Текст книги "Право на месть"

Автор книги: Сара Пинбороу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Например, тот факт, что владелец жив?

– Именно.

– Скегнесс, – вспоминаю я. – У семьи Кейти был дом в Скегнессе. Я думаю, Лиза туда отправилась. Полиции я не сказала. Не хочу, чтобы они помчались туда и нашли Лизу, прежде чем она доберется до дома. Я знаю, это глупо, но они не…

– Все в порядке. Я верю вам. Я верю ей. Я найду… – Саймон замолкает; скосив глаза, видит, что я нервно поглядываю в зеркало заднего вида.

– Что там? – хмурится он. – Полиция?

– Хуже, – качаю я головой. – Мой муж.

Саймон, не говоря ни слова, сжимает челюсти и сбрасывает газ.

– Что вы хотите делать? Не обращайте на него внимания.

Я в панике – и не знаю почему. Не обращать внимания. Будто это так просто. Саймон продолжает сбрасывать скорость и, как только появляется место для парковки, съезжает с дороги.

– Не надо, – прошу я, в моем голосе слышится нервная визгливость, которая мне ох как не нравится. – Поедем в отель. Пожалуйста. – Я не хочу, чтобы Ричард избил его. Ричард уже и без того принес немало вреда.

– Ждите здесь. – Не посмотрев на меня, Саймон выходит из машины.

Мне хочется вжаться в сиденье, но я должна видеть, и я опускаю окно и высовываю голову. Ричард вышел из машины, он – комок ярости. Я знаю эту его позу, это выражение, когда маска сброшена.

– Ты трахаешь мою жену? – Слова звучат четко, и я вся сжимаюсь, когда он надвигается на Саймона, который беспечно идет ему навстречу. Кулаки Ричарда сжаты. Он совсем съехал с катушек. – Я спросил – ты трахаешь мою жену?

Мой желудок готов вывернуться наизнанку, рвота подступает к горлу. Он убьет Саймона, а потом вытащит меня за волосы из машины и тоже убьет.

Саймон двигается быстро, я даже не успеваю фиксировать, что происходит. Он по-прежнему не произносит ни слова, но вдруг его руки уже не в карманах. У Ричарда даже нет времени, чтобы удивиться, как на него сыплются точные удары по ребрам и животу, короткие, резкие, мощные. Он сгибается, ловит ртом воздух. Саймон, все также молча, разворачивается и ровным шагом идет к машине.

Я смотрю на него, дыхание у меня перехватывает, как у моего мужа, который лежит на асфальте в нескольких футах за нами.

– Теперь он знает, что это такое – иметь несколько сломанных ребер, – спокойно произносит Саймон, а машина уже урчит под нами.

– Где вы этому научились? – спрашиваю я. – И не дадите ли мне урок?

Я впервые толком вижу его руки. Грубая кожа. Задубевшая за долгие годы.

– Я никогда не сидел в тюрьме, – отвечает он, возвращаясь на главную дорогу. – А надо бы. Почему, вы думаете, я умею находить нужных мне людей? Лучше всего это делают те, кто научился дистанцироваться от своего прошлого. Кто научился скрывать источник своего дохода. Мы знаем эти трюки.

– Мы должны найти Кейти, – говорю я. – Полиция этого не сделает. – Я смотрю на тучи, собирающиеся на небе. – И должны действовать быстро.

69

Лиза

Я чуть не смеюсь, когда открываю глаза и вижу ее. Конечно. Я должна была знать. Глупая Шарлотта всегда на шаг позади. Волна тошноты подкатывает к моему горлу, в голове пульсирует, когда я пытаюсь подняться.

– Ты упала и сильно ударилась головой, – улыбаясь, произносит она. – Дверь-ловушка. Одна из маленьких хитростей моего дедушки. Как сделать так, чтобы человек исчез. Чуть погрубее моих методов, но эффективно. Ты только отчасти приземлилась в сеть, а потом выпала. Я забыла, какая ты неловкая.

Как же я не видела этого прежде? Ее улыбка. Это изящное движение – она заправляет пряди волос за уши. Несмотря на все мое настороженное отношение к миру, я думала, что угроза будет исходить от чужих людей. Газеты. Мое внимание было направлено в другую сторону, а змея тем временем пробралась прямо в мое гнездо.

