Текст книги "Хочу замуж!"
Автор книги: Сандра Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
– Пошли домой, а? Мне на прием через… уже через три часа.
– Проклятье! Ну и мальчишник вышел. Надеюсь, папе тоже влетело по пятое число.
– Не надейся. Твоя мать умная женщина. Даже непонятно, как это у таких умных родителей…
– Лори Флоу! На сегодня с меня хватит! Ты мне надоела, ясно? Увидимся на работе.
– Не забудь – в двенадцать в моем кабинете.
– Тебя проводить?
– Еще чего! Да, учти, завтра у нас приходят учредители, так что ты не очень распространяйся о наших с тобой разногласиях.
– А кто у нас учредители? Шериф Кингсли, надо полагать?
– Ну не только он. Мэр Лапейн, его супруга – она, кстати, одна из самых активных членов попечительского совета. Возможно, ты ее помнишь – Эбигейл Бриджуотер. Она…
– Нет!!!
– Что с тобой, Роджерс? Я начинаю волноваться – не заполучила ли я к себе в больницу чокнутого хирурга?
– Эбигейл Бриджуотер?! Мне надо уехать…
– Не валяй дурака. У вас с ней что-то было, да?
– Нет!!!
– Ну и хорошо. Потому что мэр Лапейн старше Эбигейл ровно в два раза и ревнует ее к каждому пню с сучком.
– Только этого мне не хватало. Эбигейл Бриджуотер… Знаешь, Лори, а ты ведь тоже влипла.
– Почему же?
– Потому что Эбигейл, насколько я помню, хлебом не корми – дай устроить чью-нибудь судьбу. Поскольку свою она уже устроила, остаешься ты… и я.
Лори пожала плечами:
– Можешь сказать, что ты счастливо женат и у тебя пятеро детей. Первое обезопасит тебя от Эбигейл, второе объяснит, почему ты согласился поработать полгода в нашей глухомани.
– Ты циник, Флоу.
– Я философски отношусь ко всем явлениям природы, в том числе и к мужчинам. Кстати, что насчет квартиры? Ты действительно хочешь переехать?
– От этих предателей – да! Но к тебе – ни за что!
– Роджерс, тебе очень трудно жить на свете. Все-то тебя обижают, никто-то тебя не понимает.
Он вдруг посмотрел на нее так растерянно, что Лори запнулась. Рой в этот момент выглядел абсолютным мальчишкой. Даже голос его вмиг утратил всю задиристость.
– Ты… правда так думаешь, Лори?
– В смысле?
– Ну… что я капризничаю, да?
– Вообще-то… это немножечко так выглядит. Я не думаю, что это твоя истинная суть, но внешне…
– Знаешь, я сам стал замечать это за собой, но… Ладно, это мои проблемы. Разумеется, никуда я не уеду. Дома полно места, тем более что Бранд улетает через пару дней, а Гай уже завтра, то есть сегодня уезжает на дальние пастбища. Вернутся только на юбилей.
Они вместе вышли из больницы и остановились на холме. На востоке уже разгоралось зарево, но небо над ними все еще оставалось темно-лиловым, усыпанным звездами. Цикады укладывались спать, на смену им в кустах вовсю голосили какие-то особо ранние пташки. Резеду и маттиолу заглушал душистый табак. Рой неожиданно для самого себя улыбнулся.
– Как же хорошо! Лори, неужели ты каждое утро встречаешь вот с этим великолепием?
– Ну, честно говоря, обычно я встаю чуть позже. Но рассветы у нас действительно хороши. Особенно в прерии. Вот когда я поеду к Гаю в «Эль-Брухедо»…
– Зачем это ты туда поедешь?
– Это дальние ранчо и пастбища. Ковбои не ходят по врачам, но осмотреть их не мешает. Кроме того, я повезу вакцину для коров. Их нужно привить перед выгоном в прерии на все лето.
– Ты еще и ветеринар?
– Там каждый пастух ветеринар, но к моим советам они прислушиваются. Поедем вместе?
– Не загадывай так надолго вперед…
– Рой, ты чего? Это будет через пару-тройку дней. Я хочу успеть на юбилей – меня, между прочим, пригласили. В «Эль-Брухедо» я пробуду дня три, так что на все про все – неделя, не меньше. Пожалуй, тебе и в самом деле лучше остаться. В больнице должен быть хирург. На всякий случай.
– А как вы обходились до этого?
– Я старалась обернуться быстрее, а доктор Грей меня подменял. Как-то обходились. В принципе, если ничего страшного не случится…
– Я был на дальних пастбищах двадцать лет назад. Кошмар какой… Наверное, все изменилось?
