Текст книги "Меловой человек (ЛП)"

Автор книги: С. Тюдор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Конечно же, мы встречали его в школе – за обедом, иногда – как дежурного учителя в кафетерии, и еще он заменял миссис Уилкинсон на уроке английского языка в тот день, когда она заболела. Он был хорошим учителем – веселым, интересным, он отлично знал, как сделать уроки чуть менее скучными. Он был настолько хорошим, что со временем мы даже перестали обращать внимание на его внешность, хотя это не помешало ученикам с первого же дня дать ему прозвище Мистер Мел или Меловой Человек.

В то воскресенье ничего особенного не происходило. И меня это вполне устраивало. В этой скуке было что-то нормальное, наконец-то, и мне это нравилось. Мама и папа тоже казались менее напряженными. Я валялся на кровати у себя в комнате и читал, когда внезапно зазвенел дверной звонок. И в тот же миг – ну, знаете, как это бывает, – я понял: что-то случилось. Что-то плохое.

– Эдди? – позвала меня снизу мама. – Пришли Майки и Дэвид!

– Иду!

Я несколько неохотно поплелся вниз, к входной двери.

Мама скрылась на кухне.

Железный Майки и Хоппо стояли с велосипедами на нашем крыльце. Лицо у Железного Майки было красным, словно он вот-вот лопнет от переполняющего его возбуждения.

– Говорят, какой-то пацан упал в реку!

– Да, – тут же добавил Хоппо. – Там «скорая» и полиция, обмотали лентой, короче, все это дерьмо. Не хочешь поехать взглянуть?

Мне хотелось бы сказать, что их желание поглазеть на бедного мертвого ребенка показалось мне омерзительным и странным. Но мне было двенадцать. Конечно, я хотел на это посмотреть.

– Да, можно.

– Пошли тогда! – нетерпеливо воскликнул Железный Майки.

– Мне нужно взять велосипед.

– Поторопись, – сказал Хоппо. – А то не успеем и ничего не увидим.

– Не увидим что? – Из двери, ведущей в кухню, показалась мамина голова.

– Да ничего, мам, – отозвался я.

– Для «ничего» ты очень торопишься.

– Просто на площадке появилась одна клевая новая штуковина, – соврал Железный Майки. У него это всегда хорошо получалось.

– Ладно, только не задерживайся. Я буду ждать тебя к обеду.

– Хорошо!

Я запрыгнул на свой велосипед, и мы покатили вниз по улице.

– Где Толстяк Гав? – спросил я Железного Майки, потому что он именно его всегда звал первым.

– Его мамаша сказала, что отправила его по магазинам. Так что сам виноват.

Но потом оказалось, что это не так. Виноват во всем был Железный Майки.

Берег оцепили, и полицейские не разрешали подходить слишком близко. Взрослые стояли, сбившись в кучки, и вид у них был обеспокоенный. Мы остановили велосипеды возле небольшой толпы наблюдателей.

Честно говоря, мы были немного разочарованы. Помимо оцепления полиция установила что-то вроде огромного зеленого шатра, так что мы ничего не видели.

– Как думаете, тело там? – спросил Железный Майки.

Хоппо передернул плечами:

– Кто знает?

– Зуб даю, он уже весь распухший, зеленый и без глаз. Потому что рыбы съели его глаза.

– Гадость! – Хоппо издал такой звук, словно его тошнит.

Я попытался избавиться от картинки, которую Железный Майки вживил мне прямо в мозг, но никак не получалось.

– Вот черт, – вздохнул он. – Мы опоздали.

– Погодите, – сказал я. – Они что-то выносят.

Началось какое-то движение. Полицейские осторожно вынесли что-то из зеленого шатра. Но это было не тело, а велосипед. Или, скорее, то, что от него осталось. Он был погнут и скручен, на нем болталась мокрая трава. Но все равно мы сразу же узнали его. Все узнали.

Это был BMX. Ярко-красный, с нарисованным на нем черным черепом.

Красный BMX Шона постоянно мелькал в городе ранним утром в субботу и воскресенье. Шон развозил на нем почту. Но в это воскресенье, когда Шон вышел из дому, чтобы, как всегда, взгромоздиться на свой велик, он обнаружил, что тот исчез. Кто-то его украл.

В прошлом году по нашему городу прокатилась волна краж велосипедов. Какие-то парни из колледжа уводили их и бросали в реку просто ради забавы.