Горло у меня саднит, тело как свинцом налилось. Кейти дала мне что-то, таблетку, которую засунула мне в рот. Мне кажется, она застряла у меня где-то в пищеводе. Темно, и я прищуриваюсь в темноте, когда она включает маленькую настольную лампу:

– Так лучше.

Из дальнего угла доносится стон, и, хотя в глазах у меня туман, я вижу ее. Мою детку. Мою Аву. Она лежит на грязном матрасе на полу, руки и ноги у нее связаны, во рту кляп. Глаза широко раскрыты, в них слезы, и мне хочется броситься к ней и обнять. Я смотрю на нее, хочу сказать ей, что все будет хорошо, но я не подарю Кейти этого удовольствия. Я должна оставаться сильной. Единственный шанс победить ее – это снова стать Шарлоттой. А Шарлотта была крута. Она не позволяла людям прикасаться к ее сердцу.

– Ты сказала, что отпустишь ее.

Мой язык заплетается, не речь, а какой-то шурум-бурум; слова, которые так ясно звучали в голове, достигнув рта, теряют свою форму. Что за говно она дала мне? Я пытаюсь шевельнутся и только теперь замечаю, что она пристегнула меня к стулу наручниками с мягкой прокладкой. Словно что-то из секс-шопа. Я думаю, не в отключке ли я, но она смеется. Серебряный колокольчик любопытствующей Алисы в Стране чудес – этот звук так очаровывал меня когда-то. Теперь мне хочется ударить ее в горло, чтобы заглушить этот звон.

– Смешные, правда? Но я не хочу, чтобы остался хоть малейший след. Не могу допустить, чтобы, когда это закончится, у тебя был такой вид, будто ты побывала в переделке.

Моя голова слишком тормозит, чтобы признать панику где-то в глубине моей системы, вместо этого я думаю о своем ноже – где он? Наконец я вижу его – на длинной скамье, на которой стоит что-то вроде гроба. Гроб? Так вот что она придумала для меня? Похоронить меня заживо? Кейти, Кейти, в какую игру ты играешь? Я оглядываюсь. Окон тут нет. Под землей, мы под землей. В углу стоят странные часы, цифры на них не в том порядке. В другом углу какое-то устройство с камерой. Стеклянный ящик в человеческий рост.

– Здесь мой дедушка работал над своими фокусами, – говорит Кейти, она откидывается спиной на стол, я вижу мой нож у ее узкого бедра. – Потайное место. Он просто был параноиком в том, что касалось его идей. Он заработал состояние на иллюзиях, которые демонстрировались магами на сцене. Местечко полностью звуконепроницаемое, как ты видишь. Но мне все же пришлось сунуть Аве в рот кляп. Она не переставала кричать, звать на помощь. У меня от ее крика голова разболелась, и я сомневаюсь, что это пошло ей на пользу.

Я загипнотизирована ею. Кейти. После стольких лет. Я бы ее никогда не узнала, но, думаю, она этого и хотела. Она проделала большую работу. Большую. Ее нос стал чуть меньше, похож на кнопку. Я бы ей этого никогда не сказала, но в детстве ее нос был великоват для лица. Он низводил ее из красавиц в хорошенькие. Может быть, это помогло ей в суде. Никто не хочет верить девочкам-красавицам, а вот хорошенькие – они безобидные.

– Отпусти ее, – снова бормочу я. – Ты сказала, что отпустишь.

– Давай не будем забегать вперед.

Она улыбается, в ее ярких глазах сверкают искорки. Кейти полностью перешла в игровой режим. Она толкает гроб, у которого сидит, и тот распадается пополам. Это никакой не гроб. Трюк иллюзиониста.

– Я его никогда не любила, если ты помнишь. Господи, какой он был скучный! Старый, иссохший, умирающий. Но теперь я уважаю его скрупулезный ум. Я выработала в себе привычку обращать внимание на детали. Мне с трудом удалось уговорить мать не продавать этот дом. Но потом я много лет верховодила ею, так ведь? – Она смотрит на меня, в ее глазах что-то вроде приязни. Сожаление? – Мы ведь должны были оказаться здесь, – тихо говорит она. – Правда? – Голос ее становится тверже. – Если бы ты все не уничтожила. – Она делает глубокий вдох. Контрольный вдох. – Но мы теперь здесь. Глазам своим не верю. Я так долго этого ждала.

