Текст книги "Зеленые глаза Баст"

Автор книги: Сакс Ромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 11. ЦАРАПИНЫ

Когда я добрался до трактира «Эбби-Инн» в Аппер-Кросслиз, едва не самого древнего здания в этой старинной деревушке, было уже около семи вечера. Трактир застал дни, когда облаченные в белое братья из некогда процветавшего монастыря Круа-де-Лис трудились на полях аббатства и рыбачили в речушке, медленно несущей свои воды в соседней долине. Время оставило неизгладимые следы на его фасаде, а галерея над каретным двором угрожающе провисла и была готова того и гляди обрушиться просто от возраста.

Я с первого взгляда попал под чары окружающего пейзажа. Покатые холмы вздымались над долинами, густой лес на склонах перемежался с широкими возделанными полями и еще более просторными вересковыми пустошами – совершенно дикими и навевающими мысли о разбойничьих лагерях и давних стычках воинственных лендлордов. Здесь же испокон веков жили сюзерены: руины замка до сих пор виднелись на вершине соседнего холма.

Из окна снятой мною комнаты я мог любоваться поражающей своим разнообразием местностью – обжитой и дикой, со всех сторон обрамленной лесом, отступающим лишь в долине. Одна только башня какого-то старого особняка возвышалась над кронами деревьев, тогда как все остальное было сокрыто зеленью.

Отведав настоящий сельский ужин, в котором малое число блюд с лихвой возмещалось обильностью порций, я раскурил трубку и спустился в питейный зал, надеясь разузнать об этом крае из первых рук от какого-нибудь случайного посетителя, подходящего для этой цели.

За стойкой с трубкой в зубах восседал хозяин трактира, довольно неразговорчивый представитель своей братии, а в зале был единственный гость – смахивающий на цыгана мужчина с безумными глазами, одетый в костюм егеря, в крагах и меховой шапке. В углу рядом с ним стояла охотничья винтовка. Увидев меня, хозяин кивнул, а незнакомец поздоровался. Я решил, что егеря будет легче разговорить, и сам завел беседу:

– И как тут охота? – спросил я.

Мой вопрос, кажется, немало повеселил его.

– Лучше не бывает, – последовал ответ, – дичи хоть отбавляй, к бабке не ходи, вот только никому, кроме юного Джима Кордера, она не нужна! – Он подмигнул трактирщику.

Хозяин глухо заворчал, и гость, как видно, признал в этом смех, потому что и сам расхохотался – дико и не очень приятно. Я пришел к выводу, что «юный Джим Кордер» – неистощимый источник местных шуток.

– Кажется, вы зайца с куропаткой не перепутаете, – произнес я, – так что поверю вам на слово.

Сказанное заставило хозяина вновь издать грудной рык, а мой новый знакомец, егерь, и вовсе зашелся в порыве диковатого хохота.

– Вот что я вам поведаю, сэр, – вскоре проговорил он, – эти птахи признают меня за отца родного, точно-точно. Я с ними поутру здоровкаюсь, а они давай мне кланяться, уж поверьте.

Смех утих, и я почувствовал, что пришла пора расспрашивать.

– Сдается мне, – начал я, – что нынче охотников здесь по пальцам сосчитать?

Оба мои собеседника помрачнели.

– Точно так, сэр, точно, – подтвердил егерь. – Он тут не ошибся, да, Мартин?

Мартин, трактирщик, что-то проворчал в ответ. Я догадался, что гость у него в немилости.

– Край наш, – продолжил егерь, широко махнув рукой куда-то в сторону, – гиблое место. Гиблое, точно, Мартин?

Мартин забурчал, а егерь украдкой бросил на него взгляд.

– Как сэр Бернем богу душу отдал, все пошло наперекосяк. Точно-точно, сэр. Все словно подменили. Зима аль лето, всякий день затишье. В Парке безлюдье, не тот он ныне, что прежде, а, Мартин?

