Текст книги "Тайна старой знахарки"

Автор книги: Сандра Лессманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Глава 27

Одним знойным июньским днем вдруг пропал Николас. Около полудня Ален послал подмастерье к одному из больных, и тот все не возвращался. Когда он не вернулся и к вечеру, Риджуэй собрался отправиться на его поиски, но, едва выйдя из дома, столкнулся с Уильямом.

– На вашем месте я пересидел бы эти дни дома, – предупредил Алена слуга леди Сен-Клер. – Разве вы не слышали, что голландцы высадились на побережье Франции и что наш флот готовится выйти в море?

– Слышал, но какое это все имеет отношение ко мне? – не понял Ален.

– По всему городу разосланы патрули, насильно рекрутирующие всех молодых мужчин в моряки. Сегодня дела хуже некуда. Лорд-мэру не выделили денег ни на пропитание этих бедняг, ни на выплату жалованья. Их всех согнали в Брайдуэлл и держат там под охраной, чтобы не разбежались.

Известие Уильяма встревожило Алена не на шутку.

– Я должен пойти на поиски Николаса. Может, и он среди них.

– Такое вполне возможно. Но окажись это так, как и чем вы сможете ему помочь? – резонно возразил Уильям. – Разве что на пару с ним послужить на корабле флота его величества? А это вполне осуществимо, стоит вам только на улицу нос показать.

– Но… я свободный гражданин города Лондона. Как это меня вдруг возьмут да заберут во флот?

– Я бы на вашем месте не тешил себя этим, сэр. Пока вы разыщете чиновника, который рассмотрит вашу жалобу, вас усадят на корабль, и делу конец. Поймите – вы не простой работяга. Вы врач! Хирург! А хирурги сейчас ох как потребны на флоте! Так что если уж они в вас вцепятся, ни за что не отпустят, можете мне поверить.

Ален понурил голову.

– Черт побери! Как мне быть, Уильям?

– А как остальным. Пошлите свою благоверную в военно-морское ведомство, пусть она там и передаст вашу жалобу.

Лекарь, будто осененный догадкой, взглянул на Уильяма.

– Скажите, а леди Сен-Клер смогла бы что-нибудь сделать для Ника?

– Ну уж наверняка раздумывать не стала бы, это я вам точно говорю, – ответил Уильям. – Но сейчас ее в Лондоне нет. Двор выехал в Виндзор. Боюсь, к ее возвращению будет поздно.

– А вы? Для вас ведь тоже непросто в таких условиях приглядывать за мной?

– Мы с Джимом – тертые калачи. Стоит нам заметить патруль, так мы сразу ноги в руки. Но вы правы, сэр, это и для нас небезопасно. Может, вы все-таки пару дней и без нас обойдетесь, пока флот уберется отсюда в открытое море? Все равно ведь этот Лэкстон не скоро опомнится.

– Конечно, конечно, – заверил его Ален. – Как-нибудь обойдусь.

Алену несколько раз пришлось упрашивать Энн сходить в военно-морское ведомство, пока она в конце концов согласилась. Но сходила туда, как и следовало ожидать, впустую. После этого Ален, невзирая на предостережения Уильяма, решил сам нанести визит на Ситинг-лейн. Здание ведомства неподалеку от Тауэра было буквально оккупировано возмущенно галдевшими женами, настаивавшими на том, чтобы их мужей отпустили домой или хотя бы уж выплатили им положенное жалованье. Доктор Сэмюел Пипс, ответственный за отправку резерва на флот, не решаясь показываться им на глаза, передал через третьих лиц, что, дескать, отбыл по важным делам.

Ален побывал и в Брайдуэлле, пытаясь там навести справки о Николасе, но и это ничего не дало. Три дня спустя он беспомощно созерцал, как насильно рекрутированных под причитания жен и невест посадили в лодки и развезли по кораблям.

Едва экипаж леди Сен-Клер въехал в Лондон, как на город обрушился страшный ливень. Аморе под шум дождевых капель, барабанивших по стеклу дверцы экипажа, смотрела на знакомые улицы. Итак, королевский двор покинул Виндзор и вернулся на Уайтхолл. Большинство придворных без долгих раздумий отправились во дворец, но Аморе решила перво-наперво заглянуть домой справиться, как идут дела, и повернула экипаж в другую сторону.

