Текст книги "Наследие чародея (Изавальта - 1)"

Автор книги: Сара Зеттел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Мир исчез.

Глава 8

Лисица легкой рысцой бежала по сосновому бору, перепрыгивая через поваленные стволы и осторожно переходя вброд ручьи с кристально чистой водой. Мягкий зеленоватый свет проникал сквозь плотно сомкнутые ветви деревьев. Ветер, холодный и безжизненный, шевелил ее мех. Лисица ничего этого не замечала. Она спешила по делу, и всякие пустяки ее нисколько не интересовали.

Постепенно сосны неохотно уступили место другим деревьям – дубам, тисам и кленам. Повеяло запахом давно обглоданных костей, и Лисица пошла на этот запах. Миновала дряхлую березу, с которой клочьями свисала облупившаяся от старости кора. Дерево протянуло было ветви, чтобы хлестнуть Лисицу по глазам, но стоило ей посмотреть на него холодным зеленым взглядом, как дерево тут же опустило ветки и распутно закачало ими в такт дуновению затхлого ветра.

Впереди послышался оглушительный треск и лай собак. Лисица замерла с поднятой передней лапой. Два огромных черных мастиффа с пеной на розовых деснах неслись прямо на нее, продираясь сквозь заросли. Лисица, которая внешне ничем не отличалась от обыкновенных лис, спокойно смотрела на псов. Они рычали и выли, а Лисица просто на них смотрела. В конце концов угрожающее рычание перешло в жалобное поскуливание, и собаки, поджав хвосты, убрались восвояси. Лисица нетерпеливо взмахнула хвостом и последовала за ними.

Пробравшись сквозь почти непроходимые заросли папоротника, она вышла к деревянному забору. Дыры и щели в этой ограде были кое-как заделаны с помощью костей и бечевки. На заборе, возле покосившихся ворот, сидел кот черный с белым пятном на груди – и умывался.

– И что же ты сделаешь, чтобы остановить меня? – спросила Лисица.

– Ничего, – ответил он, облизал лапу и принялся расчесывать усы.

Лисица уперлась передними лапами в ворота и легонько толкнула. Створки нехотя отворились, невыносимо заскрежетав ржавыми петлями. Насторожив уши, Лисица вошла во двор.

Это был небольшой участок изрытого грунта, на котором валялись сломанные прутья и пучки сухой травы. Пахло свежевыкопанной землей и старыми могилами. Стоявшая посреди двора хибара, то ли потемневшая от старости, то ли выкрашенная в черный цвет для пущего устрашения непрошеных гостей, неторопливо повернулась. Избушку поддерживала пара огромных уродливых конечностей покрытых исцарапанной бугристой кожей. При каждом ее шаге лапы загребали землю длинными кривыми когтями.

– Избушка! – позвала Лисица. – Встань ко мне передом, к лесу задом. Наклонись, у меня дело к твоей хозяйке.

Избушка повернулась дверью к Лисице, остановилась и, словно дряхлая старуха, осторожно опустилась на колени. Рассохшаяся, источенная червями дверь со скрипом распахнулась.

Лисица поднялась по ступенькам крыльца, которые дрожали от каждого шага ее мягких лап. В дверях она высоко задрала хвост и замерла, дожидаясь, пока ее заметят.

Посреди комнаты, завернувшись в драное черное тряпье, сидела и ткала Баба Яга Костяная Нога, Ведьма с Железными Зубами. Стены ее жилища были сделаны из костей, изгибы ребер поддерживали потолок. Связки костей и черепов всех размеров свисали с белых потолочных балок, словно пучки трав в жилище повивальной бабки. Кроме человеческих костей попадались кости и черепа самых разных живых тварей: птиц, барсуков, оленей, волков и лис. Хвост Лисицы нервно дернулся.

Даже ткацкий станок, за которым что-то бурчала Баба Яга, был сделан из костей. Гигантские берцовые кости пошли на вертикальную часть, а плечевые пригодились для более тонких поперечин. Вместо нитей в станок были продеты сухожилия. Лисица осторожно потянула носом пропитанный трупным запахом воздух и решила больше этого не делать.

