Текст книги "Тайна Ребекки"
Автор книги: Салли Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Бегом спустившись с холма, я буквально влетела в кухню, где Роза готовила ужин.
– Роза, – запыхавшись, сказала я, – опиши мне снова ту женщину, что приходила накануне. Как она выглядит?
– Ну… самая обычная женщина. Довольно приятная, но только она немного нервничала. Бесцветные волосы, приблизительно лет сорока.
– У нее что-то было в руках?
– Нет, только сумка.
– Ты уверена? Больше ничего? Никакой книги или папки?
– Уверена, только сумка, но довольно внушительная. Такая, как у меня.
Я посмотрела на сумку Розы, лежавшую на стуле. Поскольку Роза никуда не ходила без книги, она выбирала объемистые сумки. Теперь я уже окончательно перестала сомневаться, кто приходил к нам, кто посылал тетради Ребекки и ее вещи. Эта женщина призвана была развеять все наши последние сомнения.
Наспех проглотив ленч, я принялась помогать Розе готовиться к завтрашнему дню, когда должны были прийти Том и его друг. Я машинально нарезала огурцы и сваренные вкрутую яйца для окрошки – излюбленное блюдо Розы летом, и все это время думала только о том, как бы мне ускользнуть из дома. Я собиралась отправиться на розыски таинственной гостьи.
В три часа, когда отец лег отдохнуть, я, улучив наконец удобный момент, усадила Баркера в машину и отправилась в Мэндерли.
Я прождала часа два, рассматривая берег и поглядывая на дом, но невзрачное и ничем не примечательное привидение так и не появилось. Разочарованная и раздосадованная, я отправилась домой и по пути проехала мимо дома престарелых, где обитал Фриц. Он сидел в кресле на колесиках, дежурил на своем излюбленном месте, где когда-то Ребекка разбирала шелковые нитки.
Задержавшись ненадолго, я попросила рыжеволосую дочь Роберта Лейна описать незнакомку. Разумеется, в пересказе Элинор все выглядело несколько иначе, но и то, что я услышала, не принесло особенной пользы.
Вернувшись в «Сосны», я загнала машину в гараж и вошла в дом через заднюю дверь. Роза сидела на кухне, поставив перед собой книгу, и читала, отрывая хвостики у клубники. Увидев меня, она сказала:
– Эта женщина здесь. Она пришла около часа тому назад. Отец пригласил ее к себе, и сейчас она там, наверху, в его кабинете…
– Он не представил ее тебе? Не пригласил с собой?
– Как видишь, нет, – ответила Роза и снова погрузилась в чтение.
Я стремительно вышла в сад, Баркер последовал за мной. Окно в кабинет отца было открыто. Я слышала негромкую женскую речь, но не слышала ответных реплик. Отстегнув брошь-бабочку, которую я носила после возвращения из Лондона, я сунула ее в карман и поднялась по ступенькам наверх.
– А вот и моя дочь, – проговорил отец, и я услышала облегчение, прозвучавшее в его голосе. Он быстро поднялся, я подошла к нему, положила руку на плечо, удерживая на месте, и повернулась к гостье.
Она сидела напротив отца. В симпатичном сером летнем платье в скромный цветочек. Ее прямые бесцветные волосы были разделены прямым пробором и ровно подстрижены, как у школьниц, – это все описывали, рассказывая про нее, и, она, видимо, не собиралась менять стиль. Она сидела на кончике кресла с прямой спиной, сложив руки на коленях, как обычно держатся люди, которые приходят наниматься на работу. Женщина посмотрела на меня внимательным и ясным взглядом, как это часто делают застенчивые люди, чтобы не выказывать своей слабости.
Когда она впервые появились в Мэндерли, она была очень юной и вела себя как выпускница школы, такой ее запомнили в Керрите. И двадцать лет спустя они продолжали обсуждать ее застенчивость, неловкие расспросы про Ребекку, то, что она была вдвое моложе своего мужа и годилась ему в дочери.