Из-за проливного дождя лошади вынуждены были тащиться шагом. Но когда экипаж достиг Хартфорд-Хауса, тучи разогнало, кое-где стали показываться кусочки синего неба.

Аморе, выглянув в окно кареты, к своему удивлению, заметила сидевшего на ступеньках у входа человека. И, узнав его, не дожидаясь, пока лакей откроет дверцу, выбралась наружу.

– Мастер Риджуэй! Да вы промокли до нитки! Почему вы не зашли в дом переждать этот ужасный ливень?

Ален поднялся навстречу леди Сен-Клер.

– Разве я мог знать, когда вы приедете. Да и потом, я вовсе не собирался к вам. Просто в последнюю минуту решил зайти. Очень захотелось повидать вас.

Женщина с улыбкой подала ему руку.

– Входите же, входите. А то, не дай Бог, простудитесь в мокрой одежде.

Ален, приняв ее руку, последовал за ней через холл на второй этаж, в будуар. Там Аморе велела служанке приготовить для гостя шлафрок, растопить камин. Когда та отправилась выполнять распоряжения, госпожа предупредила ее, что никого не принимает, – леди Сен-Клер не хотелось, чтобы кто-нибудь им мешал.

Когда они остались наедине, Ален печально посмотрел наледи Сен-Клер.

– Почему только вас не оказалось, когда вы были так нужны мне?

– Что-нибудь случилось? – обеспокоенно спросила Аморе.

Риджуэй поведал ей о принудительном рекрутировании Николаса и о бесплодных попытках освободить подмастерье от службы на Королевском флоте.

– Я во всем виноват, – горестно заключил он. – Нельзя было отпускать его одного. Надо было самому отправиться тогда к больному!

– Прошу вас, не говорите так! Тогда вас и самого отправили бы на корабль.

– Может, и отправили бы. Но тогда мне не пришлось бы винить себя.

Аморе, взяв руки Алена в свои, утешительно произнесла:

– Я не сомневаюсь, что он благополучно вернется.

– Но ведь предстоят такие сражения! – возразил Ален.

– Вы должны твердо в это верить, мой друг, – убежденно сказала леди Сен-Клер. – Ваш подмастерье – парень опытный и осмотрительный. И сумеет найти выход из любого положения, если понадобится.

Утешительные слова Аморе подействовали. Они хоть и не умерили беспокойства о Николасе, но по крайней мере Ален уже не наедине с грызущим его чувством вины.

– Давайте снимайте мокрое платье, и просушим его у камина. Вина не хотите?

Риджуэй механически подчинился, стянув с себя сырую сорочку, после чего снял туфли, чулки и бриджи. Разложив одежду и обувь у камина, он набросил на себя шлафрок и подошел к Аморе, предложившей ему наполненный вином бокал.

Кивнув, он отпил глоток. Их взгляды встретились, и Аморе прочла в его глазах невысказанный вопрос. Ласково улыбнувшись, она отставила бокал и тихо произнесла:

– Я наказала служанке не тревожить нас, так что теперь вам, Ален, придется побыть за нее. Если бы вы только знали, как хочется мне сейчас снять с себя это платье.

Обняв Алена, леди Сен-Клер привлекла его к себе, и он с поразившей его самого страстностью принялся целовать и обнимать ее.

Остаток дня и ночь они провели вместе. Ален не выпускал Аморе из объятий, осыпал поцелуями, предлагал ей самые смелые и невиданные ласки, удовлетворяя ее желания с такой ненасытностью, будто эта ночь последняя в их жизни.

Утреннее расставание оказалось тяжелее, чем он ожидал. Опять в ставший ненавистным дом! Риджуэй тянул время как мог, пока Аморе не предложила ему позавтракать вместе, после чего Ален отправился в скорбный путь на Патерностер-роу.

Там, как он и предвидел, его ожидал ледяной прием. Энн, смерив его укоризненным взглядом, едва Ален показался на пороге дома, выдала гневную тираду:

– Наконец соизволили явиться под родной кров! Как, по-вашему, должна чувствовать себя жена, когда ее спрашивают, где муж, а ответить нечего?

Ален пытался сохранить подобие непринужденности, но это никак не избавило его от вскипавшего раздражения.

– Кому я так срочно понадобился?

