Текст книги "Зимняя ночь"
Автор книги: Салам Кадыр-заде
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
– Мерси! – Лалочка привычным жестом подняла сзади подол юбки и осторожно опустилась на мягкую тахту перед зеркалом.
Дилефруз сделала мужу знак удалиться. Рахмам снял со шкафа счеты и прошел в соседнюю комнату. Хозяйка села рядом с Лалочкой, и приятельницы принялись болтать.
В галерею, застегивая на ходу ворот рубахи, вышел хмурый Адиль и начал причесываться перед умывальником.
Лалочка заерзала на тахте.
– Дилуша, кто этот парень?
Дилефруз промолчала.
– Слышишь, Дилушечка, этот мальчик живет у вас?
– Мой пасынок, – холодно ответила Дилефруз.
Брови Лалочки взлетели вверх, глаза округлились.
– Что? Сын Рахмана-даи*? Значит, ты у него вторая?..
______________ * Даи – дядя; часто употребляется при обращении к старшим.
От этого вопроса Дилефруз сделалось немного не по себе, но она тут же взяла себя в руки.
– А, не обращай внимания. Продолжай... Что ты хотела сказать?
Так вот... На чем я остановилась?..– Лалочка привстала, чтобы еще раз взглянуть из окна на Адиля,
который спускался по лестнице во двор. – Да... Мама говорит: "На будущий год устрою тебя в институт иностранных языков, будешь изучать английский..." Я не против... Только знаешь, Дилуша, у меня совсем нет желания учиться. Это же скука! Как увижу тетради, учебники, мне плохо становится. Если попадается интересный роман про любовь, тогда еще можно читать. Но разве маме втолкуешь? – А может, и не буду учиться... У меня чудесная специальность.
– Где ты работаешь, Лалочка?
– В министерстве.
– Ого! Кем?
– Секретаршей.
– При начальнике?
– Да.
– Молодчина. А кто начальник?
– Мамед Гусейнович! – Лалочка повела плечами, словно речь шла о ее возлюбленном, губы растянулись в приятную улыбку. – У него квартира в самом центре города. Знаешь, такой высокий, симпатичный, чернобровый, черноглазый. Он часто ходит в коверкотовом костюме цвета кофе с молоком. Ты его, по-моему, знаешь...
Чтобы не показаться невеждой, Дилефруз кивнула головой.
– Да, наверное, видела.
– Ах знала бы, какой это мальчик! Секретарша заместителя так мне завидует! Я говорю ей: "Послушай, от одного только звонка твоего заместителя может стошнить. А мой звонит – настоящая музыка, танцевать хочется". Клянусь, Дилуша, это так...
В соседней комнате защелкали счетами. Рахман подсчитывал выручку.
– Что это, Дилуша? – Лалочка попыталась заглянуть в полуоткрытую дверь.
Дилефруз звонко шлепнула ладонью по коленке и крикнула:
– Рахман! Мешаешь.
Счеты щелкнули в последний раз и смолкли. Рахман взял шапку, вышел из дому. Дилефруз принесла чай, достала из буфета сладости, печенье.
– Ну, ты не договорила, Лалочка...
Девушка сидела, задумчиво уставясь на кончики своих туфель. Казалось, она не слышала приятельницы.
– Почему молчишь?
Лалочка отвела назад пряди волос, упавшие на лоб, вскинула на Дилефруз глаза.
– Так, ничего...
Обе помолчали.
– Лалочка, у тебя есть жених?
– Что?.. Нет... Э-э-э... Нет!!! – Лалочка изобразила на лице смущение. Еще рано. Куда торопиться? Смотрю на некоторых, кто повыходил замуж... Ну и жизнь себе устроили! Мама говорит, что выдаст меня за какого-то композитора... А я не хочу.
– Не хочешь? Почему? Выходи. Говорят, дай девушке волю, она выйдет замуж или за мютрюба* идя зурнача.
______________ * Мютрюб – мальчик или юноша-плясун, танцующий в женском платье (на Востоке).
Лалочка, разыгрывая смущение, потупилась, потом осторожно спросила:
– Дилуша, милая, этот парень всегда с вами живет?
– До сего времени жил с нами, а теперь уйдет в общежитие. А, да что там... Я пойду принесу твой панбао-хат и меховой воротник. Посмотрим, понравится тебе?
– Да, действительно... Я совсем забыла. Дилефруз спустилась во двор.