Но эта постаревшая женщина мало чем отличалась от прежних описаний. С возрастом она немного располнела. Лицо уже покрылось легкими морщинками, но ее прекрасные ясные глаза остались такими же. Рядом с ней на столике лежала пара летних перчаток, а под ними знакомая черная тетрадь: я знала, что это последняя тетрадь Ребекки.
– Позвольте вам представить мою дочь, – сказал отец. И я услышала предостерегающие нотки в его голосе.
– Миссис де Уинтер, это моя дочь Элли. Элли, познакомься, это жена Максима де Уинтера.
Еще когда мы пожимали друг другу руки, я уже догадалась, что жене Максима не терпится уйти побыстрее, очевидно, ей не хотелось продолжать разговор в моем присутствии. И я заметила, что она подыскивает подходящий предлог, чтобы подняться, но, похоже, ей так и не удалось освоиться со светскими правилами общения, и она выпалила первое, что ей пришло в голову.
– Элли? Как поживаете? – бодро спросила она. – Конечно, конечно, мы никогда не встречались, но, мне помнится, ваш отец рассказывал про вас: вы играли в гольф, не правда ли? Ну да, в гольф. И вы были хорошим игроком…
– Это моя старшая сестра играла в гольф, – ответила я, взглянув на отца.
Лили никогда не отличалась особыми успехами в гольфе и терпела эту скучную игру, только чтобы познакомиться с мужчинами. Непонятно, с чего миссис де Уинтер взяла, что та была хорошим игроком.
Наша гостья нахмурилась, встряхнула головой, а затем все таким же неестественно бодрым тоном поправила себя:
– Теперь я вспомнила. У вас было две дочери. Она писала стихи, да? И вы даже к этому слишком серьезно относились…
– Брат писал стихи в детстве, – поспешно сказала я, заметив выражение отца. Мне надо было остановить ее раньше, чем она успеет нанести еще одну болезненную рану. – Его убили во время войны.
Наступило молчание. Миссис де Уинтер посмотрела на меня с недоумением, словно никак не могла поверить, правду ли я сказала ей, а потом покраснела.
– Очень жаль. Мне не следовало этого говорить, простите меня, пожалуйста, – и посмотрела на моего отца с выражением детской мольбы в глазах. – Меня здесь так долго не было, и я все перепутала. И веду себя так, словно ничто не могло измениться, в то время как, конечно же, все стало совсем другим.
– Понимаю, – сказал отец тоном, который означал совершенно противоположное, и наклонился потрепать Баркера, только чтобы скрыть свои чувства. – Но вообще-то я не разговаривал с вами о своих детях, – грубовато добавил он.
– Нет, говорили. – Она залилась краской. – В тот день, когда вы приехали в Мэндерли к ленчу. Мы беседовали о Дальнем Востоке, и вы упомянули про своих детей. – Миссис де Уинтер посмотрела на меня. – У меня отвратительная привычка: стоит человеку заговорить о чем-то, как я выстраиваю целую историю. Иногда очень странным образом: услышу отрывок фразы, произнесенной кем-то в кафе, ресторане или в коридоре отеле, – и представляю всю их жизнь. Иной раз ничего общего с их подлинной жизнью мой вымысел не имеет, но иной раз все совпадает. Максим любил поддразнивать меня по этому поводу…
Она вдруг резко замолчала и нервно сжала колени руками.
– Какая милая собака, – продолжала гостья, и мне сразу стало жаль ее, когда я услышала эти растерянные интонации. – Жаль, что у меня никогда не было собак. Такие верные друзья. У них не бывает плохого настроения, они всегда так рады видеть тебя и никогда не покинут нас. О боже, неужели прошло уже столько времени? Мне пора идти. Завтра я возвращаюсь в Лондон, а потом улечу в Канаду. Мне надо еще собрать вещи, а я всегда так долго вожусь с ними. Никогда не помню, куда и что положила. Это всегда сердило Максима…
Она взволнованно посмотрела на меня, схватила перчатки, сумку и поднялась. Отец тоже встал. Я видела, как посерело его лицо от усталости. И прочла его безмолвное обращение ко мне.
– Миссис де Уинтер приехала сюда на автобусе, – проговорил он. – Она остановилась в отеле на берегу – ты знаешь его. Элли будет рада отвезти вас назад.
