Текст книги "Зимняя ночь"

Автор книги: Салам Кадыр-заде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Невежда! – усмехнулся Борис. – Кутабы – это брат, кулинария. И не всякий приготовит... – Он многозначительно посмотрел на Адиля.

Ашот Багдасаров сунул в руки Адиля тару.

– А ну-ка, сыграй. Давно мы тебе не аплодировали.

– Всегда готов. Что прикажете?

Адиль начал настраивать инструмент.

– Ты нес тару мимо окна и простудил. Слышишь, хрипит? – улыбнулся он Ашоту. – Ну, так что же вам сыграть?

– Сыграй свою любимую "Джейран", – попросил Володя. – Давно не слышали.

– Ребята оживились.

– Верно!..

– "Джейран"!..

– Сыграй "Джейран"...

Улыбка мигом слетела с лица Адиля.

– Я эту песню забыл. Лучше спою что-нибудь другое.

– Пой, что хочешь...

Адиля понял только Борис,

В комнате наступила тишина. Зазвучала песня:

Бровью над глазом твоим бы мне быть!

Слезинкой, чтоб щеки твои омыть!

Другом навеки твоим быть хочу,

Одна лишь ты можешь меня исцелить.

Полугодие пролетело незаметно. Впереди предстояла большая курсовам работа. Надо было выбрать тему, перечитать конспекты, подготовить материал. Словом, дел было по горло.

И Адиль не жалел сил.

В один из дней Адиль зашел в партком университета.

– Чем могу служить? – приветливо встретил его секретарь парткома Степанов. – Прошу, присаживайся...

– Я давно собирался к вам...

Адилъ рассказал о своем желании стать членом Коммунистической партии.

Секретарь слушал и улыбался.

– Да, – оказал он, когда юноша умолк, – хороший юрист должен быть в то же время и хорошим коммунистом. Мы тебя знаем, как активного комсомольца, общественника. Ты с первого курса показал себя работягой... Учишься хорошо. Надо готовиться к вступлению в кандидаты партии.

Адиль был смущен и взволнован.

– Очень рад, что вы считаете меня достойным этого высокого звания. Откровенно говоря... – Адиль запнулся. – Я хотел еще в прошлом году поговорить с вами об этом... Но подумал, не рано ли?..

– Вот тебе анкета, – сказал секретарь, – заполни ее я приходи. Подумай о рекомендациях. Две от членов партии, одна от комсомола.

– Ясно!

Адиль поднялся, хотел повернуть к двери, но вдруг тихо заговорил:

– Понимаете, товарищ Степанов, у каждого человека есть какое-нибудь заветное желание, о котором он не всегда и не всем говорит. Я еще с детства думал, где бы мне ни пришлось трудиться, буду работать так, чтобы совесть была чиста. Я сам выбрал юриспруденцию. – Пока что мной ничего еще не сделано. Работа впереди. Я приложу все силы, чтобы принести пользу своему народу. Обещаю жить и трудиться как настоящий коммунист. Понимаете... Глаза Адиля наполнились слезами, голос задрожал. – Не все можно передать словами...

Секретарь приветливо улыбнулся.

– То, о чем трудно сказать словами, человек должен воплотить в свои дела.

Адиль тоже улыбнулся:

– Да, верно.

Они обменялись рукопожатием...

По возвращении из Баку Борис и Наташа сыграли свадьбу. Адиль подарил девушке красивый отрез китайского шелка на халат. Точно такой же отрез он купил для Мансуры. Отец почему-то второй месяц не появлялся в общежитии. Адиль, желая скорей обрадовать Мансуру, послал подарок по почте. В посылку он вложил коробку конфет для Мамеда.

Борис и Адиль встретились, выходя из метро.

– Куда торопишься, Боря? – окликнул Адиль товарища.

– Важное дело. Через час встретимся в университете.

– Секрет?

– Нет.

– Что же случилось?

Борис исподлобья взглянул на друга.

– Иду достать чего-нибудь солененького или кисленького.

– Так! – Адиль хлопнул Бориса по плечу. – Наверно, хочешь, чтобы Наташа приготовила для нас кутабы?

– Нет, кисленькое мне нужно совсем для другого...

– Интересно, для чего же?

– Да как тебе сказать... Ты холостяк, многого еще не понимаешь. Ната просит... Говорит, достань мне чего-нибудь кисленького...

– Все ясно. Только ты что-то рано начал искать кисленькое. Давно ли была свадьба?