Мир снова вращается. Это сотрясение или таблетка, которую она мне дала. Темнота снова смыкается надо мной, и я понимаю, что это уже не имеет значения. Что бы это ни было, я сейчас вырублюсь. Голова моя слишком тяжела, мне ее не удержать, и она падает на грудь. Лицо Кейти тает передо мной.

– Шарлотта? – Ее слова доносятся до меня из-под воды. – Шарлотта? О, черт побери, ты прежде была крепче.

И я снова исчезаю.

70

Мэрилин

– Спасибо. Это здорово. – Саймон отключает телефон. – У нас есть адрес.

– Вы шутите? – Я сажусь прямо, вся усталость, все разочарования уходят.

– Ее дедушка по материнской линии – Гарольд Артур Миклсон. – Он в качестве доказательства посылает мне по столу лист бумаги, на котором нацарапал адрес. – Скегнесс.

– Черт возьми! – Я беру лист бумаги, смотрю. – Молодцы ваши люди.

– Мои люди лучшие, но теперь пришло время обратиться к полиции.

В кабинете Саймона жарко, мы сидим здесь вдвоем с ним, ждем звонков с того времени, как приехали из полиции, и я вижу капельки пота на его лбу. Мы провели здесь два долгих часа. Словно вечность. Все мое тело болит от напряжения.

– Лиза в беде, и мы оба знаем это, – говорит он. – Если эта Кейти прибегла к таким ухищрениям, чтобы заманить ее туда, то Лиза против нее бессильна.

– Согласна. Я позвоню Брей.

Я беру мобильник, который он мне дал, пока мой в полиции, но Саймон качает головой.

– Не вы. Вас они не будут слушать.

– Отлично. Звоните вы.

Мне все равно, кто позвонит, лишь бы они выслушали. Он набирает номер, а я нервно постукиваю подошвой под столом.

– …нет, это не имеет никакого отношения к Мэрилин. Она приняла таблетку и пошла спать. Я стал выяснять про Кейти Баттен, чтобы удовлетворить собственное любопытство. Да, это преимущество богатого человека, но я теперь делюсь своей находкой, так что сэкономил ваши средства. Вы как минимум должны проверить дом. Он пустой. Его явно собирались превратить в музей – он был кем-то вроде знаменитого иллюзиониста, – но этого так и не случилось. Новый владелец так никогда и не материализовался. Кто-то спрятался за целой горой бумаг, детектив Брей, и, Кейти это или нет, я думаю, велика вероятность того, что Лиза там, в Скегнессе. Это место, о котором наверняка она говорила с Кейти. Дед Кейти умер немного ранее в тот год, и если они собирались убежать вместе, то пустой дом был для этого, вероятно, лучшим местом, там можно было спокойно спрятаться на день-два. Кому повредит, если вы через десять минут отправите туда двух полицейских?

Наступает долгая пауза, наши глаза встречаются. Наконец он торжествующе кивает.

– Спасибо. Да, сделаю. И спасибо еще раз.

Снова долгое ожидание, мы сидим молча, напряжение искрит между нами. Я спрашиваю себя, понимает ли он, что влюблен в Лизу. Он считает, что делает все это, чтобы подтвердить верность своего первоначального суждения, чтобы его увлечение, ухаживание, встречи выглядели не так плохо, как сейчас, ведь это досаждает ему. Нет, здесь что-то большее. Им движут более глубокие чувства, хотя он еще не знает этого. Я тоже люблю Лизу, хотя и знаю все о ее прошлом. Это истина, с которой мне тоже придется примириться. Кто-то может совершить ужасный, непростительный поступок, но ты его прощаешь, если любишь.

Наконец Брей звонит. Саймон слушает, потом, после нескольких формальных минут, разговор прекращается. По его сутулым плечам я понимаю – хороших новостей нет.

– Там никого нет. Дом пуст. Единственная странность – входная дверь не заперта. Они хотят связаться с владельцем и вызвать утром мастера по замкам, но никаких свидетельств того, что там кто-то прячется, что там Ава, они не нашли.

– Они что-то упустили, – говорю я. – Она должна быть там. Я это нутром чувствую.

– Они ищут убийцу. – Он садится на свой стул. – Они все обыскали. Их там нет. Мы вернулись туда, откуда начали. Будем надеяться, что поиски Амелии Казинс дадут что-нибудь. До этого мы ничего не сможем сделать. Бегать, как курицы с отрубленными головами, без всякой информации – ни к чему не приведет.