Мартин снизошел до разговора, вынул изо рта трубку и выразил согласие:

– Точно так, Хокинс.

Минуту или две все молчали. Хокинс с Мартином как будто погрузились в размышления об упадке Аппер-Крос-слиз, и я никак не мог отделаться от ощущения, что в глубине души Хокинс рад этому.

– Леди Каверли, конечно, по-прежнему живет в Парке?

– спросил я.

– Угу. – Хокинс кивнул. – Меня не выгнала, меня да женку мою, да, не выгнала, ибо она самая что ни на есть леди. Но все поменялось, покатилось кубарем. Точно, Мартин? – спросил он, хитро глянув на невозмутимого трактирщика.

– Точно так, – поддакнул тот.

– Лучшую часть дома заколотили, – сообщил Хокинс.

– Лошадей нету, карет нету, никого нету, только мы с моею старухой.

– Но должны же быть еще слуги, – вставил я.

– Дык моя старуха! – торжественно возгласил Хокинс.

– Я так и говорю!

– Иными словами, леди Каверли живет одна в поместье только, э-э, с миссис Хокинс?

На мой вопрос ответил трактирщик Мартин:

– Все наперекосяк, – заметил он и опять отправил в рот трубку, которую вынимал лишь ради меня.

– Да тебе и половины не ведомо, – заявил Хокинс. – Вот чем я, к примеру, занимаюсь? Вот ответь-ка, чем?

Произнеся это, он многозначительно посмотрел в глаза трактирщику и умолк. Даже то, что он принял мое предложение вновь наполнить его кружку, не привело к последующим откровениям. Мне вкратце сообщили, каков будет урожай зерна и фруктов, но недавний обмен взглядами между трактирщиком и Хокинсом казался молчаливой договоренностью о том, что разговор о Фрайарз-Парке и так зашел слишком далеко.

Дело было действительно темное, и, естественно, не могло не возбудить мое любопытство. Деревушка и без того, даже в сиянии летнего вечера, представлялась местом уединенным, но теперь это проявилось в полную силу. Сидя в тишине небольшого зала, я припомнил, что старинные дома справа и слева от «Эбби-Инн», по всем признакам, были заброшены, а малое количество посетителей в трактире наверняка объяснялось не качеством эля – как раз он был превосходным. Население Аппер-Кросслиз словно выкосило какой-то напастью. Все представлялось весьма интересным.

Размышляя о происходящем и время от времени вставляя словечко в чисто механический и очень отрывочный разговор, продолжающийся между хозяином и Хокинсом, я смотрел то на одного, то на другого и все больше убеждался, что они на ножах. Я сидел в сторонке, и вошедший в питейный зал мог заметить меня, только оказавшись у стойки; иначе я бы никогда не стал свидетелем одного необычного происшествия.

В натужной беседе возникла пауза, и я услышал звук шагов по мощеной дорожке, ведущей к трактиру. Хокинс с хозяином быстро переглянулись и, к моему удивлению, вопросительно уставились на меня. Но не успел я не то что вымолвить слово, но даже догадаться, что таится за этой подспудной тревогой, как вошел молодой человек, и его походка и одежда мгновенно заинтриговали меня.

Итак, он был облачен в карикатурно «модную» пиджачную пару, а на обильно сдобренных бриллиантином темных волосах красовалась лихо заломленная соломенная шляпа. При нем были перчатки и ротанговая тросточка, и держался он хватом. Крепко скроенный и мускулистый, он был не лишен того, что обычно зовется грубоватой привлекательностью, однако его главной отличительной чертой являлась хирургическая повязка вокруг шеи вместо воротничка, причем лицо представляло собой настоящую мозаику из липкого пластыря!

– Добрый вечер, Мартин… Добрый вечер, Хокинс, – свысока бросил он и, подойдя к стойке, распорядился:

– Как обычно, Мартин.