– Вашим больным – вернее, тем немногим, кто остался, – у вас ведь теперь времени и на них нет, поскольку целыми днями вы околачиваетесь у доков в поисках этого ничтожества, вашего подмастерья, который скорее всего просто решил смыться от вас. Ну а по ночам, как водится, вы бегаете по шлюхам!

Раздражение Алена перешло в ярость.

– Ошибаетесь, мадам, – бросил он в ответ. – Я сейчас не от шлюхи.

– Да от нас за милю несет этой вашей шлюхой! И это не впервые. Валяетесь с самыми грязными потаскухами. Смотрите не притащите домой постыдную хворобу!

Тут Ален утратил чувство самоконтроля. Схватив Энн за плечи, он с силой тряхнул ее.

– Не смейте называть эту женщину шлюхой, слышите! Кому-кому, а вам помалкивать бы. Вы и есть самая настоящая шлюха, прижившая неизвестно с кем вашего ублюдка, которого норовите подсунуть мне!

– Оставьте ее, Христа ради, – вмешалась сбежавшая вниз Элизабет.

Ален, опомнившись, брезгливо оттолкнул Энн, и та, разрыдавшись, бросилась к тетке.

– Оставьте ее в покое! – возмущенно воскликнула Элизабет.

Ален повернулся к ней.

– Ну-ну, вы с ней всегда заодно, мадам. Уж не хотите ли вы убедить меня, что не знали о том, что Энн давно беременна?

Элизабет, спустившись с последней ступеньки, не спеша подошла к Риджуэю.

– Да нет, знала, конечно. Как я могла не знать? Но вы должны понять, что не Энн в этом повинна. Потому что ее отец, мой обожаемый свояк, превратил бы ее жизнь в ад, останься она под его крышей.

– Почему она в таком случае не женила на себе настоящего отца ребенка? – недовольно спросил Ален.

– Потому что это было никак нельзя.

– Нельзя? Почему же? Наверняка к нему у нее были куда более искренние чувства, чем ко мне.

Элизабет помрачнела и резко спросила:

– Вы на самом деле такой глупец, что ничего вокруг себя не замечаете? Энн изнасиловали!

Ален, не в силах ничего сказать, продолжал смотреть на нее. Гнев сменился сочувствием к Энн. Прежней ярости как не бывало.

– Но кто? Кто был этот негодяй? – наконец пробормотал он.

– Я вам этого сказать не могу. Спросите у Энн сами.

Рассеянно кивнув, Риджуэй повернулся и вышел в сад поразмыслить обо всем в одиночестве.

Только к вечеру, уже в спальне, он смог поговорить с Энн.

– Теперь я понимаю положение, в котором вы оказались. Вы были беременны, а мать, которая хотела вам помочь, внезапно погибла. Но почему вы тогда не рассказали мне обо всем? Я сумел бы вам помочь. Почему предпочли пойти на обман?

– Вы хотите сказать, что готовы были жениться на мне, принять чужого ребенка и растить как своего? – саркастически осведомилась Энн.

– Нет, по…

– Ну вот видите! Разве поступились бы вы своей свободой ради того, чтобы вызволить из беды какую-то там брюхатую дурочку! А по-другому помочь вы бы мне никак не смогли.

– Возможно, вы и правы, – вынужден был признать Ален. – Мне жаль, что вам выпало столько всего вынести. Но кто совершил над вами насилие?

– Поверьте, лучше вам этого не знать.

Сказав это, Энн скользнула под одеяло и закрыла глаза. Ален не стал пытаться разговорить ее, но в ту ночь забылся сном лишь под утро.

В День святого Якова враждующие флоты Англии и Голландии вновь сошлись в решающей схватке. На сей раз верх одержали британцы. Голландцам пришлось спасаться бегством, лишившись двадцати кораблей и свыше семи тысяч матросов. Британцы же потеряли всего один корабль, «Резолюшн», и примерно пятьсот членов экипажа.

Ален на лодке отправился в Чатем проверить, нет ли среди них Николаса. Раненых разбросали по пивным и харчевням, поскольку госпиталя для них не было. Риджуэй обошел все заведения и осмотрел раненых. Многие из матросов получили серьезные ожоги, кое-кто лишился руки или ноги. И хотя ему было не в диковинку видеть искалеченных в боях и раненых, на душе от этого легче не стало. Сколько же бед несут людям войны! Что до жалованья, то его наверняка им еще долго придется дожидаться, ибо казна была пуста. Ника Ален среди них не обнаружил.