Лалочка вскочила с кушетки, заглянула в спальню, оглядела ее убранство: ковер над кроватью, зеркальный шкаф, батарея флаконов на туалетном столике, портреты на стенах.
Выйдя из подвала, Дилефруз прежде всего заперла калитку, затем поднялась наверх.
Увидев панбархат и горжетку из желтого лисьего меха, Лалочка забыла все на свете, кинулась к подруге, выхватила у нее из рук вещи и подскочила к зеркалу. Она закуталась в отрез, как в простыню, а горжетку накинула на плечи.
– Мерси! – Лалочка завертелась перед трюмо, как волчок. – Ну как, Дилуша, идет мне?
– А ты думала! Просто загляденье! Не зря говорят, если у красоты десять признаков, девять из них – одежда. Для женщины, девушки – это все.
– Дилуша, сколько я должна тебе?
– Клянусь, честное слово, обижусь, – Дилефруз повысила голос и сердито посмотрела на приятельницу. – Даже разговаривать с тобой не буду. Ты у меня таких вещей не спрашивай. Какие могут быть счеты между нами? Нет денег возьми так, как подарок.
– Нет, что ты... Большое спасибо. Моя мама пока еще жива. Заплачу, сколько бы ни стоило.
Действительно, цена для Лалочки не имела никакого значения. Она могла отдать любую сумму.
Женщины долго болтали, сплетничали. Дилефруз, конечно, намекнула в разговоре, сколько Лалочка должна была за вещи.
Наконец, девушка собралась уходить.
– Который час, Дилуша?
– Куда спешишь? Еще рано...
Лалочка завернула вещи в газету и вышла в галерею.
– Слушай, Лалочка, приходи к нам в среду вечером.
– А что такое?
– У нас торжество. Мамеду исполняется три года. Будем справлять день рождения. Только смотри, заранее говорю: никаких подарков! Клянусь своей дорогой жизнью, если принесешь, – обижусь.
У Лалочки от радости заблестели глаза.
– А мужчины будут?
– Придешь – увидишь. Главным образом, мужчины-то и будут.
– А танцы, Дилушечка?
– Это зависит от вас. Захочется – потанцуете.
– Мерси. Тогда я принесу пластиночки. Наверно, у вас нет таких... Вальсы, фокстроты – закачаешься!
– Приноси. Приноси, что хочешь.
До вечера в доме с красной черепичной крышей побывало еще несколько "гостей". Одних здесь ждал чайный сервиз, других – шелковый отрез на платье. Клиенты брали заказы, благодарили и откланивались. Прощаясь, Дилефруз не забывала пригласить каждого на семейный праздник в среду.
К концу дня большая часть товаров, привезенных Рахманом из Москвы, была распродана.
Наступила долгожданная среда.
До свидания оставалось два часа. Еще совсем немного, и Адиль увидит девушку, о которой мечтал дни и ночи напролет.
Он вышел в галерею, сел у открытого окна, прижал к груди тару и заиграл "Канарейку". Мысли его были с Джейран.
Сегодня Дилефруз осуществила, наконец, свою давнюю мечту: сводила утром сына к знакомому дантисту, который вставил мальчику золотой зуб.
Дилефруз и Лалочка готовились к приему гостей, приглашенных на день рождения Мамеда.
Пользуясь тем, что Дилефруз была занята по хозяйству, Лалочка то и дело открывала окно в галерею и заигрывала с Адилем. Юноша не обращал на нее внимания. Это задевало девушку. Улучив момент, она подскакивала к нему, теребила волосы и убегала или, проходя мимо, ударяла пальцем по струнам тары в надежде, что Адиль откликнется на шутку. Адиль не понимал причины столь бесцеремонного поведения гостьи.
Наконец, его терпению пришел конец. Он положил тару на пол, встал и сердито спросил:
– Что вам от меня нужно?
Девушка взмахнула длинными черными ресницами и бросила на Адиля многозначительный взгляд. Потом криво улыбнулась, словно хотела похвастаться своей золотой коронкой.
– Что нужно?.. Неужели не ясно? – Лалочка зарделась и, понизив голос, чтобы не услышала Дилефруз., добавила: – Не сегодня – завтра будешь учиться в университете, а еще многого не понимаешь...
"Как она смеет со мной так разговаривать?" – подумал Адиль. Ему захотелось сказать что-нибудь резкое, оборвать, но он сдержался.