– Не угадал. Прерия за последние пять сотен лет вообще не менялась. Индейцев стало меньше, а так…
– Чирикахуа и Недн-Хи. Люди-воины. Папа о них мог рассказывать часами. В молодости он объехал верхом всю южную границу, видел настоящие индейские стоянки и деревни. Говорить мог, как настоящий апач. И всегда их жалел. Говорил, что техасские рейнджеры – национальная гордость Америки – были кровавыми убийцами, истреблявшими индейцев, словно животных.
– Дядя Кейн – замечательный человек. Рой, я пошла спать.
– Куда?
– Вот мой дом. Вон там, на втором этаже, моя комната. В ней моя кровать.
– А почему свет горит?
– Потому что мои мама и сестрица ждут, когда я расскажу им подробности сегодняшнего вечера.
– О, Литл-Сонора! Узнаю тебя, город, лишенный утренних новостей. Ни один новостной канал не догонит по скорости языки местных…
– Рой Роджерс! Мы говорим о моей матери и моей сестре.
– Ладно, не сердись. Спокойной ночи, вернее, доброго утра. Да, Лори…
– Что тебе еще?
– Я хотел сказать… Отличная работа, коллега. Вы – прекрасный врач.
– Спасибо. До встречи.
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, а затем побежала по светлеющей в утренней мгле песчаной дорожке. Рой стоял и смотрел ей вслед.
Уже очень давно у него не было так легко и спокойно на душе.
8
Лори. Семейный шабаш
Вообще-то, входя в дом, я изо всех сил надеялась, что эти неугомонные Флоу – моя мать и моя сестра – все же улеглись спать, потому что всем человеческим силам положен предел, и ни одна новость в нашем городке не стоит того, чтобы ложиться на заре. Ну то есть мне так кажется. Особенно если вам и вставать надо тоже на заре.
Мама занялась пекарней двадцать лет назад. С тем же успехом она могла стать мэром, освоить макраме или начать разводить карпов: уверена, что во всех этих начинаниях ее ждал бы успех. Мама Меган – истинная ирландка. Много упрямства, умение и желание учиться новому и явное благоволение небес, иначе говоря, удача. Пекарня Меган славится на весь наш городок совершенно заслуженно – тут вам и свежий хлеб с утра, и домашнее печенье, и булочки с корицей. Чикита, в смысле Салли, помогает маме лет с пяти…
Ну естественно, я ошибалась. Они и не думали ложиться, ужасные бабы. Сидели и травили анекдоты, перед ними на большом блюде лежали остатки имбирных рогаликов, а аромат кофе… что ж, новичок может принять жидкость, находящуюся в кофейнике, за кофе, но только в первые минуты. Стоит попробовать эту черную и густую субстанцию, как сразу понимаешь, что сердечный приступ тебе практически гарантирован. Только мои мама и сестра могут пить этот гудрон без всякого вреда для себя. Соответственно, и спят они мало.
Я встала в дверях гостиной, и мама Меган восхищенно прицокнула языком.
– Что за ласточка, что за девочка! Салли, посмотри, какая красавица у тебя сестра. Бабушка была бы довольна.
Бабушка Кейра, дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни, живет в Ирландии, в городе Роскоммон, ей девяносто три, у нее до сих пор свои собственные зубы и ум, по остроте значительно превосходящий хваленые бритвы «Жиллетт». Я не очень уверена, что бабушка Кейра одобрила бы костюм стриптизерши, хотя широтой взглядов она действительно славится на всю округу. Достаточно сказать, что в возрасте семидесяти пяти бабушка Кейра стала сознательной и верной фанаткой группы «Аэросмит», а уж насчет Боно из «Ю-Ту» – и говорить нечего! Она зовет его сыночком…
Чикита окинула меня критическим взором и хмыкнула.
– У тебя такой вид, будто ты провела эту ночь с взводом…
– Заткнись. И почему это вам не спится?..
– Потому что мы тебя ждем. Рассказывай, как все прошло. Мне в пекарню пора.
