Текст книги "Запретные наслаждения"
Автор книги: Сара Рэмзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Снова и снова он повторял про себя ее горькое «я вам не верю». И действительно, как он мог обещать, что никогда не оставит ее? Ведь пока он не отказался от мысли о Шотландии. Но даже если он останется в Англии, его судьба всегда будет связана с герцогством, а значит, со свободой можно распрощаться. Но если бы Мад согласилась выйти за него, он мог бы защищать ее и здесь, и даже в Шотландии. Он стоял на пронизывающем ветру и чувствовал, что эта холодная апрельская ночь привнесла в его жизнь некоторую ясность. Софрония каждый день напоминала ему о необходимости жениться и произвести на свет наследника. Мадлен была идеальной невестой: у нее превосходная репутация, богатое приданое и характер настоящей авантюристки. Сочетание, от которого отец в гробу перевернется, что тоже было несомненным плюсом. Он может жениться на любимой женщине и уехать в Шотландию. В конце концов, если он больше никогда не переступит порога родового поместья, он не станет таким, как отец. А с такой женщиной, как Мадлен, ему будет хорошо даже в унылой Шотландии. Все, что нужно сделать, – это доказать Мадлен, что он совершенно не тот человек, каковым его считают в свете, и что жизнь в браке с ним будет достойной заменой театру.
Глава 16
На следующее утро за завтраком Мадлен сделала неприятное открытие: люди совершенно напрасно называют джин отравой. Шампанское – вот дьявольский напиток!
Ее чуть не стошнило от запаха яичницы с беконом. Хорошо, что она все еще «на диете», это позволило ей ограничиться небольшим тостом. Голова раскалывалась, комната плыла перед глазами. В общем, самочувствие было отвратительным.
– Миледи, желаете другое блюдо на завтрак? Возможно, немного копченого лосося? – предложил Чилтон.
Мадлен зажала рот рукой.
Дворецкий внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Наверное, он заметил, в каком состоянии она была вчера. Она почти не помнила ни окончания бала, ни того, как ложилась спать, – все было словно в дымке. Чилтон сдержано улыбнулся. Вот ужас-то, он догадался, отчего ей нездоровится! Чилтон служил семье Солфорд не первый десяток лет и иногда, вернее, очень редко, позволял себе проявить веселый нрав: роскошь, вообще-то, непозволительная для слуг. От стыда Мадлен хотелось провалиться сквозь землю, но за последние несколько недель она столько натворила, что спуститься к завтраку в состоянии похмелья было не самым тяжким грехом.
Вошла тетя Августа. Она уже успела позавтракать.
– Дорогая, как твое самочувствие? – Она с участием посмотрела на Мадлен. – Слышала, ты вчера столкнулась с леди Гревилл.
Наверняка, уже все знали об их стычке. Веселая вдова и старая дева поссорились из-за завидного жениха. Весьма занятная история!
– Леди Гревилл не сказала мне ничего плохого.
Августа нахмурилась.
– Тогда что случилось? Ты была сама не своя после бала. Я еще вчера хотела выяснить, что произошло, но ты была... немного пьяна.
Снова к горлу подступил противный комок, но объяснение было неизбежным.
– Меня неприятно удивил выпад леди Гревилл. Герцог хотел приободрить меня и предложил шампанского. Вероятно, я выпила лишний бокал.
– Или лишнюю бутылку, Мадлен? – укоризненно сказала Августа, но сразу же ее голос смягчился. – Я не осуждаю тебя. Может, раньше леди Гревилл и была милой женщиной, но теперь характер у нее изменился.
– Значит, вы не сердитесь на меня? – Мадлен казалось, что ей снова девять лет и она только привыкает к своему новому дому в Англии.
Августа рассмеялась:
– Ох, я тоже выпила вчера лишний бокал шампанского! Конечно, я не хочу видеть тебя под хмельком каждый вечер, но это не смертный грех. Главное – не переусердствовать, а то о тебе начнут судачить, и герцог Ротвельский откажется от твоей помощи.
Мадлен не хотелось вспоминать о своих обязательствах. Сегодня ее ожидали в особняке Ротвелов, но если сестры все еще настроены враждебно, эта встреча ни к чему хорошему не приведет. Голос тети прервал ход ее мыслей.