Трактирщик с полунасмешливой почтительностью принялся исполнять заказ; Хокинс смотрел в мою сторону, чувствуя себя не в своей тарелке, что удивило новоприбывшего и заставило заметить мое присутствие. Он резко развернулся ко мне, и я увидел, что его кожа – там, где лицо не закрывали кусочки пластыря, – заполыхала. Сверкнув карими глазами, он закричал, гневно махнув рукой трактирщику:

– Мартин! Мартин, будь ты проклят! Тут чужак! Какого черта ты меня не предупредил?

– Простите, мистер Эдвард, – проговорил трактирщик, ставя стакан виски перед взбудораженным посетителем. – Не успел.

– Врешь! – несколько неподобающе для такого пустякового недоразумения бушевал и ярился тот. – Нагло врешь! Хочешь, чтоб надо мной вся округа потешалась!

Подняв только что наполненный стакан, он швырнул его на присыпанный песком пол; стакан разлетелся вдребезги. Затем, схватив шляпу и прикрыв ею, как щитом, свое изувеченное лицо, он выскочил из зала.

– Катитесь вы все к чертям! – крикнул он нам с порога.

Я слышал, как он быстро зашагал прочь. Он свернул за угол, и шаги смолкли. Я поглядел на Хокинса. Егерь уставился в кружку, медленно вращая ее, будто перемешивал содержимое. Мартин, выйдя из-за стойки, флегматично смел осколки стакана в совок. Я вдруг понял, что эти простые деревенские жители приняли нервную вспышку близко к сердцу и печалятся, как родители, чей отпрыск опозорил себя. Но я, разумеется, не был готов поддержать возникший заговор молчания: репортер во мне требовал объяснений.

– Странный юноша, – кинул я пробный камень. – Кажется, очень ранимый?

– Ранимый? – повторил Хокинс, сразу подняв взгляд. – Видал я, как он взял Тома Пайка одной рукой за шкирку, а другой за штаны да запихал в лошадиную поилку, а тот

всего только спросил, где он одежу шьет, точно-точно.

– Местный Карпантье[17]17
  Жорж Карпантье (по прозвищу Орхидейщик) (1894–1975) – французский боксер, чемпион мира в полутяжелом весе.


[Закрыть], полагаю?

– Ну, спуску никому не дает, – сказал Мартин и, глянув на меня, вернулся за стойку.

– Вижу, он тяжело переживает из-за своего нынешнего увечья. Ошибусь ли я, если предположу, что недавно он запутался в колючей проволоке?

К моему откровенному разочарованию, Мартин лишь порычал что-то в ответ и мрачно покачал головой; Хокинс, как зеркало, повторил его неопределенное покачивание.

– Он сильно покалечился? – не сдавался я.

– Одна царапина глубокая, – ответил Хокинс и бросил извиняющийся взгляд на трактирщика. Неприятный инцидент, казалось, сблизил их. – Та, что на шее. Но он-то над своей внешностью трясется, да, Мартин?

– Точно, – согласился Мартин.

Я взял быка за рога. Я никогда не упускал шансов такого рода, и не столь важно, насколько значимым мог показаться тот или иной эпизод: я не раз убеждался, что именно случайные находки зачастую приводят к искомой сути, к настоящей новости.

– Так выпьем, джентльмены, – сказал я, – скоро ночь, но до десяти есть время пропустить стаканчик виски.

Мои усилия увенчались успехом, потому что, пока Мартин едва ли не с готовностью разливал напиток, у Хокинса развязался язык.

– То был молодой мистер Эдвард Хайнс, сэр, – поведал он торжественным шепотом. – Его отец самый богатый фермер в наших краях, а молодой мистер Эдвард знатный бабник, точно-точно. Уж поверьте, и того не скрывает. Как сюда наведается, тут же выложит, за кем ухлестывает. И горе той, кто ему поддастся. Хорошо хоть моя дочурка в Лондоне, пока этот мистер Эдвард тут толчется, правда-правда.

Трактирщик поставил стаканы на стойку, и Хокинс умолк.