Возможно, именно поэтому Шон первым делом отправился на реку – проверить. Он любил свой велосипед больше всего на свете. Поэтому, увидев торчащий из реки руль, зацепившийся за какую-то сломанную ветку, он решил залезть туда и вытащить его. Хотя все знают, что течение в этой реке сильное, а пловец из Шона так себе.

Ему почти удалось. Он уже почти достал велосипед, но под его весом споткнулся и упал. Вода внезапно оказалась ему прямо по грудь. Его куртка и джинсы намокли и потащили его на дно. Течение было таким сильным, словно его волокли куда-то дюжины рук. А еще было холодно. Так чертовски холодно…

Он хватался за ветки деревьев. Кричал, но было слишком рано, даже собачники еще не показались. Наверное, именно в тот момент Шон Купер начал паниковать. Течение окутало его, обхватило и потянуло вниз.

Он яростно сопротивлялся и пытался вернуться на берег, но берег уплывал все дальше, а его голова погружалась все глубже. Он задыхался, он пытался вдохнуть, но вдыхал не воздух, а вонючую, грязную и мутную воду…

Конечно же, я не мог знать всех этих подробностей. Некоторые я узнал, но позже. Некоторые нафантазировал. Мама всегда говорила, что у меня очень богатое воображение. Благодаря чему у меня были хорошие оценки по английскому. А еще – ночные кошмары…

Я знал, что не смогу уснуть той ночью. Даже горячее молоко, которое дала мне мама, не помогло. Я снова и снова представлял себе Шона Купера – зеленого, распухшего, покрытого водорослями, точь-в-точь как его велосипед. Но не только это. Кое-что еще вертелось у меня в мозгу. Мистер Хэллоран говорил об этом. Карма. Что посеешь, то и пожнешь.

«Если ты сделал что-то плохое, рано или поздно оно вернется к тебе и укусит за зад. Этого парня карма тоже нагонит. Можешь не сомневаться».

Но я сомневался. Шон Купер вытворял ужасные вещи. Но были ли они настолько ужасными? А как насчет Железного Майки? И того, что делал он?

Мистер Хэллоран не видел лица Железного Майки в тот момент, когда он понял, что это велосипед его брата. Не слышал его жуткий жалкий вопль. Я бы не хотел услышать его снова. Никогда.

Мы с Хоппо вдвоем еле удержали его и не позволили ворваться в ту зеленую палатку. Он вел себя так, что один из полицейских вынужден был подойти к нам. Когда мы объяснили ему, кто такой Железный Майки, он обхватил его за плечи и увел, точнее, утащил в машину. Через несколько минут она отъехала. Я почувствовал облегчение. Тяжело было видеть велосипед Шона, но видеть Железного Майки таким – съехавшим с катушек и орущим – куда хуже.

– Как ты, Эдди?

Папа подвинул край моего одеяла и присел на кровать, которая прогнулась под его весом. В этом было что-то обнадеживающее.

– Что происходит с нами после смерти, пап?

– Ого! Серьезный вопрос, Эдди. По-моему, наверняка никто не знает.

– Значит, мы не попадаем в рай или ад?

– Некоторые люди в это верят. Но есть много других людей, которые верят, что ни рая, ни ада не существует.

– Значит, не важно, делали мы хорошее или плохое?

– Нет, Эдди. Я не думаю, что то, как ты поступаешь в жизни, имеет какое-то значение после смерти. Хорошо или плохо… это важно, пока ты жив. Важно для других людей. Именно поэтому нужно всегда стараться обращаться с другими людьми хорошо.

Я задумался над этим, а потом кивнул. То есть, я хочу сказать, это был бы здоровский облом – всю жизнь вести себя хорошо и не попасть в рай. Но меня радовало другое. Почти так же сильно, как я ненавидел Шона Купера, я ненавидел мысль о том, что ему придется всю вечность гореть в аду.

– Эдди, – сказал папа, – то, что случилось с Шоном Купером, очень печально. Трагическое происшествие. Но не больше. Несчастный случай. Иногда подобное происходит, и для этого нет никаких причин. Просто такова жизнь. И смерть.

– Да, наверное.

– Как думаешь, сможешь уснуть?

– Ага.

Уснуть я не мог, но не хотел, чтобы папа думал, будто я сосунок какой-нибудь.

