Текст книги "Зимняя ночь"
Автор книги: Салам Кадыр-заде
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Адиль долго бродил по улицам. Было свежо, но он не чувствовал холода. Казалось, в груди его вместо сердца пылает жаркий костер.
Адиль подошел к кинотеатру, где они вечером встретились с Джейрам. Пробило два часа ночи. Юноша по ступенькам взобрался на площадку перед билетными кассами и остановился. Его охватило волнение. Сердце забилось, как пойманная птица. Адилю показалось, что вот сейчас к нему подбежит Джейран в белом платье, похожая на чайку, скажет: "Пойдем, Адиль, на улице холодно. Ты простудишься..." и поведет к себе домой.
Джейран не подбежала, но откуда-то появился учитель Салех. Он схватил Адиля за руку и потащил вниз по ступенькам.
– Идем, переночуешь у нас.
У учителя Салеха не было детей. Еще при жизни Наргиз, встречая на улице своего маленького соседа, он не мог удержаться, чтобы не взять его на руки, не поиграть с ним. Старик баловал мальчика, покупал ему игрушки, конфеты и другие сладости. В те времена у него с Рахманом были неплохие отношения. Часто по вечерам соседи вместе пили чай, подолгу беседовали. Но все изменилось после того, как в доме с красной черепичной крышей появилась Дилефруз. Старик перестал бывать у Рахмана. Адиль тоже стал реже заходить к учителю.
В эту ночь старика разбудили пьяные голоса уходивших от Рахмана гостей. Он перевернулся на другой бок и снова задремал. Однако вскоре ему опять пришлось проснуться. Рахман кричал на всю улицу: "Адиль!.. Адиль!.. Сынок, вернись!.. Пожалей меня!"
Учитель сразу понял, что произошло, быстро оделся и вышел из дому.
Старик не окликнул юношу, пропустил его далеко вперед и двинулся следом, чтобы узнать, куда Адиль пойдет.
И вот они сидели друг против друга в комнате старого учителя.
Адиль не мог говорить спокойно.
– Салех-муэллим, я давно собирался зайти к вам, поговорить по душам. Мне так нужен ваш совет! Но я боялся: дойдет до Дилефруз, она начнет скандалить, оскорблять и вас и меня... Вы же знаете ее характер.
Учитель поднял на лоб очки и внимательно посмотрел в глаза юноши.
– Если бы ты своевременно пришел ко мне, все могло быть иначе.
– Вы правы, Салех-муэллим. Но я очень многого не знал. Сам виноват. С первых же дней поступки этой женщины показались мне подозрительными. Сейчас вся моя надежда только на вас... – Голос Адиля задрожал. – Я не останусь в Баку. Помогите мне перевестись в московский или ленинградский университет. Если бы отец относился ко мне, как к сыну, хоть немного заботился обо мне, было бы полбеды. Но он... и он... – " Адиль не смог докончить, отвернулся от учителя, обхватил голову руками.
– Подумай хорошо, сынок. – Уехать в Москву, Ленинград – это несложно. Но, боюсь, потом раскаешься. Может, все-таки будешь учиться в Баку? Не хочешь жить дома – устроишься в общежитии...
Но Адиль твердо стоял на своем.
– Нет, в Баку я не останусь. Через месяц-другой придет отец, начнет меня уговаривать, я поддамся,
вернусь домой, и снова начнется адская жизнь. Лучше жить подальше от них, поверьте, Салех-муэллим. Мне будет спокойнее... Да и новые места посмотрю, развеюсь немного.
Учитель Салех глубоко затянулся папиросой.
– Хочешь знать мое мнение? Я за то, чтобы ты учился в Москве. Только есть одно "но". Такие вещи не делаются без разрешения отца.
Адиль перебил старика:
– Вы были бы правы, Салех-муэллим, если бы отец был мне настоящим отцом. Но он под каблуком у Дилефруз. Женщина все больше и больше распоясывается. Моему терпенью пришел конец. Заниматься дома невозможно. Товарищи ко мне не могут приходить. Не хочу скрывать от вас, отец мой встал на дурной путь. Дилефруз заставляет его заниматься спекуляцией. Об этом мне уже начали говорить посторонние... Наверно, и вы тоже...