– Если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь поделиться со мной. Мадлен, ты ведь не забыла, что мы – одна семья? В последнее время я просто не узнаю тебя.
В этот миг Мадлен больше всего хотелось открыть свое сердце. Но вместо этого она лишь улыбнулась и молча кивнула. Да, она помнила об этом. Но тетя никогда не разрешила бы ей играть в театре и, разумеется, проводить время с Фергюсоном.
Августа вздохнула:
– Хорошо. Если я могу хоть чем-то помочь, только скажи. Думаю, этим летом ты сможешь раньше вернуться в Ланкашир.
Эмили была бы счастлива, услышав о возможности побыстрее покинуть Лондон, но это был лучший сезон в жизни Мадлен, и она едва не вскрикнула от ужаса. Нет-нет, она не поедет в деревню! Но тетя ничего не должна знать.
– Спасибо. Со мной все будет хорошо.
Августа встала из-за стола, подошла к ней и нежно погладила по голове. В детстве Мадлен забывала все дурное, стоило почувствовать тепло ее рук. Но детство давно прошло. Теперь у нее есть свои секреты и их нужно хранить. Алекс и тетя Августа будут снова и снова задавать вопросы, на которые все сложнее будет отвечать.
Августа удалилась. Чилтон налил Мадлен чаю. Она сидела неподвижно, надеясь, что голова наконец перестанет кружиться, но лучше не становилось. Наконец она отослала Чилтона. Мадлен сказала, что ей нужно побыть наедине со своими мыслями, и дворецкий понимающе улыбнулся. Но посидеть в тишине не удалось. На сей раз ее покой нарушила Эмили. Она села в кресло, которое до того занимала тетя Августа, и Медлен поразилась, насколько они с матерью похожи. Особенно когда хмурились.
– Что произошло вчера вечером? – спросила Эмили. – Почему ты напилась?
Мадлен пожала плечами. Голова тут же отозвалась тупой болью.
– Милли, мы можем обсудить это чуть позже? У меня ужасно болит голова, а в полдень я должна быть у Ротвелов.
– Тебе нельзя встречаться с этим мужчиной!
– При чем тут герцог? Мне нужно поговорить с Мэри и Кейт, обсудить их дебют, – Мадлен не хотела продолжать этот разговор, но она знала, что Эмили так просто не оставит ее в покое. – Почему тебя беспокоит, встречусь я с Ротвелом или нет?
Эмили перешла на шепот:
– Мне не нравится, что твоя жизнь находится в руках мужчины, чья репутация просто ужасна. Ты не думаешь, что пора рассказать все Алексу и попросить его найти выход из этой кошмарной ситуации?
Сцена с Каро подтвердила некоторые опасения Мадлен относительно прошлого Фергюсона, но все же Эмили несправедливо обвиняла его во всех смертных грехах.
– Ты рассуждаешь, как обыкновенная сплетница, судишь о человеке, даже не поговорив с ним.
– Он – плохой человек! – резко бросила Эмили. – И может навредить нам. Он не такой простодушный и воспитанный, как мои поклонники.
– И что из того, что он не твой поклонник? – головная боль с новой силой постучалась в висок. – Ты ревнуешь?
– Ревную?! Я искренне желаю тебе счастья, но только не с мужчиной, который подведет тебя под монастырь, – воскликнула Эмили. – Такие, как Ротвел, не меняются. Эта история сломает всю твою жизнь. Ты не сможешь тягаться с одним из самых влиятельных людей Англии, поэтому следует покончить с этим прямо сейчас, пока не случилось ничего плохого.
– Милли, он не такой плохой, как ты думаешь. Он забавный, внимательный...
Эмили перебила ее:
– Он просто ухаживает за тобой. Мужчины всегда притворяются хорошими, когда пытаются соблазнить женщину. Но потом он снова станет самим собой – грубым и заносчивым развратником. Или станет таким, как его отец. Ты не сможешь быть счастлива с ним.
– Он не ухаживает за мной. Он всего лишь помогает спасти мою репутацию. И делает он это не ради меня, а ради своих младших сестер. Вот и все.