– Если б вы не были старше меня, я бы вам ответил! – и повернулся, чтобы уйти.
Девушка загородила ему дорогу.
– Постой, постой. Я не думала, что ты обидишься. Это ведь шутка. Прошу тебя, не сердись. Что же касается возраста, по-моему, мы – одногодки. Может только, меня мама родила днем, а тебя – вечером. Подумаешь, разница: от обеда до ужина! – Девушка, довольная сравнением, засмеялась. – Впрочем, Адильчик, ты родился вечером, в сумерках. А знаешь почему я так думаю? У тебя очень черные глаза. Наверное, ты долго смотрел в темноту.
– Приберегите ваши комплименты для других, – оборвал Адиль Лалочку. – Я не тот, за кого вы меня принимаете.
Он взял тару, прошел в свою комнату и сердито хлопнул дверью.
"Не понимаю, как эта раскрашенная мумия проникла в наш дом?" – думал Адиль, расхаживая из угла в угол, потом остановился перед портретом матери.
Ему показалось, будто волосы Наргиз на портрете стали совсем седыми.
Этой ночью он видел ее во сне. "Как живешь, сынок? – спросила мать. Не обижает тебя Дилефруз?" "Нет, мамочка, не беспокойся, не обижает... ответил Адиль. – Твой портрет всегда висит у меня над кроватью. Я поверяю ему свои беды и радости". "Храни его, сынок, пусть он будет тебе подмогой и утешением..."
Адиль долго разговаривал во сне с матерью. Когда он сказал, что ее подарок – золотые часы – хранит как самую дорогую память, Наргиз улыбнулась: "Ты уже взрослый, сынок, носи их..."
О своей любви к Джейран Адиль рассказать постеснялся. Он хотел обнять Наргиз, поцеловать ее приятно пахнущие волосы... Но в эту минуту проснулся от грубого голоса мачехи.
Стоя перед портретом, Адиль вспомнил свой сон.
Мать внимательно смотрела на него. Казалось, глаза ее все видят, все понимают.
"Ах, мамочка, если бы ты могла познакомиться с Джейран! – прошептал Адиль. – Как ты мечтала о том времени, когда у меня будет любимая!.."
Он достал из ящика письменного стола золотые часы, надел их на руку. Еще раз взглянул на портрет матери, вышел из комнаты, спустился во двор. Кто-то окликнул его. Адиль обернулся и увидел в окне галереи Лалочку. Девушка смущенно улыбнулась и спряталась за занавеску.
Когда она выглянула вторично, Адиля во дворе уже не было.
– Бессердечный! – обиженно пробормотала Лалочка и прошла в комнату.
На сдвинутых столах, покрытых большой накрахмаленной скатертью, Дилефруз расставляла хрустальные бакалы, графины с водкой и вином, тарелки, раскладывала серебряные ножи, вилки.
От звона посуды проснулся Мамед и принялся орать.
– Не плачь, Мамулечка, не плачь, – успокаивала Дилефруз сына. Вставай, миленький, пойдем умоемся. Конфетку дам.
– Сначала дай, потом умоешь... – Мамед утер рукавом нос.
Дилефруз бросила сыну конфету.
– Ну, а теперь вставай, деточка. Пойдем, умою тебя. Скоро гости придут.
Мамед завертел головой, задергал плечами.
– Зачем умываться сейчас?.. Я умоюсь, а гости не придут...
Вмешалась Лалочка:
– Оставь ребенка в покое. Мамуля, улыбнись, тетя посмотрит на твой золотой зубик... Ах, как красиво!
Мамед заулыбался. Дилефруз, видя, как поблескивает во рту сына золотой зуб, тоже пришла в веселое расположение духа.
– Дилуша, сколько у вас будет человек?
Лалочка считала приборы на столе.
– С тобой, без тебя?
– Я себя в этом доме гостьей не считаю.
Чувствуя, что Дилефруз не уловила тайного смысла, скрытого в ее славах, Лалочка решила объяснить проще.
– Ты поняла меня?
– А что?
– Если ты не против, я готова навсегда стать дочерью этого дома.
Лалочка подошла к тумбочке и начала заводить патефон.
– Ну, конечно, – улыбнулась Дилефруз, – ты тоже моя дочь.
– Ах, Дилуша, мне надо тебе что-то сказать... Не рассердишься?
– Рассержусь – выпью воды и успокоюсь.