– Да, я тоже знаю! Вернее, подозреваю... Они это делают скрытно, но до меня дошло... Дилефруз толкает, Рахмара, на преступление. Прежде он такими делами не занимался.
Итак, предположение юноши подтвердилось.
Учитель Салех долго расхаживал по комнате взад и вперед, потом остановился перед Адилем.
– Хорошо. Я схожу к ректору, попрошу подготовить твои документы для перевода в Москву. Только времени осталось мало. Придется ехать на этой же неделе.
Адиль кинулся учителю на шею, расцеловал его. Но вспомнил Джейран, и радость его мгновенно погасла.
Утренние лучи солнца, пробивающиеся сквозь оконные занавески, разбудили Джейран. Она открыла
глаза. Края зеркала на стене сверкали всеми цветами радуги. В комнате стоял тонкий приятный аромат.
Джейран лежала на спине и нежилась. Она выспалась, но вставать не хотелось. Вспомнилась вчерашняя встреча. Девушка мысленно разговаривала с Адилем.
Она представила, как вчера при расставании растрепала волосы Адилю и убежала. Сердце охватило приятное волнение и в то же время стало как-то немного стыдно.
Будь Адиль сейчас здесь, в ее комнате, девушка ни за что не осмелилась бы дотронуться до его волос. А вчера она это сделала так легко и свободно.
."Кажется, я сама того не желая, выдаю себя с головой. Адиль поймет, что я к нему не равнодушна. Нет, в следующий раз такого не будет, – решила Джейран. – И разговаривать надо осторожно, обдумывая каждое слово".
Джейран протянула руку и включила радиоприемник, стоящий на тумбочке у изголовья. Зазвучала веселая танцевальная музыка. Она вскочила с постели, накинула халатик, раздвинула занавески на окнах. В комнату ворвалось яркое летнее солнце. Не то от музыки, не то от мыслей об Адиле на сердце девушки сделалось легко и свободно. Ей захотелось закружиться по комнате, запеть. Проходя мимо зеркала, она привела в порядок растрепавшиеся волосы. Взяла графин с водой, полила цветы. Опять подошла к зеркалу и долго рассматривала своя глаза! Да, она не ошиблась: в них нельзя было увидеть только самого Адиля, все же остальное можно было прочесть, как по книге. Верно говорят: глаза – зеркало души! Джейран могла сохранить свою тайну, но вот глаза... Как она за них боялась! Хорошо, что вчера, когда она, простившись с Адилем, пришла домой, родители уже спали. Не то бы мама все поняла, обо всем догадалась. Джейран знала: женщины более проницательны, чем мужчины. Отец ее беспокоил меньше.
Джейран прибрала квартиру, позавтракала, опять прошла к себе, села за стол, положила перед собой лист бумаги, приготовилась писать ответ на письмо Халиды, полученное два дня назад. Она специально не ответила сразу. Другой близкой подруги, которой можно было бы открыть душу, у Джейран не было, поэтому она решила подробно писать Халиде о каждом разговоре с Адилем, о каждом свидании.
Но стоило девушке взять в руки перо, как мысли разбежались. Она не знала, с чего начать. В последнем письме Халида писала, ничего не скрывая: "... Джейран, вчера получила от тебя письмо и успокоилась. Как я была рада! Мне все казалось, что я совершаю какое-то большое преступление. Конечно, между мной и Надиром ничего серьезного не было. Но что скрывать? Я хорошо понимала, что творится у меня в сердце. Несколько раз перечитывала твое письмо в том месте, где ты пишешь о курчавом красивом парне. Вечером пошла в клуб. Надир был там. Короче говоря, увидев, что у меня хорошее настроение, он осмелел, читал стихи из "Ромео и Джульетты"... и все наизусть. Ах, какие слова! Не знаю, чем все это кончится... Но, Джейран, Надир тоже неплохой парень..."
Письмо было, на восьми страницах. Джейран перечла его еще раз, собралась с мыслями и принялась изливать свою душу в письме к подруге.
Рахман сидел в галерее у окна, не спукая глаз с калитки. Третий день Адиль не приходил домой. Отец извелся: "Где мальчик? Что с ним? У кого ночует?" Стоило кому-нибудь позвонить с улицы, как он сломя голову бежал к воротам в надежде увидеть сына. НоАдиль не появлялся. Обвинить Дилефруз, скандалить с ней Рахман боялся. По ночам его одолевала бессонница. "Ах, какая неприятность! – думал он. – Зачем только справлял этот день рождения?"