– Я видела, как он смотрел на тебя вчера, – не унималась Эмили. – Он что-то замышляет. Прошу, поговори с Алексом.
– Нет. Если я расскажу все Алексу, он заставит меня бросить театр. Я не готова к этому.
– К чему именно? К тому, чтобы отказаться от сцены, или к тому, чтобы оставить Ротвела?
– Меня интересует только сцена, – ответила Мадлен, хотя в душе знала, что это далеко не так.
Эмили тяжело вздохнула.
– Пожалуйста, сделай так, чтобы тебя не поймали! – прошептала она и крепко сжала руку Мадлен. – Я не вынесу разлуки, – и выбежала из комнаты.
Мадлен растерянно посмотрела ей вслед: хотелось и крепко обнять сестру, и хорошенько стукнуть. Эмили всегда поступала по-своему. Почему она так настаивала на том, чтобы Мадлен все рассказала Алексу? В конце концов, это Эмили помогла ей найти подходящий театр и обещала поддерживать ее. Во всяком случае, так было до появления Фергюсона. Может, дело в нем?
Чай совсем остыл. Вздохнув, Мадлен отодвинула чашку. Разговор с Эмили расстроил ее. Впервые она поняла, насколько эгоистичны ее поступки. Все началось с невинной, как ей казалось, игры в театр, но потом возникло столько сложностей! Если в обществе узнают, что она – это Маргарита Герье, тень позора ляжет на всю семью. Пока никто не раскрыл ее тайну, и Мадлен надеялась, что этого не случится, но и чувствовать себя в полной безопасности она не могла.
Но даже это не заставит ее отказаться от сцены, от нескольких вечеров, наполненных пьянящим чувством славы и острым ощущением подлинной жизни, расцвеченных всеми красками. Кроме того, это был последний шанс увидеть обожание в глазах Фергюсона, увидеть его улыбку и почувствовать вкус его губ. Эгоистично это или нет, но она не откажется от него.
Глава 17
Несколько часов спустя Мадлен стояла возле особняка Ротвелов. Ей меньше всего хотелось быть здесь. Почему она не смогла отказать Софронии? Ей было стыдно себе в этом признаться, но с того дня, как она стала фальшивой любовницей Фергюсона, она и думать забыла о девушках и их предстоящем дебюте. Но отказ непременно разозлил бы вдовствующую герцогиню, поэтому у Мадлен не было выбора. С мыслью как бы побыстрее найти женихов и избавится от роли дуэньи, Мадлен поднималась по ступенькам к парадному входу. С их приданым и внешностью поставленная перед ней задача может быть решена еще до конца сезона. Пусть Мадлен и не нашла себе мужа, тем не менее она прекрасно знала, как в свете заключаются браки. У Кейт и Мэри есть все те качества, которые заинтересуют достойных женихов. Единственное, что от них требовалось, – всего лишь стать чуть приветливее.
Дверь открыл пожилой дворецкий. Он поприветствовал Мадлен с должным почтением и провел ее наверх, в личные покои герцогини. Мадлен была потрясена богатством этого дома. Пожалуй, это был самый роскошный дом в Лондоне. Его даже домом трудно было назвать, это был настоящий дворец. Однажды она была здесь на балу, когда герцог и герцогиня устраивали прием в честь объявления Ричарда наследником герцогства. Бал был ужасен. После того, как старший брат Ричарда напился и утонул в Змеином озере, Ричард, понимая, что теперь он станет герцогом, вел себя безобразно, в том числе и на балу: был груб и несдержан с гостями. Ходили даже слухи, что герцогиня просто воспользовалась предлогом, чтобы устроить себе праздник. В конце концов, после изгнания Фергюсона и ужасного брака Элли поводов для веселья в этом доме не было.
Тогда Мадлен удалось оценить только красоту бального зала, достаточно просторного, чтобы вместить не одну сотню гостей. Но и комнаты на втором этаже ни в чем ему не уступали. Во многих семьях как следует украшали только комнаты, в которых принимали гостей, но старый герцог был не из тех, кто скупится на убранство внутренних покоев. Он был одержим своим статусом и богат настолько, что ему ничего не стоило роскошно обставить даже те комнаты, в которых никто никогда не будет жить.