– Ладно, Эдди. Тогда я выключаю свет.

Папа наклонился и поцеловал меня в лоб. Едва коснулся губами. Но сегодня меня порадовало это колючее усато-бородатое прикосновение. А затем он выключил свет и моя комната заполнилась тенями. Я избавился от своего ночника давным-давно, но в ту ночь пожалел об этом.

Я улегся на подушку и постарался устроиться поудобнее. Где-то в отдалении заухала сова. Завыла собака. Я старался думать о чем-то хорошем, а не о всякой жути вроде утопленников: о том, как я катаюсь на велосипеде, ем мороженое, играю в «Пакмэна». Моя голова глубже утонула в подушке. Мысли впитывались в ее мягкие складки. Спустя какое-то время я уже ни о чем не думал. Сон подкрался ко мне и утащил во мрак.

А затем что-то разбудило меня – резко и неожиданно. Я услышал звук – тап-тап-тап, – как будто по крыше забарабанил дождь или град. Я вздрогнул и перевернулся. Звук повторился. Камешки. Кто-то бросал в мое окно камешки. Я выпрыгнул из постели, босиком пробежал по полу и дернул в стороны занавески.

Похоже, я долго спал, потому что снаружи было уже совсем темно. Луна напоминала серебристое лезвие, вспоровшее угольную бумагу неба.

Но ее света вполне хватило, чтобы я разглядел Шона Купера внизу.

Он стоял в траве, на границе нашего внутреннего дворика. На нем были джинсы и его обычная голубая бейсбольная куртка, сейчас грязная и порванная. Он не казался зеленым и распухшим. Рыбы не съели его глаза. Но он был очень бледным. И очень-очень мертвым.

Это сон. Это должен быть сон. «Проснись, – подумал я. – Проснись, проснись, ПРОСНИСЬ!»

– Привет, говноед.

Он улыбнулся мне, и мой желудок сделал сальто. И тогда я понял с ужасающей тошнотворной уверенностью, что это не сон. А кошмар.

– Уходи, – шепотом выдохнул я и сжал кулаки, впившись ногтями в ладони.

– У меня для тебя послание.

– Мне плевать, – отозвался я. – Проваливай.

Я очень хотел, чтобы это прозвучало дерзко, но страх так крепко ухватил меня за горло, что получился какой-то сдавленный тонкий писк.

– Слушай сюда, говноед. Если не спустишься, я поднимусь и сам тебя опущу.

Сама мысль о том, что в моем саду стоит мертвый Шон Купер, была жуткой. Однако мысль о том, что мертвый Шон Купер явится в мою спальню, была еще хуже. Но ведь это просто кошмарный сон, так? И мне нужно лишь следовать сценарию – пока не проснусь.

– О’кей. Просто… дай мне минуту.

Я вытащил из-под кровати свои кроссовки и натянул их трясущимися руками. А затем подкрался к двери, схватился за ручку, опустил ее и открыл. Свет я включать не осмелился, поэтому крался по лестнице вниз, как краб, держась одной рукой за стену.

В конце концов я добрался до первого этажа, пересек прихожую и вошел на кухню. Задняя дверь была открыта. Я вышел на улицу. Холодный ночной воздух ущипнул меня сквозь тонкий хлопок пижамы. Слабый ветерок взлохматил волосы. Носа коснулся влажный сладковатый запах гниения.

– Хватит принюхиваться, как гребаная псина, говноед.

Я подпрыгнул и обернулся. Шон Купер стоял прямо передо мной. С такого расстояния он выглядел намного хуже, чем из окна моей спальни. У его кожи был странноватый голубой оттенок. Я видел узор вен под ней. Его глаза казались желтыми и как будто сдувшимися.

Раньше мне было интересно, где эта точка, в которой ты пугаешься окончательно и бесповоротно, так сильно, что дальше уже некуда. «Если она и есть, – подумал я в тот момент, – то я ее достиг».

– Что ты здесь делаешь?

– Я уже сказал. У меня для тебя послание.

– Что за послание?

– Берегись Мелового Человека.

– Я не понимаю.

– Думаешь, я понимаю? – Он шагнул ближе. – Думаешь, я хотел оказаться здесь? Или сдохнуть? Думаешь, я хотел, чтобы от меня так воняло?