Баба Яга скрючилась над своей работой. Челнок, сделанный из старой челюстной кости, двигался взад-вперед под заскорузлыми пальцами ведьмы, сплетая ткань из жил и волос. Педали под ногами Бабы Яги клацали, словно огромные зубы. Воздух вокруг нее слегка трепетал, когда она вытягивала из него колдовство и заключала в свое мерзкое плетение.

Лисица села на пол, обернула хвост вокруг лап, и не без труда заставила себя успокоиться.

Горела белая сальная свеча. Челнок шелестел в ловких пальцах ведьмы. Педали постукивали и пощелкивали. Мимо Лисицы, не удостоив ее взглядом, величаво прошествовал кот, свернулся в уголке и сделал вид, что уснул.

Прошло довольно много времени, прежде чем Баба Яга наконец изрекла:

– Дочь принадлежит мне.

– Тебе принадлежит мать, – возразила Лисица. – Ты не должна требовать большего.

– Это закон крови. – Челнок остановился, но Баба Яга не отрывала молочно-белых глаз от полотна. – Кому принадлежит мать, тому принадлежат и дети.

Лисица повернула одно ухо в сторону двери, как будто ее гораздо больше интересовало то, что происходит за пределами избушки.

– Сомневаюсь.

Ведьма подняла голову и пристально посмотрела на Лисицу. Пламя свечи тускло блеснуло на ржавых железных зубах.

– Кто привез сюда мать? Кто начал все это? Кто вытащил дочь из мира живых в Безмолвные Земли?

Лисица пожала плечами:

– Может, судьба. Может, удача. А может, просто инстинкт, как у перелетных птиц. Даже мы не знаем, что движет поступками смертных. – Зеленые глаза Лисицы блеснули. – Я говорю: ты не имеешь на нее прав. А что скажешь ты?

Баба Яга встала. Ноги у нее были такие тощие, словно и впрямь на костях совсем не было плоти.

– Я скажу, что если эта дверь сейчас закроется, ты останешься здесь до скончания веков. И какой тогда прок будет от тебя твоим раненым сыночкам?

Лисица зевнула, показав острые белые зубы:

– Твое общество, конечно, весьма приятно, и приглашение довольно заманчиво, но, боюсь, мне придется отказаться. – Она поскребла ухо лапой. Может, хочешь сыграть на нее?

Ведьма запрокинула голову и расхохоталась. Избушка содрогнулась от резкого гортанного звука.

– Сыграть?! И что же ты можешь поставить?

Лисица прошлась взад-вперед вдоль порога, очевидно, обдумывая этот вопрос.

– Ну, например, свой череп – для твоей коллекции. – Она выразительно глянула на свисающие с потолка связки костей.

– Ну нет. – Баба Яга прищурила белесые глаза. – Знаю я эти штучки. Как же я могу предъявлять права на твой череп, когда я не могу даже притронуться к твоей шкуре или крови – всему тому, что ты согласна поставить?

Она ухмыльнулась, как будто ее внезапно посетила презабавная мысль.

– Если проиграешь, отдашь мне череп старшего сына.

Азартный блеск погас в глазах Лисицы, уши прижались к голове. Она оскалилась и зарычала на ведьму. Кот, лежавший в углу, приподнял голову, желтые глаза тревожно сверкнули.

Лисица с усилием расправила уши и глухо произнесла:

– По рукам.

– По рукам, – ответила Баба Яга.

Ведьма потянулась к ближайшему крюку и сняла с него кожаный мешок. Из него она вытряхнула пригоршню выбеленных временем костяшек. А Лисица обернулась худой рыжеволосой женщиной в длинном красном платье, подпоясанном кушаком, сплетенным из разноцветных волос – черных, белых и рыжих. Только глаза у нее остались прежними, лисьими.

Баба Яга встряхнула кости в кулаке:

– Раз, два, три!

Кости взлетели в воздух. Ведьма и Лисица бросились их ловить, а непойманные костяшки мгновенно превратились в серых мышат и выскочили за дверь. Кот подпрыгнул на месте и кинулся в погоню.