Один из раненых жаловался на нестерпимую боль. Рана на ноге была обработана кое-как. Хирург не раздумывая взялся за дело. Выпросив у кабатчика бренди и чистых тряпок, он продезинфицировал и перевязал рану. Ален настолько углубился в работу, что не заметил подошедшего к нему человека.

– Вы военный лекарь, сэр?

Повернувшись, Ален увидел симпатичного вида мужчину лет сорока. Длинные, до плеч, темные волосы, вытянутое лицо, карие глаза и энергично вздернутый нос. Ухоженная эспаньолка, на манер королевской. Ален поднял с носилок раненого, куда присел передохнуть.

– Да, сэр, я лекарь. У меня лечебница в Лондоне. Но моего подмастерья насильно призвали на флот, вот я и пришел сюда в надежде найти его.

– Понимаю вас, – ответил мужчина. – Меня зовут Джон Ивлин. Я член комиссии по снабжению раненых и военнопленных. Мне жаль, что вы так и не смогли отыскать вашего подмастерья. Как я понимаю, здесь его нет.

– Нет, – покачал головой Ален. – Он наверняка на другом корабле, из тех, которые еще не возвратились в порт. Может быть, вам известно, когда они вернутся?

– Увы, ничего сообщить вам не могу. Это в ведении командования флота.

Ален еще раз взглянул на лежавших вповалку раненых.

– Не самый лучший метод размещения, – со вздохом отметил он.

– Кому вы это говорите? – вздохнул в ответ Ивлин. – Лекарям необходимо бегать из одной харчевни в другую, и они не успевают оказать помощь всем, кто в ней нуждается. К тому же, если ты в кабаке, да еще ранен, поневоле напьешься до бесчувствия. В этой связи я обратился к королю с предложением срочно организовать здесь, в Чатеме, госпиталь. Я уже отыскал и подходящее помещение, подсчитал и расходы, которые, кстати, не так уж и велики. Мистер Пипс передал планы в военно-морское ведомство, они были одобрены, но, пока нет денег, нет смысла уповать, что дело сдвинется с мертвой точки. С ума сойти! Его величество швыряет жуткие суммы на своих любовниц, а для тех, кто ради него рисковать жизнью на войне, у него, видите ли, нет даже шиллинга.

Джон Ивлин виновато посмотрел на своего собеседника.

– Вы уж простите мою горячность, сэр. Но когда вдруг не находится денег на важное дело, тут…

Он не договорил.

– Могу вам лишь посочувствовать, сэр, – искренне ответил Ален.

– Вообще-то мне сейчас пришла мысль спросить вас вот о чем: не согласились бы вы сотрудничать в комиссии? – продолжал Ивлин. – Нам не хватает лекарей. И должен вам откровенно заявить, что, вероятнее всего, вам придется трудиться задарма. Во всяком случае, заплатят вам далеко не сразу. Может быть, вам, прежде чем дать мне ответ, следует все хорошенько обдумать? В ближайшее время я переправляю раненых в больницу Святого Варфоломея. И поскольку вы работаете в Лондоне…

– Я обещаю вам подумать, – ответил Ален и распрощался с Джоном Ивлином.

Разумеется, перспектива посвятить себя тяжкому труду за призрачное жалованье, а в худшем случае и вообще ни за грош, привлекала мало. Но Ален проникся сочувствием к раненым, по сути, брошенным на произвол судьбы и обреченным на смерть без надлежащей медицинской помощи. С другой стороны, работа в госпитале давала возможность реже бывать дома. После того знаменательного разговора отношения Энн и Алена не улучшились, и Риджуэй решил хотя бы несколько дней в неделю бывать в госпитале. Было и еще кое-что, не дававшее ему покоя.

Как только выдалась возможность, Ален отыскал сэра Орландо и попросил принять и выслушать его. Он рассказал судье о разговоре с Джоном Ивлином.

– Так вы и в самом деле собрались работать в больнице Святого Варфоломея? – не скрывая скепсиса, спросил Трелони. – Вы ведь знаете, как обстоят дела с нашей казной.

– Да, но я знаю и то, в каком отчаянном положении находятся несчастные моряки, – возразил Ален. – И готов помогать им. Хотя и опасаюсь, что от меня потребуют дать какую-нибудь там присягу, коль я решил посвятить себя работе в этой больнице.