– А вдруг я хочу быть не твоей дочерью, а невесткой? Тогда что? Лалочка краем глаза глянула на приятельницу.
Дилефруз протерла бокал и поставила на место.
– Невесткой?.. Жаль, у меня очень маленький сын.
– А твой старший?
Дилефруз резко обернулась:
– Ты что, с ума сошла? А?
Заиграл патефон.
– Зачем так говорить, Дилуша? Разве ты сама не была молодой, не сходила с ума?
Дилефруз перекинула через плечо полотенце и, широко раскрыв глаза, уставилась на Лалочку.
– Подумай, что ты говоришь? Или, может... – она подошла к Лалочке, заглушила патефон.
Девушка закрыла лицо руками.
Дилефруз не знала, что делать: ругать приятельницу или обещать помощь? Вопрос застал женщину врасплох. Будь Адиль ее родным сыном, она с радостью дала бы согласие на брак. Еще бы! Породниться с семьей девушки, которой она так завидует! Кроме того, Дилефруз знала, что дядя Лалочки занимает большой пост на железной дороге. Новые родственные связи пошли бы на пользу дому с красной черепичной крышей.
Как же теперь быть? Она день и ночь ищет пути, как бы расстаться с Адилем, и вдруг эта неожиданная любовь Лалочки.
– Нет, Лалочка, ты серьезно?..
Девушка бессильно опустилась на тахту, склонила голову набок.
– Я хотела поговорить с тобой еще в прошлый раз... Только постеснялась... – Она расстегнула кофточку и помахала рукой, словно ей не хватало воздуха. – Думала, а вдруг... вдруг ты не согласишься...
Дилефруз задумалась. Затем подошла к девушке и ласково погладила по голове.
– Хорошо, успокойся. Я поговорю с Рахманом.
Лалочка ушла.
Дилефруз заглянула в комнату Адиля. Здесь было чисто и прибрано. Единственное, что неприятно резануло ей глаза – это портрет Наргиз. "А вдруг кто из гостей войдет сюда?" – подумала женщина. – Увидят, спросят, чей. Скажут: "Хозяйка дома ты, а это кто?" Нет, не желаю срамиться перед людьми!"
Дилефруз встала ногами на чистое покрывало, сорвала портрет, несколько секунд злобно смотрела на него, затем в сердцах швырнула под кровать.
МОРСКАЯ ПРОГУЛКА
Имеем ли мы право осуждать Адиля? Может ли кто сказать, что на первое свидание с любимой он не пришел раньше времени? Конечно, девушке мы в этом не признаемся, но сами на всю жизнь запомним, как спешили к месту первой встречи. Это место, эта встреча, разговоры в этот день навсегда останутся в нашем сердце, как самое дорогое, самое светлое воспоминание молодости.
Да, мы не имеем права осуждать Адиля. Он тоже пришел на свидание с Джейран на много раньше времени. С бьющимся сердцем, волнуясь, ходил он взад и вперед перед кинотеатром, без конца поглядывая на часы и смотрел, смотрел: не идет ли она?
В городе начали зажигаться огни.
Адиль вспомнил свой разговор с Джейран после карнавала. Он не забудет его никогда! Как это было чудесно!
Увидев вдали Джейран, юноша на мгновение растерялся, потом улыбнулся и двинулся навстречу.
Джейран была во всем белом и очень походила на чайку.
– Добрый вечер...
Адиль запнулся. Девушка стояла перед ним, опустив голову. Он набрался смелости и протянул ей руку.
– Как поживаешь, Джейран?
– Я – хорошо, а ты, по-моему, чем-то расстроен?
Адиль постарался придать лицу беззаботное выражение:
– Вовсе нет. Это тебе показалось. Они зашагали по улице.
– Куда мы пойдем? – спросила девушка.
– Куда твоей душе угодно...
Джейран приветливо посмотрела на Адиля:
– Ну, раз ты доверяешь, я поведу тебя туда, куда мне хочется.
– Хоть на край света.
Адиль остался доволен своим ответом. "Как я удачно сказал! – подумал он. – Теперь мне нечего стесняться. Буду говорить откровенно... Да и чего стесняться? Разве я не расскажу ей обо всем рано или поздно?"
Через полчаса Адиль и Джейран отплывали на морском трамвае от пристани. По мере того, как он быстро удалялся от берега, становилось свежее. Огни вечернего города, величественная Девичья башня, приморский бульвар, окутанный голубоватой дымкой, казались Джейран огромным полотном, написанным искусной кистью художника.