Он ткнул в мою сторону рукой. Она как-то странно болталась в рукаве. А затем я понял, что не в рукаве дело. Просто его рука оторвалась от плеча, и белая кость мягко поблескивала в мутном лунном свете.

– Я здесь из-за тебя.

– Из-за меня?

– Это все твоя вина, говноед. Ты все это начал.

Я шагнул обратно к двери.

– Прости… Мне правда очень жаль…

– Правда, – огрызнулся он. – Может, тогда покажешь, как сильно тебе жаль?

Он схватил меня за руку. Теплая моча потекла по моей ноге.

– Отсоси мне.

– НЕ-Е-ЕТ!

Я вырвал руку, и в этот же миг подъездную дорожку залил яркий белый свет из окна.

– ЭДДИ, ТЫ НЕ СПИШЬ? ЧТО ТЫ ТУТ ДЕЛАЕШЬ?

Целую секунду я еще видел Шона Купера, прозрачного, словно какая-то странная рождественская игрушка. А затем, точно монстр, избавленный от внутреннего мрака, он медленно осыпался вниз и скользнул по земле облачком белой пыли.

Я опустил взгляд. На его месте теперь появилось кое-что другое. Это был рисунок. Белый цвет ярко выделялся на фоне темного асфальта парковки. Это был человечек, состоящий из палочек, полусогнутый, грубо нарисованный. Его ручка была задрана так, словно он… махал мне?

«Нет, – тут же подумал я. – Не махал. Он тонул». И это был не просто человечек.

Это был Меловой Человек.

Меня пробрала сильная дрожь.

– Эдди?

Я шарахнулся, поскорее вернулся обратно в дом и закрыл дверь – так беззвучно, как только мог.

– Все хорошо, мам. Я просто вышел попить.

– Мне показалось, я слышала, как открылась дверь.

– Нет, мам.

– Ладно… Ты попил? Возвращайся в постель. Завтра в школу.

– О’кей, мам.

– Умница.

Я закрыл дверь. Пальцы у меня так дрожали, что я смог повернуть ключ в замке только после нескольких попыток. А затем пробрался наверх, стащил мокрые пижамные штаны и закинул в корзину с грязным бельем. Достал чистые и забрался обратно в кровать. Но я еще долго не спал. Просто лежал и прислушивался, ожидая снова услышать стук камешков в стекло. Или, быть может, звук чьих-то мягких шагов на лестнице.

В тот момент, когда запели первые птицы, я отключился. Наверное. Но ненадолго. Я рано проснулся. До того, как проснулись родители. Я тут же спустился вниз и распахнул заднюю дверь, надеясь вопреки всему, что все это просто кошмарный сон. Не было никакого мертвого Шона Купера. Не было ник…

Меловой человек виднелся на асфальте.

«Привет, говноед. Не хочешь нырнуть ко мне? Водичка просто убойная!»

Я мог оставить его там. Наверное, так и надо было сделать. Но вместо этого я выхватил из-под раковины мамино ведро для уборки и наполнил его водой. А затем выплеснул ее на тонущего человека и снова утопил его в ледяной воде и остатках мыла.

Я пытался убедить себя в том, что его мог нарисовать кто-то из ребят. Толстяк Гав, наверное. Или Хоппо. Просто чья-то дурацкая шутка. И только на полпути в школу до меня дошло. У каждого из нас был мелок определенного цвета. У Толстяка Гава – красный. У Железного Майки – голубой. У Хоппо – зеленый. У Никки – желтый. А у меня – оранжевый.

Никто в нашей банде не пользовался белым мелом.

2016 год

Мама звонит мне как раз перед ланчем. Она всегда звонит в самый неподходящий момент, и сегодняшний день не стал исключением. Я мог бы включить голосовую почту, но мама ее не любит, и при первом же разговоре это вышло бы мне боком. Так что скрепя сердце я принимаю вызов.

– Привет.

– Привет, Эд.

Я бочком выскальзываю из класса.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

– Конечно. А почему ты интересуешься?

Моя мама не из тех, кто звонит, чтобы просто поболтать. Если она набрала мой номер, значит, для этого есть причина.

– Даже не знаю. У тебя все хорошо? Как там Джерри?

– Отлично. Мы недавно прошли соковую детокс-диету, так что оба полны жизненной энергии и сил.

Еще несколько лет назад мама никогда не употребляла такие выражения, как «жизненная энергия», да и вообще не верила в диеты. Не при папе. Это все Джерри и его влияние.

