Текст книги "Наследие чародея (Изавальта - 1)"

Автор книги: Сара Зеттел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

Он запнулся и смущенно потер руки:

– То вам придется плохо, потому что она не в себе последнее время.

Бриджит решила, что ей представился случай получить еще кое-какие ответы.

– Калами сказал, что у нее старческое слабоумие, – вставила Бриджит.

Это заявление ошеломило Пешека. Он нахмурился, и на его лице отразились одновременно гнев и недоумение.

– Зачем Калами это делать?

– Потому что он вступил в сговор с Хун-Це для того, чтобы развалить империю, – спокойно ответил Сакра.

– Что?! – Пешек подскочил как ужаленный. Сакра твердо встретил его взгляд, и по мере того как он говорил, лорд-мастер понемногу успокаивался.

– Это действительно так, и это часть того, о чем я вам собирался сообщить. Калами – ярый поборник независимости Туукоса. Поэтому он хочет помочь Хун-Це захватить Изавальту, при условии, что Туукос снова будет свободной страной.

Пальцы Пешека медленно сжались в кулаки. Он отвернулся от Бриджит и Сакры, словно не мог их больше видеть, но Бриджит успела заметить, как его черты исказились от закипающего бешенства. Тяжелой походкой лорд-мастер подошел к окну, ухватился обеими руками за створки, и Бриджит показалось, что сейчас он разорвет их.

Однако все это не вызвало у нее никаких эмоции. Все ее чувства были вырваны с корнем, осталось лишь кристально ясное осознание того, какая чудовищная ложь была во всем, что говорил ей Калами. Он сказал, что привезет ее в Изавальту ради императрицы, а потом обнаружилось, что императрица не в своем уме; он клялся, что хочет спасти империю, а на деле предал Изавальту. Он сказал, что у него нет причин для неприязни к этой стране, в то время как сам толкал ее к пропасти. И он собирался каким-то образом использовать ее для этих планов!

Пешек понемногу овладел собой и вытер ладони о полы кафтана.

– Я бы задушил его собственными руками, если бы от этого была хоть какая-то польза.

– Только если бы вы добрались до него раньше меня, – прошипела Бриджит.

Двое мужчин пораженно уставились на нее, и только тогда Бриджит поняла, что произнесла свою мысль вслух.

– Простите, – смутилась она.

– Да не за что, госпожа, – ответил Сакра почти весело, и Бриджит почувствовала, что ее вспышка ненависти к Калами разрядила обстановку. Сакра обернулся к Пешеку: – Если вы, лорд-мастер, все еще пользуетесь доверием императрицы, вы еще можете его остановить.

– Я могу попытаться, Сакра, – поправил его Пешек, глядя в окно усталыми глазами. – Она еще не арестовала меня. Возможно, она собирается это сделать сразу же после нашего совместного завтрака. Может, тогда мне удастся переубедить ее.

– Но вы же сказали, что она не совсем в порядке... – начала Бриджит.

– У нас с Медеан долгое прошлое, – оборвал ее Пешек. – Сейчас это может сыграть нам на руку. А если не выйдет...

Он легонько постучал пальцем по стеклянному ромбу, прежде чем повернуться на пятках и взглянуть в лицо Сакре.

– Если не выйдет, наступит ваша очередь делать все, что в ваших силах. Я прошу только... – он замялся.

– О чем? – тихо спросил Сакра.

– Я прошу вас помнить, какой она была когда-то, агнидх, – сказал он наконец. – О том, что она сделала для государства. Возможно, не от чистого сердца, возможно, не раз потом жалела об этом. Но все же она спасла нас, всех до единого. И если ваша госпожа захочет отомстить, заклинаю...

Сакра поклонился в пояс, закрыв глаза ладонями:

– Я внял вашим словам, лорд-мастер, с величайшим вниманием и тщанием.

– Спасибо, агнидх. Что ж, – Пешек расправил плечи. – Я всего лишь старик, который только что услышал массу дурных известий. Думаю, мне стоит воспользоваться привилегиями старости и вздремнуть часок перед завтраком.

Он раскланялся перед Бриджит:

– Надеюсь, нам еще доведется поговорить, госпожа.

