Текст книги "Язык в действии (ЛП)"

Автор книги: Самюэл Хаякава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Четыре сноски

Перед тем как мы закончим обсуждение директивного языка, стоит добавить четыре примечания. Во-первых, стоит помнить: учитывая, что слова не могут «сказать всего» о чём-либо, подразумеваемые обещания в директивном языке – это не более чем «контурные карты» «грядущих территорий». Будущее заполняет эти контуры, часто весьма неожиданным образом. Порой, будущее никак не связано с нашими «картами», не смотря на все наши попытки осуществить обещанные события. Мы клянёмся всегда быть хорошими гражданами и всегда исполнять наш долг, но нам никогда не удаётся быть хорошими гражданами каждый день нашей жизни, и исполнять все наши долги. Благодаря пониманию, что директивы не могут в полной мере привить какой-либо образ поведения в будущем, мы не строим невероятных ожиданий, и поэтому не страдаем от излишних разочарований.

Во-вторых, стоит различать между директивным «есть» и информативным «есть».[12]12
  Имеется ввиду часто используемый в английском языке глагол to be (быть/являться), который в русском языке, в форме настоящего времени часто опускается; на письме может заменяться знаком тире. Например: He is an engineer. – Он – (есть) инженер.


[Закрыть] Такие утверждения как «Бойскаут – честен, смел и благороден» или «Полицейские – защитники слабых» ставят цель, но не обязательно описывают имеющуюся ситуацию. Это крайне важно, потому что слишком часто люди понимают такие определения за описания, и из-за этого удивляются и разочаровываются, когда встречают не благородных бойскаутов или полицейских, которые обижают слабых. Такие люди могут решить, что они «больше не будут доверять никаким бойскаутам» или «никаким полицейским», что, конечно же – вздор.

В-третьих, стоит отметить, что определения, когда они не являются описательными утверждениями о языке, как более полно объясняется в Главе 8, они почти всегда являются директивами о языке. Определения не говорят нам ничего о вещах, которые слово обозначает; они просто показывают нам, как использовать слова. Например, если кто-то говорит нам: «Воинский призыв можно определить как организованное растаптывание прав человека», это не говорит нам ничего непосредственно о воинском призыве, а просто говорит нам говорить о воинском призыве так же, как мы бы говорили о чём-либо другом, к чему можно было бы применить выражение «организованное растаптывание прав человека». Нередко такие определения якобы призваны раскрыть нам «истинную суть» того, что определяется: «Вот, что такое воинский призыв на самом деле!» Даже в этой книге есть утверждения, которые могут прозвучать, будто они раскрывают «истинную суть» некоторых лингвистических процессов. Читатель может считать это предупреждением, что таких намерений книга не имеет. Она просто рекомендует читателю говорить о лингвистических событиях определёнными способами, например, используя такие термины как «сообщение», «символический процесс», «директивный язык» и «аффективная коннотация». Под этой рекомендацией, читателю обещается, что если он будет поступать в соответствии с ней, он сможет прояснить некоторые проблемы. Похожие директивы о том, какие слова употреблять в каких условиях, можно найти практически во всех описаниях.

И наконец, стоит отметить, что многие из наших социальных директив и многие из ритуалов, которые их сопровождают – устарели и, в некотором роде, оскорбительны для зрелого ума. Ритуалы, возникшие во времена, когда людей нужно было пугать, чтобы они поступали хорошо, не нужны людям, уже имеющим чувство социальной ответственности. Например, пятиминутная свадебная церемония, проведённая в здании муниципалитета для взрослой, ответственной пары, может быть лучше, чем полно-парадная церковная церемония для молодой пары. Не смотря на то, что сила социальных директив, очевидно, зависит от готовности, зрелости и разумности людей, которым эти директивы адресованы, люди всё ещё слишком склонны полагаться на эффективность церемоний как таковых. Эта склонность существует из-за давней веры в магию слов – идее о том, что говоря что-либо по несколько раз или определённым церемониальным способом, мы можем заклясть будущее и заставить события происходить так, как мы сказали: “There’ll always be an England!” (рус. «Англия будет всегда» – патриотическая песня, 1939). Интересный пример этого суеверного отношения к словам и ритуалам можно найти среди школьных комитетов и преподавателей, которые сталкиваются с проблемой «образования студентов для демократии». Вместо того чтобы уделять больше времени фактическому изучению демократических институтов, создавая больше возможностей для демократических практик, способствующих выработке политического понимания и зрелости студентов, такие преподаватели довольствуются тем, что устраивают более крупные церемонии дани уважения флагу и ищут больше поводов хором спеть “God Bless America” (рус. «Боже Благослови Америку» – патриотическая песня, 1918, 1938). Удивляться не придётся, если в результате таких «образовательных» мероприятий слово «демократия» станет бессмысленным звуком для некоторых студентов.