Борис хитро улыбнулся.

– Считай, что мы отпраздновали свадьбу в Баку, и тот вечер, когда ели у вас кутабы. А московская свадьба – это формальность для родителя Наташи. Не хотел обижать старика.

– Совсем ясно, Борис Васильевич. Пойдем вместе.

После свадьбы Борис переехал жить к Наташе. Отец девушки выделил молодоженам одну из своих двух комнат.

– Пока вы в Москве, будете жить у нас, – сказал он.

В последнее время Бориса трудно было узнать. Наташа так следила за ним! Адиль при встречах шутил:

– Борис Васильевич, я вас путаю с нашими профессорами...

Борис был не из тех, кто лез за словом в карман.

– Хочешь угнаться за мной – женись скорей! – отвечал он другу.

В вестибюле университета приятели столкнулись с Наташей. Она сказала, что сегодня на юридическом факультете будут распределять темы курсовых работ.

Ребята кинулись вверх по лестнице.

... Солнце вот-вот должно было закатиться. Горизонт полыхал огнем. Тени на улицах стали бесконечно длинными.

Борис сидел на скамейке во дворе общежития и ждал Адиля. Он собрался серьезно поговорить с товарищем.

Вот, наконец, и Адиль.

– Ну, видел отца? – спросил Борис, которому было известно, что Адиль, не получив ответа на письмо, которое написал домой, пошел встречать отца на вокзал.

– Да, видел.

– Садись.

Борис хлопнул рукой по скамейке, Адиль продолжал стоять.

– Садись, говорю. Есть разговор...

Адиль удивленно взглянул на товарища. Он редко видел Бориса таким озабоченным.

"Может, что-нибудь с Наташей..." – подумал он, сел рядом и выжидательно посмотрел в лицо друга.

– Что случилось, Боря?

– Ничего особенного. Хочу потолковать с тобой. – Он немного помолчал. Почему отец столько времени не был у тебя? Он сказал причину? – Борис снял очки и сунул в карман.

– Говорит, состав в Москве стоит очень мало, до общежития далеко и у него не хватает времени.

– Гм... – Борис прищурился.

Несколько недель тому назад он встречал на Казанском вокзале знакомых и неожиданно увидел на перроне Рахмана. Хотел подойти, поговорить, удостовериться, он ли купил у него облигацию. Но Рахман, заметив Бориса, растерялся и поспешил скрыться в дверях одного из вагонов.

После этого случая Рахман перестал навещать сына в общежитии.

– А как же он раньше находил время? – спросил Борис.

Вопрос насторожил Адиля. Он вскинул на друга глаза. Борис прочел в них тревогу и беспокойство.

– Адиль, дорогой, я никогда от тебя ничего не скрывал. Только один раз... Помнишь, ты как-то сказал в Баку: "Боря, ты от меня что-то скрываешь...".

– Да, помню... Это было в гостинице... Мы пили с тобой пиво.

– Верно, – кивнул головой Борис, – именно пиво.

– Ну, не тяни, дальше.

Адиль начал нервничать. Борис продолжал как ни в чем не бывало:

– Дальше – вот что. Сейчас я открою тебе тайну, имеющую отношение к твоей семье.

У Адиля округлялись глаза.

– Я хотел рассказать об этом еще в Баку. Но не смог. Ты так страдал из-за Джейран. Да и жаль было портить каникулы.

– А что такое?

– Ты помнишь, что твой отец выиграл по облигации десять тысяч? спросил Борис тоном следователя.

– Конечно. Я ведь сам тебе об этом сказал.

– Хочешь знать правду? Эта облигация принадлежала мне.

– То есть, как?

– Да, твой отец купил ее у меня.

И Борис подробно рассказал Адилю обо всем, что с ним произошло в вагоне, когда они с Наташей ехали в Баку, о своей встрече с Рахманом на Казанском вокзале, послужившей причиной того, что тот перестал появляться в общежитии.

– Я в этом деле тоже сильно дал маху, – вздохнул. Борис. – Такой лопух! Продать облигацию незнакомому человеку! Только потом я понял, что поступил неправильно. Вот как нас могут проводить ловкачи. Тогда в поезде я не знал, что это твой отец. Когда ты познакомил нас в Баку, я глазам своим не поверил...

Адилю все стало ясно.

Через шесть дней Адиль получил ответ на письмо, посланное Мансуре на адрес техникума. Девушка подробно писала о жизни в доме с красной черепичной крышей.