Сэр Орландо кивнул в ответ.

– Вполне вероятно. К тому же вам не мешало бы знать, что этот Джон Ивлин явно не принадлежит к числу обожателей католиков. Недавно он подал королю один документ, и знаете, как он его озаглавил? «Порочное воздействие новоеретичества иезуитов на короля и государство» – именно так можно перевести это с французского. Если я вас верно понял, вы просите меня замолвить за вас словечко.

– Был бы весьма признателен вашему сиятельству за это.

Трелони, усевшись за письменный стол, вооружился пером.

– Я снабжу вас соответствующим рекомендательным письмом.

Перо со скрипом забегало по белому листу бумаги. Закончив писать, судья присыпал документ песком, аккуратно сложил и запечатал.

Ален с благодарным поклоном принял от него письмо и уже собрался уходить, но сэр Орландо попросил его остаться еще на минуту.

– Вот о чем я хотел спросить вас, мастер Риджуэй. Вам никогда не приходилось что-нибудь слышать о том самом парне, ну, ирландце, который в свое время квартировал у вас? Дай Бог памяти – как же его?.. Ах да, Макмагон!

– Вероятно, вы имеете в виду Брендана Макматуна? – с улыбкой поправил судью Ален. Он вспомнил, как терпеть не мог молодой ирландец, если его фамилию переиначивали.

Трелони презрительно отмахнулся.

– Да-да, вечно я путаю эти варварские имена! Так вы ничего о нем не слышали? Не знаете, случаем, где он сейчас обретается?

– Нет, милорд, – солгал Ален. Недавно Аморе призналась, что он во Франции, а уж она-то знает. Ален решил не распространяться на эту тему.

– Как вы думаете, он может вернуться в Лондон? – продолжал допытываться судья.

Алену показалось, что в голосе Трелони звучит озабоченность, и он невольно спросил себя, с чего бы это. Два года назад судья Орландо Трелони вынес Макмагону излишне суровый приговор, хотя ирландец был невиновен. Дело в том, что сэр Орландо разделял предрассудки многих своих соотечественников о том, что все ирландцы сплошь ворье и пьянчуги. Брендан не простил судье учиненной над ним несправедливости, да и не скрывал этого.

– Думаете, мистер Макмагон будет вам мстить? – с сомнением спросил Ален.

Сэр Орландо без тени улыбки посмотрел на Риджуэя.

– Я считаю это более чем вероятным.

– Милорд, я понимаю, у Макмагона мало оснований обожать вас, но, поверьте, я не думаю, что он до сих пор носит в сердце злобу на вас. В конце концов, он человек разумный. И если он вернется сюда, то уж явно не по вашу душу.

– Ваши бы слова да Богу в уши! – со вздохом произнес судья. Сэр Орландо не разделял оптимизма Алена Риджуэя.

Глава 28

– Энн, где Молли? Мне нужна чистая сорочка.

Энн в этот момент ощипывала курицу и даже не подняла головы на вошедшего в кухню Алена. Она была на восьмом месяце беременности, что временами превращало ее просто в стерву.

– Вам что, трудно напомнить ей о том, что нужно сделать? – допытывался Ален.

По-прежнему уткнув физиономию в курицу, Энн сквозь зубы процедила:

– Она ушла.

– Ушла? Куда? И зачем?

– Я рассчитала ее.

Ален изумленно уставился на нее.

– Рассчитали?

– Да! – прошипела Энн. – Думаете, я не понимаю, чем вы с ней каждое утро занимаетесь, когда она приносит вам водицу для умывания? Мерзость какая! Вот я и выставила эту сучку из дому.

Ален в бессильной ярости сжал зубы. Ему не в чем было упрекнуть себя. Молли была просто жизнерадостной девчонкой и не видела трагедии в том, что ее далеко не старый еще хозяин разок-другой залезет ей под юбку или чмокнет в щеку. Но даже здесь были свои границы, которые Ален никогда не нарушал, тем более против воли служанки. Со временем эти тисканья и поцелуйчики стали своего рода ежеутренним ритуалом, который ни Ален, ни Молли всерьез не принимали. Естественно, в один прекрасный день это стало известно и Энн, но Ален никогда не думал, что та станет вымещать злобу на Молли.

– Вы не имели права выставлять бедную девушку на улицу! – укоризненно сказал Ален. – Надо было сначала посоветоваться со мной.