Иногда я завидую Чиките. Семнадцать с половиной – это семнадцать с половиной, сразу видно. Весь вчерашний день она моталась по округе на мотоцикле, устраивала приезжую стриптизершу на своем ранчо – да-да, у Чикиты собственное ранчо, доставшееся от отца. Папа наш уехал из этих мест очень давно, восемнадцать лет назад. О рождении Чикиты он узнал от приятелей-дальнобойщиков. Зная характер мамы Меган и справедливо предполагая, что она его все равно на порог не пустит, папа, хоть и на расстоянии, сделал для нас с сестрой все, что мог. Мне от него достались деньги на учебу, Чиките – старое ранчо в шести милях от города, несколько коров и лошадей и довольно симпатичный домик. Как ни странно, а может – вполне логично, но папа угадал с подарками. Я с детства тяготела к знаниям, а Чиките очень нравится возиться с ранчо. Более того, в последнее время оно даже начало приносить доход…
Так о чем я? Ах да, о возрасте моей сестры. Так вот, она носилась вчера весь день, потом всю ночь просидела с мамой в ожидании меня, а через полчаса отправится в пекарню – растапливать печи и ставить первую партию хлеба. Еще через пару часов к ней присоединится мама – и над Литл-Сонорой поплывет божественный аромат горячих булочек с корицей…
Надо быть идиотом, чтобы не любить этот город!
– Чего? Ты про кого это?
Я посмотрела на ближайших родственниц и сообразила, что последнюю мысль высказала вслух. Теперь от них не отвяжешься.
– Я о Рое Роджерсе.
Мама Меган нахмурилась:
– Только не говори мне, что у тебя ничего не вышло и он все равно уезжает!
– Он остается на полгода, но с отвращением. И еще он твердит про то, что не может здесь оставаться, у него какие-то темные делишки с Эбигейл Лапейн, он божественно целуется и сделал великолепную операцию малышке Сэнди Викерс.
– Ого! Немудрено, что у тебя такой ошалелый вид. Салли, налей ей ликерцу.
Ликерец – это для отвода глаз. Как девушка честная, не могу не признаться: это чистой воды самогон из яблок и малины. В смысле, он сладкий и пахнет малиной, а на вкус – как шипучий яблочный сок, но при этом горит синим пламенем и сбивает с ног даже самых стойких мужчин. Женщины Литл-Соноры каждый день благословляют маму Меган за то, что она избрала профессию хлебопека, а не, скажем, пивовара…
Я приняла из рук сестры крошечную рюмку с зеленоватой жидкостью и вздохнула. По всем законам Соединенных Штатов маму должны были бы лишить родительских прав и отправить нас с Чикитой под опеку государства… все дело в том, что Литл-Сонора находится слишком далеко от цивилизации. Здесь все друг друга знают и друг за друга горой стоят. То, что в Хьюстоне нарушение закона, у нас проявление здравого смысла.
Ликерец прокатился огненной волной по моему истерзанному организму, и сразу потеплело на душе, ноги сделались ватными, а в голове возникла приятно позвякивающая легкость. Я плюхнулась на мягкий диван, и Чикита принялась стягивать с меня ботфорты. Мама пытливо вгляделась в мое умиротворенное лицо.
– Так, значит, своего ты добилась, но только на полгода? И что теперь?
– Теперь введу его в курс дела и начну рассылать письма по клиникам – клянчить деньги и оборудование под имя Роя Роджерса.
– Я не совсем об этом. Что у вас с ним?
– Как – что? Ничего, естественно.
– Но ты уже знаешь, что он божественно целуется. Нестыковочка!
– Ну, мам, я же должна была поддерживать образ разгульной стриптизерши.
– Врешь.
– Хорошо, вру. Потом мы тоже целовались. Видишь ли, это все от злости и из вредности, поэтому ничего серьезного…
– А что с малышкой Сэнди?
– Аппендицит. Не слишком сложная операция – но вы бы видели, КАК он ее провел!
– Упаси нас боже от такого зрелища. Слушай, а что ты там насчет Эбигейл?
Будьте уверены, мои домашние ведьмы не упустят ни крошки информации и вытянут из вас все, что вы знаете или просто предполагаете.
Чикита склонила кудрявую головку на плечо и проворковала:
– Эбигейл Бриджуотер училась с Роем Роджерсом в одном классе.
– Это как – ей же тридцать два…
– Ну рядом с мэром ей может быть хоть двадцать пять, но на самом деле – тридцать шесть. У Джои хранятся все школьные альбомы его братьев. Мы с ним прикалывались, когда смотрели. Например, Люси Фарроуз была…
– Салли, тебя ждут холодные печи. Лори, детка, иди усни. Тебе в больницу через три часа. Что касается Роя Роджерса… пожалуй, я переговорю с Исой.
– Думаешь, она сможет повлиять на сына?
– Нет, не думаю. Исабель предпочитает метод кнута и пряника. С лошадьми это проходит, с людьми – редко. Рой упрям и самолюбив. Такие люди обычно делают все наоборот. То есть, возможно, если предложить Рою Роджерсу уехать, потому что он не справляется, он останется из чистого принципа. Ладно, это мы еще продумаем. Лори, спать! Салли, исчезла!