"... Дядя и Дилефруз многое скрывают от меня, но шила в мешке не утаишь! Когда ты был в Баку, я не хотела тебе говорить, боялась, что ты поскандалишь с отцом и уедешь. Но раз ты спрашиваешь, я не могу обманывать. Да, дядя из Москвы привозит различные вещи – отрезы, обувь, ручные часы, посуду. К нам в дом приходят какие-то люди, забирают все это. Обычно после приезда дяди Дилефруз под каким-нибудь предлогом старается выпроводить меня из дому. Но я не ребенок и все понимаю...

Бывает так страшно! Сижу дома одна – вдруг стук в ворота. Открываю незнакомые мужчины. Чего только я ни передумала! Когда ты приехал в Баку, Дилефруз сказала клиентам, что она на даче и велела не вступать со мной в переговоры. Она боится тебя и поэтому не хочет, чтобы ты жил здесь. Я знаю, ты будешь смеяться... У них есть план женить тебя на Лалочке.

Дорогой Адиль! Это письмо я брошу вечером, когда пойду за хлебом. Извини, что пошлю без марки. Я хочу, чтоб о нем не знали ни дядя, ни Дилефруз. Если бы не твоя настоятельная просьба, я бы ни за что не решилась обо всем написать..."

Вечером Адиль долго не мог заснуть и все думал о письме Мансуры. Думал о нем и на второй день, и на третий.....

Он не стал заполнять анкету, которую взял у секретаря парторганизации. Вспоминая о своем разговоре с ним, Адиль готов был провалиться сквозь землю.

"Допустим, меня обманывают и водят за нос, – думал он. – Но я не могу обманывать партию и государство. Прежде всего я должен точно узнать, чем занимаются мои родные. Я – комсомолец. Государство столько для меня сделало! Школа, университет... Сколько на меня затрачено труда! Родина хочет видеть меня честным, преданным своему делу... Я живу в светлом просторном общежитии, сплю на чистой мягкой постели. Разве это все не забота Родины? Нет, даже ради родного отца нельзя идти на сделку с совестью! Хорошо, но что же я должен делать?"

Мысли не давали Адилю покоя.

В ЗИМНЮЮ СНЕЖНУЮ НОЧЬ

Рахман долго таскал в нагрудном кармане купленную у Бориса облигацию. Не осталось знакомого, которому он не показал бы ее. Теперь он никого не боялся и, привозя из Москвы полные чемоданы, говорил, что вещи куплены на выигранные деньги.

Шестилетие Мамеда было отмечено грандиозным банкетом. По указке Дилефруз Рахман произнес следующую речь:

– Дорогие гости! – сказал он. – Слава богу, нам тоже улыбнулось счастье. Спасибо советской власти. Выпущенная советским правительством облигация принесла в этот дом радость. А то разве смогли бы мы справить Мамеду день рождения? Тысячу раз спасибо правительству за эту облигацию. Сейчас у нас все есть, мы никому не завидуем. А раньше из долгов не вылезали...

Теперь Дилефруз и Рахман не опасались даже учителя Салеха. Они боялись только Бориса. Когда Рахман встретился с ним в Москве на вокзале, он точно признал в нем того самого парня, у которого купил облигацию. Дилефруз приказала мужу не показываться в общежитии.

Когда Дилефруз объявила матери Лалочки, что Адиль как будто склоняется к женитьбе, Бановшу-ханум от радости чуть не хватил удар. Она обняла Дилефруз и расцеловала в мясистые щеки.

– Ты с ним лично разговаривала? – поинтересовалась она, желая окончательно успокоиться. – А что думает отец?

Дилефруз поморщилась.

– Отец?! Кто такой отец там, где я?! Адиль сам сказал, что женится. Правда, говорит: "Пока рано... Кончу учебу – тогда и свадьбу сыграем".

– Ну, значит все в порядке! – Бановша-ханум облегченно вздохнула. – Мы всегда готовы.

В тот день до позднего вечера Дилефруз без устали расхваливала Адиля, а Бановша-хаяум – Лалочку.

Когда из Москвы от Адиля пришла посылка, Дилефруз дома не было.

Рахман извлек из посылки отрез и воскликнул:

– Ого, красивая вещь! – А в уме прикинул, сколько за материю могли бы дать на руках.

Мансура с сияющим лицом подошла к столу.

– Дядя, это Адиль мне прислал.

– Тебе? С чего ты взяла?

Мансура стыдилась сказать, что на днях получила от Адиля письмо, в котором тот писал о подарке.