– Ваше здоровье! – сказал я. Потом добавил:

– Так что там наш покалеченный юный друг?

– Да уж, – продолжил Хокинс, – как-то это все смешно, да, Мартин?

Трактирщик зарычал.

– Мистер Эдвард зашел сюда недели три назад, весь из себя такой важный. Сказал, что у него свидание с лондонской дамой, вроде бы та из самого Западного Уингема с ним повидаться приехала. Правда, Мартин?

Мартин подтвердил.

– Он с ней и повидался, – заявил Хокинс, изображая наивного школьника. – И еще через четыре дня повидался. Она ему подарочек сделала – на долгую память. Он нам показал. А после он ее и в третий раз повидал, и…

Хокинс замолк и посмотрел на трактирщика, будто безмолвно просил помочь все мне разъяснить про то третье свидание с загадочной «лондонской дамой».

– Продолжай, расскажи ему, – произнес Мартин. – Он здесь остановился; вроде парень неплохой.

Я искренне обрадовался комплименту, сделанному в самой длинной реплике трактирщика, и отсалютовал ему стаканом.

– Ну ладно, – продолжил Хокинс, – мы не видали его пару вечеров, однако в ту среду…

– В тот четверг, – поправил Мартин.

– Верно говоришь, – согласился Хокинс, – то был четверг. Я как раз днем шел сюда и встретил старшего Хайнса, а он возвращался с Уингемского рынка. То четверг был. Так вот, в тот самый четверг молодой мистер Эдвард явился затемно. Тайком проскользнул. Нас вроде тут трое али четверо сидело, так ведь, Мартин? Точно, был то базарный день. Украдкой он проскользнул, а с лицом сами знаете что, только хуже. Словечка никому не вымолвил, но и мы молчок. Проглотил залпом двойную порцию виски и так же бочком назад. Вот история так история, да, сэр?

И он победоносно взглянул на меня. Честно говоря, я-то чувствовал одно только разочарование. Рассказ о том, как сельский волокита поцапался с местной амазонкой, показался мне гораздо менее захватывающим, чем он виделся моим собеседникам.

– И больше вы ничего о случившемся не знаете? – спросил я.

– Нет, – ответил Мартин, – знаем. Расскажи ему, Хокинс.

– Угу, – вновь вступил в разговор Хокинс, – пускай слушает, раз уж тут живет. Итак, сэр, молодой мистер Эдвард помалкивал о том, что с ним стряслось. Может, и мы бы обо всем скоро позабыли, ежели б в этом трактире полгода назад он сам не попортил жизнь молодому Гарри Адамсу.

– Это почему? – вяло поинтересовался я: разговор начал меня утомлять. Но Хокинс только оживился, его глаза опять озорно заблестели, и он объяснил:

– Молодой Гарри Адамс одно время был по женской части единственным соперником мистера Эдварда, правда-правда. Парень пригожий, с войны возвернулся, угу. Он нынче в Лондоне. Так вот, как-то вечером полгода назад приковылял этот Гарри Адамс сюда, а лицо и шея все в кровище. Упал он прямо на то место, где вы сейчас сидите, и вырубился, правда, Мартин? Нам пришлось послать юного Джима Кордера (в те дни он еще сюда заглядывал) бегом за доктором, что живет аж за Лиуэйз. Ну и ночка тогда выдалась!

– Точно, – согласился Мартин.

– Так же, как и мистер Эдвард, – продолжил рассказчик, – молодой Гарри Адамс не проронил ни слова о том, что с ним произошло. Но когда его увидал мистер Эдвард, всего пластырем заклеенного, захохотал так, что чуть кружки с крючков не посваливались, точно-точно. Ежели б он знал, что и его черед не за горами!

Я опять заинтересовался историей.

– А в случае, хм, мистера Адамса, – сказал я, – вы так и не узнали подробностей?

– Не узнали, – ответил Мартин. – Время вышло, джентльмены.