– Четыре, – сказала Баба Яга, пытаясь угадать, сколько костяшек поймала Лисица.

– Шесть, – Лисица, в свою очередь, предположила количество костей, пойманных ведьмой.

Обе разжали кулаки. Только три косточки лежали на гладкой ладони Лисицы, а в загрубевшей руке Бабы Яги и вправду оказалось шесть костей.

– Она моя, – сказала Лисица, зажав кости в кулаке. Баба Яга пронзительно глянула на нее слезящимся глазом:

– Найдутся те, кто думает иначе.

Лисица обнажила зубы в злобной, дикой улыбке:

– На это я и рассчитываю.

Бриджит Ледерли растворилась в вихре зимнего воздуха и волшебства. В первую минуту Сакра просто стоял с открытым ртом, сжимая в руке бесполезный кинжал. В комнате не было ничего, ничего такого, во что можно было бы вплести заклятье! Даже огонь в фонаре – и тот был недостаточно ярок, чтобы использовать его для колдовства... И тем не менее она исчезла.

Испарилась. Улизнула. Теперь она вернется к Калами и станет пешкой в его игре, а может, его ученицей, или и тем и другим одновременно. В общем, еще одной угрозой для Ананды.

Эта мысль заставила Сакру взять себя в руки. Он стиснул зубы и крепко сжал рукоять кинжала. Затем вложил оружие в ножны и внимательно оглядел каменный пол. Так и есть, ботинки Бриджит Ледерли оставили отпечатки на каменных плитах – едва заметные комочки земли и капельки влаги, но и этого вполне достаточно.

Из ящичка, стоявшего в соседней комнате, был извлечен квадратный кусок белого шелка. Сейчас не было времени на то, чтобы тщательно подбирать цвет, нарезать лоскутки и сплетать их в узор. С каждой секундой призрачная связь между следами и женщиной, что оставила их, становилась все тоньше. Сакра встал на колени и прижал шелковую ткань к грязным разводам на полу. После этого он снова окинул взглядом комнату и – слава Семи Матерям! – обнаружил длинный золотисто-каштановый волос, который упал с головы Бриджит перед тем, как она исчезла. Какой она была в тот миг! Величественная, ликующая от сознания собственной силы... Как могло случиться, что такой человек стал орудием в руках Калами? Покачав головой, Сакра поднял волос и завернул его в запятнанный шелк.

Затем он вернулся в другую комнату и опустился на колени перед очагом. Он закрыл глаза и погрузился в безмолвие, вызывая волшебные токи из земли и своей души. Не открывая глаз, он на ощупь завязал три узла на скатанном в трубочку шелке.

– Где она? – шептал он, завязывая свой вопрос в каждый узел. – Где она? Где она?

Четвертым узлом Сакра связал концы платка и бросил его в огонь. Зашипели угли, затрещали искры, и Сакра почувствовал, что заклятье подействовало. Он открыл глаза и не мигая уставился в огонь. Пламя расступилось, и взгляду Сакры предстало колесо без оси, но со множеством спиц. Оно медленно вращалось в воздухе, а потом растаяло и превратилось в острую лисью мордочку. В следующий миг пламя сомкнулось над видением, и кухонный очаг вернулся к своему обычному облику.

Сакра уселся на корточки и стал расшифровывать увиденное. Колесо было символом Безмолвных Земель, а вот лиса... лиса могла означать только то, что локаи, а может, даже их королева, Лисица, подобрались к ней совсем близко.

Слишком много нитей, загадок и тайн... Бриджит Ледерли говорила, что Калами давал лисам вино. Что это за лисы? Те же самые, что преследовали Ананду в лесу? Скорее всего – да, поскольку еще один лис стер воспоминания Бриджит, когда она находилась за краем мира. Дальше: как она оказалась у локаи? По своей воле или в качестве пленницы? Неужели Калами якшается еще и с лисами-оборотнями? Неужели он настолько глуп, что не понимает: Лисица не играет в чужие игры. И если она заключает сделку, то не для того, чтобы помочь, а только ради осуществления собственных планов...