С прогулки вернулись Дилефруз и Мамед. Увидев на столе красивый отрез и коробку конфет, Дилефруз изумленно вытаращила глаза:

– Откуда это?

Она бросилась к столу. Мамед ринулся вслед за матерью, схватил коробку, разорвал ее и начал уписывать конфеты за обе щеки.

Рахман покосился на жену:

– Не знаю, кому это Адиль прислал: кажется, Мансуре...

– Кому?! Почему Мансуре?!.. – От голоса Дилефруз задрожали стены. Что, Мансура – невеста, а?

Рахман втянул голову в плечи.

– Ей-богу, не знаю...

– А-а-а! – воскликнула Дилефруз. – Поняла...

Мамед опять подскочил к столу за конфетами. Мать ихлопнула его по руке.

– Не смей трогать! – и повернулась к Рахману: – Это Адиль прислал для Лалочки. Иначе не может быть.

Казалось, Мансуру стегнули плетью.

У Рахмана не было оснований возражать жене.

– Пожалуй, что так, – усмехнулся он. – Наверно, для Лалочки...

– А как же иначе? Ведь парень скоро приедет. Вот и прикупает понемногу подарки. Уверена, он это прислал для того, чтобы мы преподнесли Лалочке перед помолвкой. Сначала отрез, затем кольцо...

Мансура не могла сдержаться.

– Не клевещите на Адиля! Он терпеть не может вашу Лалочку!

Дилефруз обернулась к девушке:

– Замолчи! – и передразнила: – Не клевещите на Адиля!..

– Да, Адилю стыдно шаг слупить с такой девицей! Вы это сами...

– Заткнись! – вспыхнула Дилефруз. – Чего лезешь в наши дела?! Кто ты такая?

Но Мансура не хотела сдаваться.

– Как бы там ни было, я ближе к Адилю, чем вы. Рано или поздно вы станете всеобщим посмешищем!

– Ты посмотри, Рахман! Полюбуйся на свою племянницу! Слышал, что она мне сказала?

– Ну и дела!.. – Рахман сердито посмотрел на девушку. – Нечего совать нос куда не следует, дочь моя! Что тебе?.. Раз прислал ей подарок, значит она его интересует!...

– Что ж, пусть... – Мансура, махнув рукой, пошла к двери. – Ваше дело. Как хотите, так и поступайте. Я молчу.

На следующий день Дилефруз пригласила в гости Лалочку и Бановшу-ханум.

Мать и дочь, не понимая причины этого приглашения, сидели, не опуская глаз с хозяйки дома, ждали объяснений.

Сегодня Дилефруз была настроена очень серьезно. Когда Мансура начала накрывать на стол, Лалочка не выдержала, встала и вышла на кухню.

– Да, такие-то дела... – пробормотал Рахман, которому нетерпелось поскорей приняться за еду.

Как только Мансура появилась на кухне, Лалочка подошла к ней и спросила:

– Не знаешь, зачем Дилефруз-ханум пригласила нас с мамой?

Мансура, не задумываясь, ответила:

– Знаю!

– К добру ли?

– А как же? Конечно, к добру... Адиль прислал для тебя отрез и конфеты. Не сегодня-завтра мы принесем тебе обручальное кольцо, поняла?

Пританцовывая от радости, Лалочка вернулась в комнату.

Адиль еще летом говорил Мансуре: "Не пасуй перед Дилефруз и Лалочкой. А то они голову отгрызут..."

Мансура сделалась смелой. Она решила отомстить Лалочке, высмеять ее.

После обеда Дилефруз положила на стол отрез, присланный Адилем, и остатки конфет.

– Только вы не должны обижаться, – сказала она. – Как наш сынок захочет, так и сделаем. К тому же, он человек образованный, ему не пристало жениться по старым обычаям. Пока он прислал Лалочке этот подарок, а самое основное будет после его возвращения.

Мансура слушала, хитро улыбаясь. Лалочка кокетливо поводила плечами. И верно делает, – согласилась Бановша-ханум. – ведь не чужие...

– Поздравляю вас! – вставила Мансура.

– Спасибо, доченька! – поблагодарила счастливая мамаша. – Дай бог, чтоб и для тебя наступил такой день!

Мать и дочь засиделись допоздна. Они были очень счастливы.

Новые родственники мысленно погуляли на свадьбе молодых, отвели их в баню и даже дождались внучат...

Когда гости собрались уходить, Дилефруз приказала мужу проводить их.