Морокой трамвай вёз человек сто пассажиров. На палубе молодой парень играл на кларнете грустную мелодию. Девушка, сидящая с ним рядом, тихо напевала.
Адиль и Джейран расположились на корме. Берег был уже далеко. Баку сверкал миллионами огней. Казалось, на город упало звездное небо.
– Ты видишь, Адиль? – Джейран, кивнула головой на берег. – Посмотри на эти огни... – девушка помолчала и добавила: – Раньше, бывало, выйду на балкон, любуюсь Каспием, и мне кажется, что это он придает красоту городу. Как я ошиблась! Сейчас понимаю: не море красит Баку, а Баку-море. Жаль, со мной нет альбома, я бы нарисовала...
Адиль обернулся к Джейран.
– Ты рисуешь?
– Немножко.
Наступила пауза. Адиль почувствовал, что девушка еще ближе прижалась к нему плечом.
– Не холодно, Джейран? Платье у тебя легкое...
– Откровенно говоря, продрогла... – девушка зябко повела плечами.
– Тогда давай пройдем в салон.
Адиль осторожно взял Джейран под руку. Они поднялись.
Морской трамвай медленно разворачивался назад.
В салоне Адиль и Джейран сели возле иллюминатора. В углу какой-то седой старичок тихо разговаривал со своей супругой. Звуки кларнета, пение девушки на палубе доносились и сюда.
Адиль некоторое время молча слушал музыку, потом вздохнул и покачал головой.
– Все-таки здорово играет! Кларнет такой же прекрасный инструмент, как и тара.
– Тара мне нравится больше, – полушутя-полусерьезно сказала Джейран. А тебе, Адиль?.. Какой инструмент, по-твоему, приятнее звучит?
– Третий!
– Третий?! Что это такое?
Адиль поднял голову и посмотрел в глаза девушки.
– Не рассердишься, если скажу?
– Нет.
– Это звук голоса Джейран... Только жаль, я его очень редко слышу.
Девушка смутилась. Улыбка мигом слетела с ее лица. И опять Адиль мысленно похвалил себя за смелость. Но, боясь, что Джейран обидится, сейчас же заговорил о другом.
– На карнавале ты была более разговорчивая, Джейран.
– Сегодня твоя очередь...
– Должен признаться, Джейран, без "деревянной ложки" и я начинаю молчать. В тот вечер, когда мы выходили с карнавала я дал себе слово, что по дороге буду веселым и разговорчивым. Однако ничего не вышло! Когда мы расстались с тобой, я твердо решил, что больше стесняться не буду! А сегодня уже подумал, не перенести ли серьезный разговор на следующее свидание? Хорошо, что ты меня подбодрила... Только не знаю, о чем рассказывать, чтобы тебе не было скучно...
– О чем хочешь, – Джейран тряхнула головой, откидывал волосы назад, и посмотрела на Адиля широко раскрытыми глазами. – Музыку я люблю не меньше живописи. Могу слушать о ней до утра. Говори! Мне кажется, ты знаешь много интересного о музыке. Наверно, будешь музыкантам?
– Нет, Джейран. На таре я играю иногда, главным образом когда остаюсь дома один и на сердце тоскливо. Но я вовсе не собираюсь стать музыкантом. Я выбрал совсем другую профессию... Хочу быть юристом...
– Юристом?
– Да, буду учиться в университете.
Джейран задумалась. Адиль продолжал:
– Знаешь, Джейран, как интересно быть юристом! Случается, преступник отрицает свою вину. Твой долг – выявить истину. Ты должен так ставить вопрос обвиняемому, чтобы он своими ответами невольно осветил суть дела. Я еще в прошлом году начал читать книги по этому вопросу.
Джейран внимательно слушала.
– Значит, ты будешь судить людей?
– Да! Я выучусь и стану юристом. Буду судить расхитителей государственного добра, спекулянтов, жуликов, – короче говоря, всех, кто вредит нашей стране. Такие, Джейран, среди нас еще есть.
Наверху раздался протяжный гудок. Адиль обернулся. В салон спускалась компания молодых парней.
Старой супружеской четы в углу уже не было. Джейран посмотрела в иллюминатор: огни города сверкали совсем рядом.
– Мы приехали, Адиль! – девушка вскочила с кресла.
