Текст книги "Кудесник"
Автор книги: Рут Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
И тут она сбилась с ритма.
– Джилл?
– Со мной все в порядке, – торопливо произнесла она. – Я просто тревожусь… из-за Эйнштейна. У нас… так мало времени.
Синклер внимательно поглядел ей прямо в глаза – напряженно и страстно. На какой-то миг она ощутила, как нечто колдовское начинает связывать их воедино, как рождается странное, необъяснимое взаимопонимание, делающее их единым целым, несмотря на все разногласия. Потрясенная, она заглянула в самую глубину его глаз и увидела, что под внешностью циника скрывается совсем иной мужчина – с нежным, потаенным сердцем.
“Вот что увидела Ильза в глазах Рика! Только вопрос: это настоящее или очередная наводка из “Касабланки”?”
– Вам он, должно быть, очень близок и дорог!
Она не сразу сообразила, что речь идет об Эйнштейне.
– Да, да, совершенно верно, – быстро проговорила она, опуская глаза, чтобы Иэн не увидел мелькнувшего в ее взгляде разочарования. – Он гораздо больше, чем просто суперкомпьютер. Он мил и добр… и немножко с сумасшедшинкой. В восторге от всего, что связано с Ямайкой, в частности, от ямайской музыки – у него даже висит на стене фотография команды по бобслею с автографами спортсменов. Но самое главное его увлечение – телемагазин, – продолжала она с насмешливым выражением лица. – Здесь он буквально удержу не знает. Как-то раз была юбилейная передача фирмы “Стар Трек”, так он заказал все до единого выставленные предметы, причем в трех экземплярах!
– Судя по всему, он весьма далек от совершенства, – заметил доктор.
– Именно несовершенство делает его любимым!
Синклер вздернул брови с хитрой ухмылкой.
– Мне остается только пожелать, чтобы мои несовершенства тоже сделали меня любимым.
Джилл вся собралась.
– Я и не знала, что вы способны признаваться в собственных несовершенствах.
– Я не до такой степени тщеславен, – ответил он, и выражение его лица мигом стало серьезным. – Извините, что накричал на вас за то, что вы пришли на выручку. Из тех, кого я знаю, очень немногие осмелились бы пойти на такой риск, а еще меньше людей сделали бы это ради меня. Вы повели себя отважно и благородно. Я был неправ, обругав вас. Я и тогда это понимал.
– Зачем же вы это сделали? – тихо спросила она.
Он вновь улыбнулся, но теперь уже без всякого цинизма.
– Что ж, миз Полански, думаю, что, в свою очередь, тревожился из-за вас.
Не у одного только Синклера была дубленая шкура: на протяжении длительного срока Джилл выковывала свою собственную броню. Хотя у нее была масса друзей и знакомых, близко к сердцу она допускала очень немногих. И для Синклера путь к ее душе был наглухо закрыт, ибо пускать его внутрь она вообще не собиралась. Но как только она увидела у него на лице чуть ли не первую честную улыбку, то осознала, что он уже каким-то образом преодолел барьер. Когда это случилось? Когда он высвобождал ее из колючих зарослей? Когда он испытывал истинное наслаждение, гладя ее кота? Когда от его поцелуев рождались радуги?..
Впрочем, когда это случилось, неважно. Важно было выбросить его из сердца как можно скорее.
– Доктор Синклер, я…
– Я знаю, что вы собираетесь сказать. Что мы всегда несогласны друг с другом, что между нами нет ничего общего, что мы не в состоянии, заговорив друг с другом, удержаться от спора. Все это мне известно. – Он перестал танцевать, хотя музыка еще играла, и не обращал внимания на окружавшую их толпу. Сделав шаг назад, он взял ее за руки и поглядел на сплетенные пальцы, испытывая одновременно чувство неловкости и глубочайшей почтительности.
– Истина заключается в том, что я до предела восхищаюсь вами. И мне бы очень хотелось, чтобы мы стали друзьями.
Эти простые слова, проникающие в самое сердце, оказались столь же сокрушительными, как его ласки. Она полагала, что он – железный человек, уверенно наслаждающийся своим положением и своей властью, наглый до предела. Как Рик из “Касабланки”, он изолировал себя от остального мира, живя по собственным законам, отметая от себя отвлекающие факторы вроде боли, радости, любви.
