Текст книги "Тайна старой знахарки"

Автор книги: Сандра Лессманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

Глава 4

С утра Ален, воспользовавшись отсутствием больных, разъяснял своему ученику способ изготовления клейкой повязки.

– Берешь яичный белок, ладан, смолу и муку тонкого помола и все тщательно перемешиваешь. После этого покрываешь этим составом льняной бинт. Понятно, Кит?

Светловолосый мальчик кивнул и принялся за дело. Киту было четырнадцать лет, и он уже четвертый месяц был в учениках у Алена. За свою короткую жизнь мальчик успел насмотреться на всякое, так как происходил из беднейшего квартала Сен-Жиль-ин-зэ-Филдс, населенного католиками, где царила страшнейшая скученность – временами целым семьям приходилось ютиться в одной комнатенке. Один из товарищей Алена по гильдии попросил Алена позаботиться о мальчике, и тот из милосердия взял его к себе в ученики, хотя ни о какой оплате за учение родители парня и думать не могли. Когда мальчик поселился на Патерностер-роу, он не мог ни писать, ни читать, ни даже считать, ну разве что до пяти. Так что Алену пришлось знакомить Кита не только с премудростями своей профессии, но заодно и натаскивать в чтении, письме и счете, с тем чтобы впоследствии поручить ему и ведение бухгалтерской книги. Мальчик был благодарен Алену за все, учился прилежно и прислуживал Иеремии, когда тот в своей каморке собирал католиков квартала на проповедь.

Ален весьма серьезно относился к своему питомцу, но когда к нему явилась некая особа в маске, он попросил Ника заменить его и с радостью занялся незнакомкой.

– Как я рад видеть вас, мадам! – с сияющим лицом приветствовал он гостью. – Вы как нельзя вовремя – у меня никого, как видите. Так что целиком могу посвятить себя вам.

Визитерша подняла капюшон и сняла маску, которую носила, зажав в зубах закрепленный на ней изнутри шпенек.

– Ох и хитрец же вы, мастер Риджуэй, – улыбнулась дама, и ее черные глаза зажглись живым блеском. – Но обаятельный, – дружелюбно добавила она.

– Всегда к вашим услугам, миледи Сен-Клер.

Брови леди Сен-Клер недоуменно поползли вверх, когда она заметила багровую царапину, протянувшуюся через всю щеку Алена.

– Кто это так разукрасил вас?

– Да так, небольшая оплошность с моей стороны, – попытался отговориться лекарь. – Кошке не угодил. Потом она, правда, об этом пожалела.

– Впредь будьте осмотрительнее, мастер Риджуэй.

Ален буквально поедал свою гостью глазами, будто стараясь наперед наглядеться на ее красоту. Как ему хотелось сейчас прильнуть к шелковистой коже и поцеловать эти розоватые полные губы. Запах ее духов приятно будоражил кровь, когда леди Сен-Клер, расстегнув теплую накидку, ждала, пока хозяин дома поможет ей снять ее. Белые изящные пальцы томно ворошили черные как смоль кудри, рассыпавшиеся по плечам. Ален не мог удержаться от того, чтобы как будто невзначай не коснуться очаровательной шейки. Женщина лишь молча улыбнулась.

Как ни дерзок был Ален в обращении с женщинами, большего он позволить себе не решился. Аморе Сен-Клер была придворной дамой и любовницей короля Карла II. Иеремия знал ее, когда она была еще ребенком, и судьба свела их во время гражданской войны. Тогда Иеремия стал для маленькой сироты чем-то вроде отца или старшего брата, и Аморе испытывала к нему самую искреннюю привязанность. Когда несколько лет назад их семья возвратилась из Франции, где пребывала в изгнании, в Англию и обосновалась при королевском дворе, Аморе настояла на том, чтобы ее духовником стал ее старый друг Иеремия. Женщина шла на риск, посещая исповедника на дому, поскольку Иеремия предпочитал не мозолить глаза при дворе, чтобы лишний раз не привлекать внимания к своей особе. Так Ален и познакомился с ней.