Миссис де Уинтер начала вежливо отказываться, но я не обратила внимания на ее возражения, я знала, что отец, несмотря на болезнь, умеет убедить кого угодно.
Какое-то время мы ехали в машине с опущенными стеклами в полном молчании. И я заговорила с ней, только когда мы миновали Керрит:
– Миссис де Уинтер, я прочитала дневник Ребекки, который вы прислали отцу. И я знаю, что должна быть третья тетрадь. Вы оставили ее?
– Да, разумеется. Представляю, что вы думаете обо мне, – вдруг быстро заговорила она. – Это так неприятно, когда какой-то неизвестный человек присылает тебе какие-то бумаги – теперь я понимаю. Мне хотелось сначала вложить сопроводительное письмо, но потом я вдруг осознала, что не знаю, о чем писать. Я не была уверена, помнит ли меня ваш отец вообще. Многие здесь забыли меня. В отличие от Ребекки я такая неприметная личность.
Она бросила на меня взгляд, словно колебалась, продолжать ли дальше, и сдвинула брови.
– Мне не хотелось оставлять эти записи у себя. А Ребекка несколько раз написала, что полковник Джулиан ее единственный близкий друг. И я подумала, что он будет рад получить их. Только потом мне стало известно, что он пережил инсульт, кто-то в магазине заговорил об этом, и я почувствовала себя виноватой. И решила, что должна исправить свою ошибку. Но, кажется, только усугубила дело. Не надо было упоминать про вашего брата.
Мне показались убедительными ее оправдания, хотя я и не очень доверяла ее словам.
– Думаю, что отец все понял, – сказала я, притормаживая, когда мы подъехали к воротам Мэндерли. Несчастный случай с Максимом произошел как раз в этом месте. Я покосилась на миссис де Уинтер, она смотрела на голубоватые тени деревьев, лицо ее побледнело и осунулось.
– Вы не спешите, мисс Джулиан? – вдруг спросила она. – Не возражаете, если мы немного пройдемся? Мне не следовало приезжать сюда, но я так часто видела эти места во сне. Сейчас со мной такое частенько случается, сама не знаю, где нахожусь – во сне или наяву.
Я остановила машину. Слезы в ее голосе я услышала раньше, чем увидела их на ее глазах. Миссис де Уинтер выбралась из машины и подошла к воротам. Она отвернулась от меня, легкий ветерок с моря трепал ее прямые седые волосы, и она крутила свое обручальное кольцо на безымянном пальце – единственное украшение, которое она носила.
Выждав несколько минут, она достала из сумки ключ от ворот, но у меня создалось впечатление, что ей не хочется открывать их самой. И я вышла помочь. Выражение отчаяния на ее лице меня поразило. Она выглядела, как потерявшееся дитя, и время, оставившее свои следы на лице, придавало этому детскому горю еще большую остроту.
– Я собиралась рассказать вам про эти тетради, – сказала миссис де Уинтер, облокотившись о ворота и глядя на деревья. – То есть вашему отцу, – уточнила она, – но потом мы заговорили о чем-то другом. Может быть, вы объясните ему? Я нашла их после смерти Максима, точнее, я наткнулась на металлическую коробку, лежавшую в запертом ящике письменного стола дома, который мы купили в Англии. Такой красивый дом – настолько далеко от моря, насколько это возможно в нашей стране, и довольно большой – я надеялась, что у нас будут дети… – Она осеклась. – Вы знали, что мы перебрались в Англию после окончания войны, мисс Джулиан?
– Да, слышала, миссис де Уинтер.
– Я забрала эту коробку с собой в Канаду, – продолжала она так, словно не слышала моих слов. – И долго не открывала ее. Она была заперта, а ключ куда-то затерялся. Но мне хотелось знать все, что имело отношение к Максиму, и поэтому я продолжала хранить эту коробку в надежде, что ключ однажды сам собой отыщется. И в прошлом году я все же открыла ее: сорвала замок отверткой и даже порезала себе руку. Я так тосковала по Максиму… Печаль эта накатывалась волнами. Иной раз становилось чуть получше, а в другие дни она была невыносимой, я просыпалась такой потерянной. Я не ожидала, что найду в коробке ее записи. Надеялась, что там окажется что-нибудь, что будет напоминать мне о моем муже. Старые фотографии, записи его детства, возможно. Мне и в голову не приходило, что это имеет отношение к Ребекке. Его первый брак принес ему столько несчастья, он был на краю пропасти. И меньше всего я ждала, что наткнусь на то, что имело к ней отношение. Я была потрясена.