Бриджит в свою очередь склонила голову:

– Я тоже на это надеюсь, сударь. Думаю, что... – Бриджит поспешно прикусила язык, а потом приняла решение: – Мне бы хотелось расспросить вас о... об Ингрид и Аваназии.

Пешек, конечно, заметил, что она не назвала их родителями, но ничего не сказал на этот счет.

– Я буду счастлив рассказать вам все, что знаю. Доброго утра.

Он повернулся и направился к двери: осанка прямая, в походке ни следа усталости. Но только он приоткрыл дверь, как тут же застыл и едва слышно произнес:

– Калами.

Глава 13

– Бриджит, беги! Там есть проход. – Сакра махнул рукой в сторону дальней стены библиотеки.

Бриджит не нужно было долго упрашивать. Она подхватила полы юбки и побежала в направлении, указанном Сакрой. Там она увидела небольшую дверцу, спрятавшуюся между шкафами с книгами. Бриджит протиснулась сквозь нее и плотно прикрыла за собой. На двери был небольшой засов, и Бриджит хотела было его запереть но потом решила, что Сакре или Пешеку этот выход тоже может понадобиться.

Обернувшись, Бриджит лицом к лицу столкнулась с огромным, как медведь, человеком, чья белоснежная борода спускалась до самого пояса скромного белого кафтана. Больше всего он напоминал Санта Клауса, который еще не успел надеть свою красную куртку и колпак.

– Доброе утро, дочка, – добродушно сказал Санта. – Захотелось встретить рассвет святого праздничка?

Бриджит вдохнула полной грудью, чтобы прийти в себя.

– Да, знаете ли, – сказала она, оправляя юбку. – Я рано встаю.

Сайта закивал с одобрением:

– Похвальная привычка, которая ведет ко многим добродетелям. Так пойдем же и воздадим дань уважения.

Они прошли по короткой галерее с простыми оштукатуренными стенами без украшений и вошли в огромный круглый зал с куполом вместо потолка. Это была церковь. Ничем другим это помещение быть не могло. На расписном куполе изображался восход солнца на затянутом облаками небе. Стены на уровне пояса были покрыты фресками с пейзажами – лесами, горами и долами. А между "небом" и "землей" в позолоченных рамах красовались портреты мужчин и женщин в различных позах, с коронами на головах. Величественную строгость храма немного портили охапки вечнозеленых растений и веток остролиста, а также плотно закрытые крышками корзины. Воздух был напоен запахами смолы и соломы.

В самом центре зала стояли два изваяния, раскрашенные яркими красками и одетые в настоящую одежду. Одно из них изображало мужчину с каштановыми волосами и глазами, возведенными к небу, который держал в поднятой руке пику. У второй статуи, золотоволосой женщины, руки были протянуты вперед, словно бы в приветственном жесте. В одной она держала золотой кубок, в другой – кинжал.

Санта Клаус прошествовал к статуям и поцеловал краешек одежды сначала у мужчины, потом у женщины. После этого он отступил в сторону, видимо, для того, чтобы Бриджит могла сделать то же самое. Однако она не тронулась с места. Не то чтобы это противоречило ее религиозным убеждениям, просто она не знала, кто они, эти двое, и что символизируют, и от этого ей было как-то не по себе.

– Простите меня, сударь, – сказала она. – Я уважаю вашу религию, но я приехала издалека и не знакома с вашими обычаями и порядками.

Брови Сайта Клауса поползли на лоб.

– Правда?! Настолько издалека, что не знаешь Вышко и Вышемиру?

Бриджит взглянула на парочку, стоявшую на пьедестале. Невозможно было определить, из какого материала были сделаны статуи. Их "кожа" была любовно раскрашена в совершенно натуральный телесный цвет. В голубых глазах светился живой ум. Вот только не очень-то добрыми были эти двое. Да, безусловно, они были сильны и решительны, но никак не добры.

– Настолько издалека, сударь, – сказала Бриджит, обернувшись к Сайта Клаусу. Смотреть на него было намного проще и приятнее, чем на изваяния богов. – Я даже не знаю вашего титула и не имею понятия, как к вам полагается обращаться.