Я смотрю на бумагу с адресом, которую все еще держу в руке. Что бы он ни говорил, они что-то упустили. Какую-то наводку как минимум. Кейти заманила Лизу в этот дом. Она сделала это не просто так.

– У вас усталый вид. Может, вам лучше подняться к себе, принять душ и отдохнуть! Поесть что-нибудь, если сможете. Если Брей решит приехать и спросить, что у меня на уме, вероятно, ваше нахождение здесь может быть неправильно понято.

Я все еще смотрю на бумагу.

– Вы правы, – слабо улыбаясь, отвечаю я. – Поздно, и голова ужасно болит. Может, прилягу на часок – станет получше. – Я беру со стола мобильник. – Ваш номер здесь есть? Я отправлю вам сообщение, если придумаю что-нибудь полезное.

Саймон кивает, говорит мне, что все будет хорошо, – так мужчины утешают женщин, словно мы дети и сами не знаем, что часто все кончается плохо, словно так нас можно защитить от всего зла, что есть в мире, немалая часть которого приходит к нам именно от сильного пола. Я устала быть жертвой. Я устала зависеть от мужчин. Устала ждать.

– Я думаю, что тут же свалюсь, – бормочу я, подходя к двери. – Но если надумаете что-то – звоните.

– Непременно, – отвечает он.

Я дожидаюсь, когда он отвернется и, перед тем как выйти, быстро беру кое-что еще со стола рядом с его кофейной чашкой.

Несколько минут спустя я уже в его машине, забиваю адрес деда Кейти в его люксовый навигатор. Я не дура и знаю, полиция ведет наблюдение за моей машиной, припаркованной перед отелем, поэтому я вышла через заднюю дверь, мимо кухонь на парковку для персонала. Никто не охранял машину Саймона. Как скоро он обнаружит, что я взяла со стола ключи от его машины? Я не дам пропасть Лизе. Скегнесс всего в часе езды, может, чуть больше, но в такое время, наверное, меньше. Я не буду ждать, когда придет спаситель-мужчина.

71

Лиза

В горле у меня саднит, я чувствую боль, открывая глаза, хотя тут почти нет света.

– Выпей это, – говорит Кейти, и я делаю большой глоток. От жжения кашляю и выплевываю. Не вода. Несколько секунд думаю, что это кислота или что-то летальное, но тут включается память. Водка. Аккуратно. Дешево. Шок приводит меня в чувства, я трясу головой, несмотря на боль.

Кейти делает глоток и корчит гримасу:

– Никогда не могла понять, как ты это пьешь.

– Водка делала то, что от нее требовалось, – отвечаю я.

– Тебе всегда нравилось быть в отключке. Гасить свою энергию.

Я смотрю в сторону матраса, и Кейти видит мою тревогу. Ава накрыта одеялом с головы до ног. О боже, нет, пожалуйста…

– Не волнуйся, она жива. – Кейти поворачивает голову. – Пошевелись для матери, Ава, дай ей знать, что ты жива.

Одеяло двигается, и я слышу стон. Я рада услышать в нем злость, а не только ужас. Моя девочка!

Кейти заговорщицки наклоняется ко мне:

– Она тоже хлебнула водки.

– Когда ты ее отпустишь? – спрашиваю я. Язык теперь слушается меня, но я специально говорю неразборчиво. Пусть думает, будто то, что она мне дала, все еще действует. – Ты сказала, отпустишь.

– Сказала, да? – Кейти подтаскивает стул поближе ко мне. Вся пластическая хирургия, к которой она прибегла, – это одно дело, но почему я не узнаю этих глаз? Чрезмерно яркая, искрящаяся радость от встречи с миром тронута безумием, я должна была разглядеть его еще тогда. – Но люди нередко передумывают, правда, Шарлотта?

– Я знаю, что нарушила наш договор, – говорю я. – Я прошу прощения за то, что подвела тебя. Прошу прощения, что вызвала полицию. Но это сделала я, не Ава. Это не имеет никакого отношения к Аве.

– Ты предала меня и даже не знаешь этого. Я любила тебя, а ты меня предала. – Слезы собрались в уголках ее глаз. – И ради чего? Ради этой жизни? Мы могли бы иметь все. Мы могли бы купаться в великолепии. А посмотри на себя. Такая жалкая мышка.