Ален положил маску и накидку леди Сен-Клер на стул у камина. Придворная дама была в платье из зеленого бархата с узкой талией и глубоким вырезом спереди. Туго затянутый корсет выставлял на обозрение роскошные груди. Пышные, доходящие до локтей рукава открывали тонкие кружева сорочки. Разделенная спереди надвое юбка приоткрывала черную, обшитую кружевами нижнюю юбку.

– Вы целую вечность не почитали нас своим присутствием, миледи Сен-Клер, – с преувеличенной обидой произнес Ален.

В ответ дама рассмеялась.

– Ненастная погода облегчает возможность оставаться неузнанной, приходя сюда, – пояснила она. – Пешком я выходить из дому не отваживаюсь. Поэтому я была вынуждена оставить карету у лавки торговца шелком неподалеку от вас. Патер Блэкшо здесь?

– К счастью, да. Он у себя, – ответил Ален. – Может, не следовало бы об этом говорить, но и он соскучился. Если позволите, я провожу вас к нему.

Аморе последовала за лекарем вверх по лестнице. Остановившись у двери в комнату Иеремии, Ален повернулся к даме.

– Вы разбиваете мое сердце, заставляя расставаться с вами, миледи, – нарочито театральным тоном произнес он, припадая к руке Аморе для поцелуя. – Ох эти милые пальчики, как же они заледенели! – с деланным ужасом воскликнул лекарь.

– Да, я по рассеянности оставила муфту в карете. А на улице ужасный холод.

Невольно Ален взял ее руки в свои, желая согреть. Аморе не воспротивилась, несмотря на то что Ален уже перешагнул незримую границу, существовавшую между ними, и, строго говоря, ей следовало бы напомнить ему о приличиях. Ей был по душе этот простой лекарь, который обладал куда большим светским обаянием и непринужденностью, чем любой куртуазный лев, и ей нравилось общаться с ним. Прежде чем отпустить руки, он с мольбой заглянул в глаза женщины. Но, почувствовав, как в нем закипает кровь, Ален резко повернулся и в два прыжка одолел лестницу, словно молодой олень, почуявший скорую весну.

Аморе с улыбкой смотрела ему вслед. Нет, этот ловелас всю жизнь таким и останется, несмотря ни на какие его заверения.

Тихонько постучав кончиками пальцев в дверь, леди Сен-Клер вошла в комнату. Сидевший за столом Иеремия что-то писал; повернувшись, он отложил перо и, широко улыбаясь, поднялся из-за стола навстречу гостье.

– Какая приятная неожиданность! Мадам, вы? Сколько же вас не было? – Иеремия потер лоб в раздумье. – Раз так, наверняка у вас не было нужды в исповеднике…

– И мой внезапный визит объясняется тем, что я вернулась к прежней грешной жизни? Я правильно вас поняла? – не дала ему договорить Аморе. – Могу вас заверить, отец, это не так. Грехи, конечно, есть, однако вполне простительные. А вот вас мне недоставало. Увы, но жизнь моя тосклива и монотонна. Я скучаю по придворной жизни, по празднествам, по сюрпризам, большим и маленьким, и даже по интригам. Ужасно мне всего этого недостает.

– Разве ради богоугодной жизни не стоит иногда поскучать? – наставительно вопросил святой отец.

– Но не могу же я целыми днями не выходить из дому? Я просто задыхаюсь в четырех стенах! Для такой жизни я не создана.

– Уж не собрались ли вы вернуться ко двору? – разочарованно поинтересовался Иеремия.

Аморе сердито повела плечиками.

– Вам хорошо известно, что не мне это решать. Когда двор спасался бегством от чумы, сменив Лондон на Солсбери и Оксфорд, король велел мне сопровождать его. Но я осталась здесь – из-за вас. Вы были больны и нуждались в заботе. Я нарушила королевское повеление. И поэтому не могу рассчитывать на немедленное и безоговорочное прощение его величества. Вполне может быть, что он воспретит мне и появляться при дворе.

– Так вы с ним еще не виделись?

– Нет. Карл хоть и снова в Уайтхолле, но королева и придворные дамы по-прежнему пока в Хэмптон-Корте.