Применения

Большинство, но не все, из следующих фраз – директивы. Какие это директивы, и каковы их подразумеваемые обещания?

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Дорога ложка к обеду. (дословный перевод: Один стежок, сделанный вовремя, стоит девяти.)

Между капиталом и рабочим классом нет конфликта.

Стоит ли забывать о старых знакомых и никогда о них не вспоминать?

Парковка запрещена.

Лучший друг человека – его собака.

Мы считаем очевидными следующие истины: все люди созданы равными и одарены своим Создателем определёнными неотъемлемыми Правами, среди которых жизнь, свобода и стремление к счастью.

Господа присяжные! Вам стоит признать это подлое преступление тем, чем оно является – жестоким, хладнокровным убийством!

Прямая линия – это кратчайшее расстояние между двумя точками.

Злись, ветер, дуй, пока не лопнут щеки!

Потоки, ураганы, затопите

Все колокольни, флюгера залейте!

Король Лир (перевод Т.Л. Щепкина-Куперник)

«Великодушие и милость будет сопровождать меня всю жизнь: и я пребуду в царстве Господа всегда».

Псалтырь 23:6

ДАННЫМ УДОСТОВЕРЯЕТСЯ ВКЛАД В КАЗНАЧЕЙСТВЕ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ В РАЗМЕРЕ ОДНОГО ДОЛЛАРА, ПОДЛЕЖАЩИЙ ВЫПЛАТЕ СЕРЕБРОМ ПО ЗАПРОСУ ВЛАДЕЛЬЦА

Данным я завещаю сумму в десять тысяч долларов своей сестре, Мэри Андерсен Джонс и её наследникам и правопреемникам…

Я торжественно клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет мне Бог.

Мы упали духом? Нет!

И запомните, дамы и господа, уважаемые слушатели, что когда вы говорите “Blotto Coffee” продавцу в магазине, вы говорите нам «Спасибо».

8
Как мы знаем то, что знаем

Силлогизм состоит из утверждений; утверждения состоят из слов; слова – это символы идей. Следовательно, если сами идеи, как источник материи, спутаны и опрометчиво абстрагированы из фактов, надстройка будет шаткой.

Фрэнсис Бэйкон

Корова бэсси

Вселенная пребывает в процессе постоянного изменения. Звёзды постоянно движутся, растут, остывают, взрываются. Планета Земля тоже не прекращает меняться; горы осыпаются, реки меняют направление, долины углубляются. Вся жизнь – это процесс изменений, включающий рождение, рост, увядание и смерть. Даже то, что мы привыкли называть «инертным веществом» – стулья, столы и камни – не инертно, ведь нам известно, что на субмикроскопическом уровне, они представляют собой вихри электронов. Если стол выглядит сегодня почти так же, как он выглядел вчера или сто лет назад, это не потому, что он не изменился, а потому, что изменения эти были слишком малы для нашего грубого восприятия. Для современной науки «цельного вещества» не существует. Если для нас вещество выглядит «цельным», то только потому, что его движение слишком быстрое или незначительно медленное для нашего восприятия. Оно «цельное» только в том смысле, в котором быстро вращающаяся цветовая палитра – «белая» или быстро вращающийся волчок «стоит на месте». Наши чувства – крайне ограничены, и поэтому нам всегда приходится пользоваться инструментами, такими как микроскопы, телескопы, спидометры, стетоскопы, сейсмографы, чтобы распознавать и фиксировать события, которые мы не можем напрямую воспринимать. То, как мы видим и чувствуем – это следствие особенностей наших нервных систем. Существуют «видимости», которые мы не видим, и, как это знают даже дети благодаря высокочастотным свисткам для собак, «звуки», которые мы не слышим. Из этого следует, что абсурдно предполагать, что мы можем воспринимать что-либо «как оно есть».

Даже притом, что наши чувства позволяют воспринимать окружающий мир не в полной мере, благодаря вспомогательным инструментам они позволяют узнавать очень много. Открытие микроорганизмов с помощью микроскопа позволило нам в некоторой степени контролировать бактерии. Мы не видим и не слышим радиоволны, но мы можем создавать и передавать их с пользой для себя. Мы познаём внешний мир в инженерии, в химии и в медицине благодаря механическим приспособлениям, которые увеличивают возможности наших нервных систем. Чтобы узнать о чём-то в современном мире, наших чувств, без помощи таких приспособлений, едва ли достаточно. Мы даже не можем поддерживать лимит скорости на дорогах или провести вычисления для уплаты наших счетов за газ и электричество, если у нас нет устройств, расширяющих наше восприятие.