На втором этаже было несколько библиотек и гостиных. Стены украшали чудесные пейзажи и семейные портреты. Повсюду пылали камины. Наверное, отапливать такой огромный дом стоило немалых денег.
Из дальней гостиной долетали негромкие звуки клавира и арфы. Похоже, дворецкий вел Мадлен именно туда. Она узнала мелодию – «Зеленые рукава». В этом доме старинная песня звучала, как панихида. Скорбные звуки словно оплакивали чью-то смерть. Исполнение было непревзойденным, судя по всему, музыканты много репетировали, чтобы добиться такого слаженного звучания.
Музыка была прекрасна. Мадлен хотела слушать и слушать и была признательна дворецкому, который без обычного объявления проводил ее внутрь. За инструментами сидели сестры – Кейт и Мэри. Они были настолько увлечены музицированием, что не заметили прихода гостьи. Софронии не было видно, но с ними была Элли. Сейчас она выглядела спокойной и почти счастливой, в отличие от того вечера, когда они увиделись впервые.
С приходом Мадлен звучание изменилось. Мелодия явно отражала настроение музыкантов: исполнительница на клавире теперь играла с жесткостью и силой, тогда как ее сестра прикасалась к струнам нежно и с какой-то печалью.
Закончив, обе взглянули на Мадлен: одна со злостью, другая грустно. Элли усмехнулась:
– Дорогие мои, если вы хотите преуспеть в обществе, научитесь скрывать свои эмоции.
– Леди Мадлен, мы рады видеть вас в Ротвел Хаус, – первой опомнилась пианистка. Если бы ее глаза не пылали гневом, слова показались бы вполне искренними.
Головная боль вновь напомнила о себе. Мадлен едва сдерживалась, чтобы не сбежать, проявив слабость. Она почти физически ощущала злость, которая, казалось, волнами исходила от юной леди. Но Мадлен строго напомнила себе: она их дуэнья, а не подруга.
– Давайте обойдемся без любезностей и перейдем к делу. – Мадлен заняла кресло напротив Элли. – Чем быстрее мы уладим все вопросы, тем быстрее я оставлю вас в покое.
– Мы с Мэри не будем дебютировать, – твердо заявила одна из девушек. – Теперь, когда вы знаете о нашем решении, можете покинуть этот дом.
Мадлен тяжко вздохнула. Похоже, она здесь надолго. Значит, та, что злится – это Кейт, а с грустными глазами – Мэри.
– Могу я поинтересоваться, каковы причины отказа? – спокойно спросила Мадлен.
– Мы не хотим, и точка. – Мэри разгладила складки черного платья. – И еще... дело в том, что...
– Траур? – тихо спросила Мадлен. – Не беспокойтесь, может кто-то и бросит в вашу сторону пару косых взглядов, но все знают вашу историю. Думаю, никто не будет возмущаться.
Кейт громко фыркнула.
– Мы бы давно сняли траур, если бы за последние четыре года нам не покупали только черные платья. А то, что мы еще не дебютировали, – это полностью вина старика, и мы совершенно не скучаем по нему.
– Тогда почему вы отказываетесь? Если вы танцуете столь же безупречно, как и музицируете, то станете настоящей сенсацией сезона. После первого бала ваш несчастный брат будет завален предложениями от самых перспективных женихов.
Мэри и Кейт переглянулись.
– Я видела остальных претенденток, ни одна и в подметки вам не годится, – продолжала Мадлен.
Она решила немного польстить девушкам, чтобы быстрее закончить этот разговор и вернуться домой. Но тут она увидела, что у Мэри задрожали губы. С девушками творилось что-то неладное.
– Скажите мне правду, пожалуйста! Что вас беспокоит?
Сестры снова переглянулись. Было видно, что девушки привыкли доверять только друг другу и не искать поддержки у посторонних. А потом они начали рассказывать, сбиваясь и заканчивая фразы друг за друга. Они сравнивали свою предыдущую жизнь с тюрьмой. И все, чего они теперь хотели, – это немного свободы.
– Вы говорили об этом Фергюсону? – спросила Мадлен.