Назавтра Рахману предстояла очередная поездка а Москву. Целую неделю его не будет дома. Как ему хотелось до отъезда узнать что-нибудь о сыне, успокоиться!
Дилефруз понимала состояние мужа и злилась. Она то и дело входила в галерею, хлопала дверью или сладким голоском подзывала Мамеда и начинала его нарочито громко ласкать.
Вдруг раздался звонок. Рахман кинулся к воротам.
Это был Адиль.
– Адиль... Ты пришел?.. Спасибо, сынок...
У отца от радости задрожали губы.
– Да, пришел, но сейчас опять уйду! – холодно ответил юноша.
– Подумай, что ты говоришь, сынок?! Можно ли бросать родного отца? Перестань упрямиться, пожалей меня.
– Я могу остаться, отец, но тогда должна уйти Дилефруз. Наверно, это тебя не устроит! – Адиль поднялся по лестнице и прошел в свою комнату.
Внезапное появление Адиля испугало Дилефруз. Она, как ужаленная, вскочила с тахты и закричала:
– Рахман!
Рахман сделался неожиданно смелым:
– Ну, какого тeбe черта?! Опять термометр? Во всем виновата ты, бессовестная.
Адиль не узнал своей комнаты. Книги валялись на полу, в столе было все перерыто, бумаги разбросаны. На чернильном приборе лежали игрушки Мамеда.
Глобус, подарок пионерской дружины, когда Адиль еще учился в пятом классе, валялся посреди комнаты. Очевидно, Мамед использовал его вместо мяча. Цветы, которые юноша регулярно поливал, пожелтели, поблекли. На его кровати спал Мамед.
Адиль быстро уложил в чемодан необходимые книги, портрет матери, кое-какую одежду, взял тару, в последний раз обвел взглядом комнату и вышел.
Отец, раскинув в стороны руки, преградил дорогу.
– Не уходи, сынок! Умоляю тебя, не уходи! Послушай меня...
– Нет, отец, поздно... – Адиль внимательно присмотрелся к отцу. Только сейчас он заметил, как тот постарел. – Прощай. Мне пора...
– Куда ты, сынок? Не скрывай от отца!
– В Москву!..
У Дилефруз, которая жадно ловила каждое слово, радостно забилось сердце.
– Сынок, человек не должен бросать отчий дом. Не плюй в колодец, пригодится...
Рахман затряс головой, хотел что-то сказать, но не смог. А взгляд его кричал: "Сынок, на кого ты меня оставляешь? Куда уходишь?"
Адиль поднял чемодан и направился к выходу.
– Сьнок, а деньги на билет, на дорогу?
– И билет у меня есть, и деньги на дорогу.
– Поедем завтра, вместе...
– Нет, отец, я должен ехать сегодня. Счастливо оставаться.
На пороге Адиль обернулся и добавил, кивнув головой на дверь:
– Постарайся, чтобы эта фурия хоть тебя не выжила из дома.
Дилефруз с горящими глазами выскочила в галерею, но рта открыть не посмела. Лицо Адиля показалось ей очень страшным.
ОГНИ СТОЛИЦЫ
Когда я сам впервые приехал вечером в этот залитый огнями город, мне, как и Адилю, показалось, что я вижу волшебный сон. До поздней ночи ходил я по улицам столицы, ноги мои уже начали ныть от усталости, а мне все еще не верилось, что я в Москве. Кремлевские куранты были совсем рядом, я слышал их родной голос, а мне все не верилось, что я в Москве. По широким улицам мимо меня проносились потоки легковых машин, а мне по-прежнему не верилось, что я в Москве. Я вдыхал свежий прохладный воздух ночных бульваров – и все никак не мог поверить, что я в Москве. Не мог поверить, что это не сон, а явъ, большое счастье, которое будет длиться и завтра, и послезавтра, и все последующие дни.
В тот день отмечали день Военно-Морского Флота. Широкая улица Горького была запружена народом. Я дошел до Охотного ряда. Кремлевские куранты пробили восемь. Раздались орудийные залпы. К небу взметнулись фонтаны разноцветных огней. Потом еще залп, за ним еще, еще...