Возвращаясь к отношениям между словами и тем, что они обозначают, давайте представим, что перед нами корова по кличке «Бэсси». Бэсси – это живой организм; она постоянно меняется, постоянно поглощает пищу и воздух, трансформирует их и избавляется от них. Её кровь циркулирует, а нервы посылают сигналы. Если рассмотреть её под микроскопом, она представляет собой массу разнообразных частиц, клеток и бактериальных организмов; с точки зрения современной физики, она представляет собой непрерывное движение электронов. Чем она является в своей целостности, мы никогда не узнаем; даже если в какой-то конкретный момент мы могли бы точно сказать, чем она является, то в следующий момент она бы изменилась до такой степени, что наше описание уже нельзя было бы к ней применить из-за его неточности. Невозможно в полной мере сказать, чем Бэсси или что-либо другое на самом деле является. Бэсси – это не статичный «объект», а динамический процесс.

Бэсси, которую мы воспринимаем – это опять же, что-то другое. Мы испытываем лишь малую часть целой Бэсси: свет и тени на её поверхности, её движения, её общие очертания, звуки, которые она издаёт, и ощущения, возникающие от прикосновения к ней. И за счёт нашего прошлого опыта, мы наблюдаем в ней схожести с определёнными другими животными, к которым в прошлом мы применяли слово «корова».

Процесс абстрагирования

«Объект» нашего восприятия – это не «вещь сама по себе», а взаимодействие между нашей нервной системой (со всеми её несовершенствами) и чем-то за её пределами. Бэсси – уникальна – во вселенной нет ничего в точности такого же, как она. Но наша нервная система, автоматически абстрагируя или отбирая из процесса Бэсси те свойства, которыми она схожа с другими животными похожего размера, функций и поведения, классифицирует её как «корову».

Поэтому, когда мы говорим: «Бэсси – это корова», мы лишь отмечаем, что процесс Бэсси схож с другими «коровами», и игнорируем отличия. Кроме того, мы уходим достаточно далеко от динамического процесса Бэсси – вихря электро-химическо-нейронных событий – к относительно статичной «идее», «концепту», или слову, «корова». Чтобы лучше понять это, вы можете ознакомиться с диаграммой «Лестница Абстрагирования» на следующей странице.

Как показывает диаграмма, «объект», который мы видим – это абстракция самого низкого уровня, но это, тем не менее, абстракция, так как она опускает характеристики процесса, который является настоящей Бэсси. Слово «Бэсси» (корова₁) – это самый низкий вербальный уровень абстракции, опускающий ещё больше характеристик – различия между Бэсси сегодня и Бэсси вчера; между Бэсси сегодня и Бэсси завтра – и отбирающий только схожести. Слово «корова» отбирает только схожести между Бэсси (коровой₁), Дэйзи (коровой₂), Роузи (коровой₃), и так далее, и следовательно, опускает ещё больше подробностей о Бэсси. Словосочетание «домашний скот» отбирает или абстрагирует только те свойства, которыми Бэсси схожа со свиньями, курицами, козами и овцами. Термин «сельское имущество» абстрагирует только те свойства, которыми Бэсси схожа с сараями, заборами, домашним скотом, мебелью, генераторными установками и тракторами, и поэтому находится на очень высоком уровне абстракции. Ветви указывают на то, что в обсуждении Бэсси с разными целями, абстрагирование происходит по-разному. Этот момент мы обсудим подробнее в Главе 10.

Почему мы должны абстрагировать

Этот процесс абстрагирования, в котором мы опускаем характеристики – незаменимо удобен. Чтобы это продемонстрировать, приведём ещё один пример: представим, что есть деревня, в которой живёт четыре семьи, и у каждой из них есть дом. Дом семьи A называют maga; дом семьи B называют biyo; дом семьи C называют kata, а дом семьи D – pelel. Это удовлетворяет потребностям обычного общения в деревне, если только не начнётся обсуждение постройки нового дома на случай, если кто-то захочет пожить отдельно. Мы не можем назвать спроецированный дом одним из четырёх слов для уже существующих домов, потому что у каждого слова есть слишком определённое значение. Нам нужно найти общий термин, на более высоком уровне абстракции, который бы означал «что-то, имеющее общие характеристики с maga, biyo, kata и pelel, но при этом не принадлежать ни одной из семей». Проговаривать это каждый раз – слишком неудобно, поэтому нужен термин покороче. Предположим, что мы выбрали звук дом. Слова приходят из необходимости условно что-то обозначить. Создание новой абстракции – это большой шаг вперёд, так как он делает обсуждение возможным; в этом случае – не только обсуждение пятого дома, но и всех будущих домов, которые мы можем построить, увидеть в путешествиях или во снах. Такой вещи как «некий дом» не существует.[13]13
  «некий дом» – в оригинале “a house” – в английском языке артикль a перед существительным придаёт ему значение неопределённый, один из многих подобных, какой-то, не конкретный и т. д.; в русском языке данное значение понимается из контекста или уточняется.