Раздражение гнало его из дому. Он стал даже подумывать о том, чтобы прикрыть свою лечебницу и перебраться в госпиталь, лишь бы не видеть Энн. Риджуэй был настолько погружен в свои мысли, что толком не соображал, куда направляется. Лишь увидев перед собой Ладгейтские ворота, он невольно остановился, прикидывая, что делать. Положившись целиком на волю ног, он миновал сначала ворота, потом Флит-стрит и двинулся к Стрэнду. Может, ему улыбнется счастье и леди Сен-Клер окажется дома. Он, как никогда прежде, жаждал ее общества, ее понимания и нежности. Преодолевая смущение, Риджуэй ударил латунным молоточком на двери дома. Ему отворил лакей.

– Ах, это вы, мастер Риджуэй. Вы как нельзя кстати. А то госпожа уже велела послать за вами. У нас с одним из слуг приключилась беда.

– Что случилось?

– Под лошадь угодил, и она его помяла. Сейчас я провожу вас к нему.

Пострадавший лежал у себя в каморке на кровати. Им оказался Уильям. Аморе с озабоченным видом сидела подле него.

– Мастер Риджуэй! Так скоро? – пораженно воскликнула она.

– Нет-нет, я просто зашел навестить вас, и только здесь от вашего лакея узнал о случившемся, – пояснил Ален и склонился над Уильямом, который с перекошенным от боли лицом беспокойно заворочался. Ощупав пострадавшую лодыжку, Ален вздохнул с облегчением.

– Вроде переломов нет, все цело. Правда, сухожилия растянуты. Необходимо наложить шину. Уильям, вы должны держать ногу в полном покое, и скоро сможете ходить ничуть не хуже, чем раньше.

Слуга облегченно откинулся на подушку.

– Спасибо вам, мастер Риджуэй. А то я уж чего только не передумал.

Аморе с любопытством наблюдала, как Ален ощупывает и перевязывает лодыжку ее слуги, после чего пригласила лекаря уделить внимание и ей.

– С большим удовольствием, миледи, – широко улыбаясь, ответил Риджуэй и последовал за хозяйкой в ее покои.

К вечеру Алена стали терзать укоры совести. Верно говорила Энн – он совершенно забросил работу в последнее время. Предстояло решить, как все-таки жить дальше. Аморе посоветовала ему не ходить домой пешком, а воспользоваться извозчиком – наступали сумерки, и передвигаться по Лондону становилось небезопасно. Извозчик тащился еле-еле – весь Лондон отмечал победу британского флота над голландцами. Эскадра англичан высадилась на островах Флиланд и Трешеллинг, сожгла около ста пятидесяти неприятельских кораблей и несколько захватила. Жители Лондона бегали с факелами, а кое-где даже палили в воздух из мушкетов.

Извозчик довез Алена до его дома на Патерностер-роу. И здесь вовсю шло празднество. Ален обратил внимание на привязанную у соседнего дома лошадь, пугливо вздрагивавшую при каждом выстреле.

Света в окнах лечебницы не было, хотя ставни оставались незатворенными, что было довольно странно. Доставая ключ, Риджуэй подумал, что женщины и его ученик уже ушли к себе. Собираясь вставить ключ в замок, Ален вдруг заметил, что дверь не заперта. Более чем странно. Риджуэй отворил дверь и вошел в дом. Не успел он и сделать двух шагов в полутемной лечебнице, как вдруг наверху прогремел выстрел и вслед за ним раздался женский крик. В следующую секунду он увидел, как на верхнюю площадку лестницы, вопя как безумная, выскочила Энн. Повернувшись, она окаменела, заметив в паре шагов от себя преследователя. И действительно – позади нее мелькнула зловещая темная фигура. Ален успел разглядеть мужчину в просторной черной накидке и широкополой шляпе. Незнакомец, грубо схватив Энн за плечи, толкнул ее, и она, тяжело упав, покатилась по лестнице. Нападавший бросился вслед за ней, на ходу выхватывая из-за пояса пистолет. Ален, не помня себя, закричал. Бандит ловким движением взвел курок и наставил дуло прямо на Риджуэя.