– Но вы простите меня, если я не стану желать вам удачи в вашем предприятии? – сухо осведомился Иеремия.

– А разве у меня есть иной выход, святой отец? – возмущенно отозвалась Аморе. – Я же говорю вам, что сидя взаперти я просто погибну.

– Никто не требует от вас сидеть взаперти и оставаться в одиночестве. Выйдите за того, кто вам по сердцу, создайте семью.

– Ах, знаю, знаю, истинное счастье обретаешь лишь в браке и согласии, все остальное – грех!

– Так и есть.

– Но у меня нет желания выходить замуж за какого-нибудь графа или барона, который будет вечно изменять мне. Уж не этого ли вы хотите мне пожелать?

– Разумеется, не этого. Вы наверняка сможете найти верного супруга, который будет обожать вас.

– И который сразу же заявит права на меня независимо от моих чувств к нему! – в отчаянии воскликнула Аморе Сен-Клер.

Иеремия ничего не ответил. Он являл собой законченный тип священнослужителя, для которого плотские страсти соблазна не представляют, поскольку в его жизни им просто-напросто нет места, и который не подозревает о том, что другие люди могут быть совершенно иного мнения на этот счет.

– Простите меня, миледи, – негромко извинился он. – Конечно же, я не желаю вам быть связанной узами брака с тем, кто вам не по сердцу. Поверьте, мне подобное и в голову прийти не могло. Я люблю вас как родную дочь и желаю видеть счастливой.

– На свете есть лишь один, с кем я могла бы быть счастлива! – решительно заявила Аморе.

– Брендан?

– Да.

– Вы что-нибудь слышали о нем?

Миледи Сен-Клер опустила голову.

– Нет, – едва слышно ответила она.

– Миледи, Брендан вот уже девять месяцев как уехал. И вам следует свыкнуться с мыслью, что он уже никогда не вернется. Возможно, он решил отправиться на родину, в Ирландию, к своей семье. Он ведь никогда не скрывал, что ему здесь, в Англии, неуютно и что тоскует по дому.

– Вы всегда были против нашего с ним романа, святой отец. Хотя и приняли участие в его судьбе, когда ему было туго, – с укором ответила Аморе.

– Вы сами назвали ваши отношения романом, то есть внебрачной греховной связью. Брендан Макмагон – всего лишь безземельный ландскнехт, заклейменный как преступник. Король никогда не даст своего согласия на ваш брак с ним, и вы это знаете! Миледи, я стремлюсь быть с вами откровенным. Мое искреннее желание – чтобы и ноги Брендана не было в Англии. Так будет лучше и для него, и для вас, поверьте.

– Как вы можете говорить такое?! Мне казалось, вы его друг!

– Клянусь, я желаю этому человеку только добра. И ему будет легче, если он избавится от воспоминаний о вас. Возможно, у него достанет ума самому признать это. Вы с ним не пара, понимаете?

Аморе почувствовала, как в ней волной поднимается возмущение, но сумела взять себя в руки. Она не желала рассориться со своим старым другом – слишком она его любила. И чтобы разрядить обстановку, разрушить возникавший между ними барьер, решила сменить тему.

– Вы слышали, что Франция объявила нам войну?

Иеремия помрачнел.

– Да. Только об этом и говорят на улице и в лавках. Но это меня не удивляет. Все шло к тому. Король Людовик связан договором с Голландией, они ведь союзники.

– Я хорошо помню, как он, еще до того как разразился мор, прислал в Лондон троих своих посланников, которые должны были убедить Карла заключить мир с Голландией, – сообщила Аморе. – И поскольку французы не сомневались, что Карл дал уговорить себя женщинам, они попытались перетянуть на свою сторону эту глупую гусыню Франсис Стюарт.

Почувствовав откровенное неодобрение в тоне Аморе, Иеремия невольно улыбнулся.

– Если не ошибаюсь, миссис Стюарт всего-то семнадцать? Что с нее взять – она ребенок. Хотя, как мне кажется, она для своих лет очень даже зрелый человек. Единственная достойная особа среди всех придворных короля.