“Я восхищаюсь вами”, – сказал он. Простые слова, но, как ей показалось, она не слышала большей похвалы. Внезапно она стала кем-то особенным, несмотря на заурядную внешность, и весьма неординарное воспитание. Ей никогда не приходило в голову, что такого простого человека, как она, Иэн захочет иметь своим другом. Ей никогда не приходило в голову, что ему может быть нужна именно она.
“Ты, – проскрипел в душе жук-точильщик, – и еще одна женщина, которая делит с ним постель”.
Она отдернула руки, словно от огня.
– Мы никогда не сможем стать друзьями, – хрипло проговорила она. – Никогда.
Разочарование в его взгляде резануло ее по сердцу.
– А почему? – со всей решимостью произнес он.
“Потому, что ты любишь другую!” – хотелось воскликнуть Джилл, но тут она обнаружила, что не в состоянии облечь эту горькую истину в слова.
– Потому… потому, что я об этом пожалею. Может быть, не сегодня и не завтра, но скоро и на всю оставшуюся… О, Господи, да я уже заговорила, как в кино!
Яркие радуги окаменели и застыли, как окружавший ее черно-белый мир. Словно зверек, пытающийся выбраться из западни, она собралась с силами и вырвалась из его рук, а потом, проскользнув между двумя ближайшими танцующими парами, скрылась в спасительной толпе. Она слышала, как он окликает ее по имени, но не обернулась. Вместо этого она стала прорываться через море спрессованных посетителей, роняя слезы, не имеющие ни малейшего отношения к табачному дыму в ночном клубе. Не обращая ни на что внимания, она проталкивалась через толпу, не замечая ничего вокруг себя, пока не выбралась из давки.
И в первый раз увидела клубный оркестр.
Музыка была из сороковых. Белые, как шампанское, костюмы были из сороковых. Трубы и кларнеты были из сороковых. Но ямайские шляпы и длинные патлы были явно из девяностых.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Эйнштейн! – пробормотала Джилл, глядя на оркестр. – Это наверняка послание от Эйнштейна! – Она воспряла духом. Впервые с того момента, как она вошла в виртуальное пространство, он дал о себе знать, и это означало, что суперкомпьютер жив. По крайней мере, она на это надеялась.
Джиллиан осторожно подошла к эстраде. “Вести себя надо ненавязчиво, – говорила себе она. – В конце концов, они могут не захотеть разговаривать с незнакомым че…”
– Это ты Джиллиан Полански? – спросил главный.
“Ошиблась в очередной раз!”
– Да, Джилл – это я. Вам известно, что случилось с Эйнштейном? Не могли бы вы сказать мне, где он сейчас находится?
Оркестрант грустно покачал головой. Заплясали толстые, аккуратные пряди.
– Ах, красавица, да я бы рад был сказать! Но в этом месяце он лишь частично участвовал в реализации пространственной программы, сама ведь знаешь. Моя рабочая память мала для такой информации. Но одно я знаю: малыш Эйнштейн в большой беде!
– Беде какого рода? – послышался позади красивый голос, говорящий с британским акцентом.
Джилл с удивлением обернулась и обнаружила, что доктор стоит рядом.
– Как вам удалось пробиться сквозь толпу?
Строгое выражение на лице Синклера слегка смягчилось.
– Не вы одна в состоянии действовать наподобие водяного буйвола. Ну, а теперь, – проговорил он, обращаясь к главному из оркестрантов, – объясните, в чем заключается беда, в которую попал Эйнштейн?
– Огромная беда, сэр. Большая, как кит, – предупредил главный. – Эйнштейн запрограммировал меня сказать вам, чтобы вы за ним не ходили. Слишком опасно: для него, для вас и для вашей прелестной леди. Лучше оставьте его в покое.
– Но мы уже прошли такой длинный путь! – воскликнула Джилл. – Вы не можете не сказать нам, как его найти!
– Я уже сказал, что не знаю, где он. Теперь моя информация подошла к концу, и я прощаюсь с вами обоими. – И с этими малоутешительными словами он, приподняв красочную шляпу, вернулся к оркестру.
– Но кроме вас нам не к кому обратиться! – отчаянным шепотом проговорила Джилл. Получалось, что долгий пройденный путь завел их в тупик. Только на этот раз появился проблеск надежды. Она поглядела на Иэна, даже не пытаясь скрыть охватившего ее разочарования.
– Мы ведь не сдадимся?
– Как мне представляется, ни в коем случае! – заверил он. Резко подавшись вперед, он схватил за руку главного из оркестрантов.