Реакция Алена была чисто инстинктивной. Впоследствии он так и не мог объяснить, как ему удалось столь молниеносно укрыться за массивным деревянным операционным столом. Пуля лишь слегка задела ему плечо. Ален тут же вскочил, пытаясь разглядеть незнакомца. А тот тем временем, схватив тяжелый пистолет за ствол, принялся молотить рукояткой по голове Энн. Ален в отчаянии стал перебирать хирургические инструменты в надежде вооружиться, и при этом довольно сильно порезался. Но незнакомец уже бросился прочь из лечебницы. Ален заметил, что лицо его закрывал темный платок. Хлопнула дверь.

Скальпель – жалкое оружие лекаря – выскользнул из окровавленных пальцев Алена.

– Энн! Энн!

Та лишь стонала в ответ. Ее белый чепчик пропитала кровь. Ален осторожно снял его с головы Энн и невольно ахнул. Увиденное поразило даже его. Несмотря на страшные раны на голове, Энн еще дышала. Подхватив жену, Ален отнес ее наверх в спальню, где осторожно положил на кровать.

– Элизабет! Кит! – что было мочи стал звать он. Ответа не последовало.

– Проклятие! Да куда вы все запропастились?! – в отчаянии вырвалось у него.

И в самом деле, почему Энн оказалась одна в пустом доме? Что делать? И в доме ни души.

Первым делом следовало заняться раной на ее голове. Сбежав вниз в лечебницу, Ален собрал необходимые инструменты и чистые салфетки, налил бренди в миску, после чего вернулся наверх. Энн, не шевелясь, лежала на постели, Риджуэй тщательно осмотрел рану. Вооружившись бритвой, сбрил часть волос вокруг раны. В рану проглядывали кости черепа. Тяжелая рукоять пистолета размозжила их, вдавив в отдельных местах внутрь. Да, ранение было весьма серьезным, если не смертельным. Сознавая, что уже ничем не сможет помочь Энн, Ален тем не менее аккуратно извлек мелкие отломки костей и тщательно промыл рану.

Теперь следовало подумать, как быть с ребенком в ее уже начинавшем мертветь чреве. Выжил ли он после падения матери? Большими ножницами он взрезал платье Энн и приложил ладони к животу. И ощутил внутри движение.

Ален лихорадочно раздумывал. Он понимал, что никакие роды в таком состоянии матери невозможны. Но если она умрет, с ней погибнет и ребенок. Была лишь одна возможность спасти его: кесарево сечение! Этот метод был знаком еще в Древнем Риме – названием своим он был обязан римскому императору Цезарю, родившемуся именно благодаря надрезу матки. Однако метод этот был чрезвычайно опасен и поэтому применялся только в тех случаях, когда роженица умирала, а ребенок продолжал жить.

Ален колебался. Приложив ладонь к груди Энн, Ален попытался определить, бьется сердце или нет. Сердцебиение едва ощущалось, удары были редкие. После краткого раздумья Риджуэй спустился в лечебницу и пропитал губку уксусом – последнее средство привести жену в сознание. Вернувшись в спальню, он поднес губку к носу. Энн никак не реагировала, тогда Ален смочил ей лицо холодной водой и стал энергично растирать ладони и ступни ног. Все тщетно – Энн пребывала в глубоком обмороке! Ален заметил, что из носа у нее сочится водянистая жидкость, перемешанная с кровью. Он вытер ее, но это не помогло – жидкость продолжала сочиться. Осмотрев голову, он заметил, что кровь истекает и из ушей.

Опыт врача подсказывал ему, что Энн при смерти и что ему уже не спасти ее. И все же, следуя долгу врача, Риджуэй не решался делать Энн кесарево сечение, что, несомненно, ускорило бы ее смерть. Риджуэй стал страстно взывать к Деве Марии помочь ему в нелегком выборе. Всем сердцем сейчас он желал присутствия Иеремии, чтобы тот подсказал верный путь. Впрочем, требовать подобного от пастора в его положении было нелепо – того ведь в первую очередь заботило спасение души. И если бы в чреве матери погиб ребенок, естественно, так и оставшийся некрещеным, душа его оказалась бы в Limbus infantum, или чистилище, преддверии ада, куда Богу доступа не было и где она была бы обречена вечно томиться страстным желанием узреть благотворящий взор его.