– Только потому, что держит Карла на длинном поводке? – иронически спросила Аморе.

– К сожалению, наш возлюбленный король принадлежит к тому типу мужчин, которые легко подпадают под пяту властным женщинам. Как рассказывают, леди Каслмейн, этой алчной особе, всегда удается настоять на своем, разыгрывая перед Карлом приступы ярости, и потребовать от короля что угодно.

– Она же понимает, что звезда ее закатывается. При дворе полно молоденьких девушек, мимо которых Карл не может пройти спокойно. Например Франсис Стюарт.

– И вы всерьез задумали вернуться в этот очаг распутства, дочь моя? – неодобрительно поинтересовался Иеремия.

– Если Карл позволит, то да, – последовал решительный ответ.

Какое-то время они молчали, вероятно понимая, что все главное сказано. В конце концов Аморе попросила иезуита исповедовать ее. Перед тем как попрощаться, миледи Сен-Клер вручила ему деньги на жизнь и для подаяний, поскольку он, как миссионер, не располагал собственными средствами, а жил на вспомоществования неофитов-католиков.

– Взгляните на все с другой стороны, святой отец, – попросила Аморе, уже уходя. – Если я вернусь в распоряжение королевы, то смогу вновь одаривать вас тем чудесным китайским чаем, который вы так любите и которого нигде в Лондоне больше не достать с тех пор, как чума парализовала торговлю.

Не дожидаясь ответа, миледи Сен-Клер вышла и стала спускаться по лестнице. Внизу она остановилась и вновь взглянула на Риджуэя, одарив его улыбкой на прощание. Она ценила его отношение к ней и была благодарна за проявленные им понимание и поддержку во время ее тайных встреч с Бренданом. В отличие от пастора Блэкшо Риджуэй всегда ставил любовь и счастье двух любящих сердец выше морали, и за это Аморе была ему благодарна и поныне. Отношение Иеремии к безземельному ландскнехту было двояким. Именно он уговорил тогда Алена взять к себе в дом Брендана и таким образом избавить его от тюрьмы, куда тот непременно угодил бы за бродяжничество. А когда ирландца обвинили в убийстве, иезуит предпринял все, чтобы доказать его невиновность и избавить от виселицы. Узнав о любовной связи Аморе и Брендана, Иеремия сильно горевал. Он-то лучше других понимал, что оба обречены лишь на горести. Аморе с сочувствием отнеслась к опасениям старого друга и не обижалась на его откровенность, но ее беспокоило, что Брендан столь долгое время не давал о себе знать.

По пути домой Аморе ломала голову над тем, каким образом ей вернуться ко двору. Все будет очень и очень непросто, это она понимала прекрасно. Карл бывал очень злопамятным, если чувствовал, что его обманывали.

Когда карета остановилась у Стрэнда, улицы, соединявшей Лондон и Вестминстер, и повернула к въезду в Хартфорд-Хаус, Аморе заметила шикарный экипаж во дворе своего дома. Кому она обязана столь бесцеремонным визитом? И была немало изумлена, разглядев на дверце герб Каслмейнов. Барбара Палмер, первая фаворитка короля, решила засвидетельствовать почтение своей сопернице? Вот уж неслыханное дело!

Сгорая от нетерпения, Аморе направилась в дом. Роуленд, ее дворецкий, вышел в холл ей навстречу и со стоическим видом доложил:

– Мадам, миледи Каслмейн вот уже с полчаса дожидается вашего возвращения. И она несколько взволнована, если можно так выразиться.

– Могу себе представить, – весело ответила миледи Сен-Клер. – Ничего; думаю, она потерпит еще немного – мне ведь необходимо переодеться. Предложите миледи Каслмейн чаю или чего она там пожелает.

Аморе торопливо стала подниматься по лестнице в свои покои. Вбежав в будуар, бросила муфту и манто на постель и тут же призвала служанок. Когда обе девушки вошли, она распорядилась приготовить медвяного цвета сатиновое платье и причесать ее. «Нет уж, пусть я уже несколько месяцев не при дворе, но за собой слежу, – так что пусть эта Барбара ничего себе не воображает». Пока служанки хлопотали с платьем, Аморе сама надела колье и серьги, подаренные королем, после чего, бросив взгляд в зеркало, с удовлетворением убедилась, что ей не придется скрывать от миледи Каслмейн никаких изъянов во внешности.