Я позволяю голове упасть, делаю вид, что тщетно пытаюсь ее поднять, но не могу удержать. Ее слова звучат в моей голове.

– Что ты имеешь в виду? Я даже не знала этого.

– А что ты помнишь, Шарлотта? – шепчет Кейти, с силой запрокидывает назад мою голову и вливает водку в мое саднящее горло.

– Я не помню… – Да, я сделала это, что мне еще помнить? Я всю жизнь пытаюсь забыть. Не хочу об этом думать. Никогда.

– Конечно помнишь, – мурлычет она. – Только помнишь неправильно.

72

МЕЖДУ ДО И ПОСЛЕ

1989

Кейти ничуть не огорчилась, увидев Даниеля. Он робкий и приставучий, но в конечном счете усаживается на пол с Кроликом Питером и играет со старыми кирпичами, которые принесла с улицы Шарлотта. Но его глаза широко раскрыты, опасливы, и Шарлотте не хочется смотреть в них. От них у нее что-то переворачивается внутри. Наверное, лучше было оставить его дома.

Она выпивает еще водки, а Кейти достает новую маленькую бутылку и две таблетки, которые украла у матери, – какие-то антидепрессанты, от тревожных состояний.

– Хранила их для специального случая, – с улыбкой говорит она. – Давай поймаем кайф вместе.

– Поиграй со мной, Шаррот, – просит Даниель, осторожно устанавливая один кирпич на другой. – Я строю пожарную станцию.

– Я разговариваю с Кейти, – отвечает Шарлотта, берет таблетку и глотает, запивая водкой. – Играй сам. На` вот, выпей. Она держит для него бутылку, малыш делает маленький глоток, но тут же отталкивает ее. Он кашляет и, кажется, вот-вот заплачет, но сдерживается. Может быть, он уже знает, что быть плаксой в этой семье бесперспективно. Может быть, он уже хорошо знает Шарлотту и понимает, что она его не похвалит.

– Невкусно, – морщится он.

Его реакция почему-то удовлетворяет ее.

– Тогда заткнись и играй потихоньку.

Шарлотта рычит и не смотрит на него. Не хочет его жалеть. Она хочет жалеть только себя.

Кейти пребывает в возбужденном состоянии, а перед глазами Шарлотты мир начинает осуждающе раскручиваться. Они выпивают еще, и Кейти проигрывает их записи на своем розовом двухкассетнике, музыка во влажном, холодном доме звучит с металлическим лязгом. Сквозь разбитое окно внутрь проникает ветерок, и Шарлотту пробирает приятная дрожь.

– Не могу поверить, что мы делаем это, – говорит Кейти.

– Делаем что? – Шарлотта с трудом сосредотачивается. Но ей хорошо, ее согревает химическое тепло изнутри. Она больше не чувствует боли там, внизу, последствий прошедшей ночи. Немножко только пульсирует. Даже ее злость, кажется, сникла. Кейти прижимается к ней, делает еще глоток водки, потом передает ей бутылку.

– Наш договор! – Кейти прижимается еще плотнее. – Ты поэтому его привела? Мы сделаем это сегодня!

Шарлотта хмурится. Она поэтому его привела? Она хочет этого?

– Он просто привязался ко мне, – отвечает она. – Я ничего еще не украла. У меня нет денег.

– У меня есть все, что нам нужно. И мы убежим в дом моего деда, спрячемся там на пару дней. Я знаю идеальное место. – Кейти сжимает ее руку. – Давай напьемся и сделаем это. Потом мы пойдем и прикончим мою мать, когда она днем вернется домой. И тогда мы будем свободны! Бонни и Клайд!

Шарлотта задумывается на секунду. Она ничего так не хочет, как убежать вместе с Кейти. Больше не будет Тони. Не будет матери. Она смотрит на Даниеля, который что-то объясняет Кролику Питеру. Она его ненавидит. И знает, что ненавидит.

– Может, мы просто убежим? – произносит она заплетающимся языком. – Забудь все остальное говно. Ну их в задницу!

– Они меня никогда не отпустят. – Язык у Кейти тоже заплетается. – Моя мать, если сможет, будет держать меня вечно. – Она кладет свою сладко пахнущую голову на плечо Шарлотты. – И мы заключили договор. «Вот те крест! Чтоб мне умереть, если обману». Помнишь?