Они поднялись на палубу. Но было уже поздно: морской трамвай снова удалялся от берега.
Молодые люди переглянулись и засмеялись.
Они опять спустились в салон, сели на прежнее место. Адиль набросил свой пиджак на плечи Джейран.
– Боюсь, простудишься.
Девушку тронуло такое внимание.
– Большое спасибо! – она протянула руку и застегнула Адилю ворот рубахи. – Только ты и о себе думай.
– Когда я гляжу на тебя, я все забываю. Не веришь?
Девушка смотрела в иллюминатор. Вдали вспыхивали и гасли фонари маяков. На воде мерцали отражения огней нефтяных вышек, стоящих прямо в море.
Первой нарушила молчание Джейран.
– Знаешь, Адиль, – сказала она, – в детстве я очень любила рисовать. У художника самая интересная специальность на свете. В школе во время уроков я рисовала портреты учителей. Любая из моих тетрадей походила на альбом для рисования. Однажды я нарисовала на обложке по алгебре нашу математичку. Как мне влетело от отца! Пока он хмурился и отчитывал меня, я опять, не удержавшись, набросала его шаржированный портрет. А внизу подписала: "Юсиф-бек после того, как затонули его корабли".
– Твоего отца звать Юсиф-бек?
– Да. Юсиф, только без "бека". Ну, слушай дальше... Этот портрет приколола к стене. Карикатура получилась на редкость удачная. Увидев, отец не выдержал и рассмеялся. Потом подошел ко мне, погладил по голове и сказал: "Вижу, горбатого могила исправит".
– А где ты теперь учишься? – поинтересовался Адиль.
– В этом году окончила художественный техникум.
– Выходит, ты уже настоящий художник?
– Может, еще и не настоящий, но для себя рисую. Хочешь, в следующий раз набросаю твой портрет? Такой же, как и папин...
Адиль засмеялся:
– Нет, такой не хочу. Если рисовать, так хороший, чтоб можно было сохранить на память.
Джейрам взглянула на Адиля оценивающим взглядом художника. Выразительные глаза юноши смотрели так, словно хотели ей что-то сказать.
– Хорошо, только в следующий раз надо встретиться пораньше, засветло. И приведи в порядок свои кудри, а то лба не видно.
– Слушаюсь.
Морской трамвай причалил к пристани. Пассажиры засуетились. Адилъ и Джейран тоже поднялись. Девушка с благодарностью вернула юноше пиджак.
С берега на борт перекинули трап. Идти можно было только по-одному.
Когда дошла очередь до Адиля и Джейран, первой на мостик ступила девушка. Адиль шел следом. Он сам не заметил, как взял Джейран за руку. Она шагала неуверенно, пошатывалась и, теряя равновесие, протягивала Адилю назад вторую руку.
– Не бойся, Джейран, смелее...
Адиль отдал бы полжизни, лишь бы всю дорогу от пристани до дому идти вот так по такому узкому мостику, лишь бы не отпускать руку Джейран!
Они вышли на берег и зашагали рядом. Теперь молодые люди меньше смущались друг друга.
– Какие у тебя стройные ноги, Джейран! – смеясь, сказал Адиль. – И туфли такие красивые...
Девушка нагнулась, посмотрела на ноги.
– Это босоножки, а не туфли. Купила случайно, на руках. Между прочим, в вашем квартале. Была у учителя Салеха, выхожу, какая-то женщина прямо на улице предложила их.
Адиль насторожился.
– В нашем квартале? А какова она из себя, эта женщина?
– Да как тебе объяснить? Высокая, толстая, волосы рыжие. По-моему, спекулянтка. Сказала, будто босоножки ей привезли из Москвы, они ей жмут, потому и продает. Такие стоят двести шестьдесят рублей, а она, бессовестная, продала за четыреста.
"Неужели, Дилефруз?! – подумал Адиль. – Высокая, толстая, волосы рыжие... Конечно, другой такой у нас в квартале нет. И потом: привезли из Москвы... Все ясно".
Адиль почувствовал, как сердце его наполнилось, ненавистью к дому с красной черепичной крышей,
– Почему молчишь? О чем задумался? – спросила девушка.
– Так... Ничего...
– Вот мы и пришли.
Джейран высвободила локоть из руки Адиля.
– Значит, в следующую среду вечером ты приносишь с собой карандаш и бумагу... – голос Адиля прозвучал как-то вяло.