Когда, наконец, наступила тишина и погасли последние искры салюта, я взглянул на небо и удивился: несколько красных огоньков все еще продолжало гореть. Через минуту я понял, что ошибся: это были огни Кремля, вечно горящие огни!
Какая случайность! Я и Адиль приехали в Москву одновременно. Но город большой, людей много и мы не смогли встретиться. Возможно, в те дни мы оба шагали по широкой Красной площади, вместе любовались кремлевскими башнями, украшенными пятиконечными рубиновыми звездами, мавзолеем, величественными бронзовыми фигурами Минского и Пожарского, но так и не увиделись. Если бы я встретил Адиля, я подробно расспросил бы юношу обо всем, что произошло с ним за последнее время, и поведал вам. Но так как этого не случилось, расскажу об Адиле только то, что мне стало известно от других.
С помощью учителя Салеха Адиль получил разрешение на перевод из бакинского университета в Москву. Но когда документы были оформлены, юноша заколебался. Он подумал о Джейран, услышал ее голос: "Ты оставляешь меня, Адиль?" "Я тебе не нужен, Джейран, – мысленно отвечал юноша. – Забудь меня. Выбрось навсегда из сердца. Я не хочу запятнать твое чистое имя. Знаю, потом ты меня назовешь обманщиком, скажешь: "Ты говорил громкие слова о честности, а сам был свидетелем грязных дел и все скрывал?.." Ты права, Джейран! Что я могу сделать?! На большее у меня пока не хватает сил. Мне трудно расстаться с тобой, но я все-таки еду".
Адиль не захотел просить у отца денег на дорогу. Пришлось продать подарок матери – золотые часы. В тот день, когда юноша собирался идти на вокзал за билетом, ему встретился учитель Салех. Он вынул из кармана билет и протянул Адилю.
– Возьми, сынок, я знаю твое положение...
Адиль смутился, но не стал обижать отказом старика, который в последнее время заменил ему отца, взял билет и не мог найти слов для благодарности
На следующий день учитель Салех пришел на вокзал проводить юношу. Рахман был уже там.
– Если понадобятся деньги, напиши, не стесняйся, – сказал учитель, – я пришлю. Считай меня своим родным дядей.
Если бы Адиль мог, он обратился бы к старику с единственной просьбой передать Джейран два слова: "Извини, дорогая!" Но это было невозможно.
До отхода поезда оставались считанные минуты. Учитель Салех передал Адилю пальто, которое все время держал, и нежно поцеловал юношу в лоб.
– Желаю успехов в учебе. Счастливого пути, сынок, не скучай. Будет время – черкни.
– Большое спасибо, Салех-муэллим!
Рахман тоже подошел проститься с сыном. Он предложил ему деньги, но Адиль отказался. Отец хотел что-то сказать, однако не смог. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами. Он вынул из кармана платок и отошел в сторону.
Раздался свисток. Поезд тронулся. Учитель Салех замахал соломенной шляпой. Мимо окна поплыл вокзал, замелькали столбы, сначала медленно, потом быстрее, быстрее. Баку остался позади.
Поезд приближался к Баладжарам. Проводник ходил по вагону, отбирал билеты. Адиль встал и сунул руку в карман пальто. Кроме билета, там оказались две новенькие сторублевые бумажки. Юноша догадался, что деньги положил учитель Салех.
"Я вам за все отплачу, дорогой друг! Большое спасибо..." – прошептал он.
Забыв, что подарок матери продан, Адиль непроизвольно поднес к глазам левую руку. Сосед по купе решил, что юноша оставил часы дома.
– Без двадцати шесть, сынок... – подсказал он.
– Без двадцати шесть, доченька, – крикнула мать.
Джейран причесывалась, стоя перед зеркалом. Она спешила на свидание. Уложив кудри, девушка умылась, прикрыла дверь, надела белые босоножки, которые так нравились Адилю, и сбросила халатик. Голубое шелковое платье было выглажено еще утром. Джейран подошла к трюмо, взглянула на себя: белые изящные, словно выточенные из мрамора руки, круглые плечи, маленькая девичья грудь... Щеки девушки запылали огнем. Ей показалось, будто из угла комнаты на нее смотрят глаза Адиля. Джейран поспешно надела платье и оглянулась по сторонам.