– Вот те крест! Чтоб мне умереть, если обману, – бормочет Шарлотта. – Давай сначала напьемся. – Она не хочет думать об их плане. Это была игра, которая теперь кажется слишком реальной. – Я хочу исчезнуть и никогда их не видеть.

Когда таблетки начинают действовать, они действуют сильно, и на миг Шарлотту охватывает слепая паника, что она приняла слишком много. Она то погружается в темноту, то выходит из нее, ее окружает какой-то туман, почти выдергивает ее из ее тела.

– Что это? – пытается произнести она, и ей на мгновение кажется, будто Кейти улыбается и сияет, глядя на нее, а потом она приваливается к стене и засыпает. Она теряет счет времени, сознание то покидает ее, то возвращается к ней. Все как в тумане.

– Шаррот? – Лицо Даниеля, неожиданно крупное, появляется перед ней. Его глаза, глаза Тони, заполняют поле ее искаженного зрения. – Плохо, Шаррот…

Ему плохо или он у нее спрашивает, плохо ли ей? Так или иначе, она его не хочет видеть. Не хочет о нем думать.

– Заткнись, Даниель, – бормочет Шарлотта, хотя ее слова цепляются за язык. Слишком много. Она выпила слишком много с этими таблетками. Она закрывает глаза, хотя и чувствует, как Даниель дергает ее.

«Это все его вина, – говорит голос в ее голове. – Точно. Магазин горячей пищи – обжорка. Твоя мать больше тебя не любит. Тони и его ремень. Ничего этого не было, пока он не родился. Они не понимали, как мало любят тебя, пока не полюбили его, и вот это самое главное. Это все его вина».

Шарлотта с трудом открывает глаза, этот голос сбивает ее с толку. Он в ее голове; наверно, это собственный ее голос. Даниель по-прежнему перед ней. Его она тоже видит как в тумане. Она давала ему еще выпить? Она не помнит. Может быть. Она не помнит, сколько выпила сама. Это все его вина? Да, думает она. Да, это так. Так говорит голос в ее голове, но он только ребенок и не может быть виноват. У него испуганный вид, он сосет уголок уха Кролика Питера. Она не хочет, чтобы вид у него был испуганный. Что-то откликается внутри ее.

Голос в ее голове продолжает звучать, напоминая обо всей любви и заботе, которые уделяет ему мать, и обо всей боли, которая достается ей. Если что-нибудь плохое случится с Даниелем, накажут ли за это маму, как она того заслуживает? Это то, чего она хочет. Да, она этого хочет, но в то же время и не хочет. Она не знает, чего хочет. Она хочет вырубиться. Уснуть. Забыть обо всем. Но голос не замолкает, укалывает ее мозг изнутри: «Он маленькое говно, и ты это знаешь. Он избалован. Он выродок. Из-за него они и бьют тебя».

Все чернеет, покрывается туманом… «Сделай это, попробуй, сдави его шею, и все станет лучше». Шарлотта видит свои руки на шее Даниеля, чувствует его мягкую кожу под пальцами, голос в ее голове бушует, а его маленькие глаза широко раскрыты, и она не очень понимает, что происходит. Снова чернота. Она здесь и в то же время не здесь. Она делает это и в то же время не делает. Мозг ее плохо работает, а тело не слушается. В какой-то момент она слышит звук удара кирпичом. А потом ничего – она плывет в темноте.

Потом Шарлотта открывает глаза, теперь она ясно видит, но голова вот-вот взорвется, а желудок бурлит, готовый пролиться наружу рвотой. Что за говенные таблетки принимает мать Кейти? Она больше не хочет их, никогда больше. Кейти свернулась рядом с ней, прижалась к стене, ее ноги раздвинуты, это не похоже на Кейти.

– Кейти? – Мир снова начинает слегка кружиться, и тошнота снова подступает к горлу. – Кейти, ты спишь?

Ее взгляд привлекает Кролик Питер, валяющийся на полу у ее ног. В памяти вдруг вспыхивает: руки, шея, Даниель. Сон? Тошнота проходит, но накатывает какая-то холодная волна. Страх. Краем глаза Шарлотта видит ботинок. Нога совсем неподвижная. Она не хочет смотреть; ох, она отчаянно не хочет смотреть, но ничего не может с собой поделать.

О черт, Даниель! Его лицо отвернуто в сторону, на полу кровь, и он совсем не двигается – он мертв, она знает – он мертв, и она думает, что сейчас может закричать или…

– Господи боже, Шарлотта! – Кейти садится, ее мутноватые глаза расширяются. – Ты сделала это. Значит, все же сделала.