– Да, обязательно! – девушка улыбнулась и протянула Адилю руку. – Ну, всего хорошего, спокойной ночи! Смотри, не забудь в тот вечер расчесать свою шевелюру. Договорились?
Джейран озорно потрепала Адиля за волосы и скрылась в подъезде. Юноша не двинулся с места до тех пор, пока на лестнице не смолкли ее шаги. Потом повернулся и пошел прочь. На сердце лежал камень. Невольно вспомнились слова Джейран: "Мама всегда предупреждает меня: "Если хочешь с кем-нибудь подружиться, не торопись, сначала узнай хорошо человека... Даже неплохо узнать, из какой он семьи. Люди бывают разные, сразу не распознаешь..." Тогда Адиль не придал значения этим словам. Но сейчас они приобрели для него особый смысл. "Ясно, Джейран это сказала неспроста. Прощупывала, что я собой представляю. А я, дурак, – Адиль хлопнул себя по лбу, – ничего не понял. Возможно, она с самого начала знала, кто такая Дилефруз, – только не говорила. Она хочет, чтобы ее друзья были чистые, порядочные люди, из семей, которые честным трудом зарабатывают на жизнь. А я... Ах, Дилефруз. Зачем ты пришла в наш дом? – По спине Адиля-ползли горячие струйки пота. – Как стыдно! Какой, позор! Что же теперь делать?"
ПРОШАИ, РОДНОЙ БАКУ
Адиль остановился на тротуаре под деревом. Из распахнутых, ярко освещенных окон гостиной вырывались взрывы смеха, музыка, оживленный разговор. Веселье по случаю дня рождения Мамеда было в самом-разгаре.
"Значит, я не ошибся, – думал Адиль. – Действительно, отец привозит вещи, а мачеха продает. Соседи, конечно, все знают, а теперь и Джейран станет известно, какая у меня семья. Как же я в следующий раз посмотрю ей в глаза? Ведь она может сказать: "Готовишься судить воров и спекулянтов, а чем занимаются твои родители!" Что я ей отвечу? Если Джейран все узнает, она отвернется от меня".
Казалось, что произошло особенного? Случайный разговор о туфлях... А какой тяжелый след оставил он в душе Адиля!
"Что же делать? Идти домой, слушать пьяные речи гостей? Нет, не хочу! Лучше одному бродить по пустынным улицам!.."
Адиль хорошо видел все, что происходило в комнате. Стол был уставлен всевозможными закусками, салатами, хрустальными графинами, бутылками, тарелками. В бокалах искрилось вино. Чувствовалось, что гости уже порядкам утомлены. Во главе стола сидели Лалочка и Дилефруз. Лалочка, как обычно, кокетничала, игриво подергивала плечами, томно смотрела на мужчин из-под длинных черных ресниц – словом, чувствовала себя свободно и непринужденно. Рахман сидел в самом конце стола, у дверей. По знаку жены он наполнял бокалы, раскладывал плов, бегал в спальню за веерами для дам. Настроение у Дилефруз было чудесное. Она нацепила на себя все свои драгоценности. Её желтые, как янтарь, волосы были рассыпаны по плечам. Словно выхваляясь перед гостями своей красотой, она сидела, гордо выпрямившись, крутила головой во все стороны и улыбалась, не разжимая губ.
Гости выпили за здоровье Рахмана. Он поднял бокал в честь своего начальника. Начальник, в свою очередь, провозгласил тост за вышестоящего начальника. Кто-то из гостей протянул стакан с вином Мамеду. Мальчуган схватил его и поднес ко рту. Раздались аплодисменты.
Адиль сжал кулаки. "Фу, какая мерзость! Хорошо, что я не вошел!" – он повернулся и зашагал вниз по улице.
Часа через два Адиль опять подошел к окну, чтобы посмотреть, разошлись ли гости. Кроме отца и мачехи, в гостиной никого не было. На столе лежала груда подарков. Дилефруз по-одному разворачивала свертки и бурно выражала свою радость. Рахман заходил та справа, то слева, заглядывая жене через плечо. Ему тоже не терпелось узнать, что преподнесли гости Мамеду. В одном из свертков оказался шелковый отрез. Дилефруз набросила его себе на плечо. Из другого – выпала косынка. Дилефруз и ее примерила. При виде сверкающей хрустальной вазы она от радости закружилась по комнате, прижимая подарок к груди. Попадались игрушки. Дилефруз подудела на дудочке. Книжки с картинками и другие дешевые подарки она, чертыхаясь, швыряла, в угол комнаты.