Однако сейчас нет времени разгадывать все эти загадки. Ведь поистине чудесное исчезновение Бриджит Ледерли – это только начало. Теперь она почувствовала в себе силу, и значит, будет вдвойне опасна, если доберется до Калами или его сообщников. Сакра должен был остановить ее. А раз это не удалось, необходимо хотя бы предупредить Ананду.

Он стремительно вскочил на ноги, распахнул дверь, и в комнату ворвался снежный вихрь. Сакра приложил руку к губам и издал три коротких резких выкрика – условный сигнал.

Черная тень отделилась от кромешной тьмы и ступила на маленький снежный островок, озаренный золотистым светом очага. Из-под черной накидки блеснули умные глаза.

– Мы же тебе говорили, – карлик усмехнулся. – Мы предупреждали: понадобится нечто большее, чем камень и ночь, чтобы удержать ее.

Сакра поклонился так, как было принято в его родной стране – . прижав ладони к лицу.

– И я дорого заплатил за невнимание к вашим мудрым словам, – признал он. – Умоляю, простите меня.

Карлик хрипло рассмеялся:

– По крайней мере в любезности тебе не откажешь, колдун. – Ледяной ветер ерошил перья его плаща, но оборотень, похоже, не чувствовал холода. При свете очага не было видно даже пара от его дыхания. – Однако мы выполнили обещанное и ты расплатился с нами. Зачем же ты призвал меня снова?

Сакра стоял все в той же раболепной позе. Среди своего народа это существо было королем, и со стороны Сакры было бы непростительной ошибкой вести себя недостаточно почтительно.

– Из-за моей неосмотрительности я вынужден просить вас еще об одном одолжении.

– Вот так всегда. Одолжение за одолжением. – Карлик покачал головой. Ваше племя ни в чем не знает меры.

Сакра ничего не ответил на этот упрек. Вороний король или поможет, или нет. Он назначит цену или просто не станет с ним разговаривать. И никакие мольбы ничего не изменят.

– Так что за одолжение?

Сакра выпрямился и опустил руки.

– Необходимо срочно предупредить мою госпожу о новой опасности. Я прошу вас послать одного из ваших подданных с весточкой для нее.

Король-ворон брезгливо поморщился:

– Ты хочешь, чтобы я послал своего слугу в дом Медеан? Все бы ничего, если б не эта ее привычка ловить птиц и сажать их в клетку...

– Когда-нибудь Ананда сменит Медеан на троне, – возразил Сакра. – Ни она, ни Микель не забудут тех, кто помог им в трудные времена.

Глаза оборотня сверкнули.

– Ты обещаешь, колдун?

У Сакры заныло сердце. Это слишком опасно – обещать что-либо. До сих пор ему удавалось заключать сделки на основе простого обмена: за каждое выполненное задание Сакра расплачивался или кольцом, или песней, или воспоминанием. Но обещание – это слова, а слова можно повернуть и так и эдак – здесь все зависит от искусства интерпретатора. Вороний король был мастером в этих делах.

"Вторая ошибка за сегодняшний день..."

– Это мое искреннее убеждение, – сказал Сакра. – Обещать я могу только за себя.

Король-ворон улыбнулся, и на его лице появилось выражение одновременно лукавое и задумчивое.

– Хорошо, я принимаю твое обещание. – Он раскинул руки, и складки плаща расправились, будто крылья. – Пиши свое послание. Я обещаю, что оно будет доставлено твоей госпоже. Лично в руки.

Король-ворон удалился.

К этому времени у Сакры от холода уже зуб на зуб не попадал. Он закрыл дверь и вернулся к столу у очага. Нет, никогда, будь у него хоть тысяча жизней, он не сможет привыкнуть к дикости этого края. В Хастинапуре вот уже сотни лет все бессмертные силы были либо полностью подчинены людям, либо связаны каким-нибудь соглашением. Их истории были описаны в учебниках, и любой серьезный маг знал их наизусть. Здесь же, в Изавальте, они повсюду, а смертные существа пребывают в легкомысленном, самонадеянном невежестве. Люди, обыкновенные люди до сих пор могут потерять душу и тело в кабальных сделках с нечистью. Это просто чудовищно. И в то же время чудесно. Здесь жизнь превращается в бесконечный танец на краю пропасти.