Шарлотту трясет, все ее тело дрожит, как если бы она стояла рядом с одним из этих пневматических молотков, которые использовались на главной улице. И это такой сюр, все это такой сюр!.. «Он не может быть мертв, не может быть мертв по-настоящему, не так, как мы об этом говорили… Руки на его шее… о господи, Даниель, маленький ты говнюк, прости…» Кейти берет ее холодные руки и подносит к своему лицу.

– Посмотри на меня, Шарлотта.

Она смотрит на Кейти. Шарлотта готова смотреть куда угодно, только не на малютку Даниеля, и «боже мой, что скажет мать», потому она смотрит в идеальные глаза Кейти.

– Дело сделано, – шепчет Кейти, ее горячее дыхание на ее холодной щеке. Даниель никогда больше не будет дышать, о черт, черт! Кейти нежно целует ее в открытый рот. – Ты сделала это. Это начало, Шарлотта. Мы можем стать свободными! Не могу поверить, что ты это сделала. О, Шарлотта, ты мой герой. Теперь назад пути нет. Следующая – моя мать. Потом мы убежим. Мы полетим, как ветер. Только мы. Ты да я, навсегда. Возврата нет.

Зубы Шарлотты начинают отбивать дрожь. Это не может быть по-настоящему, то была только фантазия, сумасшедшая игра. Все слишком ярко, слишком по-настоящему, но в то же время и сюр. Возврата нет.

– Мне сначала нужно домой, – слышит она свой голос. – Чтобы все выглядело нормальным. Если мать дома, я скажу, что пойду поищу Даниеля. Потом приду к тебе. Они о тебе не знают. Они не будут искать меня у тебя. – Как она может говорить таким нормальным голосом, таким спокойным? – Мы покончим с твоей матерью и убежим, да?

Она целует Кейти в ответ, хотя во рту у нее едкий и горький вкус. Гнилой.

– Через полчаса? У меня?

Шарлотта кивает. Ей необходимо выбраться отсюда. Где теперь ее злость? Куда она вся ушла? «В твои руки на тоненькой шее Даниеля, вот куда она ушла, о черт, и нет пути назад!»

– Я тебя люблю, – говорит Кейти с улыбкой, когда они выбираются из дома на прохладный октябрьский воздух.

– И я тебя люблю, – отвечает Шарлотта, ее улыбка – нездоровая гримаса. Может, она и в самом деле любит Кейти. Любит. Но теперь все поломано. Она поломана. Даниель поломан так, что не исправить, никогда, о господи, господи! – Встретимся через полчаса.

Они расходятся, и Шарлотта знает: она больше никогда не увидит Кейти. Вот так, как сейчас, больше не увидит. За углом ее рвет, водка и желчь проливаются на землю, и она остается пустой. Выпотрошенной.

Она оглядывается на дом: развалина, нелюбимая и недостойная любви. Она не хочет оставлять Даниеля одного в обществе только Кролика Питера. Ему будет страшно. Он не поймет. «Он мертв, тупая ты вонючая лоханка, он больше никогда ничего не поймет из-за тебя, твоих таблеток, из-за тупого голоса в твоей голове, и твоих тупых рук, и твоей тупой злости. Он никогда ничего плохого тебе не делал, не водил тебя в обжорку и не делал того, что сотворил с тобой прошлой ночью Тони». Почему это стало так ясно только теперь? Почему она всегда на один шаг позади?

Она знает, что ей надо сделать. Единственное, что она теперь может. Возврата нет. Она бежит быстрее, чем когда-либо прежде, бежит до самого вокзала. Там есть таксофон. От прохладного воздуха у нее саднит в груди. Голова все еще кружится от водки, таблеток и отупляющего шока, но ее дрожащие пальцы нажимают «999».

«Прости, Кейти, – думает она, повесив трубку после разговора. – Прости меня, пожалуйста, Кейти.

Прости меня, пожалуйста, Даниель…»

Ну почему она не может заплакать? Почему не может умереть? Вместо этого Шарлотта на негнущихся ногах идет домой и ждет, пока за окном не раздается вой сирены. А вскоре мама начинает выть, отталкивая от себя Тони.

Когда ее уводят в полицейскую машину, она не оглядывается.