– Прекрасно, мам, я тут кое-чем занят, так что…

– Ты же не на работе, Эд?

– Ну…

– Сейчас же каникулы!

– Я знаю, но в наше время каникул не существует.

– Не позволяй им садиться тебе на шею, Эд. – Мама вздыхает. – В жизни есть и другие важные вещи помимо работы.

И опять: несколько лет назад мама сроду бы такого не сказала. Работа была ее жизнью. Но после того как заболел отец, эта жизнь обрела новый смысл в уходе за ним.

Я понимаю: все, что она делает сейчас, включая отношения с Джерри, – это ее способ наверстать упущенные годы. Я не могу ее за это винить. Я виню себя.

Если бы я женился и обзавелся семьей, возможно, она нашла бы чем заняться вместо этих чертовых детокс-диет.

И наверное, у меня были бы в жизни другие ценности помимо работы.

Но все это не то, что хочет услышать моя мама.

– Я знаю, – говорю ей я, – ты права.

– Конечно. Кстати, тебе следует попробовать заняться пилатесом – отлично поддерживает мышечный тонус.

– Я подумаю над этим.

Конечно же нет.

– В любом случае не буду тебя отвлекать, раз ты занят. Я просто хотела узнать, не смог бы ты сделать мне небольшое одолжение.

– Ладно, чем я…

– Мы с Джерри подумываем отправиться в небольшое путешествие на нашем трейлере. На недельку-другую.

– Звучит мило.

– Мы должны были оставить кота кое-кому, но нас подвели…

– О-о-о, нет!

– Эд! Ты же вроде бы любишь животных.

– Это правда, но так вышло, что Варежка меня просто ненавидит.

– Что за бред, он же кот. Он не может кого-то ненавидеть.

– Это не кот, это пушистый социопат.

– Так ты присмотришь за ним или нет?

– Конечно присмотрю, – со вздохом говорю я.

– Отлично, я принесу его завтра утром.

– Да, отлично.

Я кладу трубку и возвращаюсь в класс.

Худощавый паренек с длинной черной челкой сидит, развалившись на стуле и закинув ноги на стол, чатится в своем смартфоне и чавкает жвачкой.

Дэнни Майерс. Он попал ко мне в ученики. Все твердят, что он необычный ребенок: наш директор, родители Дэнни, которые – вот совпадение – дружат с нашим директором, а еще несколько человек из попечительского совета. Я лично нисколько не сомневаюсь в этом, но его успехи в учебе пока что ни разу не подтвердили их заверения.

И конечно, это не то, что хотели бы услышать его родители или наш директор. Они уверены, что Дэнни просто необходимо особое внимание. Дэнни – жертва стандартизированной государственной системы образования. Он не такой, как все, он легко отвлекается, он слишком чувствителен – и тому подобная хрень.

Так что Дэнни сейчас переживает своего рода интервенцию. Для него это дополнительные занятия на каникулах, ну а я, в свою очередь, должен вдохновлять его, раззадоривать и умасливать, чтобы он получал те оценки, которых заслуживает, по мнению его родителей.

Иногда подобные внеклассные занятия приносят свои плоды, но это работает только с по-настоящему способными детьми, которые немного отстали по программе. В остальных случаях это просто трата времени – и их, и моего. Нет, я не пораженец, я реалист. Я не мистер Чипс.^[18] Если уж говорить начистоту, я хочу учить тех детей, которые сами хотят учиться. Заинтересованных и увлеченных учеников. Или хотя бы детей, которые просто хотят попробовать. По мне, так лучше уж честно заработанная тройка, чем «черт-с-ней-четверка».

– Опусти ноги и выключи телефон, – говорю я, усаживаясь за стол.

Он убирает ноги со стола, но не телефон. Я надеваю очки и нахожу в тексте то место, на котором нас прервали.

– Когда закончишь, может, удостоишь вниманием «Повелителя мух»?

Печатает. Еще энергичнее, чем прежде.

– Знаешь, Дэнни, мне кажется, если я предложу твоим родителям отлучить тебя от всех социальных сетей, твои оценки наверняка улучшатся.

Несколько мгновений Дэнни смотрит на меня, а я вежливо улыбаюсь. Я вижу, что он хочет выругаться и дать мне отпор, но вместо этого нехотя выключает телефон и засовывает в карман. Не думаю, что это победа. Просто временное отступление.