"И требует столько же сил". Сакра немножко пожалел себя, пока доставал чернила и бумагу из среднего по размеру сундучка, а потом уселся писать предупреждение для принцессы Ананды.

Сказать по правде, он хотел написать ей, чтобы она бежала в Хастинапуру. Но Сакра понимал, что Ананда никогда этого не сделает. Она поклялась этой стране в верности, а мужу – в любви, и никогда не нарушит этих клятв.

Так же как и ее слуга.

Письмо было коротким. Сакра испытывал некоторое облегчение от того, что писать можно все как есть – без шифров и недомолвок. Он сложил письмо, перевязал его шелковой лентой и поставил печать. Затем положил письмо на стол и придавил сверху камнем.

Покончив с этим, Сакра опустился на колени перед самым большим сундуком, привезенным из Хастинапуры. В нем хранились свитки, которые он переписывал собственноручно, книги, подаренные ему наставниками, отрезы шелка – обычные и завязанные узлами, нити, инструменты для разрезания и плетения, горшочки с краской... Весь арсенал чародея. Сакра отложил свитки и книги в сторону, после чего вытащил из сундука шелковое покрывало и два белых пера.

Ему едва исполнилось десять, когда в дом отца явились послы из императорского дворца. Сакра спрятался за резной ширмой и наблюдал оттуда, как министры показывали отцу гороскопы и знамения, доказывающие, что он, Сакра, не просто одаренный ребенок. Ему предназначено судьбой стать одним из величайших волшебников современности. Они предъявили письма из Жемчужного Трона, в которых содержался приказ доставить мальчика во дворец для обучения его всем премудростям чародейства и волшебства – с тем чтобы когда-нибудь он смог стать одним из консультантов Совета, а возможно, даже личным защитником одного из членов императорской семьи.

Конечно же, отец согласился, и Сакра, раздираемый противоречивыми чувствами – печалью, страхом и гордостью, отправился с посланниками. Он пробыл в учениках всего лишь год, когда за ним снова послали – на этот раз для того, чтобы отвести в святая святых, на женскую половину дворца. Он шел меж двух старцев и старался не смотреть по сторонам – боялся, что ослепнет от красоты мелькавших вокруг любопытных женских лиц. Наконец его ввели в комнату со стенами из слоновой кости, завешанными алыми шелками и зеркалами. На огромной кровати в центре комнаты лежала императрица. Сакра смутился, машинально отступил назад и поклонился. Кто-то отнял его руки от лица и вложил в них сверток. Сакра ошеломленно уставился на него: это был новорожденный младенец. Сакра осторожно прижал сверток к груди – так мама учила его держать младших братьев.

– Это моя дочь Ананда, – сказала императрица, не вставая с постели. Моя первая принцесса, моя бесценная доченька. Мы отдаем ее под твою защиту, Сакра.

Первая принцесса, сморщенная и красная, махала крошечными кулачками и пускала слюни, и, глядя на нее, Сакра не мог удержаться от улыбки.

С этого момента он каждый день несколько часов проводил с принцессой. Он ухаживал за ней, когда она болела, он учил ее читать, петь и наблюдать за звездами. На его глазах из тоненькой бойкой девчонки она превратилась в спокойную рассудительную девушку. Сакра любил ее так, как мог бы любить сестру или дочь, и это было как раз то, что нужно.

Это была прекрасная жизнь. Благодаря положению Сакры при дворе к его семье относились с почетом и уважением. Братья и сестры удачно вступили в брак и тоже имели некоторое положение в обществе. Сакра радовался тому, что у его жизни есть предназначение. Сила, которая ни на что не направлена, слишком часто оборачивается против человека и пожирает самое себя от безысходной зависти к тому, чего ей никогда не достичь. Сакра был уверен, что именно это произошло с Калами на его порабощенном острове, когда он был еще ребенком.