[Закрыть] «Некий дом» – это абстракция. Есть только дома – дом₁, дом₂, дом₃, и так далее, и каждый из них имеет характеристики, которых нет у других домов.

Незаменимость процесса абстрагирования можно также продемонстрировать тем, что мы делаем, когда «калькулируем». Слово «калькулировать» (англ. “calculate”) произошло от латинского слова calculus, обозначавшего «гальку». Современное значение оно приобрело за счёт древней практики класть камешек в коробку каждый раз, когда одна овца покидала загон, чтобы можно было сверить количество вернувшихся овец с количеством гальки, и убедиться, что ни одна овца не потерялась. Несмотря на примитивность этого примера калькуляции, он показывает, почему работает математика. Каждый камешек в этом примере – это абстракция, представляющая «тождественность» каждой овце – её числовое значение. Так как мы абстрагируем подробности из экстенсиональных событий по ясным и унифицированным принципам, числовые факты, относящиеся к гальке, предотвращают непредвиденные обстоятельства числовых фактов, относящихся к овцам. Наши иксы, игреки и другие математические символы – такие же абстракции, только ещё более высокого уровня. Ими удобно пользоваться в прогнозировании событий и выполнении задач, потому что, за счёт того, что это абстракции, сделанные с правильным и единообразным учётом экстенсионального мира, отношения, которые показывают символы, будут препятствовать непредвиденным обстоятельствам – отношениям в экстенсиональном мире.

Касательно определений

Определения, вопреки мнению большинства, не говорят нам ничего о вещах. Они лишь описывают лингвистические привычки людей; то есть, они говорят нам о том, в каких условиях, какие звуки люди издают. Определения стоит понимать как утверждения о языке.

Дом. Это слово, на более высоком уровне абстракции, которым можно заменить более громоздкое выражение: «Нечто, имеющее общие характеристики с бунгало Билла, коттеджем Джордана, гостиничным домом Миссис Смит, поместьем доктора Джонса…»

Красный. Абстрагируется свойство, которое разделяют рубины, розы, спелые помидоры, грудное оперение малиновки, сырая говядина и губные помады, и это слово выражает эту абстракцию.

Кенгуру. Когда биологи говорят: «травоядное млекопитающее, сумчатое семейства кенгуровых», обычные люди говорят «кенгуру».

Стоит заметить, что определения «дома» и «красного», данные здесь, указывают, на нижние уровни абстракции (см. диаграммы), но определение «кенгуру» остаётся на том же уровне. То есть, в случае с «домом» мы при необходимости могли бы пойти и посмотреть на бунгало Билла, коттедж Джордана, гостиничный домик Миссис Смит и на поместье доктора Джонса, и самостоятельно заключить, какие свойства они разделяют; таким способом мы могли бы начать понимать, в каких условиях использовать слово «дом». Но всё, что мы знаем о «кенгуру» из вышесказанного – это то, что некоторые люди говорят одно, а другие – другое. Другими словами, когда, давая определение, мы остаёмся на одинаковом уровне абстракции, мы не даём никакой информации, кроме тех случаев, когда слушатель или читатель уже достаточно знаком с определяющими словами, чтобы самостоятельно спуститься по лестнице абстрагирования. Чтобы сэкономить бумагу, при составлении словарей во многих случаях предполагается, что читатель уже знаком с таким языком. Однако в тех случаях, когда предположение – неоправданно, определения на том же уровне абстракции – бесполезны. Если поискать слово «безразличие» в каком-нибудь дешёвом карманном словарике, можно найти такое определение как «апатия»; если же поискать слово «апатия», можно найти слово «безразличие».

Но ещё бесполезней, это когда определения отправляют вверх по лестнице абстрагирования, на более высокие уровни абстракции – именно такие определения многие из нас дают автоматически. Попробуйте следующий эксперимент с кем-нибудь, кто не знаком с обсуждаемой темой:

«Что имеется ввиду под красным?»