Но все отлично. Что угодно, лишь бы сделать эти два часа не такими тягостными. Иногда я даже получаю удовольствие от игр разума с Дэнни. К тому же, когда мне все-таки удается вызвать у него хоть какой-то интерес к учебе, я чувствую удовлетворение. Но сегодня явно не такой день. Я плохо спал ночью, чувствую себя ужасно вымотанным, да и нервы пошаливают. Такое чувство, что скоро случится что-то плохое. Непоправимое. Я пытаюсь сосредоточиться на книге.

– Так, мы говорили о главных героях: Ральф, Джек, Саймон…

– Саймон явно был лишним, – говорит Дэнни, пожимая плечами.

– Это почему же?

– Мертвый груз. Простофиля. Он заслуживал смерти.

– Заслуживал? Ты серьезно?

– Ну да. От его смерти никому не было ни холодно, ни жарко, верно? Джек был прав. Хочешь выжить на острове – забудь обо всей этой цивилизованной херне.

– Вообще-то главная мысль романа в том, что, если мы опустимся до дикарства, общество развалится.

– А может, и неплохо бы. Все равно это липа, так? Об этом же и говорится в книге. Мы просто прикидываемся культурными, а если копнуть глубже, то все мы дикари.

Я улыбаюсь, хотя и чувствую, как у меня внутри растет какое-то нехорошее ощущение. Наверное, опять несварение.

– Что ж, довольно занятная мысль.

На моих часах пищит будильник – я всегда ставлю будильник на конец урока.

– Хорошо, на сегодня все, – говорю я и собираю книги. – Надеюсь больше узнать о твоей теории из следующего сочинения, Дэнни.

Он встает и подбирает свою сумку.

– До скорого, сэр.

– На следующей неделе в это же время.

Когда Дэнни уже стоит на пороге класса, я вдруг говорю:

– Раз уж мы заговорили о новом обществе… Мне кажется, или ты видишь себя в числе тех, кто все-таки выжил, Дэнни?

Он бросает на меня довольно странный взгляд:

– Конечно. Да не волнуйтесь, сэр. Вас тоже.

Если идти домой через парк, получается намного дольше. Да и день сегодня не самый теплый, но я все равно решаю пройтись. Небольшая прогулка по аллее воспоминаний.

На берегу так красиво. Холмы с одной стороны, а за ними – отдаленный вид на собор, окруженный лесом. Эта картина не менялась последние несколько лет. Понадобилось четыре столетия, чтобы возвести этот шпиль, а ведь тогда не было необходимого оборудования. Хотя мне кажется, что даже с помощью всех чудес современных технологий на восстановление ушло бы куда больше времени. Но, несмотря на всю живописность местного пейзажа, каждый раз, когда я прохожу мимо этой реки, мой взгляд обращается к бурой, быстро бегущей воде. Она, должно быть, такая холодная…

Какими беспощадными могут быть течения! Чаще всего я, конечно же, думаю о том, как Шон Купер скользнул в эту воду в попытке вытащить свой велосипед. Никто так и не понес наказание за то, что украл его.

Слева от меня – новая зона отдыха. Мальчишки катаются на скейтах в парке. Мама усаживает смеющегося малыша на карусель. На качелях сидит одинокая девочка-подросток. Ее голова опущена, и волосы спадают ей на лицо, точно блестящий занавес. У нее каштановые волосы. Почти рыжие. Но то, как она сидит, обхватив себя руками, словно закрывшись в собственной раковине, моментально напоминает мне о Никки.

Я помню и другой день. Это было тем же летом: миг, затерянный в беспорядочном вихре воспоминаний. Мама тогда отправила меня в магазин, чтобы я кое-что купил. Я шел домой через парк, когда заметил Никки на детской площадке. Она в одиночестве сидела на качелях, неподвижно глядя на свои колени. Я едва не крикнул: «Эй, Никки!»

Но что-то меня остановило. Может, все дело было в том, как она беззвучно и вяло раскачивалась на качелях: вперед-назад, вперед-назад.

Я подошел ближе. У нее что-то было в руках. Оно сверкало серебром на солнце – я узнал крошечный крестик, который она обычно носила на шее.