– Послушай-ка! Эту проклятую машину создал я, и потому я знаю, что каждая топологически вторичная программа имеет исходную точку. Ты, может быть, действительно не знаешь, где Эйнштейн сию минуту, но ты прекрасно можешь мне сказать, где он находился, когда подключил тебя.
– Ну, не надо быть таким злым и настырным! – заныл оркестрант. – Моя стартовая команда пришла из аэропорта. Теперь, сэр, простите, но мне пора играть.
– Конечно, – проговорил Иэн, отпуская руку музыканта. И повернулся к Джилл, ожидая увидеть на ее лице улыбку. Но вместо этого он увидел, что рот у нее был плотно сжат, а на лбу прорисовывались легкие морщинки – Джилл озабоченно размышляла. У Синклера появилось острое, в высшей степени ненаучное желание убрать эти морщинки поцелуем.
“Господи, да ведь эту женщину воротит от одной лишь мысли, что мы можем стать друзьями!”
– Иэн, аэропорт находится довольно далеко от города. Мы не успеем попасть туда вовремя.
Она встретилась с ним взглядом, и ее прекрасные, выразительные глаза были преисполнены сострадания – к кому угодно, только не к нему. Он подавил накатившееся было на него разочарование, напоминая себе, что в его упорядоченной, рациональной жизни состраданию места нет.
– Не так давно мы с Сэди занимались исследованиями в области практического перемещения лиц в пределах виртуального окружения. Теоретически все должно получиться.
– Теоретически?
– Ну, дело в том, что испытаний в прямом смысле еще не было. И существует опасность дематериализации в одном из твердых объектов среды. Но если вы готовы рискнуть, то я готов попробовать. – Он протянул ей руку ладонью вверх. – Играем одной командой, миз Полански?
Какое-то мгновение она просто не сводила глаз с протянутой руки. Затем на губах ее промелькнула едва заметная улыбка, и она поглядела ему прямо в глаза взглядом, отважным до отчаяния, заставив его уважать себя больше, чем какую бы то ни было из знакомых ему женщин.
– Только попробуйте удержать меня, доктор! – с вызовом проговорила она, беря его за руку. – Только попробуйте!
На прошлые перемещения это было мало похоже. Только что Джилл находилась в шумном, переполненном ночном клубе, и вдруг ее окружила бескрайняя, туманная пустота Касабланкского аэропорта. От столь разительной перемены все чувства ее были в смятении, и она, споткнувшись, схватилась за первую попавшуюся точку опоры. Это оказались лацканы плаща-дождевика, под которым скрывалась могучая, мускулистая грудь.
– Джилли, с вами все в порядке?
Джилли! Почему он произносит ее имя таким образом, так, что звуки его голоса играют на нервных окончаниях ее кожи, как виртуоз играет на клавишах фортепиано? И почему она никак не может собраться с силами, чтобы выбраться из столь интимной позы и оторваться от его груди?
– Я… я полагаю, что у нас получилось.
– Предположительно, – согласился он, подняв руку, чтобы ощупать металлическую поверхность крыла ближайшего аэроплана. – Мы в аэропорту. Но откуда, черт побери, взялся этот туман? Даже на Темзе он не бывает таким густым, а Марокко – страна пустынь.
– Касабланка – портовый город. Кроме того, туман – декорация кинофильма. Способствует созданию загадочно-романтической обстановки.
– Конденсация водяных паров не содержит в себе ничего загадочного, – выпалил Иэн. – А романтика – не оправдание для неаккуратности. По этому поводу мне придется переговорить с Сэди.
Ракообразное. И без панциря. Возможно, к Синклеру прекрасно подходит обличье романтического героя, но внутри он так и остается Вершителем Судеб. Она вырвала руку, пытаясь не замечать, до чего же он смертоубийственно шикарен в поношенном плаще и сбитой набок фетровой шляпе, придуманными Сэди.
“О’кей, значит, этот мужик вполне готов преподать уроки мужественности в стиле Богарта! Но это вовсе не означает, что я паду в его объятия!”
И она отвернулась, позволив себе позабыть, что делает подобный жест не в первый раз.
– Контроль, сколько у нас еще в наличии времени?
– Двенадцать минут десять секунд, – прозвучал голос Феликса. – Пора бы действовать.