Возврата больше не будет, никогда.

73

СЕГОДНЯ

Мэрилин

Я останавливаюсь на пустынной дороге вдали от дома – черный силуэт в темноте впереди, – достаю фонарик из бардачка машины. Пока не включаю его, осторожно иду по неровной тропинке. Ног своих я не вижу, свет уличных фонарей не пронзает здесь тяжелую тьму ночи. Дождя нет, но воздух влажный и тяжелый, давит, тучи висят низко, просели под собственной тяжестью. Я сворачиваю на подъездную дорожку, никаких авто не вижу, и, уж конечно, ничего похожего на полицейскую машину, и на сей раз я благодарна правительству за все урезания бюджета. Свет в доме не горит. Никаких признаков жизни. Если они здесь, то Кейти убрала с глаз ту машину, которой пользуется. Не колеблясь и не давая себе времени испугаться и повернуть назад, поднимаюсь по ступенькам. Ни полицейской ленты, ни доски, приколоченной к двери. Никаких признаков того, что полиция отнеслась к этой информации серьезно.

И когда я открываю дверь, то понимаю почему. Дом пуст. Его душа пуста. Я включаю фонарик – желтый просвет в черноте. Видеть здесь особо нечего, деревянные доски пола и бледные стены, а потом широкая современная лестница с площадкой для следующего пролета, который ведет на второй этаж. Я не слышу ничего, кроме гудения собственного тела в ушах.

Мебели практически никакой, большинство комнат пусты, но, по мере того как я просматриваю все снизу доверху, мне попадаются кое-какие оставленные предметы. При виде неотражающего зеркала в одной из комнат я вздрагиваю. Потом вспоминаю: иллюзионист. Он сделал его для какого-то трюка или повесил здесь, чтобы пугать гостей? На встроенном книжном шкафу в одной из гостиных еще остаются какие-то книги. В шкафах на кухне посуда. Если здесь собирались делать музей, то где все остальное? Заперто где-то? И уж конечно, все здесь как-то пресно и современно – это не привлечет посетителей. Такой дом мог принадлежать банкиру или бизнесмену. Не фокуснику.

Я возвращаюсь в переднюю, методически обшариваю лучом фонарика все вокруг. Ковер на полу. Что-то похожее на старый проектор на стене над дверью в деревянном ящике, покрашенном в белое под цвет стен, – попытка скрыть его с помощью иллюзии. Хитро`. Яблоко от яблони. Но пока никаких наводок.

Я нахожу дверь в подвал, пройдя через какое-то помещение – вероятно, подсобное в прежние времена. Осторожно открываю дверь, прислушиваюсь – есть ли тут хоть какие-то признаки жизни. Ничего. «Полночную тишь потревожить не смеет даже юркая мышь»[21]21
  Строки из детского стихотворения «Визит святого Николая», или «Ночь перед Рождеством», написанного американским поэтом и лингвистом Клементом Муром (1779–1863). Перевод О. Литвиновой.


[Закрыть]. Меня пробирает дрожь. Я взрослая женщина. Это всего лишь подвал. Я уже собираюсь спуститься вглубь, когда у меня в кармане оживает телефон. Черт! Саймон.

– Где вы, черт побери?! – спрашивает он. – Я думал, вы отправились спать. Вы взяли мою машину?

Мне кажется, что я слышу голос Ричарда, требовательный, раздраженный, и мой первый порыв – извиниться. Но я не извиняюсь.

– Я в Скегнессе. – Я говорю тихо, но звук в этом доме-склепе кажется слишком громким. – В доме.

– Где? Господи, Мэрилин, если полиция…

– Полиции здесь нет. Ни следа полиции. Но я не могу сидеть сложа руки. И этот дом – часть всей истории, я не сомневаюсь. Улика. Иначе и быть не может. Но если я ничего не найду, то сразу вернусь. Никто никогда не узнает, что я была здесь.

– Мне не нравится, что вы там одна. Жаль, что вы меня не предупредили. Я бы поехал с вами.

Совсем не как Ричард, понимаю я. Это не раздражение, это озабоченность. Монета та же, стороны разные. Ричард наряжал свою паранойю в одежды озабоченности. «Не надевай сегодня этого платья, ты же знаешь мужиков».

– Но послушайте, – продолжает он. – У нас есть кое-что. Я собираюсь сообщить об этом полиции. Амелия Казинс…