– Мы хотели, но он такой же тиран, как и наш покойный отец, – с горечью сказала Кэйт. – Он хочет как можно быстрее избавиться от нас и уехать в свою Шотландию.
Мадлен побледнела. В разговорах с ней Фергюсон никогда не упоминал о своих планах. С другой стороны, несмотря то, что теперь он играл определенную роль в ее жизни, он совершенно не был обязан отчитываться перед ней. Элли, заметив ее бледность, произнесла:
– Позвольте предложить вам чай, леди Мадлен. Вы выглядите немного расстроенной.
Мадлен оценивающе посмотрела на нее. Элли открыто ненавидела Фергюсона, так что от нее можно было ожидать насмешки, но, похоже, к Мадлен она относилась с симпатией. Разлив чай, Элли обратилась к сестрам:
– И все же наш брат не такой, как отец. Но в будущем обязательно станет таким. Думаю, он не будет намеренно портить вам жизнь и не выдаст насильно замуж, чтобы только проявить свою власть. Конечно, он хочет избавиться от нужды заботиться о вас, но специально не ищет для вас несчастий.
– Значит, мы не повторим вашей судьбы? Ведь именно это произошло с вами? – не без любопытства спросила Кейт. – Отец никогда не рассказывал подробностей, но все время предупреждал, что, если мы будем плохо себя вести, с нами случится нечто ужасное.
Мэри охнула, пораженная прямотой девушки, но Элли только рассмеялась:
– Моя история слишком скучна, так что не будем об этом. Скажу лишь одно: постарайтесь найти себе мужей, с которыми сможете создать настоящую семью, которые будут защищать вас. Больше вам не на кого будет положиться. К сожалению, нашему брату в этом смысле доверять нельзя.
Кейт и Мэри притихли, осмысливая житейскую мудрость сестры. Они были тронуты тем, что она, правда, без особого успеха, пыталась скрыть свою боль. Похоже, они никогда не думали о будущем муже, как о любимом и родном человеке. Но Мадлен восприняла ее слова совершенно иначе. Сколько она себя помнила, всегда мечтала жить с мамой и папой, жить в своем доме, и о муже думала, как о том, кто подарит ей семью, которой она была лишена. Но ни один из знакомых ей мужчин не разделял этих ее представлений, и она потеряла надежду, смирившись с участью старой девы.
Только Фергюсону удалось пробудить в ней давнюю мечту. И он же, несомненно, разобьет ей сердце.
Мадлен сделала глоток чая, и они вернулись к обсуждению дебюта. Мадлен заверила, что не станет оказывать на них давление и влиять на выбор. В конце концов сестры согласились дебютировать в следующем месяце. У них будет достаточно времени, чтобы составить расписание приемов и обновить гардероб.
Через некоторое время прибыла Софрония и как раз успела к обсуждению списка гостей, меню обедов и гардероба сестер. Мадлен никак не могла сосредоточиться, ее мысли постоянно возвращались к Фергюсону, к тем чувствам, которые он в ней вызывал. Элли словно говорила о каком-то другом человеке. Мадлен подумала о том, что это ее поведение, а не его, было неприемлемым, но по иронии судьбы все считали ее образцом добродетели, а Фергюсона – чудовищем. Кроме того, Мадлен понимала, что привязанность к родным может быть не самым главным чувством в жизни мужчины. Если бы это было не так, ее отец уехал бы из Франции вместе с ней.
Тем не менее все говорило о том, что Фергюсон в ближайшее время уедет из Лондона. Было ли здесь дело только в желании идти наперекор воле отца, даже давно почившего в могиле, или это было простой трусостью, на которую намекала Элли, Мадлен не знала. Но что, если все ошибаются на его счет, если он – тот избранный, который спасет ее от всех невзгод? Рискнет ли она довериться ему? Или гибель неизбежна, и он отвернется он нее, как только игра в благородного рыцаря наскучит ему?
Глава 18
Через неделю Мадлен уже с уверенностью думала о будущем. Она почти поверила в то, что театральное приключение закончится, не причинив вреда ее репутации. Никто, похоже, и не подозревал, что мадам Герье была не той, за кого себя выдавала. Свет был в восторге от очаровательной французской актрисы, ее постоянно хотели видеть на сцене и никто не задавался вопросом, откуда она родом и где выступала прежде.