Миссис де Унтер отступила от ворот, я открыла их, и она шагнула вперед. Помедлив, я двинулась следом. Деревья впереди образовали зеленый туннель, а я шла и думала про кошмары моего отца, про этот черный гробик. Миссис де Уинтер шла некоторое время молча, сосредоточенно глядя перед собой. Подойдя к поваленному дереву, она села, я опустилась рядом с ней. Она выбрала то же самое место у поворота, где любил сидеть мой отец, отсюда виднелось море. Но она, казалось, не слышала шума волн. Помолчав немного и собравшись с силами, она продолжила:
– В коробке лежали три общие тетради, тоненькое колечко с бриллиантами и голубая брошь в виде бабочки. Их значение я поняла после того, как прочла дневник. Я перечитывала его вновь и вновь и сейчас могу повторить наизусть. Мне всегда хотелось знать, какой была Ребекка на самом деле. Теперь я знаю.
– Миссис де Уинтер, если вам не хочется, вы можете ничего не объяснять. Я вижу, что вам это мучительно…
– Сначала мне было больно, – честно призналась она, – и я очень расстроилась, потому что не могла понять, зачем Максим забрал эти вещи. Он ненавидел все воспоминания, связанные с ней. Тогда почему же он хранил все это? Вот что мучило меня. Я перестала спать, меня начали одолевать кошмары, точно так же, как и в первое время после моего приезда в Мэндерли… И тогда я решила приехать сюда. Мне надо было встретиться лицом к лицу со своим прошлым. Так поступила бы на моем месте Ребекка. И если она могла, то почему я не в состоянии решиться? Зачем я трусливо делаю вид, будто ничего не было?
Все еще пряча от меня глаза, она объяснила, зачем приехала в Англию. Сначала ей хотелось найти как можно больше сведений о Ребекке, потому что ее рассказ оставлял впечатление выдумки. Придя в библиотеку, миссис де Уинтер нашла автобиографию Маккендрика, чтобы сделать кое-какие уточнения. И вот тогда она поняла: это не лечит, а только усугубляет печаль.
Тогда пришло решение избавиться от всего, что принадлежало Ребекке. Но просто порвать тетради и выбросить вещи не поднималась рука. И миссис де Уинтер решила отправить записки Ребекки и ее вещи тем людям, которых, как ей казалось, это могло заинтересовать. Дневники – моему отцу, кольцо – Джеку Фейвелу, потому что кольцо привез из Южной Африки его дядя. А брошь – миссис Дэнверс, которая помнила мать Ребекки. Но эту женщину оказалось очень трудно найти. Она встретилась с миссис Дэнверс случайно, когда стояла на Тайт-стрит и смотрела на дом Ребекки. Миссис Дэнверс вышла из подъезда. И хотя она сильно постарела, миссис де Уинтер сразу узнала ее: «Я никогда бы не смогла забыть ее. Из-за нее я чувствовала себя такой несчастной в Мэндерли. Если бы ее там не оказалось, мне жилось бы намного лучше…»
Ее слова больше скрывали, нежели объясняли, и я представила, как долго и как часто миссис де Уинтер стояла у дома Ребекки в Лондоне. Но она ничего не сказала про азалии… И как только я подумала об этом, миссис де Уинтер словно прочла мои мысли и сказала, что оставила венок у домика на берегу. А в другой раз – ракушки на могиле Люси. И больше всего меня удивили ее доводы.
– Они были в чем-то очень похожи. Ни та и ни другая так и не выросли, не повзрослели. Мне было очень жаль девочку, именно тогда я и подметила сходство между ними и начала симпатизировать Ребекке. Это так печально, быть настолько уверенной и убежденной в своей правоте и настолько обманываться – вы согласны?