Я поднялась на второй этаж и рухнула поверх застеленного покрывала на свою кровать. Сон накрыл меня черной подушкой, и проблемы временно отступили на второй план…
Что-то мама подмешивает в свои ликерцы. Я встала через три часа свежей и выспавшейся, словно провела в постели часов пятнадцать – это у меня такая профессиональная мечта, выспаться…
В семь тридцать я уже шагала по залитым солнцем улицам Литл-Соноры, весело раскланиваясь с соседями. У нас принято рано вставать – большинство горожан работают на земле или на ранчо, остальные занимаются их обслуживанием, так что мистер Перкинс уже расставил столы и стулья под клетчатым навесом своего маленького кафе, Эмили Грин поменяла вывеску на аптеке с «Закрыто» на «Открыто», лавочки и магазинчики открывались друг за другом по всей улице…
Улиц у нас много, целых пять. Однако вся культурно-потребительская жизнь сосредоточена на Главной улице. От этой городской артерии отходят маленькие уютные улочки и переулки, а выводит она аккурат на холм, где и стоит моя драгоценная больница.
Я вошла в вестибюль, и со мной тут же произошли две важные вещи. Во-первых, я вспомнила, что забыла надеть лифчик под футболку. Во-вторых – мне навстречу шагнул Рой Роджерс.
Как следует смутиться по поводу первой мысли он мне не дал, потому как немедленно сгреб в охапку и увлек в заросли рододендронов. Рододендроны – подарок тетушки нашего мэра Лапейна. Старушке восемьдесят восемь, и она страстная любительница декоративных цветов. Рододендроны уродились у нее два года назад, причем в каких-то промышленных количествах. Мисс Лапейн (тетушка мэра посвятила всю жизнь исключительно растениям) решила осчастливить ими все общественные учреждения города, но если в маминой пекарне они сразу же загнулись от жары, то в больнице прижились и разрослись еще пуще. Темно-зеленые листья глянцево сверкали, яркие цветки радовали глаз – и первый этаж больницы обзавелся зимним садом.
Короче, в заросли этого самого зимнего сада меня и увлекли крепкие руки лучшего хирурга штата Техас Роя Роджерса. Здесь, в зарослях, он прижал меня к стенке своим телом и погрозил кулаком.
– Проронишь хоть звук – убью.
– От-пус-ти… сейчас… же!
– Молчи, говорю!
– Завизжу!
– Поцелую!
– Укушу!
– Да что ж это за наказание такое?! Смотри, сама напросилась.
С этими словами он бесцеремонно подхватил меня под попу, приподнял и начал целовать, да так, что я при всем желании не могла произвести ни единого звука – только сдавленное мычание.
Видимо, мычание вышло громким, потому что буквально через минуту зашуршали листья рододендронов и прекрасно знакомый мне голос мелодично удивился:
– Ло-ри? Бож-же мой! А кто эт-то? Ой! Рой! А что эт-то вы дел-лаете?
Рой глухо застонал и выпустил меня из рук, после чего повернулся и изрек:
– Доброе утро, Эбигейл! Рад тебя видеть. Мы тут целуемся, как видишь.
Эбигейл Лапейн немедленно приняла соответствующую позу и застыла в образе «Статуя, изображающая красавицу в высшей стадии изумления». Возможно, тут стоит кое-что пояснить.
Оговорюсь сразу: мы все здорово зависим от Эбигейл Лапейн. Наша больница создана на пожертвования и существует во многом благодаря тому, что Эбигейл Лапейн, жена нашего мэра, носится по различным светскими мероприятиям и выбивает для нас финансирование. В этом ее несомненная заслуга, и за это мы все – я имею в виду здравомыслящих людей – прощаем Эбигейл очень многое.
Господь наградил Эбигейл, дочь полковника артиллерии в отставке Бриджуотера, неземной красотой. Золотистые локоны, ярко-голубые глаза размером с блюдечко, фарфоровая прозрачная кожа, формы античной богини, рост топ-модели. Алые губки, жемчужные зубки, длинные ресницы, очаровательный носик, ушки, напоминающие морские раковины… Если вы увлекаетесь дамскими романами, выберите свои самые любимые, возьмите оттуда описание самых распрекрасных красавиц, смешайте в одном флаконе, взболтайте – и перед вами Эбигейл Бриджуотер.