Бородач издал смешок удивления и заинтересованности:

– Да, правду говорят, "век живи, век учись". Я с удовольствием узнал бы побольше об этой далекой стране. Но сначала, если позволишь, я поучу тебя. Меня зовут Бакхар, я сын Якшима, внук Ростависка, и я имею честь носить титул Хранителя императорского святилища.

Он поклонился. Бриджит ответила тем же.

– Бриджит Лофтфилд Ледерли. – Она решила не добавлять остальную часть длинного имени, которым ее назвал Сакра. Отчасти потому, что не была уверена в том, что сможет правильно произнести все слова, отчасти из-за того, что хотела хорошенько обдумать наедине с собой все, что значило это имя, прежде чем публично его принять. – Я тоже когда-то была хранителем, только не святилища, а маяка.

Бриджит окинула взглядом роспись и золото, украшавшие сводчатые стены.

– Да и жилище у меня было поскромнее.

Хранитель Бакхар заметил ее взгляд:

– Да, я тоже частенько мечтаю о простом, самом обыкновенном доме. По-моему, он бы лучше подошел моим святым господам. – При этом лицо его помрачнело. – Надеюсь, ты окажешь мне услугу и расскажешь поподробнее об этом маяке, на котором ты была хранителем.

– С удовольствием, – отозвалась Бриджит и вдруг поняла, что это правда. За последние дни произошло столько всего странного и страшного, что воспоминания о Песчаном острове и в самом деле казались теперь уютными и надежными.

– Но все-таки лучше вы сначала расскажите мне о своих святых господах, – быстро сказала Бриджит, тщетно пытаясь вспомнить их имена. Чтобы я невзначай не допустила какого-нибудь непоправимого промаха в придворной беседе.

Это место здесь почитали. Ни один народ не стал бы вкладывать в храм столько труда, если бы в сердцах людей не было глубокой набожности. К тому же, на счастье Бриджит, этот Хранитель, похоже, отнесся к ней с искренней симпатией. И значит, в его лице можно найти не менее ценный источник информации, чем любая летопись, прочтенная вслух Ричикой.

Хранитель Бакхар нежно взглянул на статуи, напомнив Бриджит преподобного Симмонса, который так же умильно взирал на распятие в своей церквушке. Каковы бы ни были верования этого человека, они явно дороги его сердцу.

– В те времена Изавальта состояла из одного-единственного города на берегу реки, – начал Хранитель с таким выражением, с каким читают давно заученные стихи. – В летние месяцы река давала людям возможность охотиться, ловить рыбу и торговать с соседними городами. А все споры в пределах городских стен разрешались мудрым судьей Вышатаном.

Но однажды летом случилось так, что река предала город: по ней в Изавальту приплыли захватчики с Туукоса, которые осадили город и тем причинили большое горе всем его обитателям. Запертые за городскими стенами, они не могли ни обрабатывать свои поля, ни пойти на реку наловить рыбы. Жители Изавальты пришли за помощью к судье, попросили его принять королевский сан и корону и повести их в бой против вражеского войска.

Но судья видел, как многочисленны туукосцы, как хорошо они вооружены и как быстро растут их осадные башни. А еще он видел, как по ночам они пили кровь и хвастали, что скоро выпьют всю кровь в Изавальте. И сердце его, которое не было сердцем воина, дрогнуло. Судья ответил горожанам, что если они сделают его своим королем, он будет стремиться к миру, а не к войне, потому что Изавальта не сможет одолеть врага, подобравшегося к ее стенам.

У судьи было двое детей-близнецов – юноша и девушка, которые только-только достигли совершеннолетия. Звали их Вышко и Вышемира. Они пошли к отцу и долго убеждали его повести народ на битву. Стены не будут держаться вечно, говорили они. Туукосцы не согласятся на мир, они сотрут город с лица земли, так что не останется камня на камне, зарежут всех жителей до последнего грудного младенца. Об этом они пели по ночам свои песни. Но судья в ответ только отвернулся.