"Гадость, безобразие!" – Адиль отошел от окна. Вдруг кто-то сзади обвил его за шею теплыми оголенными руками. Адиль резко обернулся. К щеке прижались губы. В нос ударил терпкий запax духов и винного перегара. Это была Лалочка. Она стиснула Адиля в крепких объятиях и жадно поцеловала в губы.
– Пусть я первая начну... Ты должен знать, что я люблю тебя.
Адиль не успел опомниться. Лалочка отскочила от него, громко захохотала и скрылась за углом.
Войдя в дом, Адиль не понял, почему мачеха бросает на него странные взгляды. Губы Лалочки оставили на щеке красное пятно.
Дилефруз принялась убирать со стола. Чувствуя, что с сыном творится что-то неладное, Рахман сказал со свойственной ему мягкостью:
– Пришел бы пораньше, сынок, посидел с гостями, – и погладил сына по голове.
Адиль думая совсем о другом, не обратил внимания на слова отца. Вдруг Рахман увидел у него на щеке красное пятно. Он удивился, заморгал глазами, но ничего не сказал.
Адиль опустился на стул у окна.
– А ну, разогрей ребенку поесть, – приказал Рахман жене, считая, что сегодня она не посмеет его ослушаться.
Дилефруз пропустила слова мужа мимо ушей, взяла в охапку подарки и проследовала в спальню.
– Я не буду есть, – хмуро ответил Адиль, – поднимаясь с места и прошел в свою комнату.
Подойдя к кровати, он не поверил своим глазам: со стены на него смотрел портрет Дилефруз. Мачеха была сфотографирована с оголенными плечами, полуобнаженной грудью.
Адиль, как безумный, заметался по комнате, ища портрет матери. Заглянул за шкаф, на книжную полку, поднял занавески, обшарил подоконники. Наконец, он обнаружил его под кроватью. Сердце юноши сжалось от боли и обиды. Он закрыл глаза и подумал: "Что же теперь делать? Как ответить Дилефруз на это оскорбление?" Гнев душил его. Он открыл глаза. Комната словно наполнилась туманом. По щекам поползли две слезинки и упали на портрет Наргиз. Казалось, ее глаза тоже наполнились слезами, а губы задрожали, зашевелились.
"Нет, оставаться в этом доме больше нельзя! Надо уходить! Сейчас же, сию минуту!" Адиль сорвал со стены портрет Дилефруз, швырнул на пол, пинком распахнул дверь, выбежал в галерею, затем во двор. Рахман, почуяв неладное, прямо босиком выскочил вслед за сыном на улицу.
– Адиль!.. Адиль!.. Сынок, вернись!.. Пожалей меня!
Адиль не обратил внимания на мольбы отца. Он шел и шел. Куда? Этого юноша не знал. Все равно!.. Лишь бы подальше от дома с красной черепичной крышей.
В комнате царил полумрак. Учитель Салех сидел у письменного стола, задумавшись, не спуская глаз с зеленого абажура настольной лампы, и жадно затягивался папиросой. Время от времени он проводил рукой по лбу, потирал подбородок, нервно сжимал и расжямал кулаки. Адиль сидел напротив, обхватив голову руками. Юноша не видел лица учителя, но чувствовал, что тот глубоко взволнован.
Учитель Салех искал выход из создавшегося положения.
Уходя из дому, Адиль не знал, куда пойдет ночевать. У него было немало друзей, но в такой поздний час беспокоить никого не хотелось. А если бы он все же решился пойти к кому-нибудь, пришлось бы объяснять причину столь позднего визита. Этого юноша сделать не мог.
Всего несколько часов назад Адиль катался на морском трамвае, любовался вечерним Каспием, слушал игру на кларнете, мило беседовал с Джейран, а сейчас. Темные пустынные улицы, он совсем один, ему негде спать, не с кем поделиться горем. Он почему-то вспомнил свою двоюродную сестру Мансуру. Вспомнил тихую деревушку, песчаный берег моря, веселые игры с утра до вечера. Какой беззаботной жизнью жила Малсура! Адиль рос без матери, она без отца. Майсура всегда смеялась, была весела, беспечна. Адиль же... Ему вдруг так захотелось очутиться в деревне, у тетки. Как он завидовал Мансуре!