Однако Господь в неизбывной доброте и мудрости своей ничего не делает слишком. Неземная краса Эбигейл Бриджуотер уравновешивалась – а злые языки утверждали, что и с перебором, – ее столь же феерической глупостью. Эбигейл умела связно разговаривать либо про наряды и драгоценности, либо по бумажке. Читала исключительно глянцевые журналы, причем если почта запаздывала, то бедняжка Эбигейл не отчаивалась – просто перечитывала старые номера.
Чувство юмора у нее отсутствовало в принципе, все сказанное она понимала только в буквальном смысле, и злые люди – никому не говорите, но это были моя сестра Чикита и ее дружок Джои Роджерс – однажды на заседании городского совета подсунули ей-таки бумажку, на которой с обеих сторон было написано «Переверни!», а потом помирали со смеху, глядя, как Эбигейл добросовестно переворачивает бумажку… Раз двадцать перевернула, пока шериф Кингсли не отобрал у нее это безобразие.
Разговаривала Эбигейл так, как разговаривала бы кукла Барби, получи она такую возможность. Ухитрялась растягивать согласные, хлопала ресницами, помогая самой себе произнести трудные слова типа «инвестиция» или «кардиология», всплескивала ручками и забывала, о чем речь, если предложение выходило слишком длинным. Боялась мультфильма про Белоснежку – «там глазки в темноте!» – и плакала, когда смотрела про Бемби. Обожала чупа-чупсы, открытки с котятами, розовый цвет и фоторепортажи о великосветских свадьбах.
Кстати, в девках она ходила очень долго. Отчасти виноват в этом был папаня-полковник.
В отличие от дочери мистер Бриджуотер обладал если и не воображением, то здравым смыслом. Он прекрасно понимал, что с таким уровнем интеллекта Эбигейл уготована одна дорога в жизни – выгодное замужество. Полковник безжалостно пресекал все неперспективные романы дочери, встречал ее из школы, не пускал на вечеринки – одним словом, тиранил бедняжку, как мог.
И дождался своего звездного часа! Пять лет назад – я тогда работала в Чикаго и новости узнавала из захватывающих писем мамы – наш новоизбранный мэр Лапейн, тогда вполне бодрый мужчина шестидесяти семи лет – заметил белокурую фею на празднике, посвященном Дню независимости, и влюбился, как мальчишка.
Лапейн в наших местах появился недавно, перебравшись из Аризоны. Был он холостяком, вполне приличным дядькой, и его даже начали жалеть, когда вопрос со свадьбой стал делом решенным. Однако моя мама Меган придерживалась иного мнения.
– Эбигейл, конечно, глупа как пробка, но зато у нее нет воображения. А воображение – это самая вредная вещь для девки. Начнет представлять себе разных принцев – и ну шарахаться из койки в койку, замуж выходить… за что ни попадя! А Эбигейл – она выйдет за своего старичка и станет ему верной женой до конца дней его. Вот увидите, они будут счастливы.
И как в воду глядела, само собой. Мэр расцвел рядом с красавицей женой, а Эбигейл… Эбигейл звала его «слоником», сама гладила ему сорочки и выглядела абсолютно довольной и счастливой.
Она и была довольной и счастливой, и именно в этом крылась главная опасность для окружающих. Потому как Эбигейл Лапейн, осознав, что она теперь первая леди Литл-Соноры, вовсю взялась творить добрые дела. И, само собой, больше всего при этом упирала на устройство чужих судеб. Постоянно устраивала кому-то свидания, знакомила молодых людей с «приличными девушками», опекала всех матерей-одиночек нашего городка. Я лично еле увернулась от трех выдвиженцев Эбигейл – один из них, Фил, был внучатым племянником мэра и страдал боязнью открытых пространств, другой – Мэтью – увлекался буддизмом и признавал только тантрический секс, третий – Арни – писал стихи в стиле: «Вот лист сошел с ветвей – сойду и я с ума. Как потаенны тайны бытия!» Тяжелее всего вышло с поэтом – я девушка по натуре отзывчивая и добрая, и потому он читал мне свои опусы по телефону ночами. Я крепилась три месяца – потом подговорила Чикиту взять трубку вместо меня. Что уж она ему брякнула, не знаю, но звонки прекратились, а потом Эбигейл рассеянно сообщила, что «милый Арни» избрал путь уединения и лечится в данный момент в закрытом санатории…
Как бы там ни было, мы с Эбигейл были как бы подружками, поскольку, как уже было сказано, к больнице Литл-Соноры она имела самое непосредственное отношение. А вот Рой Роджерс при упоминании ее имени впал в панику…
И вот именно эта Эбигейл сейчас стояла и таращилась на то, как Рой Роджерс целуется со мной в зарослях рододендронов!