Тогда Вышко и Вышемира стали держать совет. Они понимали: отец их прав в том, что Изавальта уже слишком ослаблена, чтобы одержать победу над туукосцами. Во всяком случае, в честной битве. После долгих раздумий они переправили вождю вражеского войска послание, в котором спрашивали, согласен ли он принять самый ценный дар, который Изавальта сможет ему предложить, и оставить город в покое.

Бриджит взглянула на пику и кинжал. Не очень-то миролюбивые символы...

– Этим драгоценным подарком была сама Вышемира, которая готова была пожертвовать собой и стать женой главаря туукосцев. Тот согласился, и вся церемония была проведена честь по чести, с празднествами и жертвоприношениями. Туукосцы погрузились на свои корабли и, как показалось изавальтцам, приготовились к отплытию. Но в первую брачную ночь их главарь со смехом сказал Вышемире, что не собирается снимать осаду, а будет и дальше разорять город.

Вышемира ужаснулась его словам, и когда главарь заснул, поднялась с постели, вышла на палубу корабля и стала смотреть на город. Была безлунная ночь, но она все равно увидела одинокую фигуру брата, который стоял на крепостной стене. Так они стояли, разделенные расстоянием, но чувствовали и думали одно и то же. И в тот миг на них снизошло благословение. Вышемира вернулась к спящему главарю туукосцев, вытащила кинжал, что висел у него на поясе, и вонзила ему прямо в сердце, а потом заколола и себя, чтобы их кровь смешалась. Умирая, Вышемира из последних сил бросилась в реку. Когда Вышко увидел, что река стала красной от крови его сестры, он поднял копье над ее водами и воззвал к Вышемире, чтобы она повернула вспять вероломную реку. Он воззвал к стенам Изавальты, чтобы они вобрали в себя его кости и он стал бы вечным защитником своего города. Услышав этот призыв, стены сомкнулись над Вышко, так же как река – над Вышемирой.

Река разлилась бурным потоком из воды и крови и смыла все корабли туукосцев. Не тронула она только Изавальту, которую защищали кости Вышко. Когда все туукосцы утонули, река успокоилась и стала соленым морем, чтобы служить вечным напоминанием и преградой между Туукосом и Изавальтой.

Бриджит вспомнила слова мамы: "Я получила специальное разрешение находиться здесь от защитников этих мест". Неужели она имела в виду вот этих двоих? Неужели они и вправду охраняют эту страну? У Бриджит волосы на голове зашевелились от этой мысли... И вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

– Теперь ты понимаешь, откуда взялась эта небольшая вражда между Туукосом и Изавальтой, хотя мы и покорились наследникам Вышко и Вышемиры больше ста лет назад.

Бриджит подпрыгнула от неожиданности. В обрамлении золоченых дверей стоял Калами. Бриджит пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не попятиться назад, когда лорд-чародей быстрым шагом устремился к красно-черному пьедесталу. Он не колеблясь поцеловал подолы обеих статуй, затем выпрямился и поприветствовал Хранителя Бакхара и Бриджит.

– Я должен поблагодарить вас, добрый Хранитель, за то, что вы нашли мою потерявшуюся подопечную и взяли на себя ее религиозное воспитание.

Даже если Хранитель Бакхар и заметил сарказм Калами, его спокойные черты ничем не омрачились.

– Наоборот, это она меня нашла, поднявшись на рассвете, что достойно всяческих похвал, а затем пожелала узнать побольше о спасителях Вечной Изавальты. – Несмотря на внешнее спокойствие, голос Хранителя звучал жестко.

– Знаю, я бы должна еще быть в постели, – торопливо сказала Бриджит, чтобы разрушить растущую между мужчинами стену холода. – Но мне не спалось, и я не смогла усидеть на месте. Извини, если я сделала что-то не так.

Слова примирения прозвучали легко и непринужденно, но они жгли Бриджит язык. Этот человек лгал ей с самого начала, рисковал ее жизнью – и все ради лжи. Но он не должен понять, что она это знает. Если Калами сочтет, что ей нельзя доверять... Бриджит страшно было даже думать о том, что тогда будет.

– Я уже ничему не удивляюсь. – Калами отвернулся от Хранителя Бакхара. – Этой ночью во дворце случилась настоящая эпидемия бессонницы. Если ты готова, – он искоса взглянул на Хранителя, – и если добрый Хранитель не против, я провожу тебя в твои комнаты.