Постепенно восторги публики заставили ее забыть об осторожности. Аристократы видели только то, что хотели увидеть, на простых людей им и вовсе было наплевать, и Мадлен решила, что легко сможет их обманывать и дальше.
Однажды, когда Фергюсон провожал Мадлен после очередного спектакля, она призналась:
– Я бы хотела всегда заниматься этим. Разве это не прекрасная жизнь?
Бристоу принял их пальто и шляпы.
Фергюсон, кажется, не услышал вопроса. Он взял со стола конверт и, не распечатывая, разорвал его пополам.
– Если Каро не прекратит отправлять вам письма с угрозами и отвратительными сплетнями обо мне, я не знаю, что сделаю с ней!
– Честно говоря, меня мучает любопытство. Ведь она пишет Маргарите, значит, предупреждает об опасностях, которые грозят куртизанке, а не старой деве. Интересно, о чем она может ее предупреждать?
Фергюсон пристально посмотрел на Мадлен, как будто силясь уловить подлинный смысл ее слов. Наконец, видимо, что-то для себя решив, твердо заявил:
– Мад, прошу, ни секунды не сомневайтесь в моих чувствах к вам. У меня честные намерения.
Она понятия не имела, о чем он говорит. Неужели этими словами он дает обещание больше не целовать ее? Всю прошлую неделю он вел себя как настоящий джентльмен, хоть она и не возражала бы против поцелуев. В то же время он, определенно, не охладел к ней: на всех балах и раутах он танцевал только с ней, и они подолгу беседовали в их тайном доме – болтали обо всем на свете: о книгах, искусстве, театре, делились последними новостями и сплетнями. Он слушал ее с неподдельным вниманием и всегда интересовался ее мнением. Она рассказывала ему о сцене, о том, что чувствует, когда играет. Ей нравилось делиться с ним мыслями, казалось, он – единственный, кто понимает ее чувства, но все же она полагала, что интерес Фергюсона к ней угасает. Ведь недаром говорят, что распутник никогда не будет беседовать с женщиной, имея возможность затащить ее в постель. Она начинала думать, что поцелуй в карете был простым озорством. Но теперь, услышав о его намерениях, она вновь обрела надежду. Может, он ее действительно любит?
Вопреки настойчивому желанию, Мадлен не решилась уточнить, что он имеет в виду, и они в молчании поднялись по лестнице. Когда закончится этот маскарад, они будут свободны друг от друга, и каждый вернется к своей прежней жизни. Она больше никогда не увидится с Фергюсоном.
В своих беседах они не касались только одной темы: его возможного отъезда в Шотландию. После разговора с сестрами Мадлен очень хотелось спросить, надолго ли он останется в Лондоне. Но разве имела она право спрашивать? Задай она такой вопрос, и он решит, что она претендует на него. Более того, он узнает о чувствах, которые медленно зарождались в ее сердце. Мысль о том, что она больше никогда не увидит Фергюсона, была невыносима. Он пробудил в ней незнакомые, пугающие чувства и желания, которые никто, кроме него, не сможет удовлетворить. И как же ужасно было осознавать, что эту жажду она будет испытывать всю жизнь, которую ей суждено прожить без него.
Поэтому, когда он собрался уходить, она удержала его:
– Вы разве не зайдете? Я слышала, в последнее время среди куртизанок появилась новая мода. Они позволяют мужчинам наблюдать за тем, как они переодеваются.
Фергюсон с удивлением уставился на нее.
– Где, черт возьми, вы услыхали это?
– Конечно в театре! Вы что же, думаете, будто там царит атмосфера невинности?
Она немедленно пожалела о сказанном. Реакция на ее игривые слова последовала незамедлительно. Не обращая внимания на слабые протесты горничной, Фергюсон втолкнул Мадлен в комнату.
– Кыш! – не отрывая глаз от Мадлен, бросил он горничной, которая пулей вылетела из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Фергюсон повернул ключ в замке. Мадлен услышала негромкий щелчок, прозвучавший в тишине комнаты, как выстрел. Этот звук показался и опасным, и захватывающим одновременно.
Фергюсон положил ключ в карман сюртука.