– Ага, – произнес Хокинс и поднялся. – Время вышло. Ну, доброй ночи, сэр. Доброй ночи, Мартин.

– Доброй ночи.

Хокинс направился к двери и уже был на пороге, когда я вспомнил, о чем хотел спросить раньше, но все откладывал, ожидая удобного момента.

– Вы говорили о подарке или сувенире, который лондонская дама оставила мистеру Хайнсу, – напомнил я. – По-моему, вы упомянули, что он вам его показывал. Меня чрезвычайно увлекла ваша история. Не могу ли поинтересоваться, что это было?

– Угу, конечно, – ответил Хокинс, замерший с винтовкой на плече в тени дверного проема – вид у него, как мне показалось, был весьма устрашающий. – Приносил он подарочек, точно-точно. Все его видали. Всем и каждому похвастался, правда-правда. Ежели б мне такое вручили, я б им точно похваляться так не стал.

– Так что это было?

– Ну, фигурка махонькая… он говорил, что золотая, но я-то смекнул, что из латуни. Страшенная, но он-то собирался ее к часам на цепочку приладить. Доброй ночи, сэр.

Он повернулся и почти ушел, но я окликнул его:

– Что за фигурка?

Из темноты донесся ответ:

– Вроде кошка, сэр.

Я слушал, как его странный смех с каждым шагом становится все тише.

Глава 12. МНЕ СНЯТСЯ ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА

В ту ночь я долго не мог заснуть. Около получаса я простоял у открытого окна, глядя вдаль, туда, где за омытым луной склоном, над кромкой леса бледным призраком высилась башня. Трактирщик сообщил мне, что из окна я смогу увидеть один лишь Фрайарз-Парк, и пока я смотрел на торчащую над кронами постройку, в голове моей кружились тысячи странных мыслей.

Сейчас, когда жители разбрелись по своим раскиданным по деревне домам, необычное ощущение заброшенности, посетившее меня в минуту прибытия сюда, вернулось с удвоенной силой. Ни зверь, ни птица не нарушали тишину. С тех пор, как Мартин прошел мимо моей комнаты и, тяжело топая, поднялся к себе в спальню, не раздалось ни звука, разве что приглушенно тикали напольные часы в коридоре за дверью. Их мерное постукивание, раздающееся среди гробового молчания, плавно вошло в мои раздумья, напомнив о часах на камине в той страшной комнате Ред-Хауса.

Передо мной развернулась обширная панорама, и в чистом деревенском воздухе я с легкостью мог рассмотреть башню Фрайарз-Парка, хотя в действительности поместье было по меньшей мере в двух милях отсюда. Я не мог видеть, где проходит граница между парком и лесом, однако с любопытством вглядывался в пейзаж, и воображение само дорисовывало подробности, скрытые от меня расстоянием.

Я подумал, что завтра придется искать какой-то способ попасть в этот дом среди деревьев. Если честно, то мне так не терпелось проникнуть в тайну в надежде найти нечто новое, способное снять вину с Каверли, что будь час не столь поздним для визита, я бы незамедлительно тем же вечером направился в поместье.

Тем не менее, мое бездействие все же принесло плоды. Я видел человека с глубокими царапинами, а Хокинс поведал мне кое-что особенное о нем. Теперь я стоял у окна и, если можно так выразиться, впитывал в себя уединенность края, и мысли мои в сотый раз вернулись к рассказу егеря о том, что стряслось с двумя сельскими возмутителями спокойствия. Не скрою, последние слова Хокинса, которым он сам не придал никакого значения, оживили во мне надежду, едва теплившуюся в душе, когда я только приехал сюда.