– Вставай, Рахман, не годится оставлять невестку одну!

Мансура пила чай. Услышав слово "невестка", она не выдержала, прыснула и, захлебнувшись чаем, кашляла до слез.

Лалочка взяла "свекра" под руку. Все спустились во двор.

В городе бушевала метель. В пяти шагах ничего не было видно. Ветер гнал по улицам снежные хлопья, швырял их на стены домов, заборы, в окна... Гудели провода. Обычно ярко освещенный город сейчас был окутан полумраком. Электрические лампочки на столбах, льющде тусклый свет, раскачивались из стороны в сторону. В завываниях ветра тонули трамвайные звонки, сигналы машин. Прохожие, подняв воротники, спешили поскорей добраться до дому. В воздухе, на земле, домах, деревьях – снег, снег и снег. Холод пронизывал до мозга костей. Ветер крепчал. Казалось, он задался целью разрушить город.

В эту холодную зимнюю ночь у ворот дома с красной черепичной крышей остановилось запорошенное снегом такси. Из машины вышел парень среднего роста в шапке-ушанке, пальто с меховым воротником, сапогах. В руках у него был большой чемодан. Такси глухо заурчало и скрылось за утлом.

Когда Адиль вошел в комнату, отец и Дилефруз чуть не ахнули от удивления. Они обрадовались, вскочили, бросились к нему.

– Добро пожаловать, сынок! – Рахман обнял сына. – Почему не дал телеграмму? Мы бы встретили. Здоров ли? Как дела?

Освободившись от объятий отца, Адиль начал раздеваться. Отвечал он сухо, коротко. Мансура повесила на вешалку его пальто и шапку.

– Да, теперь не то, что раньше, когда ты приезжал домой раз в три года, – сказала Дилефруз. – Кажется, теперь Баку тебя притягивает.

Калитку Адилю открыла Мансура. Его мрачное лицо заставило девушку насторожиться.

Рахман тоже заметил, что сын держит себя как-то странно.

– Что с тобой, сынок? Вижу, ты сильно не в духе. Наверно, на тебя погода действует?

Адиль молча подошел к столу и сел.

– Ну, так как твои дела?

– Спасибо, неплохо... – Адиль достал платок, вытер мокрое лицо. – А что у вас нового?

– Все по-старому... За эти полгода ничего не изменилось. Кое-как тянем...

Дилефруз приказала Мансуре:

– Живо приготовь Адилю поесть. Наверно, голоден. С дороги...

– Спасибо, не буду. Недавно ел, – отказался Адиль.

– Тогда поставь чай. Он ведь с мороза.

Мансура растерялась. Лицо Адиля говорило, что сегодня в доме произойдет взрыв. Девушка вышла на кухню, и сейчас же оттуда донесся звон разбитого стекла: Мансура уронила стакан.

– Ничего, это к счастью, – сказал Рахман. – Пусть всегда бьется только посуда... Лишь бы что другое не разбивалось. Да, такие-то дела... Хорошо сынок, скажи, ты что, кончил, совсем вернулся, или опять уедешь?

– Пока еще не кончил. Курсовую пишу.

– Что пишешь?

– Курсовую работу. Напишу и опять вернусь в Москву.

Рахман ничего не понял. Он прищурился, задумался на минуту, затем поерзал на стуле и сказал:

– Так, но ведь ты на прокурора учишься. Разве ты писатель какой-нибудь, чтобы что-то писать?..

– Таков порядок. Я буду писать о борьбе со спекулянтами в советском обществе. Потому и приехал домой. Собрать материал...

Адиль искоса посмотрел на отца. Рахман изменился в лице, уставился глазами в одну точку и подумал: "Что это значит: писать о борьбе со спекулянтами? – Он старался успокоить себя: – Ну и пусть пишет! Мне-то что?.. Впрочем... – Рахман нахмурился: – Нет, это мне не нравится... Что это он задумал? Не может писать о чем-нибудь другом?.."

Метель стучала в окна, завывала, злилась. Казалось, она хотела ворваться в дом.

Мансура стояла за дверью и слушала. Сердце тревожно билось.

В разговор вмешалась Дилефруз.

– Хорошо, скажи мне, если не секрет, что, в Москве нет спекулянтов? Обязательно надо было в Баку ехать?..

Адиль громко усмехнулся:

– А какая разница?

Он заметно волновался. С чего начать? Как приступить к решительному объяснению? Впервые в жизни Адиль взялся за такое трудное дело. Его решение было твердым. Он не повернет вспять!