– Теперь, леди Мадлен, – растягивая слова, произнес он, – давайте разберемся, для чего я здесь?
Она покраснела, сгорая от желания и стыда.
– Если хотите, вы можете уйти, ваша светлость, – прошептала она.
Он шагнул к ней, приподнял ее подбородок, вынуждая Мадлен посмотреть ему в глаза.
– Я готов смириться даже с «вашей светлостью», если эти слова произносят ваши прекрасные уста.
У нее пересохло во рту. Пожирая ее полными страсти и обожания глазами, он провел тыльной стороной кисти по ее щеке. Прикосновение было мягким, трепетным и не оставляющим никаких сомнений в его желании. Он заключил ее в объятия, а потом его руки скользнули вниз, на бедра.
– Вы все еще невинны, несмотря на профессию, – сказал он, целуя ее в лоб. – Даже в театре вы не позволяете прикасаться к себе.
Его руки ласкали ее бедра.
– А вот я не святой, Мад.
Он прижал ее к себе, и она почувствовала, как что-то уперлось ей в живот.
– Если вы никак не попытаетесь остановить меня, то окажетесь в большой опасности.
Она была вне себя. Фергюсон не напрасно называл ее Мад – безумная. Хоть он и предостерегал ее от безрассудства, ее желание утолить тот голод, который пробудили в ней его прикосновения, заставило голос разума умолкнуть.
– Я бы огорчилась, если бы вы оказались святым, Фергюсон.
Он изменился в лице. Ей показалось, что он сейчас уйдет, и какой-то животный инстинкт толкнул ее к нему. Она запрокинула голову, надеясь, что ее призыв не останется безответным, потому что иначе она умерла бы от стыда.
– А вы любите играть с огнем! – пробормотал он, прикасаясь к ее шее губами.
Она едва дала ему это сделать: перехватила его поцелуй, страстно впилась в его губы губами, с силой прижимаясь к нему, словно стремясь слиться с ним в единое целое. Она застонала, когда ее тело, внезапно обретшее невероятную чувствительность, сообщило ей о грубом шве на бриджах в районе промежности. И тут он остановился. Открыв глаза, она увидела, что он улыбается. Похоже, его забавляло ее изумление. Но нет: он очень нежно поцеловал ее в уголок рта. Улыбка делала его моложе, стирая с лица печать цинизма и горечи. Таким она его совсем не знала.
– Я предупреждал: если вы еще раз позволите поцеловать себя, я накажу вас, – произнес он, внимательно глядя ей в глаза.
Сначала она не поняла, о чем он говорит. Но когда он начал расстегивать сюртук, она вдруг покраснела.
– Как вы хотите наказать меня?
Вместо ответа он быстро расстегнул на ней куртку, потом жилет и рубашку, развязал шейный платок – в мгновение ока Мадлен оказалась обнаженной по пояс. Отбросив одежду в сторону, он провел ладонью по грубым полотняным бинтам, коснулся кожи чуть ниже, на животе, и обвел пальцем вокруг пупка. Мадлен задрожала. Тогда он вернулся к ее груди. Ее соскам сразу стало невыносимо тесно под бинтами. Она чуть прогнулась в пояснице, надеясь, что на этот раз он не остановится. А он тем временем погрузил пальцы в ложбинку между грудями. У нее перехватило дыхание от ощущения его сильной руки, прикасающейся к коже. Словно дразня ее, он очень медленно потянул за концы завязок, и Мадлен судорожно выдохнула, когда узел наконец разошелся.
– Повернись, – тихо скомандовал он.
Он смотрел на нее с таким вожделением, что у нее не осталось сомнений: с этим мужчиной ее сердце не будет в безопасности, как, впрочем, и невинность. Но она была твердо убеждена: что бы ни случилось, Фергюсон не причинит ей боли.
Мадлен медленно повернулась к нему спиной, и первый слой полотна оказался у него в руках. Она словно танцевала какой-то странный, экзотический танец. Фергюсон снова потянул за бинт, заставляя ее медленно кружиться на месте. Описав полный круг, она вновь оказалась у него в объятиях, скрепленных долгим, томительным поцелуем, от которого у нее в жилах вскипела кровь.