– Обманываться?
– Да. – Лицо ее осветилось. – Ребекка нарассказала столько историй о своей силе воли, она постоянно твердила о ней. Но ведь она не смогла заставить Максима полюбить ее. Это меня Максим любил, а не ее. Она утверждала, что заставит всех запомнить себя, но с тех пор, как Максим уехал, он очень редко вспоминал о ней. И я в конце концов поняла, почему он хранил все эти вещи – он очень жалел ее, как и я. Кольцо отца, брошь матери: Ребекка навсегда осталась ребенком – вот к какому выводу я пришла. Ей нравилось думать, что она сделала саму себя, но на самом деле она так и не повзрослела. В эмоциональном смысле уж точно. И даже почерк у нее остался детский. Вам так не кажется? – Миссис де Уинтер напряженно посмотрела на меня.
– Я бы не назвала его детским, – ответила я, – скорее старомодным.
– А у меня такое впечатление, что несформировавшийся, как у ребенка. И вся эта глупая история – тоже сказка, где появляются великаны-людоеды и действуют проклятия. Меня это удивило. Почему-то я ожидала, что она более мудрая.
Миссис де Уинтер нахмурилась:
– Наверное, потому, что она была не совсем обычной, не совсем нормальной женщиной, если судить по тому, как она вела себя и что писала? И я смогла представить, почему жизнь Максима превратилась в ад. Он хранил верность высоким идеалам, а у нее вообще никаких идеалов не существовало. Ее цинизм и бессовестность ужасали Максима. Его привлекал совсем другой образ жизни, чем тот, который она навязала ему. Он стремился к покою, тишине, уединению, к общению с очень узким кругом друзей, чего Ребекка не понимала или не принимала. Ее голова была забита романтическими выдумками. Я же говорю: она осталась ребенком на всю жизнь. Инфантильной. И это меня разочаровало. Оказалось, что она не настолько интересна, как я себе представляла.
Миссис де Уинтер задумчиво посмотрела на меня:
– Ребекка описала какие-то фантастические выдумки, душераздирающие, трогательные истории – на самом деле они скучные и бессодержательные. Это звучит жестоко, но это так. Она оказалась бесплодной в самых разных смыслах этого слова и была лишена даже самого естественного чувства привязанности. Ее сердце оставалось холодным. Не по-женски холодным. И когда я это поняла, мне стало намного легче, я стала сильнее, мисс Джулиан. Вот почему Максим никогда не любил ее по-настоящему…
Еще в самом начале разговора мне уже стало не по себе, а теперь я рассердилась. У меня не возникло впечатления, что Ребекка всегда была бессердечной, бесчувственной, циничной и беспринципной, а Максим столь уж благородным. Он мог извратить все события, чтобы как-то оправдаться перед самим собой. Он убил жену и избежал наказания за это преступление. И эта женщина с милым лицом, сидевшая рядом со мной, могла знать правду о тех событиях, а если так, то она стала соучастницей. И ее представление о том, любил ли Максим Ребекку, не совпадало с моим.
– Миссис де Уинтер, – спросила я негромко, – мне бы хотелось узнать правду. Скажите, это ваш муж убил Ребекку?
– Да. – Она, к моему величайшему удивлению, ответила, ни на секунду не замявшись. – Теперь я могу в этом признаться, поскольку Максим умер и его не смогут наказать. Но я бы не стала использовать слово «убийство». Максим стал орудием в ее руках. Она совершила самоубийство, но переложила вину на его плечи. Максим направился к домику на берегу, когда она вернулась из Лондона, чтобы выяснить, не привезла ли она с собой одного из своих любовников – двоюродного брата Фейвела. И на всякий случай Максим взял пистолет, о котором писала Ребекка, чтобы просто припугнуть их. Он решил, что больше не станет терпеть ее выходки. Она вела себя самым бесстыдным образом, рассказывал он мне. Его не заботило, что Ребекка вытворяла в Лондоне, но он не желал, чтобы она привозила с собой мужчин в Мэндерли…
Она помолчала:
– Но Ребекка оказалась одна и начала дразнить, злить Максима, выводить его из себя, задевая самые болевые точки. Она заявила, что ждет мужчину, отца своего ребенка, и собирается впоследствии выдавать его за ребенка Максима. Она заявила, что этот незаконнорожденный ребенок унаследует Мэндерли, и все будут ликовать, потому что так давно ждали наследника. И в конце концов Максим вышел из себя, выхватил револьвер и выстрелил ей в сердце. Она умерла тут же, на месте. А потом он вымыл пол в домике: там было много крови – рассказывал он. Принес воды с моря и вымыл все. А потом перенес Ребекку на яхту, чтобы затопить где-нибудь в глубоком месте.