Прямо у меня на глазах она подняла его… а затем воткнула в мягкую кожу своего бедра. Она делала это снова и снова. Снова, снова и снова…

Я попятился и поспешил домой. И я так никогда и не сказал Никки или кому бы то ни было еще, что видел ее в тот день. Но увиденное навсегда осталось со мной. То, как она вонзала распятие себе в бедро. Снова и снова…

Возможно, она проткнула ногу до крови, но все равно не издала ни звука. Даже не заскулила от боли.

Девушка, сидящая в парке, поднимает голову и заправляет волосы за ухо. Серебро вспыхивает на солнце – у нее несколько серебряных сережек в одном ухе и большое железное кольцо в носу. Она старше, чем я думал. Возможно, уже студентка. И все же я отдаю себе отчет в том, что я, довольно эксцентричный мужчина средних лет, просто стою и пялюсь на какую-то девчонку на игровой площадке.

Опустив голову, я иду дальше – чуть более резво, чем раньше. Телефон вибрирует в кармане. Я вынимаю его, ожидая очередного звонка от мамы, но нет. Это Хлоя.

– Да.

– Неплохо. Поработай еще немного над своей манерой разговора по телефону.

– Прости. Я просто немного… не важно. Что такое?

– Твой дружок забыл у нас свой бумажник.

– Майки?

– Ага. Я нашла его под столом в прихожей сразу после того, как ты ушел. Наверное, выпал у него из кармана.

Я хмурюсь. Время обеда. Майки уже давно должен был обнаружить пропажу бумажника. Хотя, с другой стороны, он крепко надрался вчера вечером. Может, он до сих пор спит в гостиничном номере.

– Да. Ну ладно, я позвоню ему и скажу. Спасибо.

– Ага.

А затем я чувствую какой-то внутренний толчок.

– Слушай, а ты не могла бы заглянуть в этот бумажник? Что там?

– Секунду.

Я слышу возню на том конце провода, а затем она снова берет трубку.

– Короче, тут наличка. Двадцать фунтов, кредитки, банковские карты, квитанции и водительские права.

– А карточка от номера в гостинице есть?

– Ах да! И она тоже.

Его карточка. Без нее он не смог бы попасть в номер.

Наверное, персонал отеля охотно выдаст еще одну карточку тому, кто сможет показать паспорт…

– Значит, он не возвращался в свою гостиницу вчера вечером? – спрашивает Хлоя, как будто прочитав мои мысли.

– Не знаю, – говорю я. – Может, он спал в машине.

Но почему он не перезвонил мне? Даже если он не хотел беспокоить меня среди ночи, почему не позвонил утром?

– Надеюсь, он не валяется где-нибудь в канаве.

– Какого черта, Хлоя?

Я тут же жалею об этом выпаде. Прямо чувствую, как она ощетинилась на том конце провода.

– Да что с тобой такое сегодня? С какой ноги ты встал? Мудацкой?

– Прости, – говорю я. – Я просто устал.

– Ладно, – бросает она, и по ее голосу мне становится совершенно ясно, что ничего не «ладно». – Ну и что будешь делать с этим своим другом?

– Позвоню ему. Если не получится связаться с ним напрямую, просто заброшу бумажник в гостиницу. Ну и выясню, все ли с ним в порядке.

– Оставлю его на столе в прихожей.

– Ты уходишь?

– Бинго, Шерлок. У меня тоже есть своя, причем бурная личная жизнь, забыл?

– Ах да… увидимся позже.

– Искренне надеюсь, что нет.

Она кладет трубку, а я думаю: шутка ли это была?

Хлоя правда собралась гулять всю ночь напролет или просто не хочет видеть такого заносчивого засранца, как я?

Я вздыхаю и набираю номер Майки. Попадаю прямиком на автоответчик: «Привет, это Майки. Я не могу подойти к телефону. Можете оставить свое сообщение после сигнала».

Сообщение я оставлять не хочу. Я направляюсь к выходу из парка и выбираю более короткий путь домой, пытаясь не обращать внимание на смутное беспокойство, закипающее у меня внутри. Ничего. Думаю, все в порядке. Майки наверняка вернулся в отель и уговорил персонал выдать ему новую карточку. Все дело в том, что он просто хочет проспаться. Когда я доберусь до отеля, наверняка застану его уплетающим свой обед. И смогу убедиться, что он в полном, мать его так, порядке!

Именно это я говорю себе по пути, стараясь даже мысленно звучать как можно убедительнее.