– Еще раз, – прошептал он, начиная новый виток этой странной игры.
Потребовалось шесть медленных, сладостно-мучительных поворотов, чтобы полностью высвободить ее грудь, и шесть до боли долгих поцелуев, чтобы ее возбуждение стало почти невыносимым. Грубая ткань сюртука коснулась ее сосков, когда он прижал ее к себе, и она вздрогнула. В качестве компенсации он прикоснулся губами сначала к одному, затем к другому. Мадлен испытала блаженство, а он окинул ее взглядом, словно изучая ее в этом незнакомом ему состоянии. Она физически ощущала этот взгляд: так же, как прикосновения его рук или губ. От этого взгляда покалывало в груди. Или это происходило потому, что она освободилась от тугих бинтов?
– Боже, Мад, если бы вы знали, как долго я мечтал об этом! – прошептал он.
От возбуждения Мадлен утратила способность критически оценивать происходящее, а вместе с этим и всякую стеснительность. Она покачнулась, едва не теряя сознание, и он подхватил ее, скользнув руками под ягодицы и приподнимая ее над полом.
– Обхвати меня ногами, – потребовал он.
Мадлен сделала, как он велел. Шов на бриджах впился в промежность. А он, воспользовавшись тем, что ее грудь оказалась на уровне его лица, вновь занялся сладостным мучением, играя сначала языком и губами, а потом и зубами с ее сосками.
Наказание, которое уже давно превратилось в обжигающую любовную игру, закончилось прежде, чем она достигла пика наслаждения, и она не знала, благодарить его или корить за эту отсрочку. Он опустил ее на пол, но поцеловать себя она не позволила. Ей нужно было нечто большее, и она принялась неловко расстегивать пуговицы его сюртука. Он и не думал помогать ей, но не стал и останавливать. Вместо этого он занялся шпильками, которыми был прикреплен ее парик. Не успела она снять с него шейный платок, как ее волосы лавиной упали на обнаженную спину.
– Как же долго я мечтал об этом! – повторил он. – Что за чудо твои волосы!
И вновь она уклонилась от поцелуя.
– Сначала сними сюртук. Пожалуйста.
Он улыбнулся и подчинился ее требованию. За сюртуком последовали шейный платок и жилет. А потом Мадлен принялась за тесьму рубашки. Развязав ее, она нежно коснулась своими тонкими пальцами его шеи. Фергюсон ответил тем, что, схватив ее за руку, стал медленно целовать каждый палец. Затем он одним движением выдернул рубашку из брюк и снял ее через голову, и восхищенному взору Мадлен открылся его прекрасный торс. Это был не мужчина, но ожившая греческая статуя, древний бог, который принял человеческий облик, чтобы возлечь со смертной девушкой. Она знала о его силе, чувствовала крепкие мышцы под одеждой, но, тем не менее, оказалась не готова к тому, что открылось ее глазам. Он был само совершенство. Не огромный, как некоторые работники, а с идеальными пропорциями, которые могли бы вдохновить любого художника на создание шедевра. У него была широкая, с рельефными мышцами грудь и крошечные соски, к которым ей захотелось немедленно прикоснуться, отплатить ему той же лаской, которую он только что дарил ей. Брюки сидели низко на бедрах, так что была видна тонкая дорожка темных волос, ведущая вниз от плоского живота к внушительной выпуклости. Мадлен не могла отвести от него взгляда.
– Твои зеленые глаза когда-нибудь меня погубят. – Фергюсону наконец удалось поцеловать ее, вынуждая закрыть глаза и прекратить этот осмотр.
Он вновь подхватил ее и отнес на кровать. И тут ей следовало бы занервничать, но в этот момент в его объятиях она чувствовала себя так спокойно и безопасно, как больше нигде в мире. Уложив ее на простыни, он лег рядом и оперся головой на руку, чтобы с удобством любоваться ее обнаженной грудью. Казалось, он никогда не видел ничего прекраснее. Наверное, он просто льстил ей, ведь наверняка у него были красивые любовницы, гораздо красивее ее. Она смутилась, но он легонько коснулся ее живота, не позволяя ни повернуться на бок, ни прикрыть грудь руками.