«Это цвет».

«Что такое цвет?»

«Ну, это качество некоторых вещей».

«Что такое качество?»

«Ты скажи, к чему это делаешь вообще».

Вы запустили собеседника к облакам. Он не знает, куда ещё выше.

Если же мы регулярно спускаемся к нижним уровням абстракции, когда нас спрашивают о значении слова, мы с меньшей вероятностью заблудимся в вербальных лабиринтах; нам будет проще «твёрдо стоят на земле» и знать, о чём мы говорим. Рассмотрите следующий пример:

«Что имеется ввиду под красным?»

«Например, в следующий раз, когда увидите, как машины останавливаются на перекрёстке, посмотрите на светофор перед ними. Ещё, вы можете пойти в пожарную часть и посмотреть на их машины».

Хождения по вербальному кругу

Нам стоит остерегаться «мышления», которое никогда не покидает верхние уровни абстракции и никогда не отправляет нас вниз по лестнице абстрагирования, откуда мы приходим к экстенсиональному миру:

«Что вы имеете ввиду под демократией?»

«Демократия означает защита прав человека».

«Что вы имеете ввиду под правами?»

«Под правами я имею ввиду те привилегии, которые даёт нам всем Бог – я имею ввиду неотъемлемые привилегии».

«Например?»

«Например, свобода».

«Что вы имеете ввиду под свободой?»

«Религиозную и политическую свободу».[14]14
  В английском языке, говоря о политических, религиозных, и т. д. свободах употребляется слово liberty, в более общем смысле употребляется слово freedom, которое в том числе может заменять слово liberty (но не наоборот). В диалоге собеседник пытается определить слово liberty словом freedom. В русском языке слово свобода употребляется в обоих контекстах.


[Закрыть]

«А что это значит?»

«Религиозная и политическая свобода – это то, что у нас есть, когда мы поступаем демократически».

Безусловно, говорить о демократии содержательно – возможно. Среди примеров навскидку можно привести Джеферсона и Линкольна, Чарльза и Мэри Берд в труде The Rise of American Civilization (Восход Американской Цивилизации), Фредерика Джексона Тёрнера в The Frontier in American History (Рубеж Американской Истории), Линкольна Стеффенса в Autobiography (Автобиография), Тёрмана Арнольда в The Bottlenecks of Business (Лазейки Бизнеса). Пример, приведённый выше, показывает, как не стоит говорить о демократии. Проблема с людьми, не покидающими высшие уровни абстракции состоит не только в том, что у них не получается понимать, когда они что-то говорят, и когда не говорят ничего. Помимо этого они способствуют тому, что их слушатели тоже этого не понимают. Никогда не спускаясь с небес на землю, они часто ходят вербальными кругами, не осознавая, что издают бессмысленные звуки.

Это, однако, не означает, что нам не стоит издавать экстенсионально бессмысленные звуки. Когда мы используем директивный язык, говорим о будущем, делаем ритуальные высказывания или участвуем в социальной беседе, и когда мы выражаем наши чувства, обычно мы делаем экстенсионально не проверяемые высказывания. Стоит обращать внимание на то, что наши способности к логическим умозаключениям и воображению обусловлены тем, что символы не зависимы от вещей, которые они символизируют. Именно поэтому мы не только можем свободно переходить от низких к высоким уровням абстракции (от «консервированного гороха» к «бакалее» к «товарам» к «народному достоянию») и манипулировать символами так, как это невозможно делать с вещами, которые они обозначают («Если соединить все грузовые вагоны в стране в одну линию…»), но мы также можем по желанию создавать символы, даже если они обозначают абстракции, выведенные из других абстракций, и не обозначают ничего в экстенсиональном мире. К примеру, математики часто играют с символами, у которых нет экстенсионального содержимого, просто чтобы узнать, что с ними можно сделать; это называется «чистой математикой». И эта чистая математика – далека от бесполезного развлечения, потому что математические системы, созданные без учёта экстенсионального применения, часто оказываются целесообразно применимыми. Когда математики работают с экстенсионально бессмысленными символами, обычно они знают, что делают. Мы тоже должны знать, что мы делаем.

Все мы (включая математиков), когда говорим на языке повседневной жизни, часто издаём бессмысленные звуки, не зная, что мы это делаем. Мы уже обсудили, к каким недоразумениям это может привести. Главным образом, лестница абстрагирования, как показано в этой и следующей главе, служит средством осознания процесса абстрагирования.