Стараясь не вспоминать о пронизывающем холоде и о том, как колдовство недавно чуть не стоило ему жизни, Сакра отворил дверь. Это заклинание не работает в замкнутом пространстве. Он расправил шелк на полу перед очагом и встал на колени в центре белого квадрата. Отложив перья в сторону, Сакра вытащил из поленницы две палочки. На одной он вырезал слова "Земли Смерти и Духов". На второй – свое полное имя, имена отца, деда и бога. Третью он взял из сундука. Это была сандаловая палочка, привезенная из Хастинапуры. Сакра придирчиво провел пальцем по ее гладкой душистой коре, но не нашел никаких изъянов. Потом взял из поленницы несколько зеленых ветвей и бросил их в огонь. Вскоре они занялись, и в комнате запахло дымом. Тогда Сакра положил в очаг три приготовленные палочки и снова сел в центр покрывала, зажав между ладонями два пера.

Это было рискованное предприятие: Лисица – дикое, капризное и жестокое создание. Если у нее действительно есть какие-то дела с Калами и Бриджит Ледерли, она будет недовольна, что ей помешали. Можно попытаться выторговать у нее Бриджит, но Лисица способна запросить такую цену, которая и не снилась какому-нибудь вороньему королю. И все же нужно попробовать. Нельзя позволить Калами завладеть этой новоявленной колдуньей даже на миг, потому что тогда лорд-чародей ее величества спрячет свою находку так, что Сакре уже никогда до нее не добраться.

Белый дым, густой и душистый, клубами повалил из очага, невзирая на все попытки дымохода вытянуть его в трубу. Он кольцами обвивался вокруг человека, неподвижно сидящего на белом покрывале. Сакра закрыл глаза и скрестил пальцы вокруг перьев.

Когда глаза Сакры открылись, вокруг лежали Земли Смерти и Духов, а сам он был лебедем – с длинной шеей и могучими белыми крыльями. Он планировал в потоке воздуха над темными сосновыми лесами, что простирались здесь вечно. Почуяв запах воды, он устремил свой полет к ней, опустив крылья и вытянув шею. Широкий мутный поток струился между деревьев. Река показалась Сакре более надежной опорой, чем воздух. Сложив крылья, он спикировал вниз, и вскоре под животом у него заплескалась прохладная вода.

Сакра сосредоточил все свои мысли на Лисице: вспомнил все истории о ней, которые когда-либо слышал, все ее изображения в книгах из изавальтской императорской библиотеки, которые видел, когда еще имел доступ ко двору. Течение становилось сильнее, оно все дальше уносило лебедя с аккуратно сложенными крыльями и гордо поднятой головой.

Вдруг его внимание привлекло какое-то движение на берегу. Из-за деревьев выступила тень. Это был лис – размером с крупную лошадь и серый, словно призрак. В зубах он держал лебедя. Кровь лилась ручьем с лисьей пасти, и оперение птицы вместо белого было алым. Лис отшвырнул голову лебедя в сторону, а тело сбросил в реку, и труп поплыл по течению, оставляя за собой красные ручьи в чистой зеленой воде.

Сакра расправил крылья. Он был готов к подобным выходкам, хотя древние законы были на его стороне. "Я только защищал свою госпожу, – сказал голос его сердца лису. – Она была в опасности. Неужели ты не пошел бы на все ради своей королевы?"

Лис оскалил зубы в немом рыке:

"У тебя был холодный стальной клинок. Ты привел людей, которые пролили кровь моих братьев".

"Но они напали на мою госпожу. У меня были на это и права, и причины".

"Ты пролил кровь моих братьев, – прорычал лис, – так что у меня тоже есть кое-какие права".

Лис прыгнул, и Сакра взмыл в воздух. Но слишком медленно. Челюсти лиса вцепились в его крыло, и из горла лебедя вырвался трубный крик. Сознание Сакры стремилось вернуться обратно в человеческое тело, в мир смертных, но боль не давала ему сконцентрироваться.

"Заклинаю тебя! – рычал лис. – Заклинаю тебя кровью твоей души и зубами моего тела. Пусть владеют тобой боль и страх. Посмотрим, как хорошо ты будешь служить своей госпоже безмолвной птицей!"