Войдя в гостиную, Аморе увидела, как ее гостья пытается отогреть озябшие руки у камина.

– Как я понимаю, визитами вас не балуют, моя дорогая, – вы не считаете необходимым протапливать гостиную, – язвительно заметила Барбара. – Вынуждена была послать вашего дворецкого за дровами, а не то вы бы меня тут заморозили, милочка.

– Вам следовало бы загодя сообщить мне о вашем визите, Барбара, – с наигранным смущением ответила Аморе. – Тем более что уж вас я менее всего ожидала увидеть здесь.

Барбара ответила, неожиданно приветливо улыбаясь:

– Вы ведь знаете мою импульсивность, дорогая. Так что тут уж не до этикета.

Обе, не скрывая презрения, оглядели друг друга. Барбара Палмер, урожденная Вилье, вот уже четыре года как графиня Каслмейн, была личностью незаурядной. Вспыльчивая и непредсказуемая, она излучала жизненную силу. Ее алчность и чувственное сладострастие не знали границ, она была способна на жестокую месть, если кому вздумалось тягаться с нею. В ранней молодости, имея опытного любовника, сумела постичь все премудрости любви в духе Аретино, чем и околдовала невоздержанного по части плотских утех Карла. И при всем том Барбара была отнюдь не красавицей. На овальном лице господствовал чересчур длинный нос. Длинные же веки прикрывали голубые глаза, а и без того мясистый подбородок начинал понемногу тяжелеть. Но безупречно белая кожа, каштановые локоны, отливавшие в свете свечей золотом, округлое крепкое тело делали эту женщину неотразимой. Даже пуритане самых суровых нравов, за глаза бранившие ее развратницей, не могли отрицать ее силу воздействия на государя. Леди Каслмейн родила королю пятерых детей, которых он безоговорочно признал, хотя и не был уверен в своем отцовстве. Неуемные аппетиты Барбары подвигали ее искать утоления в объятиях не одного любовника, что, впрочем, не мешало ей временами невзначай укорять Карла, если и он позволял себе подобные вольности.

По отцовской линии Аморе была родственницей с Вилье, так что Барбара являлась ее отдаленной кузиной. И хотя отношения двух любовниц и фавориток короля были далеки от дружеских, все же леди Каслмейн расценивала почти свою ровесницу леди Сен-Клер не столь опасной конкуренткой, как, например, Франсис Стюарт, которая была на целых восемь лет моложе.

– Не знала, что королева уже вернулась в Уайтхолл, – нарушила молчание Аморе. – Я думала, ее величество до сих пор остается в Хэмптон-Корте.

– А она пока там, – сообщила Барбара. – Но вскоре ожидается ее прибытие вместе со свитой в Уайтхолл. Я специально приехала раньше для встречи с вами. Честно говоря, меня привело сюда чистое любопытство. Почему, ну почему вы не последовали велению его величества и остались в этом зачумленном Лондоне? Карл до сих пор не может простить вам этого, вы это знаете? Он думает, что вы нарушили данное ему обещание вернуться ко двору тотчас же после рождения вашего ребенка ради того, чтобы остаться с любовником, этим ирландским ландскнехтом, с которым вы в последний год были неразлучны.

Накрашенные губки растянулись в циничной улыбке.

– Впрочем, не могу удержаться, чтобы не выразить вам восхищение, дорогая. Вы всегда были такой примерной, до тоски примерной. И вдруг вы даже меня переплюнули, потеснив в списке всех наших светских сплетников и памфлетистов.

– Прошу вас, Барбара, не напоминайте мне об этих бесстыдных стихоплетах, – невольно вырвалось у Аморе.

– А вы что же, рассчитывали, что ваш роман так и останется тайной? Стоило об этом узнать нашему достопочтенному кузену Бекингему, как тут же об этом заговорил весь город.

