвела бесцветные глаза.

"Ага, значит, по крайней мере вы меня услышали, Ваше Величество".

– Тех троих людей, которых капитан Чадек застал в спальне императора, в настоящий момент допрашивают, – многозначительно и с подчеркнутым спокойствием произнес лорд Мунтат. Калами давно ждал, когда же он заговорит. Этот человек предпочитал носить маску невозмутимости, полагая, что она добавляет ему шарма. Как будто за ней могло укрыться то, что ростом он был с десятилетнего ребенка, а руки его по изяществу ни в чем не уступали рукам служанки. – Все, что они скажут, ляжет на одну чашу весов, а на другую ваше молчание.

Калами мысленно проклял всех, кто сидел сейчас перед ним. Бедный Финон, досточтимый отец... Понятно, что допросом дело не ограничится. Его будут пытать. Он ничего не скажет изавальтцам до последнего вздоха.

– Я уже ответил на ваш вопрос, – спокойно сказал Калами. – Если Ее Величество не верит в мою верность – пусть скажет это сама.

– Туукосская собака! – прошипел лорд Лучанин, зазвенев от негодования золотыми ключами. – Да как ты смеешь требовать чего-то от своей царственной госпожи!

– Я присягнул на верность империи и императрице, – отвечал Калами, впечатывая каждое слово в безмолвную Медеан. – Моя жизнь, мое тело и мое мастерство принадлежат Ее Величеству, и она может распоряжаться ими по своему усмотрению. Но я не раб, я свободный человек и имею право быть выслушанным и получить ответ на любом судилище – открытом или закрытом.

– Вам уже сказали: это не суд, – поправил его лорд Мунтат.

– Нет, это именно суд, – возразил Калами. – Ибо вы собрались здесь по особому распоряжению Ее Величества для того, чтобы задавать мне вопросы и наказать меня согласно моим ответам.

Императрица не шелохнулась. Глаза ее были прикованы к дверям в дальнем конце зала, словно Медеан надеялась, что створки вот-вот распахнутся и явится ее спасение.

– Ваше Величество, – подал голос жирный лорд Кондатье.– Соблаговолите ли вы ответить этому человеку?

Медеан закрыла глаза.

– Встаньте, лорд-чародей.

Калами медленно поднялся с колен.

Правая рука императрицы лежала на связке ключей. Не открывая глаз, она промолвила:

– Почему дочь Аваназия обвиняет вас в этом преступлении?

Калами развел руками и честно ответил:

– Не знаю, Ваше Величество.

От этих слов веки Медеан раскрылись: в них были боль и гнев. Чего она от него хочет? Неужели она и в самом деле думала, что он возьмет на себя ответственность за приказ, отданный ею самой!

– Но вы провели с ней достаточно много времени. Согласно вашему отчету, вы несколько недель прожили в ее доме. Должны же вы хоть немного понимать ее поведение?

"До тебя наконец-то стало доходить, что она не совсем то, чего ты ожидала? – Робкая надежда зародилась в душе Калами. – Ты увидела, что твоя драгоценная Бриджит способна на ложь и интриги?"

Калами медлил с ответом, старательно обдумывая слова. Обвинять Бриджит открыто пока нельзя.

– Мне известно, что, попав в Изавальту, она подверглась чуждому влиянию. Я обещал защитить ее, но не смог, и она была похищена. А затем этот похититель объявился здесь, во дворце, который я ошибочно полагал надежным убежищем.

– Вы хотите сказать, что дочь Аваназия слегка запуталась? – насмешливо произнес лорд Будило. Это был старейший советник, один из первых, назначенных Медеан. Из всех членов Совета только он действительно беспокоил Калами. За долгие годы Будило научился играть на чувствах императрицы почти так же хорошо, как и он сам.

– Я хочу сказать, что она в замешательстве. Вероятно, из-за чересчур резкого перехода от безвестности ко всеобщему вниманию она не слышит внутреннего голоса, говорящего ей о долге верности.