Она взяла альбом для рисования, карандаши "Негро" и вышла из дому. До назначенного часа оставалось целых десять минут. Джейран не торопилась. "Успею. Еще раньше времени приду. А если опоздаю, Адиль подождет".
Солнце походило на раскаленный медный шар. Листочки, растущих вдоль улицы деревьев шелестели от легкого дуновения ветерка, но было еще довольно жарко. По чистому, прозрачному небу плыли легкие облачка. Окна домов были распахнуты. Почти все прохожие шли по левой, теневой стороне улицы.
У морского вокзала Джейран свернула на проспект Кирова и дошла до сада имени 26 бакинских комиссаров. В ее распоряжении оставалось еще пять минут. Девушке захотелось посмотреть на памятники комиссарам. Еще по художественному техникуму она была знакома с историей каждого, знала, какими скульпторами и когда они были сделаны. В альбоме у нее даже хранились фотографии некоторых памятников. Это не было простым увлечением филателиста. Джейран была молодым художником. Именно поэтому она внимательно ко всему приглядывалась: к пестрым клумбам, людям на скамейках...
Наконец, Джейран подошла к месту свидания и точно фиалка склонив голову, принялась ждать своего любимого. Она с нетерпением поглядывала то вправо, то влево и даже оборачивалась назад. "Опаздывает! Постой же, приди только... Я так тебя отчитаю!"
Прошло полчаса. Девушке не хотелось возвращаться, домой. "Наверно, что-нибудь случилось. Иначе он обязательно пришел бы", – подумала она и собралась уходить, как вдруг заметила, что к ней неторопливой походкой направляется учитель Салех.
– Доченька, ты что здесь делаешь? – старик протянул девушке руку. Наверно, как и я, вышла подышать свежим воздухом?
Джейран пришлось сказать неправду.
– Да.
– Вижу, у тебя в руках альбом для рисования и коробка карандашей.
– Да, взяла на всякий случай. Думала, может что нарисую.
– Правильно сделала, – учитель Салех опустился на скамейку рядом с бассейном. – Присаживайся, доченька.
Джейран села возле учителя.
– Ну, как, что-нибудь нарисовала?
– Нет... Желания не было...
– А почему ты и желание не прихватила из дому? – пошутил старик.
– Прихватила, да здесь потеряла.
Оба засмеялись.
Однако на сердце у Джейран было неспокойно. Она без конца оглядывалась по сторонам, волновалась. Если бы вдруг сейчас из-за деревьев вышел Адиль, девушка оказалась бы в неловком положении. Она не смогла бы оставить учителя и кинуться к нему навстречу.
– Так, так... А я проходил мимо, увидел тебя – подошел, – учитель Салех закурил. – Ну, как дела, доченька?
– Мне предложили работать в музее. Я пока не дала согласия.
– Почему?
– Может, поеду в Ленинград в Академию художеств.
Джейран опять подумала об Адиле. С ним она об этом еще не говорила. Вдруг он будет против? Девушка решила что теперь она обо всем должна советоваться с Адилем. "Нет, видимо, мне не придется ехать в Ленинград. Ведь Адиль будет учиться в бакинском университете", – мелькнуло у нее в голове.
– Ленинградская Академия художеств – дело мудрое. Там ты научишься многому. Да и, как говорится, кругозор станет шире. Академия вырастила много больших мастеров... – учитель помолчал и тихо добавил: – У нас по-соседетву жил один парень, Адиль, Может, видела, когда приходила? Он тоже уехал в Москву учиться. Сегодня проводил его.
У Джейран потемнело в глазах. Не ухватись девушка за спинку скамейки, она непременно упала бы.
Учитель говорил еще что-то, но Джейран не слышала.
Альбом соскользнул с колен на землю. Девушка быстро нагнулась, подняла его. Боясь, что учитель заметит ее волнение, она опустила голову.
– Вы говорите о том парне, который играет на таре?
– Он, умница, он самый. Курчавый такой. Как я, любил его, Джейран... Учитель помолчал, решив что не стоит посвящать Джейран во все перипетии семейной драмы Адиля. – Да... Вот и он тоже неожиданно надумал. Пришел ко мне неделю тому назад и заявил...