Не исключая, что памятный сувенир в виде «вроде бы кошки» в ходе расследования окажется не уликой, а лишь обманкой, я предпочитал думать, что судьба или проницательный ум инспектора Гаттона послали меня в этот тихий уголок не напрасно, и строил большие планы на «лондонскую даму». Мне и вправду казалось, что существует не одно, а несколько направлений поиска, требующих внимания, то есть больше, чем я надеялся обнаружить за то краткое время, что у меня имелось. Но если не считать намерения наутро первым делом посетить Фрайарз-Парк, я смутно представлял, что следует предпринять дальше.

Решив, что утро вечера мудренее, я вскоре отправился спать. Помню, как задул свечу, оставленную горничной, и вдруг подумал, что луна нынче очень яркая; можно было без особых трудностей читать что-то напечатанное даже не слишком крупным шрифтом.

Я проспал по меньшей мере два часа, но сон мой был беспокоен из-за безумных и причудливых видений. Меня окружали жуткие существа, их становилось все больше, они казались все опаснее, но проснулся я не от этого: кульминацией кошмара, заставившей меня вдруг очнуться в холодном поту, стали два огромных зеленых глаза, неотрывно смотрящих завораживающим, гипнотическим взглядом, злой власти которого я сопротивлялся, собрав в кулак всю силу воли.

Как в тумане, я едва различал тело обладательницы этих невообразимых глаз. Стройное и гибкое, оно напоминало тело то человека, то зверя. На какое-то мгновение оно обретало черты, присущие женщине, но потом ужасные глаза вновь смотрели откуда-то снизу, от самой земли, и я различал силуэт затаившегося хищника. Этот пугающий призрак, казалось, подкрадывался ко мне – ближе и ближе, а когда он приготовился к прыжку, я, как уже упоминал ранее, проснулся и сел на кровати.

Я тут же понял, что послужило причиной моих кошмаров: когда я спал, лунный свет падал мне прямо на лицо. Я заметил еще кое-что, но постарался убедить себя, что это всего лишь последствие неприятных видений: в открытом окне промелькнула гибкая фигура – плод моего воображения, как я тогда подумал, задержавшийся на мгновение клочок отступающего сна.

Убедив себя в этом, я не стал подниматься и проверять свои заключения, тем более что на улице не раздавалось ни звука, позволявшего хотя бы на миг предположить, что ускользнувшая фигура была реальна. Однако повторно заснуть мне не удалось, и я почти час проворочался с боку на бок, прислушиваясь к тиканью часов в коридоре и беспрерывно вспоминая накрытый ужин в безлюдной комнате РедХауса.

Так я и лежал, когда внезапно осознал, что, во-первых, воют собаки, а во-вторых, кто-то тихо разговаривает неподалеку. Вслушавшись, я вроде бы разобрал, что говорят двое – мужчина и женщина. Я тут же пришел к логичному выводу, что, возможно, в «Эбби-Инн» не сплю не только я, но чуть погодя понял, что голоса долетают до меня не из трактира, а с улицы.

Наконец, любопытство одержало верх над решением не вставать. Я не знал точного времени, но полагал, что рассвет близок и, естественно, задался вопросом, кто мог беседовать под моим окном в такой час. Я тихо выскользнул из постели и крадучись пересек комнату, стараясь держаться в тени. Проявив некоторую находчивость, я смог оглядеть дорогу перед дверями трактира.

Поначалу мне не удавалось определить, откуда слышится этот негромкий разговор, но, всмотревшись в темноту под высоким деревом прямо напротив окна, я различил два силуэта. Где-то поблизости надрывно завывал пес.

Долгое время я видел лишь силуэты говорящих и слышал невнятную речь, только однажды разобрав какие-то обрывки фразы. Ночь выдалась ясная; луна светила ярко, как в тропиках, заставляя предметы отбрасывать темные и четко очерченные тени, что придавало пейзажу особую глубину, а мне почему-то напомнило картину Вирца[18]18
  Антуан-Жозеф Вирц (1806–1865) – бельгийский живописец и скульптор-романтик. Речь идет о его картине «Молодая колдунья» (1857).


[Закрыть].