– Еще бы! Но с чего лучше начинать? Аэропорт был гораздо обширнее, чем можно было бы судить по фильму, а полосы тумана скрывали из виду значительные его части. По левую руку находилось здание администрации, и единственный его фонарь накладывал светлые пятна на колеблющийся серый занавес. По правую руку располагались ряды самолетов, молчаливых и пустых, точно собрание привидений. Она потерла руки выше локтей, дрожа от ожидания. В последний раз она ощущала нечто подобное, когда из-за деревьев вышел орк…
– Администрация, – проговорил Иэн, врываясь в ее мысли. – Раз там свет, значит, это источник энергии. А энергия нужна Эйнштейну для передачи программы. – Глубоко надвинув шляпу, он направился к служебному зданию и жестом указал Джилл, куда следовать. – За мной, миз Полански!
Она послушалась – выбора у нее не было. Единственной альтернативой было оставаться в одиночестве и безо всякой защиты посреди темной, окутанной туманом взлетной полосы. Но как только она побежала за ним следом, наблюдая за его могучей поступью и легким покачиванием бедер, то задумалась, не меняет ли она одну опасность на другую. Мощное физическое присутствие доктора быстро сметало барьеры внутреннего сопротивления. И пусть даже Синклер представлял собой всего лишь виртуальную проекцию, ее человеческая сущность от этого не менялась.
– Ничего, – в отчаянии пнула Джилл стопки бумаг на полу служебного помещения аэропорта. – Здесь нет абсолютно ничего.
– У нас есть еще в запасе пять минут, – заметил Иэн, просматривая канцелярский шкаф. – Продолжайте поиск.
– Зачем? Чтобы ваш симулятор замерил мой уровень раздражения? Чтобы ваши диоды смогли разложить мою неудачу по полочкам? Вы просто губите эксперимент. Я же… погублю друга.
Она подошла к дверям и выглянула в темную, противную мглу летного поля, испытывая раздражение, природу которого Джилл даже не в состоянии была определить. “Я схожу с ума не только от Эйнштейна. Это – Иэн и мои чувства к нему. Мне они не нравятся. Мне такое не по душе. Но они присутствуют, несмотря ни на что. И я ничего не могу с этим поделать”.
– Джилл!
Она не обернулась ни тогда, когда он произнес ее имя, ни тогда, когда услышала, как закрывается металлический шкаф, ни тогда, когда его шаги раздались совсем рядом. Она, как бы защищаясь, прижала руки к груди, ощущая себя как никогда уязвимой.
– Джилл, вопреки общераспространенному мнению, сердце у меня все-таки есть. Я понимаю, кто для вас Эйнштейн, и не прекращу поисков, пока его не найду. Я все равно его отыщу, если даже мне придется проверить каждый кубический дюйм внутренней матрицы. Обещаю.
Эти теплые слова ласкали ей слух, пролились горячим бальзамом на интимно-эротические точки ее тела. Приемы виртуального ухаживания были столь же результативны, как и техника соблазна в реальной жизни. “И, – напомнила она себе, – столь же фальшивы”. Она стиснула руки в кулаки и резко обернулась к нему лицом, желая изо всех сил предаться гневу, как грешники изо всех сил желают предаться спасению души.
– А что вы понимаете в обещаниях? Вы их раздаете направо и налево и тут же, как правило, их нарушаете. Вы заявляете, что хотите быть моим другом, но друг не делает вид, что человек ему небезразличен, когда ему небезразличен кто-то другой. Когда он живет с кем-то другим!
Она пристально смотрела ему прямо в глаза, пытаясь прочитать в них чувство вины. Вместо этого она увидела смущение и озабоченность.
– Что за чертовщину вы несете?
– Чертовщину по поводу женщины, позвонившей Марше и разыскивающей вас. Той, с кем вы живете. И я считаю полнейшей низостью делать дополнительные зарубки на постели, где спит кто-то еще… Иэн, да как вы смеете улыбаться?
Он взял Джиллиан за плечи, не позволяя ей отвернуться.
– Джилл, признаюсь, что действительно живу с женщиной, но это моя экономка.
– Экономка? – шепотом переспросила Джилл.
Иэн кивнул, расплывшись во весь рот.
– Кстати, занесите и это в протокол: Партридж когда-то была моей няней.