– Хорошо. – Бриджит поклонилась Хранителю Бакхару: – Большое спасибо за урок, сударь.

– Двери этого дома открыты для тебя в любое время, – ответствовал Бакхар, сделав ударение на слово "тебя".

Судя по тому, как перекосилось лицо Калами, его так и подмывало высказаться насчет этого ударения. Однако он, видимо, счел за лучшее промолчать. Молча он взял Бриджит под руку и повел к двери.

Выйдя из храма, они оказались в пустой комнате, где стены, казалось, сплошь состояли из дверей, перемежающихся настенной росписью. Бриджит узнала дверь слева – это был вход в библиотеку. Прямо перед ней находились двери, ведущие во двор. Калами же увлек Бриджит направо, в обратном направлении повторяя тот путь, что она прошла ночью. Правда, Бриджит не помнила ни расписных стен, ни прочих украшений, зато узоры на полу были знакомые.

Калами молча шагал рядом, и ей приходилось спешить изо всех сил чтобы поспевать за ним. Сердце Бриджит сжималось от страха пои виде мрачного лица Калами. "Пожалуй, не стоит оставаться в неведении".

– Вэлин, что случилось?

– Ничего такого, что нельзя было бы поправить, если только пустоголовые бездельники, которые делают вид, что служат империи, будут выполнять свои обязанности, – отрезал он. Затем резко остановился и на секунду закрыл глаза.

– Прости, Бриджит, – сказал Калами, открывая их снова. – Сегодня ночью на нас было совершено нападение.

– Нападение? Но я ничего не слышала...

– Это было не военное нападение, а магическое, – мрачно ответил Калами. – И хотя здесь достаточно крепкие защитные чары, им удалось открыть двери, а сегодня мне приходится расхлебывать последствия.

"Помоги мне!" – донесся из памяти шепот Жар-птицы. Какие это защитные чары были разрушены? Те, что окружают ее клетку? Или есть еще и другие? Не потому ли призрак мамы смог проникнуть во дворец? Если здесь не обошлось без божественного вмешательства, боги не сочли нужным сообщить Калами об этом посещении, и это весьма мило с их стороны.

– Это была Лисица, – сказал Калами, словно отвечая на ее мысли.

– Лисица? – эхом отозвалась Бриджит. И вспомнила смрадное звериное дыхание, изумрудные глаза и смеющиеся пасти. Вспомнила, как сшивала раны лисов в человеческом обличье, и радость, ни с чем не сравнимую радость...

Желудок Бриджит отозвался на это воспоминание приступом тошноты, хотя руки у нее так и чесались вновь испытать свое искусство.

– Да, Лисица. Теперь ты понимаешь, почему я так расстроен? Она слишком тобой интересуется. Поэтому сейчас мы вернемся в твою комнату и ты поклянешься кровью своих родителей, что никому не откроешь дверь, пока я не вернусь. Обещаешь?

Лисица... Значит, пока она, ничего не подозревая, разгуливала по коридорам, Лисица была где-то там, снаружи.

"Или где-то здесь, внутри".

Бриджит в ужасе зажала рот ладонью. Оказывается, не одного Калами ей следует бояться.

– Обещаю, – пробормотала она. – Конечно, обещаю.

– Хорошо. – Калами коротко кивнул и вновь устремился вперед. – Тогда идем. У меня уже был разговор с твоей служанкой...

– С Ричикой? – "Нет, пожалуйста, не надо ее в это впутывать". Бриджит поспешила за ним. – Это не ее вина. Я солгала ей, чтобы она оставила меня одну.

Калами даже не взглянул на нее.

– Нет, это ее вина. Она твоя служанка и должна повсюду тебя сопровождать.

Они вошли в вестибюль с внушительными дверями слева и гранитной лестницей справа.

– Но, Вэлин, пойми, я не привыкла к прислуге, к постоянной опеке...

– Так значит, привыкай! – прорычал Калами.

Бриджит остановилась и в упор посмотрела на него. "Какая бы опасность мне ни угрожала и кем бы ты ни был, я не потерплю, чтобы на меня орали!" По тому, каким тяжелым взглядом Бриджит наградила Калами, это было ясно и без слов.