Воздав молитву Деве Марии, Ален снова направился в лечебницу за необходимыми инструментами. Между тем была уже ночь, улицы затихли. И снова Ален спрашивал себя, отчего ни Элизабет, ни Кита не оказалось дома, но не мог заставить себя додумать эту мысль до конца. Разложив инструменты рядом с постелью, Ален вдруг заметил, как предательски дрожат у него руки. Ведь это была не первая его операция, но никогда прежде ему не приходилось делать ее на еще живом человеке. Он постарался взять себя в руки. Первым делом вложил между челюстей Энн небольшой деревянный брусок – рот должен быть открыт, она должна дышать, обеспечивая воздухом матку. Дыхание было настолько слабым, что ребенок вполне мог задохнуться. После этого Ален убрал подушку из-под головы Энн и подложил ее под крестец. Ополоснув руки, Ален обмыл бренди участок, где надлежало сделать надрез. Затем, выбрав самый острый из скальпелей, приставил его лезвие слева в области лобковой кости и на брюшине сделал надрез шириной примерно в ладонь. Показались внутренности, Ален осторожно убрал их. Выступившую наружу матку вскрыть было совсем несложно. Отложив скальпель, Ален бережно повернул безжизненное тело Энн на левый бок – вместе с телом матери переместился и плод. Плод представлял собой крохотное существо с морщинистой кожицей. Наскоро перевязав пуповину, Ален перерезал ее. Риджуэй с тревогой убедился, что ребенок молчит и не двигается. Смахнув слизь с губок крохотного ротика, он мизинцем постарался раздвинуть их. Когда ребенок и после этого не задышал, он, приставив свой рот к его рту, попытался вдуть ему в легкие немного воздуха, как обычно делают в подобных случаях повитухи. Снова и снова он отчаянно стремился в буквальном смысле вдохнуть жизнь в новорожденного. Ощупав грудь с левой стороны, он убедился, что сердцебиение отсутствует. Ребенок был мертв – не выдержал слишком долгого ожидания.

Какое-то время Ален стоял, бессмысленно уставившись на крохотный трупик в руках. Вокруг стояла звенящая, мертвая тишина. И тут до него дошло, что Энн не дышит. Не раздумывая, Риджуэй положил ребенка подле умершей матери и набросил на обоих покрывало. После этого он вдруг ощутил, что ноги не хотят ему повиноваться. Прислонившись к стене, он бессильно скользнул на пол и в приступе отчаяния закрыл лицо окровавленными ладонями.

Он не знал, сколько времени так просидел. Словно омертвев изнутри, Ален был не в состоянии ощутить ни боль, ни горе утраты, ни ужас… ничего. В голове царила пустота; мысли, будто мифические существа ускользали от него, едва он пытался ухватиться за них.

Вдруг он услышал щебетанье птиц. За окном лечебницы воробьи приветствовали наступающий день. Занималась заря. Мгновение спустя Риджуэй ощутил боль в правом предплечье. Повернув голову, он глуповато уставился на запекшуюся кровь по краям дыры на рукаве. И она напомнила ему обо всем. Выстрел. Пуля, едва задевшая его. Замешкайся он хоть на мгновение, и все, он был бы в царстве мертвых. «Почему это случилось? – спросил он себя, так до конца и не понимая, что произошло. – Как убийца попал в Дом? Что ему понадобилось здесь?»

Разглядывая окровавленные руки, Ален внезапно ощутил дурноту. Рывком поднявшись, он, пошатываясь, спустился в лечебницу и, став на колени у ведра, опорожнил желудок. Потом кое-как проковылял до кухни, наполнил водой миску и стал методично смывать остатки запекшейся крови: сначала с ладоней, затем с запястий. Потом внезапно прекратил это занятие и бессильно шлепнулся на табурет. Без толку! Все без толку! Ему никогда не смыть с себя кровь жены и ее ребенка. Он убил их, он, и никто другой. Ее – потому что поспешил, а его – потому что медлил. И вдруг спросил себя: интересно, а как бы он действовал, будь этот ребенок его? Будь эта женщина ему по-настоящему дорога! Разве тогда он прекратил бы попытки вернуть ее к жизни? Разве не мелькнула у него тогда, в горячке, гаденькая мыслишка: вот умри она сейчас, и он снова свободен? Мысль о том, что он внезапно овдовел, внушала сильнейшее чувство вины. Риджуэй больше не верил себе. А если бы он не стал ее оперировать? Может, Энн пришла бы в себя, выжила и родила этого ребенка?