– Неделю назад? – удивилась Джейран.
– Да, примерно так. Говорит: "Хочу ехать в Москву!" Я ему: "Езжай, сынок. Получишь высшее образование в столице, станешь настоящим юристом".
Ошибки быть не могло! Если бы Джейран сидела на этой скамейке одна, она закрыла бы лицо руками и разрыдалась. Девушка старалась взять себя в руки, но, видимо, это ей не совсем удавалось.
– Что с тобой, Джейран? Ты сегодня какая-то странная...
– Так, ничего. Зашел разговор о Москве, и я заволновалась. Мне тоже очень хочется поехать в Ленинград.
– Ничего, не горюй, и ты поедешь. Не в этом году, так в будущем. Для вас все дороги открыты.
"Вот, оказывается, какие люди есть на свете! – думала Джейран. – А я то влюбилась! Выходит, он давно собирался в Москву. Обманщик! Еще назначил мне свидание. А я, глупая, поверила, рисовать его собралась..."
Впервые в жизни Джейран так жестоко обманули. "Какая я наивная! И еще поехала с ним кататься на морском трамвае. Вот как легко ошибиться в человеке... А я так ему верила!"
Джейран поднялась:
– Извините, муэллим, я уже давно гуляю. Дома беспокоятся.
– Счастливо, доченька. Не забывай нас, стариков.
Прощаясь с учителем Салехом, девушка попыталась улыбнуться, но улыбка получилась такая странная, жалкая, что, казалось, она вот-вот расплачется.
Джейран не помнила, как пришла домой. Войдя к себе в комнату, не раздеваясь, бросилась на кровать. На глаза попалась чернильница Адиля, которую она хранила, как самую дорогую память. Девушка вскочила, подбежала к столу, схватила чернильницу и швырнула в окно.
Кипучая жизнь столицы, занятия в университете, шумное веселое общежитие заставили Адиля забыть свое горе. Нет злой Дилефруз, ее оскорбительной брани. Кругом приветливые жизнерадостные лица. И об отце Адиль стал думать меньше. Он не мог забыть только Джейран. Карнавальная ночь, прогулка по Каспию на морском трамвае казались ему чем-то далеким, как воспоминания детства. Его любовь походила на красивую бабочку, которая живет всего лишь день и умирает, не успев насладиться солнцем. Стоило Адилю встретить на улице девушку, хоть немного напоминающую Джейран, сердце его начинало учащенно биться. Он оборачивался и долго смотрел вслед. Письма, посланные Джейран (Адиль ставил на конверте только ее имя, так как фамилии не знал), вернулись обратно. Это был для него большой удар. "Конечно, она со мной не хочет знаться, – думал юноша. – А то бы обязательно ответила".
Однако надежда еще теплилась в сердце Адиля. Всякий раз, получив из Баку письмо, он сначала смотрел на обратный адрес, искал имя Джейран. Чаще всего весточки приходили от учителя Салеха.
На курсе у Адиля сразу же появилось много приятелей. Но самым близким другом ему стал сосед по койке, Борис, круглолицый парень в очках. У него были светлые реденькие, едва заметные брови и голубые, как воды Каспия, глаза. Летом и зимой через каждые три-четыре дня он наголо брил голову. Поэтому никто не анал, какого цвета его волосы.
Товарищи подтрунивали мад ним.
– Я видел Бориса с шевелюрой, – говорил один. – У него волосы зеленого цвета.
Другой подхватывал шутку:
– Нам тогда стипендию задержали, и у бедняги не было денег побрить голову.
– Напрасно вы пристаете к Борису, – говорил третий. – Он сам мне однажды признался, что лыс от рождения.
Борис не сердился.
Они были ровесники с Адилем. Но стоило послушать глубокомысленные доводы, которые юноша приводил во время споров, его толковые советы товарищам, и начинало казаться, что он молод только с виду, а на самом деле ему уже много лет. Борис обожал научные споры, в которых, как правило, ж знал поражений. Он мог спорить не только со студентами юридического факультета, но и с "филологами", "историками" и даже студентами физико-математического факультета. Если надо было, он мог дать анализ творчества Шекспира, Пушкина, Чехова, говорить о таких полководцах, как Кутузов, обсуждать законы Архимеда, Паскаля, Ньютона. Если даже большей части того, о чем говорил Борис, в учебниках не было, все равно никто не брал под сомнение правдивость его слов.