Лорд Будило прищурился:

– Так говорите, это чуждое влияние заставило дочь Аваназия предъявить вам ложные обвинения? И кто же, по-вашему, мог оказать на нее такое влияние?

"Э нет, никаких имен!"

– Да будет вам, сударь, – ответил Калами, твердо встретив взгляд советника. – Все мы знаем, что есть и такие, чья верность Ее Величеству одна видимость..

От этих слов дыхание Медеан участилось. "Да-да, Ваше Величество, она спелась с Анандой. И вы это знаете, только не хотите поверить. Хотите отсидеться в своем иллюзорном мирке, да вот только он уже начинает рушиться. – Калами мысленно усмехнулся. – Возможно, я еще скажу Бриджит спасибо за эту ночь".

– Мы сейчас обсуждаем ваши действия, лорд-чародей, а не чьи-то другие. – Лорд Табутай указал на Калами крепким мозолистым пальцем, как будто без этого присутствующие не поняли бы, к кому он обращается.

Но тут Медеан подняла руку, и лорд Табутай вынужден был спрятать свой палец. Императрица поднялась с трона, медленно сошла по ступеням и встала прямо перед Калами.

– Мой лорд-чародей, – сказала она. – Вы служили мне верой и правдой много лет.

Калами опустил взгляд с должным почтением.

– Находились те, кто говорил мне, будто вам не стоит доверять. Однако я не послушала их совета, и мое доверие было щедро вознаграждено. Я всегда могла обратиться к вам, когда мне требовалась помощь.

– Надеюсь, это действительно так, Ваше Величество.

– Так помогите же мне теперь. – В этой просьбе Калами почудилось отчаяние. – Помогите мне понять, что здесь произошло! Почему дочь Аваназия сказала, что видит рядом с вами своего отца? И что он пытался ей сказать?

"Она солгала и тем спасла твою шкуру. А ведь могла бы обвинить во всем тебя! Что бы ты запела тогда? Но ты не можешь понять, почему она это сделала, вот что тебя беспокоит. Ты хочешь, чтобы я сказал это! Тогда, если что-то пойдет не так, во всем окажусь виноват я: это ведь были мои слова, а не твои. И когда на меня падет двойное обвинение, ты будешь смотреть на меня полными ужаса глазами и думать, как жестоко этот подлый туукосец, предал твое доверие.

Ну уж нет. Не на того напала!"

Калами снова развел руками:

– Ваше Величество, клянусь, я знаю обо всем этом не больше вашего.

Не успел отзвук этих слов растаять в воздухе, как Медеан с шумом втянула в себя воздух. Калами удивленно поднял глаза: лицо императрицы исказила невыносимая боль. Калами подумал было, что это его слова произвели на нее такое впечатление, но когда Медеан прижала руку к животу, он понял, что причина ее мучений кроется совсем в другом.

– Вон! – закричала Медеан и согнулась пополам от боли. – Вы все, оставьте меня!

Члены Совета уставились на нее, выпучив глаза, словно стая карпов.

– Вон! – завопила императрица. – Все, кроме лорда-чародея, вон отсюда!

Чадек, как всегда решительный и деловитый, посчитал, что настало время воздействовать на остальных личным примером. Он построил своих людей, подвел их к дверям и распахнул створки, чтобы лорды, до которых наконец-то дошло, что происходит, могли беспрепятственно выйти из зала. После чего капитан собственноручно закрыл эти самые двери. Медеан пошатываясь добрела до помоста и тяжело опустилась на трон.

– Оно разрушено, да? – тихо спросил Калами. Голос его показался тонким и еле слышным в Огромном пространстве пустого зала. – Заклятье Микеля. Оно разрушено?

– Нет. – Медеан тяжело вздохнула и вцепилась в подлокотники трона, закрыв глаза от боли. – Нет, это другое. Это... Нет, с Микелем все в порядке.

"Что же тогда с тобой происходит, бедная старушка? – язвительно подумал Калами, но ни на шаг не приблизился к трону. Раз не хочет открывать ему причину этой боли, пусть справляется с ней самостоятельно. – Какая из твоих сетей вспорота?"