Его няней? Джилл понимала, что выглядит абсолютно дурой, но вдруг ей стало все равно. Что-то внутри треснуло – это лопнул толстый защитный панцирь, который она носила на себе на протяжении всего своего бесприютного детства и лелеяла, будучи уже взрослой. Она бросила взгляд на Иэна, ощутив нежность и теплоту в его улыбке, почувствовав, как эта улыбка омыла ее, точно золотые солнечные лучи. В первый раз она позволила себе поверить в его нежность, довериться ему, и отдаться любви к нему с такой силой, что у нее перехватило дыхание.
– Иэн, – едва выдавила из себя она, – я…
– Что ж, Инглиш, вот мы и снова встретились, – раздался за спиной голос, говорящий с сильным акцентом.
Нет, этого не может быть! Но как только Джилл обернулась, то поняла, что такое не просто “может быть”, но реально есть. В дверях здания дирекции стоял нацистский офицер, грозившийся в ночном клубе застрелить ее. И вновь его смертельно-грозный “Люгер” смотрел ей прямо в сердце.
– Никакого “снова”, – простонала она. – Мы ведь вам уже говорили, что у нас нет ваших дурацких писем.
– Да, вы так говорили, – произнес нацист с угрожающей ухмылкой. – Но вот вы здесь, в аэропорту. Зачем вам быть здесь, если у вас нет писем?
– Затем… а, это долгая история. Иэн, не может ли Сэди убрать этого неудачника из топологии?
– Боюсь, что до этого успеет вылететь пуля, – сокрушенно проговорил доктор, поднял голову, прищурился и уставился на штурмовика. – Послушайте, если я вам скажу, где письма, вы отпустите женщину?
– Нет! Я никуда одна не пойду! Только с вами!
– Только не валяйте дурака! Тогда хотя бы один из нас уцелеет и выберется отсюда.
– А мне все равно! – воскликнула она, оборачиваясь к офицеру. – Он понятия не имеет, где письма. Я тоже.
– Весьма скверно, – произнес нацист, с полнейшим безразличием пожимая плечами. – Тогда мне придется убить вас обоих.
Он спокойно поставил оружие на боевой взвод и направил ствол прямо ей в сердце. О, Господи, да это убожество действительно собирается ее убить! “Это несправедливо! – гремел внутренний голос. – У Рика и Эльзы был Париж, а у меня с Иэном никогда ничего не было!” Она бросила взгляд на Иэна, желая заявить ему о своих чувствах, высказаться перед смертью хотя бы раз…
– Иэн, я…
Слова повисли в воздухе. Ее сгребли сзади и бесцеремонно швырнули наземь. Пистолет выстрелил, но пуля ушла на добрый фут в сторону. Однако, радость по поводу спасения исчезла, как только она увидела, что Иэн сцепился с нацистом в смертельном объятии.
– Нет! – воскликнула она, но было уже поздно. Иэн с офицером, беспощадно и без всяких правил дрались врукопашную за пистолет.
– Иэн! – крикнула она, ощущая себя беспомощной, как никогда. И попыталась потянуть нациста за сапог, но сукин сын отпихнул ее ногой, чуть-чуть не попав в лицо.
– Контроль, уберите ее отсюда! – распорядился Иэн. – Немедленно!
– Только вместе с вами!
Но, невзирая на ее слова, мир вокруг поплыл, как плывет акварель под дождем. Ее выводили из топологии, нравится ей это или нет.
– Черт, Сэди, я не могу уйти! Я обязана ему помочь!
Но Сэди не слушал. Не обращая внимания на протесты Джилл, он превращал мир “Касабланки” вокруг нее в ничто, в черноту внутренней поверхности визорного щитка. Последним, что она слышала, был выстрел.
– Иэн! – Она откинула щиток и шлем и с яростью набросилась на застежки сбруи, действуя самозабвенно, не обращая внимания на немоту и дрожь в пальцах и на заливающие глаза слезы. А когда застежки, наконец, подались, она рывком выбралась из сбруи, обрывая по ходу дела кое-какие из компьютерных контактов. Она бы оборвала их все, если бы это помогло ей быстрее высвободиться. Ладонью она прихлопнула выключатель внутренней двери. Дверь поползла в сторону, и Джилл проскользнула в открывшуюся щель, не дожидаясь, пока дверь растворится полностью. Иэн.
Выбравшись из яйца, она подбежала к краю площадки, откуда было видно другое яйцо, подвешенное посередине металлоконструкций симулятора. Оно было менее, чем в двадцати футах от нее, но с таким же успехом оно могло находиться на Луне. Между ними находилась пустота – и пропасть лабораторного пола под ними.