И постепенно верю себе все меньше.

«Трэвелодж» – уродливая гостиница, стиснутая рядом стоящими зданиями. Соседствует с захудалой забегаловкой «Поваренок». Наверняка Майки может себе позволить место получше, но это – самое удобное.

По пути я дважды пытаюсь набрать его номер и каждый раз попадаю на автоответчик. Плохое предчувствие все крепнет.

Я паркуюсь на стоянке, захожу в вестибюль и приближаюсь к стойке. За ней стоит молодой парень с рыжими волосами, собранными в хвост. В ушах у него тоннели. Ему явно очень неудобно в тесной рубашке и плохо завязанном галстуке. Судя по бейджу, прикрепленному к его униформе, его зовут Дудс, хотя это и не вполне похоже на имя, скорее на клеймо хронического неудачника.

– Здрасте. Хотите заселиться?

– Вообще-то нет. Я пришел повидаться с другом.

– Ага.

– Его зовут Майки Купер. Думаю, он въехал к вам вчера.

– Ага.

Он просто стоит и смотрит на меня каким-то расплывчатым взглядом.

– Итак, – я стараюсь сдерживаться, – можете вы проверить, здесь ли он?

– Вы звонили ему?

– Он не отвечает на звонки, и все дело в том, что… – Я достаю бумажник из кармана. – Он забыл это у меня прошлым вечером. Тут его карточка от номера и кредитки.

Я жду, когда у него на лице наступит рассвет осознания. Чувствую, как мои ноги обрастают мхом. Как образуются и тают ледники где-то в океане.

– Простите, – наконец выдает Дудс. – Я вас не понимаю.

– Я хочу знать, вернулся он сюда вчера или нет. Вы можете это как-то проверить? Я беспокоюсь за него.

– А, так меня не было тут вчера. Вчера Джорджия дежурила.

– Понятно. А тогда не посмотрите записи на компьютере? – Я бросаю взгляд на старый пыльный компьютер, стоящий у него на столе. – Если бы он вернулся, то наверняка попросил бы новую карточку. Об этом оставили бы запись, верно?

– Да, думаю, я могу проверить.

– Да, думаю, можете.

Он вот-вот утонет в моем сарказме.

Парень неуклюже садится за стол и вводит пароль. А затем оборачивается ко мне:

– Не-а. Ничего.

– Наверное, стоит позвонить Джорджии?

Он явно обдумывает это предложение. Я прямо вижу, каких нечеловеческих усилий Дудсу стоит совершать любые действия, выходящие за рамки стандартных рабочих обязанностей. Честно говоря, мне кажется, что даже дыхание для него – непосильный труд.

– Пожалуйста, – настаиваю я.

Глубокий вздох.

– Лады.

Он подносит телефон к уху:

– Алло. Джорджи?

Я жду.

– Прошлой ночью к нам приходил какой-то чел по имени Майки Купер? Говорил, что потерял ключ и все такое? Может, ты ему новый?.. Ага. Понятно. Спасибки.

Он кладет трубку и снова возвращается за стол.

– И? – напоминаю о себе я.

– Не-а. Ваш приятель вчера ночью здесь не появлялся.

1986 год

Я всегда думал, что похороны непременно надо проводить в серый дождливый день. И чтобы вокруг могилы толпилась куча людей в черных плащах и с черными зонтиками.

В утро похорон Шона Купера солнце светило вовсю. По крайней мере в самом начале. Никто не надел черное. Его родители попросили всех облачиться во что-то красное или голубое. Это были его любимые цвета. Цвета школьной футбольной команды. Пришло довольно много ребят в полном спортивном обмундировании.

Мама подобрала для меня новенькую светло-голубую рубашку с красным галстуком и простые темные брюки.

– Все равно нужно выглядеть как следует, Эдди. Этим ты выкажешь свое уважение.

Вот уж чего я не хотел, так это выражать уважение Шону Куперу. Я вовсе не хотел тащиться на его похороны. И до этого я никогда не бывал на похоронах. Во всяком случае, я этого не помню. Вообще-то родители брали меня с собой на похороны дедушки, но, во-первых, я тогда был еще совсем маленьким, а во-вторых, дед был уже очень старым. Старые люди умирают, в этом нет ничего особенного. Они и при жизни пахнут так, словно уже немножко умерли. Какой-то затхлый и спертый у них запашок.