Секунду спустя ее правый глаз уже видел притихшего человека, в то время как перед левым по-прежнему стоял рычащий зверь.

– Прости, Бриджит, – сказал Калами с хорошо разыгранным раскаянием. – Я просто очень за тебя беспокоюсь.

"Да нет, просто ты очень во мне нуждаешься, иначе мы бы уже не играли в эти игры".

Бриджит решила переменить тему и, воспользовавшись случаем, снова добиться расположения Калами.

– Похоже, история, которую мне рассказывал Хранитель Бакхар, не очень тебя заинтересовала.

Калами горько усмехнулся, и на этот раз оба глаза Бриджит видели это с одинаковой ясностью.

– Да, должен признаться, это не самая любимая мною часть изавальтской религии.

Бриджит подобрала подол юбки, чтобы подняться по лестнице.

– Могу себе представить, какую версию тех же самых событий рассказывают в тех местах, откуда ты родом.

– Только не там, где могут услышать изавальтские уши, – невнятно пробормотал Калами, как будто и в самом деле боялся, что их могут подслушать. Он искоса глянул на Бриджит: – А тебе, похоже, знакомы такие вещи?

– Немного. – Бриджит взобралась на последнюю ступеньку крутой лестницы и глубоко вздохнула, насколько это позволял корсет. – Мой... ("Скажи "отец". Он ведь не знает, что ты знаешь") отец в молодости участвовал в гражданской войне. И уверял, что обе враждующие стороны рассказывали самые разные истории о том, как она началась и кто был виноват во всем этом кошмаре.

– Значит, ты можешь это понять. – Калами натянуто улыбнулся и повел Бриджит по широкому балкону, который затем превращался в завешанный гобеленами коридор. – Но я все равно не должен был говорить об этом так резко. Мы были сами виноваты в этом завоевании и теперь платим за нашу слабость, за наши ошибки. Так и должно быть.

– Кажется, ты говорил, что все это давным-давно в прошлом? – спросила Бриджит самым невинным голосом.

– Да, говорил. – Калами вздохнул, останавливаясь перед скромной дверью, которая, видимо, вела в комнаты Бриджит. Однако появилось кое-что новенькое: левым глазом Бриджит увидела, что от порога идет слабое сияние, которое ассоциировалось у нее с магией. – Возможно, я принимал желаемое за действительное...

"А может, опять врал", – подумала Бриджит, но говорить этого вслух не стала.

– Ты еще многого не знаешь, Бриджит, – мягко сказал Калами. Ведьма-зима держит нас в своих лапах и запирает в четырех стенах. Ты еще не видела народа этой страны и ее просторов, ее особенностей и противоречий, компромиссов и мелких распрей, которые раздирают ей сердце. Ты видишь только то, что происходит здесь, среди причудливо сложенных камней. – Он неопределенно взмахнул рукой. – Боюсь, этого недостаточно, чтобы понять всю сложность этого края и его истории.

"Нет уж, спасибо! С меня довольно и того, что происходит здесь!"

– Что ж, – Бриджит приклеила на лицо улыбку. – Придет весна, и ты все мне покажешь, правда?

– Правда. – Калами улыбнулся в ответ, но Бриджит увидела это только правым глазом. Левый же видел, как рот чародея растянулся в ухмылке подлом, торжествующем оскале. – Думаю, покажу, – сказал он, и Бриджит внутренне содрогнулась.

Калами коснулся губами двух пальцев на правой руке и приложил их к замочной скважине. Дверь послушно отворилась, и взгляду Бриджит предстали ее апартаменты. Все три камеристки, до этого сидевшие кружком возле очага, разом вскочили на ноги и с возбужденными возгласами окружили хозяйку.

– Никаких открытых дверей, Бриджит, – с порога напомнил ей Калами. Никаких путешествий в одиночку.

– Обещаю, – ответила она, и это слово так тяжело повисло в воздухе, что Бриджит уже пожалела, что произнесла его. От ее обещания что-то изменилось, она ясно это чувствовала, только не знала, что именно.