Как я понял, собеседники негромко спорили о чем-то. Я едва различал женский голос, но что-то в нем пробудило во мне смутные воспоминания. Он определенно принадлежал девушке, тогда как мужчина говорил с иностранным акцентом и был давно не юн. Не знаю почему, но подспудно я продолжал думать о Вирце, наделив едва различимых в темноте собеседников личностями. Мужчина стал Асмодеем, хозяином ведьмовского шабаша, а девушку я представил «молодой колдуньей», будто сошедшей с полотна странного бельгийского гения.

Все в черно-серебристой ночи походило на ту картину. Было нечестивое свидание, а вдали мне рисовались «леса, что населены порождениями мрака; и ветви, на коих восседают крылатые создания, восставшие из преисподней; и тьма аки завеса, расшитая мерцающими глазами…».

Эти фразы из одного магического трактата всплыли в памяти и заставили меня содрогнуться. Я все пристальнее вглядывался в полог тени, твердя себе, что стал жертвой обмана чувств. Пусть читатель решает сам, видел я это только в своем воображении или на самом деле, а то, что я намерен поведать сейчас, безусловно, поможет ему разобраться.

На какой-то миг мне померещилось, что «мерцающие глаза» действительно появились на «завесе» тьмы! В тени под высоким деревом сверкнул зеленый взгляд – и больше я ничего не видел.

Я еще немного понаблюдал за этим местом, но не заметил ни единого признака того, что во тьме под окном кто-то есть. Разговор тоже стих, и вскоре я понял, что собеседники удалились по аллейке, примеченной мной еще вечером и уводящей к луговой тропе.

Я ощутил, как в груди неистово забилось сердце. Этот, казалось бы, пустяковый случай и предшествующий ему ночной кошмар произвели на меня настолько сильное и неприятное впечатление, что, возвращаясь в постель (и несмотря на теплую ночь), я закрыл ставни и задернул шторы.

То ли оттого, что лунный свет перестал проникать в комнату, то ли по другой, неизвестной мне причине, я быстро погрузился в здоровый сон и не просыпался до тех пор, пока в восемь утра горничная не постучалась в дверь. Жуткие кошмары, так встревожившие меня ранее, больше не возвращались.

Расправившись с завтраком, я уселся на скамью на крыльце и закурил трубку. Мистер Мартин, испытывавший очевидную нехватку клиентов, стал почти дружелюбным. Он дал мне понять, что нежелательные посетители нанесли весомый урон его предприятию. Ворча и подмигивая, он попытался просветить меня насчет этих неугодных гостей. Но по завершении его объяснения я знал немногим больше, чем в начале.

– В наших краях все наперекосяк, – закончил он и исчез внутри трактира.

Даже при свете солнца деревня, по непонятной для меня причине, продолжала нести на себе печать некоей бесприютности и уединенности. Многие дома казались ветхими – и не один пустовал. Улица вела прямиком к заброшенной мельнице, очень печальной и мрачной; на фоне голубого неба ее недвижные крылья чернели распятой летучей мышью.

Невдалеке от деревни простирались прекрасные луга, но они, как мне сказали, принадлежали фермеру Хайнсу, а он числился жителем соседнего прихода. Было очевидно, что тучи нависли над одной лишь деревней Аппер-Крос-слиз, и я спросил себя, не из тех ли она мест, редких в наше время, что процветают под защитой хозяев «большого дома» и увядают одновременно с их упадком. В старой Англии это считалось обычным делом, и я почувствовал желание объяснить все себе именно таким образом.

Закончив краткий осмотр местности, я вернулся в «Эбби-Инн» за тростью и фотоаппаратом и затем направил стопы во Фрайарз-Парк.

По некоторым погодным признакам, замеченным мной, я не сомневался, что не за горами гроза, подобная той, что недавно принесла прохладу посреди невероятной жары. И вот деревня осталась позади, а я шагал по пыльному большаку, овеваемый встречным ветерком. На горизонте, над далекими холмами, повисла черная туча.