Мансура принесла три стакана чаю.

– Я не буду! – отодвинула свой стакан Дилефруз. Рахман задумчиво потирал подбородок. Дилефруз

беспокойно ерзала на стуле. Молчал и Адиль, внимательно оглядывая комнату. Бежали минуты. Он не заметил, как выпил чай. Мансура поставила перед ним новый стакан. В комнате по-прежнему царило тягостное молчание.

В сердце Адиля боролись два чувства. Сыновняя любовь призывала его молчать, а правда, справедливость, гражданский долг заставляли говорить. Сейчас для него было одинаково трудно и молчать и говорить. Чтобы унять волнение, он взял стакан, сделал глоток. Обжегся. Поставил стакан на блюдце, отодвинул в сторону.

На стене за буфетом висел огромный ковер. Летом Адиль его не видел.

Сильнее застучало сердце. Больше Адиль молчать не мог. Он обернулся к отцу и, стараясь сдерживаться, спросил:

– Этот ковер вы недавно купили?

Рахман поднял голову.

– Который, сынок? А, этот? Я его купил для тебя.

Адиль покачал головой.

– А чей костюм висит там, на гвозде?

– Вот это?.. – Рахман запнулся. – Это Дилефруз-ханум заказала мне... Если нравится, можешь носить.

– Благодарю!

Адиль задыхался от гнева. Как трудно говорить!

Наступившая пауза тяготила и Рахмана и Дилефруз.

Мансура знала, с какой целью Адиль задает эти вопросы. Волнение его росло.

Адиль встал, снял с плечиков костюм и примерил на себя.

– Странно пошито, отец. Не велик ли тебе?

– Да, я нарочно сделал его попросторнее, – неопределенно ответил Рахман.

Адиль протянул ему пиджак.

– А ну, надень, посмотрю...

У Дилефруз немного отлегло от сердца.

– Если нравится, носи сам, Адиль.

– Верно, сынок, кажется, костюм пришелся тебе по душе. Прими в подарок...

– Он мне слишком велик, отец.

– В магазине был только этот размер. Знал бы, что тебе понравится, я отыскал бы поменьше... – Рахман понял, что проговорился, забормотал: – Мне он тоже как будто великоват...

Адиль пристально посмотрел на отца.

– Ты ведь только что сказал, будто костюм шился на заказ!

– Ну да... Я и толкую тебе... Разве сейчас есть портные, которые могут хорошо сшить?..

– Какой портной шил его, отец?

– Что?.. Не знаю, честное слово... Да ты садись, поговорим...

Рахман повесил костюм на место. От Адиля не ускользнуло, что у отца трясутся, руки.

– Как нам здорово помог выигрыш! – громко сказал Адиль.

Отец опять приободрился.

– Дай бог сынок, чтобы карман нашего правительства всегда был так полон! – Рахман налил в блюдце чай, хотя он давно остыл. – Одно время нам совсем пришлось туго. Мне даже пришлось обратиться за деньгами к учителю Салеху. Но он такой бессердечный, что...

– Не дал?

– Ну, конечно! Ты еще хорошо не знаешь этих людей!

Дилефруз поддержала мужа:

– Аллах у этого Салеха душу не может взять, а ты хочешь деньги взаймы получить...

Адиль с деланным равнодушием спросил:

– Отец, когда ты получил выигранные деньги?

– Что? Выигрыш? Еще тогда... Вскоре после тиража...:

– Сколько дней спустя?

– Какое это имеет значение? Что это значит, сынок? Когда бы ни получил – уже израсходовал.

"Хватит тянуть! – подумал Адиль. – Кажется, я начинаю медлить. Малодушничаю. Надо брать быка за рога!"

Адиль сделал шаг к отцу.

– Я должен все знать подробно!

Рахману стало душно. Он растегнул ворот рубахи и зло посмотрел на сына:

– Это обязательно? Какое тебе дело? Почему я должен отчитываться перед тобой?

– Если хочешь знать, я потому и приехал в Баку! На этот раз вам с Дилефруз-ханум, придется во всем отчитаться!

– Эй, послушай! – Дилефруз возвысила голос. – Мы с тобой по-дружески, а ты нас за глотку хватаешь?! Что тебе надо? Говори откровенно...

– Не торопись! – Адиль выразительно посмотрел на мачеху и покачал головой. – Скоро все узнаешь.