Однако Калами, похоже, был удовлетворен. Он вышел за дверь и закрыл ее за собой.

"Итак, сударь, теперь вы поместили меня в надежное место, – подумала Бриджит, глядя на дверь, в то время как девушки кудахтали и щебетали вокруг, потихоньку подталкивая ее к постели. – Вопрос только в том, что вы теперь собираетесь со мной делать?"

Наступило холодное серое утро и принесло с собой снег. Сначала редкие белые снежинки опускались на землю поодиночке. Потом стали собираться в пухлые хлопья. Потом их подхватило ветром и закружило в маленьких смерчах. Казалось, это ветер вытряхивает снег из облаков, словно озорной малыш, который добрался до мешка с мукой и рассеивает его содержимое по комнате, любуясь узорами на полу. Слуги, которым волей-неволей приходилось выходить во двор, протоптали между дворцом и службами "дорожки жизни". Метель тем временем становилась все непроглядней. Она со свистом набрасывалась на бесценные стеклянные окна, заполняла снегом и сглаживала каждую щелочку, закутывая дворец в белое покрывало стужи.

Для Медеан снег был благословением. Пронизывающий холод усмирял Жар-птицу, и голос ее затихал. Сегодня мысли Медеан будут ясны. Сегодня она должна быть уверена в себе и во всем, что делает. А завтра она освободит Изавальту от хищников – Ананды и Хастинапуры.

Но сначала ей предстоит выполнить одну тягостную обязанность.

В столовой, рядом с личной комнатой императрицы, слуги накрыли стол: хлеб, баранина и айвовые цукаты, свинина и желе, яйца – маринованные и со специями, легкое пиво и изящный кувшин с крепким сладким кофе для улучшения, пищеварения. Медеан приказала раздвинуть портьеры на окнах и балконной двери, чтобы в комнату мог свободно проникать холодный воздух, но вдобавок она велела поставить жаровни по обе стороны от второго кресла. Ей не хотелось, чтобы Пешеку было неуютно.

Стоило Медеан мысленно произнести его имя, как девочка-привратница отворила дверь и поклонилась.

– Лорд-мастер Пешек, сын Пачалка, внук Урсулы, – объявила она и удалилась.

– Ваше Величество.

Медеан почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось, когда Пешек вошел в комнату и опустился на колени у ее ног.

– Лорд-мастер Пешек. – Она постаралась придать своему голосу хоть немного тепла. – Позвольте мне приветствовать вас.

Медеан коснулась левой щеки Пешека, затем правой, после чего подняла его с коленей.

– Сядьте и позавтракайте со мной.

Пешек прошел к креслу между жаровнями, и пока устраивался в нем, лакеи успели постелить ему салфетку, наполнить его бокал и поднять с блюд крышки, чтобы он мог изучить их содержимое. Медеан обнаружила, что ужасно голодна, и проследила, чтобы на ее тарелку положили порцию каждого блюда. Пешек, напротив, ограничился куском хлеба и ломтиком свинины.

– Вы уже перекусили сегодня, Пешек? – осведомилась Медеан, кивнув на его скудную порцию.

– Нет, Ваше Величество. – Улыбка Пешека была столь же скромна, сколь фальшива. Он зачерпнул ложечкой немного желе и намазал на хлеб. – Наверное, это с дороги. Поездка отбила у меня аппетит, и я дурно себя чувствую.

– Весьма прискорбно. Может быть, позвать врача?

Медеан подняла руку, чтобы сделать знак лакею, но Пешек жестом остановил ее:

– В этом нет нужды, Ваше Величество. И так пройдет.

– Как и все в этом мире, – пробормотала Медеан, разрезая яйцо несколько более ожесточенно, чем требовалось.

Некоторое время они молча поглощали пищу, стараясь отсрочить неизбежное.

"Однако это не может продолжаться вечно. – Медеан сделала глоток пива. – Что сделано, то сделано. Теперь и я должна сделать то, что должна".

– Давно мы с вами не беседовали.

– Давно, Ваше Величество, – согласился Пешек, отставляя тарелку в сторону. Он не съел и половины своей порции. Медеан сделала вид, что не замечает его жеста.