Сакра опять закричал, взывая ко всему миру. На этот раз его крик был услышан, и он растаял у лиса в зубах, словно дым, который принес его сюда.

Сакра очнулся перед камином. Но не человеком, а все еще лебедем. В голове все мутилось от ужаса и боли. Зубы лиса вонзились глубоко, оставив после себя кровь и смятение. В сознании Сакры пульсировала единственная мысль: его госпожа одна, она в опасности, и он должен быть рядом. Ей нельзя оставаться одной! Он не имеет права подвести ее сейчас, когда ей угрожает нечто куда более страшное, чем людская зависть.

Не подозревая об истинной опасности, Сакра расправил сильные крылья и вылетел в открытую дверь.

* * *

"В этом дворце никогда не было спокойно", – думал Калами, стоя в скудно освещенной передней и рассматривая нишу с одним из многочисленных дворцовых богов. Ему казалось, что даже сквозь окрашенные, оштукатуренные и покрытые гобеленами стены он чувствует сплетни и интриги, которые наполняют дворец змеиным шепотом.

Любимым занятием обитателей Выштавоса было строить догадки относительно того, что Ее Величество вдовствующая императрица Медеан сделает в следующую минуту и как это можно использовать для продвижения вверх по служебной лестнице. Но никто из царедворцев не мог победить в этой игре, поскольку никто не знал всей правды о дворце и об императрице.

За спиной у Калами раздался стук жезла о полированный пол. Он обернулся.

– Ее Величество примет вас, – объявил лакей и отступил в сторону.

Ливрея у него была туго накрахмалена, а золотые пуговицы – отполированы до блеска. Калами нечасто приходилось завидовать слугам, но сейчас он с горечью подумал, что у него не было времени даже на то, чтобы переодеться с дороги. Шагая по коридору, он на ходу пригладил волосы и расправил складки на рукавах пропитавшегося морской солью кафтана. Внешность много значила в глазах императрицы, но не больше, чем четкое выполнение ее приказов. Она потребовала, чтобы он явился во дворец сразу же по возвращении, в любое время суток. И поскольку императрицу часто мучила бессонница, Калами решил не откладывать визит до утра. Лучше уж встретить надвигающуюся бурю сейчас.

Рабочий кабинет императрицы был заставлен письменными столами и шкафами с книгами. В назначенный день к ней являлись сразу шесть секретарей, чтобы переписывать официальные письма и документы. Однако сейчас в кабинете находился только один человек в форменном зеленом кафтане с высоким воротничком: он сидел без дела за столом в углу комнаты. Рядом, в медной жаровне, еле-еле теплился огонь. В камине тоже оставались лишь тлеющие угли. Для просторной комнаты этого отопления было явно недостаточно, и когда Калами ступил на порог, на него повеяло холодом. Неяркий свет не позволявший помещению погрузиться в кромешную тьму, исходил от шести свечек, укрепленных в паре ветвистых канделябров высотой в человеческий рост, причем в каждом из них могло гореть не меньше дюжины свечей. Чуть поодаль стояли лакеи, которые заботились об этом скудном освещении, а возле двери сидели две фрейлины, готовые по первому слову своей госпожи выполнить любую ее прихоть.

Медеан, дочь Эдемско, внучка Начерады, вдовствующая императрица Вечной Изавальты, сидела за письменным столом из темного дерева, на котором слоновой костью были инкрустированы изображения гербов двадцати волостей, составляющих Империю. Кость пожелтела от времени, а дерево покрылось чернильными пятнами и царапинами. Стол состарился раньше времени, как и сама императрица.

Это было странно для такой знатной женщины и неслыханно для колдуньи. То благословение души, которое даровало чародеям магическую силу, обычно награждало их и долголетием. Ценой же долголетия было то, что завести ребенка колдуну или колдунье было в лучшем случае трудно.

При дворе ходили слухи, будто бы причиной преждевременной старости Медеан было как раз то, что когда-то она заключила сделку с древней ведьмой Бабой Ягой, выменяв годы своей жизни на наследника престола. Но это было не так. Проблему бесплодия сумел решить Калами: один раз для себя, второй – для Медеан. А то, что заставляло императрицу стариться, было результатом сделки куда более давней и намного более опасной.