Но что-то пошло не так, я не знаю, что именно. Во-первых, он, конечно, был потрясен случившимся. А во-вторых, ветер усилился – Максим много лет не управлял парусами, – яхта потеряла управление, и тогда он открыл кингстоны и проделал дырки в полу. Яхта перевернулась и пошла ко дну как раз возле рифов – слишком близко от берега. Если бы ему удалось добраться до более глубокого места, все сложилось бы иначе. Яхту никогда не нашли бы, и мы бы остались жить в Мэндерли. И сейчас бы жили здесь. И у нас были бы дети и будущее. Я часто думаю о будущем, которое у нас могло быть и которого мы лишились. Сейчас я сидела бы в гостиной Мэндерли и слышала их голоса, как они перекликаются в саду и зовут Максима…
Миссис де Уинтер резко обернулась, словно и в самом деле услышала голоса детей, потом наклонила голову, закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Выплакавшись, она достала из кармана носовой платок и вытерла глаза. К моему удивлению, ей довольно быстро удалось успокоиться, и, когда она снова повернулась ко мне, лицо ее обрело прежнее выражение безмятежности. И это выражение задело меня сильнее, чем то, что она говорила.
– Я объяснила это все вашему отцу сегодня, – сказала миссис де Уинтер. – Без всякого сомнения, он все перескажет вам, когда вы вернетесь домой. Но я предпочитаю, чтобы вы все услышали непосредственно от меня. Это очень важно – понять подробности случившегося. Ребекка в ту ночь лгала Максиму, зная, что у нее не будет ребенка. Она знала, что скоро умрет. И нарочно провоцировала Максима, чтобы он убил ее. Ребекка просто использовала его, мисс Джулиан. Она бы умерла через несколько месяцев, как говорил врач, – так что Максим просто пощадил ее, избавил от мучительных страданий, от долгой агонии…
– Но ведь его не это заботило в тот момент, миссис де Уинтер.
– Знаю. – Она не обратила внимания на мой тон. – Но это не умышленное убийство. Суд не признал бы его убийцей, если бы присяжные узнали, как вела себя Ребекка и до какой степени она унижала его. Но так сложилось, что до процесса дело не дошло. И за это мы навсегда остались благодарны полковнику Джулиану. Я знаю, что у него не нашлось ни одного доказательства против Максима. Но и мне, и Максиму казалось, что он догадывался обо всем. Но ваш отец сострадательный человек, поэтому я и пришла сегодня к нему. Сказать, насколько я была ему признательна. Мы с Максимом прожили пятнадцать лет, как вы знаете. Если бы ваш отец оказал давление на следователя, нам бы никогда не довелось прожить их вместе, у нас бы не было этих пятнадцати лет счастья. И мне хотелось, чтобы он знал это, прежде чем я уеду из Англии и до того, как он…
– До того, как он умрет, миссис де Уинтер?
– Что ж, можно сказать и так, – кивнула она. – Он болен и уже немолод. И мне не хотелось оставлять его в неведении. Мне не хотелось оставлять это при себе.
Я думала несколько иначе, чем она. Поднявшись, миссис де Уинтер какое-то время еще смотрела на Мэндерли, а потом, словно приняв решение, повернулась и медленно зашагала к воротам. Голова ее чуть-чуть склонилась к плечу, словно она прислушивалась к звукам, которых не слышала я. Иной раз она смотрела куда-то вдаль и улыбалась тому, кто шел ей навстречу. Быть может, она видела будущее, в котором ей было отказано, но она все же сумела пережить его хотя бы таким образом.