Видя, что атмосфера накаляется, Мансура встала, собрала посуду и вышла в кухню. Адиль прошел следом за девушкой и попросил позвать учителя Салеха. Сам вернулся в комнату. Подошел к столу. Сказал:

– Знайте, мне известно все!

– Да что случилось? – окрысилась Дилефруз. – Мы никого не убили, не обокрали! Говори, что ты слышал? Подумаешь, испугались! Может, если ты явился из Москвы, мы должны уехать из Баку?!

– По-моему, учеба не пошла тебе на пользу... – сказал Рахман. – Вместо того, чтобы стать человеком, ты еще больше поглупел! Не понимаю, чего ты хочешь?

Из галереи донесся старческий кашель. В дверь тихо постучали.

– Войдите! – сказал Адиль.

На пороге появился учитель Салех в накинутом на плечи пальто.

– О, Адиль!.. – весело воскликнул старик. Однако, заметив, что в доме происходит что-то неладное, тут же осекся. – Здравствуй.

Адиль пожал учителю руку и указал на стул.

– Как поживаете, Салех-муэллим?

– Спасибо, ничего...

Дилефруз повернулась к гостю спиной. Мансура закрыла дверь и встала у окна.

– Извините, что побеспокоил, Салех-муэллим, – сказал Адиль тихо.

Старик ничего не понимал. Он повесил пальто на спинку стула. Снял с головы шапку, положил на колени.

– Какое там беспокойство? – улыбнулся он. – Ради тебя я готов на все.

Дилефруз не вытерпела:

– Послушай, муэллим! Может, у нас какой-нибудь секретный разговор. Что, я должна прямо сказать тебе: вставай, уходи?

– Муэллима позвал я, – ответил Адиль. – Попридержи язык!

– А-а-а!.. Скажите пожалуйста! Можно подумать, он собирается нас судить...

– Да, если хотите знать, сегодня ночью я буду судить вас!

– Адиль, сынок... – Рахман старался успокоить сына.

В спальне захныкал Мамед:

– М-а-а!.. М-а-а!...

Минуту спустя от открыл дверь в комнату, кинулся к матери, обнял ее колени.

– Не бойся, сыночек, не бойся! – Дилефруз погладила сына по голове.

Широко раскрыв глаза, Мамед разглядывал присутствующих.

Адиль обернулся к отцу.

– Я уже не тот, что был три-четыре года назад! Теперь мне все понятно! Скажи честно, отец, на какие деньги ты приобрел ковер? Для кого купил этот костюм? Почему молчишь? Отвечай! Говоришь, облигация выиграла? Облигацию ты купил у моего товарища в поезде. Ты хотел обмануть людей, чтобы сохранить добро, нажитое нечестным путем... Если бы ты действительно выиграл, ты не таскал бы эту облигацию у себя в кармане три месяца, не показывал бы каждому встречному.

Рахман застонал как больной.

– О чем ты говоришь, Адиль? Почему не веришь мне?

Дилефруз стукнула кулаком по столу:

– Ты лжешь!..

– Молчи! – оборвал Адиль мачеху. – Твое преступление еще более тяжкое, чем его. Придя в этот дом, ты принесла с собой низкие мысли. Ты толкнула отца на этот путь. Ты научила его. Вы оба: и он, и ты – пьете у народа кровь! Мне все известно. Вы грабите людей, опозорили меня перед товарищами! Молва о вас дошла до Москвы! Хватит!..

Лицо Адиля блестело от пота. На лоб упали пряди волос. Он тяжело дышал.

– Значит, после моего отъезда вы очутились в такой нужде, что вынуждены были просить в долг у Салеха-муэллима? Так, что ли? А учитель отказал, несмотря на ваше бедственное положение?

Учитель до сих пор сидевший молча, заговорил:

– Я знаю, нехорошо вмешиваться в чужие семейные дела. Это мое твердое убеждение. Но в данном случае Адиль поступил правильно, пригласив меня. Садись, сынок, не нервничай. Все надо делать спокойно. – Он обернулся к Дилефруз: – А ты не смотри на меня так свирепо. Я тебе не Рахман. Лишнего ничего не скажу. Сплетням не верю. Но достаточно того, что мне довелось видеть собственными глазами.

Старик обстоятельно рассказал Адилю, какие вещи Рахман привозит из Москвы для продажи, сколько народу является в этот дом, как Дилефруз ведет торговлю. Не скрыл он и того, что однажды сообщил обо всем в милицию.