"Борис – ходячая энциклопедия нашего университета!" – отозвался о нем Адиль в первый же день знакомства. Впрочем, он немного опоздал с характеристикой: товарищи уже успели прозвать своего толкового однокурсника "профессором Борисом Васильевичем".
У Бориса над кроватью висел портрет девушки. Это была его "любовъ", Наташа, студентка Нефтяного института, москвичка. Красотой она не блистала: светлые короткие волосы, худое лицо, небольшие глаза, маленький вздернутый носик. Но попробовали бы вы взглянуть на нее глазами Бориса! Она показалась бы вам писаной красавицей. Впрочем, Борис тоже красотой не славился. Да разве дело во внешности? Было бы сердце чистое да доброе!.. Имя девушки не сходило у Бориса с уст. Иногда в общежитии, забывшись, он обращался к товарищам: "Послушай, Наташенька..."
У Бориса была одна отрицательная черта: неаккуратность. Он столько внимания уделял вопросам, не имеющим прямого отношения к его специальности, что подчас не располагал временем заниматься своим внешним видом. В общежитии куда ни глянешь: на столе, подоконниках, тумбочках, в платяном шкафу – везде валялись вещи Бориса, книги, тетради. Каждое утро он что-нибудь искал: то ручку, то конспекты, то кепку. Комната переворачивалась вверх дном. В таких случаях Борис обычно захватывал чужую ручку, надевал на голову первую попавшуюся кепку и бежал на занятия. Если "раздобыть" головной убор не удавалось, Борис, будь то в дождь или стужу, выходил на улицу с непокрытой головой, подняв воротник своего полушубка. А товарищам объяснял: "Приучаю голову к холоду. Закаляюсь..."
Только побывав в гостях у Наташи, Борис приходил в приличном виде. Девушка наглаживала ему рубаху, галстук, пришивала к пиджаку пуговицы.
Ну и влетало парню от нее!
– Ах, Борис, неряха ты, неряха! Какой же из тебя выйдет юрист?
– В твоих словах есть доля правды, Наташенька. Однако ты тут виновата больше, чем я.
– Это почему же?
– Потому что ты тянешь со свадьбой. Будь дело только за мной, я давно бы уже сделался самым аккуратным парнем на факультете, а ты нянчила бы целую дюжину детишек.
Разговор кончался тем, что Наташа шутливо хлопала Бориса по щеке, заливалась краской и выбегала из комнаты.
Адиль привязался к Борису, скучал, когда его не было в общежитии. Но он не рассказал ему ни о Джейран, ни о мачехе. Это было его тайной. А тайны Адиль умел хранить еще с детства.
Однажды зимой (Адиль учился в пятом классе) валил сильный снег. Мать пришла с улицы окоченевшая и пожаловалась, что у нее нет теплого платка. Рахман пропустил эти слова мимо ушей. Равнодушие отца задело мальчика. Прошло две-три недели. Как-то поздно вечером Наргиз гладила сыну брюки и обнаружила в кармане пачку трехрублевок. Мать удивилась. Где Адиль мог взять столько денег? Наутро она, волнуясь, задала этот вопрос сыну.
– Скажи правду, Адиль, откуда у тебя эти деньги? На лице матери было столько тревоги, что Адилю
пришлось сознаться:
– У тебя нет платка... Отец не покупает... Как это можно? Вот уже месяц я коплю... Откладываю деньги, которые ты даешь на завтрак. Набрал семьдесят пять рублей. Через неделю пойду и куплю тебе хороший платок.
У Наргиз на глазах заблестели слезы. Она обняла сына и расцеловала.
Это был единственный случай, когда Адилю пришлось открыть свою тайну.
Борис слышал, что к Адилю в общежитие иногда наведывается отец. Но сам его ни разу не встретил.
В свой первый приезд Рахман с Адилем не увиделся. Состав уходил обратно в тот же день, и времени на поиски не было.