А я размышляла о неблаговидном толковании роли отца в этой давней истории, которое выслушала от нее. Ее версия тоже основывалась на домыслах, на том, что она узнала от Максима. И в этом варианте осталось множество белых пятен. Как мог мужчина, имевший дело с огнестрельным оружием, взять его с собой лишь для того, чтобы припугнуть Ребекку и ее любовника? Он мог сказать, что выстрелил прямо в сердце, но куда на самом деле попала пуля? Может ли человек, которому попали в сердце, залить кровью весь пол? Как только сердце останавливается, то и кровь перестает течь. Что на самом деле сказала Ребекка Максиму, из-за чего он потерял над собой контроль? Упоминание миссис де Уинтер о том, что все ждали появления наследника, навело меня на новые размышления. Два брака, и ни одного ребенка? Может быть, Ребекка бросила в лицо мужу обвинение в сексуальной несостоятельности?
Обсуждать эти вопросы с женщиной, что шла рядом со мной, было бы не только бессмысленно, но и жестоко. И ее ясность не такая безмятежная, как это казалось, и доверительность не такая полная, как она пыталась ее представить. Она слишком хорошо владела собой.
Миссис де Уинтер миновала ворота, даже не взглянув на них. А когда мы оказались в машине, снова вернулась к разговору о дневнике.
– Я догадалась, когда муж обнаружил эти записки, мисс Джулиан, – сказала она после того, как мы снова выехали на дорогу и лес образовал сплошную стену слева от нас. – После пожара в Мэндерли, в ту последнюю ночь, что мы были здесь, до отъезда в Европу. Максим захотел пройтись один, попрощаться с родными местами, и я видела, что он направился к берегу. Его не было несколько часов. А когда он вернулся, его туфли были в песке, и я поняла, куда он ходил. Лицо его побледнело, он ничего мне не сказал, но я поняла: произошло что-то ужасное. Как я теперь понимаю, он вошел в этот домик и наткнулся на дневники Ребекки. Все ее вещи оставались на своих местах, туда никто не заходил, словно Ребекка вышла погулять и вернется с минуты на минуту. А ведь прошел год с тех пор, как она умерла…
Она искоса посмотрела на меня: ее пальцы снова нервно стиснули колени.
– Как вы думаете, зачем он хранил эти тетради? Или почему он сохранил их? Это кольцо – оно было у нее на пальце, когда достали тело. Благодаря ему и обручальному кольцу ее и опознали. Почему Максим оставил то, которое Ребекке подарил ее отец, и не оставил своего?
Я задумалась и вспомнила слова самой Ребекки. После того как Максим увидел кольцо на ее пальце, в нем взыграло желание надеть на ее палец другое. И он добился своего. Но мне не хотелось огорчать вдову.
– На этот вопрос мог бы ответить только ваш муж. Неизвестно, какой смысл он придавал этому кольцу.
– Впрочем, это не имеет никакого значения, – сказала миссис де Уинтер неожиданно резко. – Все это уже ничего не значило для Максима. Говорю вам: он никогда не любил Ребекку, он ее ненавидел. Как только понял, кто она такая на самом деле, он уже не мог даже находиться рядом с нею. Если бы вы знали Максима! Его могла по-настоящему привлечь только женщина, для которой он стал бы защитником, мягкая, чистая, невинная… – Она покраснела.
– Но, может быть, существует различное понимание чистоты, – ответила я как можно более мягко. – И мне Ребекка представляется чистой, если судить по ее запискам. Она была такой, какой была, и поэтому не может быть и речи об измене.
– Боюсь, что я не совсем вас понимаю, – ответила она упрямо. – И половины того, что она написала, я не воспринимаю. В любом случае она заслуживает жалости и сострадания, ее нельзя ни в чем винить. Но она не имела понятия о беспристрастности, ее описания полны глупых преувеличений… Например, она пишет, что Максим благодаря ей пережил сильное душевное волнение и что это сам по себе дар. Ничего абсурднее придумать нельзя. Его никогда не привлекала суета. Мир, покой, размеренная жизнь – вот что ему было по душе. Если вы повернете здесь, то мы как раз окажемся у отеля, мисс Джулиан…
Впереди замерцали огни. Здание располагалось прямо на берегу моря – маленький, скромный, вполне традиционный отель, который обычно выбирали люди старшего возраста.