Однако Калами знал Медеан слишком хорошо и понимал, что сейчас ответа от нее не добиться. Сперва следует отвлечь внимание императрицы, а уж потом приступать к главному.

– Ну ничего, это ненадолго, – "успокоил" он Медеан. – Этой ночью Бриджит видела императора. Без сомнения, видела она и его пояс и скоро расскажет об этом вашим врагам.

– Этому не бывать, – возразила Медеан, упорно не желая взглянуть правде в глаза. – Она дочь Аваназия. Она не может меня предать.

– Ваше Величество, – произнес Калами нежно и вкрадчиво, – я тоже не хотел бы в это верить. Но все, чем был для вас Аваназий, умерло вместе с ним. Его душа не воскресла в дочери. К тому же она выросла совсем в другом мире, среди чужих. Да, она сильна, но то, что происходит с Изавальтой и с вами, недоступно ее пониманию. Она не может прочувствовать этого сердцем.

– Ты ошибаешься, – сказала Медеан, и каждое слово царапало ему кожу. Да-да, ты ошибаешься.

– Я прав, и Вашему Величеству это прекрасно известно. – Калами встал на колени у подножия ступеней. – Я понимаю, с иллюзиями расставаться тяжело, я, как и вы, сожалею о том, что должно было случиться, но не случилось. Однако Бриджит не спасет Изавальту, с этим нужно смириться.

Медеан уронила голову, сжала виски руками и надолго замолчала. В жаровнях потрескивали догорающие угольки, лампы и свечи горели уже неровно, истощив запасы топлива. Все вокруг догорало и таяло, а Калами чувствовал, как с каждой секундой тают его шансы. Или он заставит ее поверить сейчас, или никогда. Тогда ему останется только спасаться бегством – не отплатив и не отомстив. А это – проигрыш. Но он не имеет права проигрывать! Туукос по-прежнему в цепях рабства и ждет освобождения. Прах предков по-прежнему взывает к мести.

– Ваше Величество, прошу вас, – Калами сделал последнюю попытку, позвольте мне разделить с вами ваше бремя. Позвольте мне помочь вам.

Медеан сделала глубокий вдох. Усилием воли, которой ей было не занимать – это признавал даже Калами, – она выпрямилась, превозмогая терзавшую ее боль.

– Ты уже много раз помогал мне, Вэлин. Ты хранил в тайне все мои секреты. Ты выполнял поручения, которые я не могла доверить никому, кроме тебя.

– Так позвольте мне сделать это снова! Еще не все потеряно. У нас еще есть время, чтобы составить новый план, только нужно делать это не медля. Калами протянул руку – жест, который должен был подтолкнуть Медеан коснуться руки своего верного слуги, распростертого у ее ног. – Ваш разум затуманен болью и горем. Позвольте мне помочь вам, пока не поздно.

– Да. – Медеан смахнула слезы морщинистой рукой. – Ты поможешь мне, Калами.

– Всеми силами.

Медеан спустилась по ступеням, взяла его за руку и подняла с колен.

– Помоги мне вернуть Бриджит, – сказала она, крепко сжимая его руку. Помоги мне заставить ее понять...

Дикая ярость взорвала его мозг.

– Вы только послушайте себя! – возмущенно воскликнул Калами, выдергивая руку из ее ладоней. – Великая императрица Изавальты готова ползать на коленях перед невежественной простолюдинкой лишь потому, что не может простить себе прошлых ошибок!

Императрица медленно выпрямилась, и взгляд ее стал холоднее льда. Несмотря ни на что, сознание своего титула и своей власти не покинуло Медеан.

– Ты не должен разговаривать со мной в таком тоне.

– А я буду, – упрямо ответил Калами. – Я буду говорить вам, что ваша империя висит на волоске и вы сами готовы разорвать его ! – Он недоуменно всплеснул руками: – Как вы можете все еще доверять ей? Что она вообще сделала для того, чтобы заслужить ваше доверие?!