Дверь яйца все еще была плотно закрыта. Она закрыла глаза и прислонилась головой к металлоконструкциям, борясь с горечью безысходности, заполнившей ее сердце. “Пусть с ним все будет в порядке, – молила она наводящее ужас сооружение из стекла и стали. – Пожалуйста, прошу, пусть только с ним все будет в порядке!”
Знакомое шипение заставило ее открыть глаза. Она поглядела на другую платформу и увидела, как отворилась дверь яйца, и оттуда вышел высокий, до боли дорогой ей человек. Тяжело дыша, он едва доковылял до балюстрады и, уставший от схватки, вцепился в ограждение, чтобы не упасть. Джилл закусила губу, моля небеса, чтобы дело усталостью и ограничилось.
– Иэн?
Он обернулся, услышав свое имя, и дернулся в ее сторону. Покачал головой, желая отогнать наваждение, а затем стал вглядываться в Джилл, словно не веря, что она стоит перед ним. Он попытался что-то сказать, но одышка мешала ему говорить. Зато он так напряженно на нее смотрел, что у нее перехватило дыхание даже на расстоянии. Затем – что было совершенно невероятно – он ей хитро подмигнул.
На большее не было времени. Наносекундой позже Джилл окружил рой деловитых техников и медиков-парапсихологов, натыкавшихся друг на друга, помогая Джиллиан. Прежде, чем она смогла выговорить хоть слово, ей на руку надели манжет для измерения кровяного давления, а в рот вставили градусник.
Тут Джиллиан высмотрела в толпе знакомое лицо, вытащила изо рта термометр к вящему неудовольствию медсестры.
– Феликс, кто эти люди?
– Мы с Сэди решили, что вам по возвращении может понадобиться медицинская помощь, – заявил Феликс, пробираясь к ней. – И пригласили всех медиков, работающих в здании.
– А кажется, что тут собрали всех врачей Майами! – Затем, увидев, до какой степени озабочен Феликс, она положила ему руку на плечо, желая его успокоить. – Простите. Вы поступили верно. Мне просто обидно, что все впустую. Мы так и не нашли Эйнштейна.
– Зато его нашли мы, – проговорил Феликс. – Вы не способны были выделить его визуально, но топологическое наложение на служебное помещение было перегружено загадочными уравнениями шестидесятой степени. Мы засекли корневую точку и начали ее выводить прежде, чем вы сюда вернулись. Если Эйнштейн оставил для нас послание, мы сможем его расшифровать.
– Феликс, но это же чудесно! – заявила Джилл, одобрительно похлопывая коллегу по плечу. – Вот увидишь, что будет, когда ты расскажешь об этом Иэну! Он, наверное, повысит тебя в должности!
– Да я ему уже рассказал! В должности он меня не повысил, но сказал, что хочет немедленно приступить к работе. И уже отправился отсюда к себе в кабинет.
– Отправился отсюда?
“Ушел, не повидав меня? Даже не убедившись, что со мной все в порядке?”
А чего же ей следовало ожидать? Это истинная реальность, а не тонированная в цвет сепии виртуальная реальность “Касабланки”. Место салонных нарядов Ильзы занял функциональный комбинезон. И она переступила через сверкающую, романтическую иллюзию, вновь оказавшись в повседневности, в обыденной жизни. Касабланка – это просто мечта, и случившееся там не играет роли в реальном мире.
Не играет – за исключением одной маленькой детали: в Иэна Синклера она влюбилась.
Она ощутила острейшее разочарование, которое она тотчас же попыталась заглушить гневом.
– Что ж, – пробормотала она, – самое меньшее, что он обязан был бы сделать, – это поблагодарить меня за попытку спасти его жизнь.
– Думаю, что, возможно, он это сделает, – сказал Феликс, засунув руку в карман лабораторного халата и вытаскивая оттуда скомканный клочок бумаги. – Он попросил передать вам это.
Она медленно расправляла записку. В ней оказалась нацарапана одна-единственная фраза, подписанная размашистым “С”: “Заеду за вами сегодня в семь тридцать”.
Всего-навсего договоренность о встрече. Она была бы дурой, если бы увидела в этом нечто большее. Тем не менее, дух ее воспрял. Она ощутила, как разочарование уходит, сменяясь в глубине души всеми красками радости В имитационном мире симулятора она открыла величайшую из истин – любовь.
По неужели радость рассеется под бескомпромиссным светом реальности, подобно искусственному туману “Касабланки”?