Через две недели Рахман опять был в Москве. Он знал адрес университетского общежития и приехал туда. Во дворе ему встретился парень-азербайджанец. Земляки разговорились, и через пять минут Рахман знал номер комнаты, в которой живет его сын. Он долго плутал по коридорам, расспрашивал студентов и, наконец, нашел. Открыв дверь, он увидел сына. Адиль лежал на кровати с книгой в руках.
– Сынок!
Рахман бросился к нему, обнял и горько заплакал. Первое, что он увидел, придя в себя, – это портрет Наргиз над кроватью сына.
Рахман долго не мог заговорить. Затем начал молча опорожнять корзину. Выложил на тумбочку фрукты, яйца, двух жареных цыплят, и, наконец, шерстяные носки.
– Ешь, сынок, ешь скорее, пока никого нет... А то придут ребята – тебе ничего не достанется. Это первое. А во-вторых, я не хочу, чтобы мой сын жил в общежитии. Сними комнату. Слава Аллаху, мы не нищие.
– Спасибо за заботу, но мне и здесь неплохо. Я ни в чем не нуждаюсь. Напрасно ты все это принес... Я ничего есть не буду! Забери.
– Адиль... Сынок...
– Отец, я сказал – все! Ведь ты меня знаешь. Я не нуждаюсь в вашей помощи!
Рахман засыпал сына вопросами. Адиль отвечал кратко.
– Тебе передают привет Дилефруз-ханум, Мамед, тетушка Сона, Мансура, деланно веселым голосом говорил Рахман.
Адиль продолжал молчать. Рахман многозначительно покачал головой и добавил:
– Ты, наверно, не поверишь, если я скажу, что Дилефруз-ханум во всем раскаялась...
Юноша чувствовал, что привет от Дилефруз-ханум, ее раскаяние – это ложь с целью задобрить его.
– А как поживает учитель? Ты его видишь?
– Какой учитель?
– Наш сосед, Салех-муэллим.
– Ах, ты о нем... Неплохо живет. Всегда справляется о тебе.
Разговор не клеился.
Рахман торопился. Надо было бежать по магазинам, исполнять поручения Дилефруз. Он простился и ушел.
ПРОШЛИ НЕДЕЛИ, МЕСЯЦЫ...
Джейран долго не могла забыть Адиля. Она тосковала, ходила грустная, задумчивая. Даже родители начали обращать внимание. Она устроилась работать экскурсоводом в музей.
Девушка страдала: "Почему Адиль уехал так внезапно? Почему оставил меня? Ведь я его ничем не обидела, не сказала дурного слова... Так оскорбить! Ну ничего, это мне хороший урок! Теперь-то я научилась распознавать людей..."
Халида, которая раньше писала часто, теперь почему-то молчала. Письма ее были в какой-то степени утешением, а сейчас Джейран и этого лишилась. Она тоже не писала: рука не поднималась. Ей было стыдно перед подругой, словно она совершила тяжкое преступление. Однако совесть у Джейран была чиста. Адиль не обнимал ее, не целовал, не ласкал... Девушке хотелось излить кому-нибудь свою душу, но Халиде она не могла писать. Да и что она написала бы? "Мы катались по морю, разговаривали. Потом простились. Договорились встретиться в среду вечером. Я пришла. А он... нет". Конечно, такому рассказу никто не поверил бы. Даже Халида. Каждый сказал бы: "Как это может быть? Разве честный парень бросит ни с того, ни с сего любимую девушку?"
В конце концов, Халида написала. Письмо пришло рано утром, когда Джейран еще не ушла на работу. Подруга по-прежнему восторгалась сельской природой. Письмо начиналось с описания осени. Потом шли несколько слов о занятиях в школе, учениках, колхозниках, которые успели ее полюбить. Затем Халида переходила, к основному вопросу: "... Надир долго уговаривал меня пойти с ним погулять. И я уступила, согласилась. Будь ты на моем месте, Джейран, ты бы сделала то же самое. Честное слово. Не знаю, как у меня язык повернулся. Сама не заметила. Видела бы ты, как Надир обрадовался! Казалось, ему подарили целый мир. На глазах заблестели слезы, губы задрожали. "Спасибо, Халида! – сказал он. – Может, хоть сегодня усну спокойно. Сколько времени я уже не сплю из-за тебя!"