– Ее кровь...

Калами больше не мог этого слышать. Ни за что! Ни слова больше!

– Да она просто ублюдок, незаконнорожденная дочь человека, которого вы убили тридцать лет назад!

– Я его не убивала! – взвизгнула Медеан попятившись. – Он добровольно отдал свою жизнь за Изавальту!

Злобное ликование охватило Калами.

– Это ты его убила! Ты позволила ему погибнуть, потому что сама была неспособна на самопожертвование Вышемиры! – Он шагнул к Медеан. Она была такой маленькой и бледной под всеми своими роскошными одеждами. Она дрожала от тяжести царского одеяния, от тяжести своего бремени, которое столько лет хотела с себя снять и в то же время цеплялась за него с упорством, которое по капле вытягивало из нее жизнь. – Ты доверяешь той крови, которая всю жизнь нашептывала Бриджит, что ее отец погиб из-за твоей трусости!

– Нет! – вскрикнула Медеан, взбегая по ступенькам, словно хотела возвыситься над жестокой правдой.

– Она была в Землях Смерти и Духов, – продолжал Калами, шаг за шагом поднимаясь на помост. Она не будет больше смотреть на него сверху вниз. Никогда! Он сказал правду, и ей придется с этим смириться. Она признается себе и ему в том, что совершила на самом деле и кем в действительности является Бриджит. – Она видела призраки своих родителей. Неужели ты настолько глупа, что можешь считать ее своим другом?

– Я не убивала Аваназия! – Этот вопль разнесся по залу с такой силой, словно Медеан хотела раздробить этим звуком каменные стены.

"Ну уж нет! Больше ты не будешь утешать себя этими сказочками. Теперь ты моя, глупая старуха! Все эти годы я лизал твои подошвы, а теперь я надену на тебя ошейник – на тебя и на твою любимую Бриджит. Я закую тебя в такие кандалы, что ты никогда уже не сможешь причинить вред моему народу".

– Ты сделала это. – Калами стоял лицом к лицу с императрицей, как будто она была простой служанкой, разряженной для маскарада. – И если ты не выгонишь дочь Аваназия из дворца, то поплатишься жизнью за свою трусость.

Медеан била дрожь. Она так тряслась, что позвякивали ключи у нее на поясе. Казалось, она вот-вот развалится на части.

– Ты знаешь, что я говорю правду, – жестко сказал Калами. – И знаешь, что другого выхода у тебя нет.

Медеан открыла рот, словно не решаясь что-то сказать, и он подошел ближе, предвкушая ее капитуляцию, готовясь насладиться местью.

Но вместо этого императрица закричала:

– Стража! Стража!

В ту же секунду двери с грохотом распахнулись, в зал ворвались солдаты Чадека, окружили Калами и взяли оружие наизготовку. Он не успел даже спуститься с помоста, чтобы соблюсти приличия, и теперь только дисциплинированность удерживала стражников у подножия ступеней.

– Уведите лорда-чародея, – приказала Медеан, отступая назад, пока не осела на трон. – И посадите под замок. Я пришлю за ним позже.

Глаза Калами застлала красная пелена. Его бросало то в жар, то в холод, и ему пришлось сжать зубы, чтобы не дать своей ярости выплеснуться в присутствии посторонних.

– Лорд-чародей, – окликнул его Чадек, – вы позволите?

"Позволю. Уже позволяю". Калами сделал шаг назад. Потом пустился по ступеням, обернулся и взглянул на императрицу. Она все еще дрожала. Пусть себе дрожит. Калами поклонился:

– Я, как всегда, буду ожидать ваших приказов, Ваше Величество.

Медеан не удостоила его взглядом.

Калами улыбнулся и позволил стражникам окружить и увести себя.

Но спокойствие его длилось недолго – до той минуты, когда двери Большого зала закрылись и солдаты Чадека повели его через вестибюль к двери слева, за которой находился Топазовый зал. Калами было прекрасно известно, что оттуда лестница спускалась вниз, в подземные камеры.