– Мало того, они, – он указал на Рахмана и Дилефруз, – хотели убрать меня из моего же дома. Нашли дурака! Думали, я глупее их. Если во всем разобраться, тут есть доля и моей вины. Быть свидетелем их махинаций и не принять решительных мер!

– Ладно, эй вы! – крикнула Дилефруз. – Что вам от нас надо?

– Довольно грабить людей, – резко, вопреки своему обыкновению, оборвал старик.

Он разволновался, вскочил со стула, накинул на плечи пальто, снова сел.

– В тот раз я сам сглупил. Надо было довести дело до конца и привлечь вас к суду! Вы кое-как выкрутились... А я махнул рукой. Не будь это родной дом Адиля, вы бы давно сидели на скамье подсудимых!..

– Их не следовало щадить ради меня. – Адиль с ненавистью посмотрел на Дилефруз. – Я сам раскрою это преступление.

– Какое преступление?! Чей дом я ограбил?! – напустился Рахман на сына. – У кого что украл?!

Адиль снял с гвоздя костюм.

– А это что?

Он распахнул шкаф и начал выкидывать оттуда шелковые, шерстяные отрезы, модельные дамские и мужские туфли.

– А это что?.. Это?.. Это?.. Вы грабите народ! Мало доказательств?! Ждите! Сейчас!

Он сорвался с места, выбежал в галерею, достал из чемодана карманный фонарик, спустился во двор.

Мансура еще на кухне объяснила ему, где в подвале прячутся вещи.

В комнате наступила напряженная тишина. Мамед, прижавшись к матери, не спускал глаз с двери. Учитель Салех нервно барабанил пальцами по столу. Дилефруз теребила бахрому шали. Рахман жевал концы усов. Мансура забилась в угол.

Раздался сильный удар в дверь. Она распахнулась. Со стен посыпалась штукатурка. В комнату с большим узлом вошел Адиль.

– А это что такое?! – он бросил узел на пол. Рахман, как ужаленный, вскочил со стула. Дилефруз

еще сильнее прижала к себе Мамеда.

– Смотрите!

Адиль развязал узел и вытряхнул его содержимое. Тут были и обувь, и шелковые отрезы, и капроновые чулки, и меховые шапки, и модные ридикюли.

Учитель Салех в сердцах плюнул под ноги Рахману.

Мансура выбежала в соседнюю комнату, принесла отрез шотландки, подаренный ей Рахманом, и кинула в кучу вещей.

– Не хочу шить платье из материи, купленной на нечестные деньги! Пусть Дилефруз себе шьет!

– Ну, это вы купили для себя? – Адиль сердито кинул на стол фонарик. Почему молчите? Странно! Ведь твой голос, Дилефруз-ханум, всегда сотрясал стены этого дома.

Мачеха пожала плечами.

– Говори с Рахманом, я тут ни при чем!

– Нет, ты тоже не уйдешь от ответственности! Отца на этот путь толкнула не только жадность, но и ты! При жизни моей матери у нас такого в доме не было. Соседи не смотрели на нас, как на жуликов. Ты сразу начала выживать меня из родного дома. В конце концов я должен был уехать. Чего только я не перенес из-за тебя! Но, как видишь, жив и здоров. Тебе не было до меня никакого дела, но нашлись люди, которые проявили материнскую заботу...

Рахман ударом ноги опрокинул стул и, вытянув шею, уставился на Адиля.

– Ну, говори последнее слово!

– Последнее слово? Вот! Я не буду молчать о преступлениях, совершаемых в моем доме!

– Болван!

Рахман схватил со стола карманный фонарик и швырнул в Адиля. Юноша пригнулся. Фонарик угодил в окно. Со звоном посыпались стекла. Один из осколков вонзился Адилю в лоб над правой бровью. По щеке поползла струйка кровя.

Мамед закричал и хотел спрятаться под стол. Дилефруз поймала его за руку и вывела из комнаты.

Учитель Салех с неожиданным для его возраста проворством кинулся вперед и встал перед Рахманом.

Мансура побежала в спальню за бинтом.

– Да, отец! – крикнул Адиль. – Я как следователь начну свое первое дело здесь, в родном доме!

В разбитое окно врывался ветер. Подоконник запорошило снегом. Комната выстывала.

Эта снежная зимняя ночь заставила дрожать Рахмана и Дилефруз, наполнила их сердца холодом я мраком.

ЭПИЛОГ

После этой снежной зимней ночи жизнь в доме с красной черепичной крышей пошла совсем по-другому.