– И в самом деле, – продолжала она, изучая осадок на дне бокала. Кажется, мы не разговаривали наедине с тех пор, как вы удалились от двора.

Пешек кивнул в притворной задумчивости:

– Да, пожалуй, что так.

– Почему вы меня бросили, Пешек?

Он взглянул на нее в изумлении.

"Вы только посмотрите: он еще и удивляется! Ты ведь знал, на что идешь. Или думал, я закрою на это глаза?" Медеан со стуком поставила бокал на стол.

– Я тогда не спросила вас об этом, но с тех пор постоянно задаю себе этот вопрос, – продолжала она все таким же ровным голосом. – Почему вы меня бросили?

Он поднял на нее глаза – такие бесхитростные и знакомые, что у Медеан вновь сжалось сердце, а внутренний голос принялся вероломно нашептывать, что нельзя верить ни единому слову Уло.

– Я полагал, что смогу принести Вашему Величеству больше пользы, если буду поддерживать порядок в одной из волостей империи, – ответил Пешек.

– Безусловно. – Медеан проглотила кусочек маринованного яйца. – Здесь я вас ни в чем не могу упрекнуть. Я всегда самым внимательным образом читаю ваши отчеты, и конечно, меня не может не радовать увеличение доходов, которыми вы пополняете государственную казну.

Пешек склонил голову, принимая похвалу с подобающей покорностью:

– Благодарю вас, Ваше Величество.

Медеан отодвинула тарелку. У нее внезапно тоже пропал аппетит. Дисциплинированный отряд служанок и лакеев подступил к столу для того, чтобы убрать приборы и разлить по чашкам кофе.

– Ну а теперь, раз уж есть такая возможность, не хотите ли вы что-нибудь рассказать мне? – сказала Медеан, когда армия прислуги отступила на прежние позиции. – Не назревают ли в народе волнения? Не грозят ли нам какие-нибудь новые напасти?

Пешек повертел в руках изящную фарфоровую чашку.

– Когда потеплеет, нужно будет поправить волнолом в гавани, – ответил он. – Лорд Вереш скончался, не оставив наследника, а значит, встает вопрос о распределении его земель. Полагаю, он будет решен на ближайшем заседании Совета.

Пешек отхлебнул кофе.

– По всем предзнаменованиям, погода весной будет хороша для сева, и думаю, даже нынешняя суровая зима пойдет нам на пользу и смягчит летнюю жару. – Он заглянул в чашку, словно надеялся найти там еще какие-нибудь благоприятные предзнаменования. – Так что можно сказать, все в порядке, Ваше Величество.

– Неужели? – Медеан удивленно вскинула брови. – Так значит, вы ничего не хотите сказать мне – здесь, сейчас, пока мы одни? Ничто вас не тревожит? И не было никаких встреч, никаких разговоров, от которых у вас теперь неспокойно на душе?

Пешек встретился с ней взглядом. Когда он успел постареть? Вокруг небесно-синих глаз появились морщинки, кожа потемнела от солнца и времени. В его волосах вот уже много лет серебрилась седина, но теперь они стали совсем белыми. Когда-то румяные щеки теперь обвисли. Но глаза, глаза его оставались такими же ясными и молодыми, как и прежде, даже когда он открыл свой старческий рот и солгал:

– Нет, Ваше Величество, ничего.

Медеан вздохнула и отвела взгляд:

– Ах, Пешек, как мне жаль вас.

– Простите, Ваше Величество?

– Как она смогла убедить тебя? – Взгляд Медеан переместился с жаровни на чашку, а потом на скатерть. Только не смотреть в его глаза. Она не могла видеть, как эти ясные знакомые глаза будут ей лгать. – Она сказала тебе, что я помешалась? Что Изавальта в опасности из-за моей слабости?

– Ваше Величество...

У Медеан комок стоял в горле. Она отхлебнула кофе и, хотя напиток был разбавлен сахарным сиропом, ощутила на языке жгучую горечь.

– Наверное, она даже сказала, что это я виновата в болезни Микеля?

– Никто не говорил мне этого, Ваше Величество, – негромко ответил Пешек. – Кроме вас.