Калами упал на колени перед императрицей и наклонился так низко, что коснулся головой истертого узора на ковре. Как он и предполагал, Медеан довольно долго молчала, и Калами был вынужден стоять в этой неудобной и унизительной позе. Но он предусмотрел это и готов был ждать столько, сколько потребуется.

– Встань.

Калами встал, но смиренно опущенных глаз не поднял. Он потерпел неудачу. Он в немилости. По крайней мере какое-то время придется играть эту роль.

– Что произошло?

– Дети Иванко напали на нас и похитили Бриджит Ледерли.

Послышался шелест ткани и бумаги.

– И с какой же это стати воронье племя интересуется тем, что творится в Лисолесье?

– Возможно, они заключили союз с Сакрой.

– Возможно. – Снова шелест, а затем негромкий скрип отодвигаемого кресла. Калами понял, что Медеан встала, по звяканью ключей у нее на поясе. Неясная тень упала на ковер. – Но почему нам ничего не известно об этой сделке?

"Да потому, что ты прогнала его из дворца, и теперь он может свободно бродить где вздумается. А мы не можем даже установить за ним мало-мальски эффективное наблюдение!"

– Потому что мои глаза подвели меня, Ваше Величество.

– Да. – Воздух между ними наполнился молчанием – холодным и глубоким. Посмотри на меня, лорд-чародей.

Калами поднял глаза. Когда-то Медеан была высокой стройной женщиной с золотистыми волосами – во всяком случае, именно так ее изображали придворные живописцы. Но со временем тело ее ссохлось, золото волос превратилось в серебро. Светлая кожа покрылась морщинами и стала походить на старую слоновую кость письменного стола. Только глаза у Медеан оставались такими же яркими, как на портретах. Но если у изображений времен ее юности взгляд был мягким и проницательным, то теперь на Калами смотрели жесткие, расчетливые глаза, от которых не ускользала ни одна деталь.

– Жить мне осталось недолго. Ты видишь это, Калами?

Чародей промолчал. Говорить о смерти монарха было равносильно государственной измене. Вместо этого он поклонился, как бы говоря, что готов согласиться со всем, что его госпожа сочтет нужным ему сообщить.

– Мне нужны верные союзники, моему государству нужны союзники. Мои обязанности скоро станут слишком тяжелы для меня. – Медеан приблизилась, и Калами почувствовал запах ее дыхания – кисловатый запах болезни.

– Ваше Величество, – спокойно сказал он, – вот я стою перед вами. Я, как и всегда, готов отдать служению вам все свои силы, все свое мастерство.

Императрица мысленно взвесила это решительное предложение и соизволила его принять.

– Да, да. – Она коснулась руки Калами. Ее кожа на ощупь была сухая и тонкая, как пергамент. – Ты всегда был предан Изавальте, и твое самопожертвование безгранично. Но не ты должен спасти нас. – Взгляд ее обратился внутрь и немного смягчился. – Забота о государстве – дело наследственное. Она была рождена, чтобы нести это бремя. Именно для этого Аваназий отослал ее мать так далеко – чтобы она могла родиться. Я знаю, по-другому было нельзя. И вот теперь эти грязные южане украли ее, как пытались украсть моего сына и как собираются украсть Изавальту из моих мертвых рук.

Пока еще живые руки императрицы сжались в кулаки.

– Ваши враги – враги Бриджит Ледерли, – возразил Калами. – Она не предаст вас, так же как и я.

Императрица зашагала из угла в угол.

– Возможно. До поры до времени. Но у южан свои методы. Они бы настроили против меня и родного сына, если бы я вовремя не приняла меры. Однажды они пытались обратить меня против Изавальты, и благодаря моей глупости им это почти удалось.

Калами заложил руки за спину. Началось... Бесконечное перечисление ошибок, грехов и измен, которое хотя бы однажды приходилось слышать каждому обитателю внутреннего двора, но все они скорее умерли бы, чем в этом признались. Неспособность прощать себе ошибки молодости изнуряла мозг и душу Медеан не меньше, чем бремя императорской власти.