– Я остановилась здесь под своей девичьей фамилией, – призналась миссис де Уинтер, когда мы подъехали к месту парковки. – Предпочитаю, чтобы меня не узнали. Мы с Максимом всегда жили сами по себе. Зачем это нужно, чтобы люди знали, кто ты на самом деле, если ты приезжаешь на короткое время? И к тому же люди всегда любят допытываться… выспрашивать подробности…
Она помедлила:
– Я так тоскую по своему мужу. У меня было одно-единственное желание в жизни – сделать его счастливым. И я знаю, что мне это удалось. Чувствую это сердцем. Мы редко разлучались, и он стал полностью зависеть от меня. Но мы не так много разговаривали, так что иной раз я чувствовала себя одинокой. Вот почему мне по душе такие маленькие отели, как этот…
Миссис де Уинтер повернулась ко мне, лицо ее снова озарилось.
– Сразу вспоминаю такие же маленькие отели, где мы с ним любили останавливаться во Франции. Иной раз, сидя здесь на террасе, я представляю, что Максим сидит рядом со мной, и я рассказываю ему всякие истории про остальных жильцов. Он делает вид, что ему скучно, отвечает грубовато, как это случалось с ним. Но я знаю, его дух здесь, рядом со мной, и что он не скучал, а просто дразнил меня. Он счастлив, он очень счастлив, как мы всегда были…
И вдруг миссис де Уинтер резко повернулась, как уже происходило с ней не раз. Словно ее кто-то окликнул.
– Вы слышите? – спросила она меня нервно. – Мне показалось, кто-то позвал меня…
Я ответила, что ничего не слышала, но она, похоже, не поверила мне.
– Должно быть, чайки кричали, – торопливо проговорила она. – Или еще какая-то морская птица. Они умеют издавать такие тоскливые звуки. Ну что ж, мне пора идти. Предстоит долгое путешествие. И как только я вернусь в Канаду, то оставлю все позади – раз и навсегда. Хочу начать все с самого начала. Больше выходить на люди, встречаться с ними. Может быть, даже начну работать. Мне нет необходимости зарабатывать на жизнь. Максим заранее обо всем позаботился, но мне нравится быть полезной людям. Может быть, приму участие в каких-то благотворительных акциях. Им всегда нужны добровольные помощники.
Обычная безмятежность снова вернулась к ней, но глаза оставались потерянными. И я уловила панические нотки в ее голосе. Мне стало ее жаль, и она, должно быть, заметив это, тотчас покраснела, схватила перчатки, сумочку и открыла дверь, чтобы поскорее ускользнуть.
– Вы были так добры. – Она сжала мою руку. – Вы так внимательно меня слушали. И я была рада снова повидаться с вашим отцом. Надеюсь, что я правильно сделала и не очень утомила его… Господи, уже половина седьмого. Как летит время! Мне надо идти. Спасибо вам еще раз. До свидания, мисс Джулиан.
Я смотрела ей вслед: ничем не примечательная пожилая женщина. И вскоре она смешалась с другими постояльцами отеля – такими же немолодыми парами, которые возвращались с прогулки.
На террасе миссис де Уинтер замедлила шаг. При вечернем освещении ее серое платье стало отливать перламутром, и она посмотрела на море. Я проследила за ее взглядом, а когда снова повернулась в сторону террасы, она уже исчезла.
Развернувшись, я снова поехала в сторону холмов. Опустив окна, я нажала на газ, машина рванула вперед. Мне хотелось оставить миссис де Уинтер позади как можно быстрее, чтобы я уже не могла вернуться к ней. Потому что впереди меня тоже ожидало такое же одиночество. Я надеялась на любовь, как и большинство людей, но если помнить, что ожидает овдовевшую женщину, то ее участь ничем не отличается моей.