– Проклятый болтун, злобный завистник! – разорялась Аморе.

– Не стану с вами спорить. Но все же признайтесь, правда это или нет? Вы остались в Лондоне из-за возлюбленного?

Аморе, видя любопытство в глазах Барбары, медлила с ответом. И с чего ее это так взволновало? Леди Каслмейн явно искала свеженькой темы для придворных сплетен. Все лучше, чем болтать о своих похождениях. Но, подумав как следует, Аморе отбросила эту версию. Ей было нечего скрывать, и она стремилась недвусмысленно дать понять об этом.

– Я осталась в Лондоне помогать бедным и пострадавшим от мора, – выдержав паузу, с холодным достоинством ответила она. – Слишком многие состоятельные люди сбежали из города, и городскому совету отчаянно недоставало средств для того, чтобы облегчить участь больных.

Голубые глаза Барбары округлились от изумления.

– Вы разыгрываете меня?!

– Отнюдь. Поскольку вы, как и я, католичка, то поймете, что я не могла остаться в стороне от страданий неимущих и недужных. Они ведь ни гроша не получили ни от кого.

– Ну, если это и на самом деле так, тем лучше, – сказала леди Каслмейн с саркастической улыбкой. – Карл лишь успокоится, узнав о том, что истинная причина вашего непослушания – отчаянное положение его верных подданных. Он, несомненно, простит вас и будет рад снова видеть при дворе.

Аморе озадаченно посмотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова.

– О, вы наверняка удивитесь, отчего это обстоятельство столь радует меня, – продолжала Барбара. – Поверьте, для меня нет ничего радостнее, чем видеть вас при дворе. И я приехала, чтобы заверить вас в том, что намерена содействовать вам. Как только королева переберется в Уайтхолл, я непременно замолвлю за вас словечко Карлу.

– С чего бы вам хлопотать за меня? – с нескрываемым недоверием спросила Аморе, хотя прекрасно понимала мотивы леди Каслмейн.

Барбара Палмер поднялась с кресла и нервно заходила взад-вперед по гостиной.

– Разумеется, такой вопрос не мог не возникнуть у вас! А между тем беда в том, что Франсис Стюарт, эта простенькая мордашка, эта дерзкая девчонка, намертво вцепилась в короля когтями. И, к своему стыду, я вынуждена признать, что одной мне с ней не справиться. Вы должны вернуться ко двору, Аморе!

– Да, но король не любит меня. Я всегда была для него лишь развлечением, не более, – трезво рассудила Аморе.

– И несмотря на это Карл обожал проводить вечера в вашем обществе, когда был не в духе. Вы умели отвлечь его от нелегких мыслей. А одержимость его этой недозрелой святошей день ото дня становится все невыносимее. И поскольку она отказывает ему, Карл день ото дня становится все мрачнее. Вы знаете, как себя с ним вести, когда он в дурном настроении, я – нет! Мы сразу же начинаем ссориться. Опасаюсь, как бы он в припадке отчаяния не стал добиваться от королевы согласия на развод и не предложил руку и сердце этому ничтожеству Франсис. Тогда она добьется того, чего так желает. Этого нельзя допустить! И если мы с вами будем держаться вместе, то сможем помешать этому.

Аморе погрузилась в размышления. Так вот, оказывается, что не дает покоя леди Каслмейн. Она страшилась, что король сделает супругой ту, которую вожделеет, а прежнюю любовницу сдаст в архив! Такое унижение ее гордыне не вынести, вот она и решилась на отчаянный шаг – взять себе в союзницы соперницу.

– Так вы намерены вернуться ко двору? – нетерпеливо спросила Барбара.

– Конечно, – ответила Аморе. – И весьма признательна вам за помощь.

С чувством нескрываемого облегчения леди Каслмейн вновь опустилась в кресло.

– Хорошо. Я передам Карлу соображения, которыми вы руководствовались, чтобы остаться в Лондоне. А теперь расскажите-ка мне о вашем ирландце-ландскнехте. Каков он в любви?

Аморе невольно передернуло, но она не подала виду. У нее возникло чувство, что она заключила пакт с самим дьяволом.