Текст книги "Сотворившая себя"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Часть вторая
Мир женщины
1
В лице Бренды светились гордость, радость, волнение, когда она получала диплом. Университетский выпуск тысяча девятьсот семидесятого года.
После четырех лет отличной учебы в старших классах школы и четырех блестящих лет в колледже она получила несколько просто сказочных предложений от лучших фармацевтических компаний. У нее был роман с Джефом Муссером, молодым офтальмологом, с которым она встретилась во время летней практики в Провиденсе и за которого собиралась выйти замуж. В отличие от женщин поколения своей матери, которые были вынуждены выбирать между браком и карьерой, женщины поколения Бренды знали, что им придется совмещать и то, и другое.
Радостная, смеющаяся, возбужденная Бренда стояла на сцене и искала глазами свою мать, наконец увидела ее и помахала рукой. Элен была одета в шерстяной костюм, сшитый для торжественного случая. Она выглядела так, как и другие матери девочек из выпуска Бренды. Сопровождаемая поздравлениями, поцелуями, объятиями, она с трудом пробилась к Элен.
– Поздравляю! – сказала Элен, обнимая Бренду и целуя ее. – Как я рада! И научная премия Калкотта! Это прекрасно!
Бренда сияла от радости и гордости. Лицо ее было измазано помадой разных оттенков из-за щедрых поцелуев подруг.
– Да ну, ничего особенного, – пыталась протестовать Бренда.
– Не скромничай, ты так много работала. Это – успех! – Элен вынула конверт с акциями из сумки и протянула его Бренде – У меня тоже кое-что есть для тебя. Подарок…
Бренда надорвала конверт, и вдруг Элен вспомнила, как она открыла конверт Фила таким же нетерпеливым движением. Бренда взглянула на акции, поняла все и не могла удержать слез.
– О, мамочка! Я даже не знаю, что сказать! – Эти акции означали огромную работу Элен, ее борьбу за выживание, борьбу за успех. – Я не знаю, как благодарить тебя, это так много значит для меня. – Ты уже отблагодарила меня, – сказала Элен, улыбаясь. – Когда Денни закончит колледж, я и ему отдам двадцать пять акций. Когда-нибудь вы оба будете владеть «А Ля Карт».
Немного позже, по дороге на праздничный обед с Денни, Джефом и лучшей подругой Бренды, Тони Риз, и ее родителями, Элен спросила дочь, какое из трех предложений она принимает.
– Четыре предложения! – гордо сказала Бренда. Четвертое предложение было прислано на этой неделе. – Четыре?
– Да, четыре! – Всю весну агенты различных корпораций буквально шныряли по студенческому кампусу, выискивая лучших студентов. Бренда с ее отличным дипломом по химии оказалась основной мишенью для агентов. К тому же Бренда – женщина, и в эпоху равных возможностей она оказалась «девушкой моей мечты» сразу для нескольких корпораций. – И в худшем из них предлагается тринадцать с половиной тысяч! – добавила она.
– Это – худшее? – Элен не могла поверить. Тринадцать с половиной тысяч было больше, чем отец Элен зарабатывал когда-либо за год. Примерно столько заработал отец Бренды в последний год своей жизни, а самой Элен пришлось работать десять лет, чтобы только приблизиться к этой сумме. Конечно, Элен не могла бы предложить Бренде такую сумму за работу в «А Ля Карт». Неудивительно, что Бренда хотела работать за пределами дома – во всяком случае, в начале своей карьеры. Даже Джеф зарабатывал меньше.
– Но я не собираюсь принимать худшее предложение, – Бренда не могла скрыть гордости: успех вскружил ей голову. – Я собираюсь принять лучшее предложение – место научного сотрудника. Они платят пятнадцать тысяч в год. Эта компания называется «Медлаб», в Бостоне. Джеф и я собираемся использовать ваши подарки, чтобы внести залог за квартиру в Ньютоне.
Джеф был молодым альтруистом, типичным шестидесятником. Он работал в социальном здравоохранении, где не было возможности разбогатеть – это была должность в общественной клинике «Роксбери». Его жалованье было установлено федеральным правительством – одиннадцать тысяч в год.
– Ты будешь зарабатывать больше Джефа, – осторожно сказала Элен. Она сомневалась в молодых людях, которые пытались спасти мир, предоставляя своим женам оплачивать счета. – Тебя не будет это беспокоить?
– Нет, – сказала Бренда с высоты своих двадцати лет. – Вовсе нет. Многие девочки из моего курса зарабатывают столько же, сколько их мальчики, и даже больше.
Элен удивилась, но промолчала.
Когда она вышла замуж за Фила, то само собой разумелось, что она должна была оставить колледж и работу. Она не раздумывала ни минуты. Но она никак не могла себе представить, что она работала бы и получала столько же, сколько Фил – или даже больше! Нет, это было нереально.
«Тридцать до тридцати!» – это был их лозунг. Тридцать тысяч долларов в год, прежде чем им исполнится тридцать лет, Бренда и Тони пообещали друг другу торжественно. Так как их первая работа оплачивалась одинаково – у Бренды в «Медлабе», а у Тони в «Эддер и Стерн», то они поспорили: кто первый достигнет тридцати тысяч в год. Проигравший должен победителю ленч в «Четырех временах года».
– Начинай копить денежки! – поддразнивала Тони.
– Ни за что! – сказала Бренда. – Я уже обдумываю, что заказать.
Итак, две из первого свободного поколения женщин – Бренда со степенью бакалавра и отличным дипломом и Тони со степенью бакалавра медицины – отправились в путь в поисках успеха и готовые к нему: Бренда – в Бостон, Тони – в Нью-Йорк.
Бренда и Джеф поженились через неделю после получения диплома в Брауне. Элен устроила для них прием – по особому заказу, только экологически чистые продукты, – и они провели уик-энд – «медовый месяц» в Зеленых горах в Вермонте. Они решили, как всегда вместе, что Бренда не станет отказываться от своей девичьей фамилии. На почтовом ящике их квартиры было написано: Дурбан-Муссер. Их уютная квартирка с садом находилась на полпути между «Медлабом» и общественной клиникой «Роксбери», где работал Джеф.
Тони со своим другом Такером Бернсом – он был юристом, жили в жутко дорогой квартирке в доме без лифта где-то между Сохо и Гринвич Виллидж. Родители Тони были в ужасе, потому что, судя по всему, их дочь не собиралась вступать в официальный брак.
– Ты знаешь, они пытались нас подкупить на днях, – сказала Тони Бренде. – Они сказали, что купят нам квартиру, если мы поженимся!
– А моя мама хотела подкупить меня, чтобы я не выходила замуж. Зимой она предложила оплатить мою учебу в аспирантуре, если я откажусь от Джефа, – сказала Бренда. Они рассмеялись. Ох, уж эти родители!
Да, на Бренду был большой спрос. Самой большой проблемой для нее был выбор работы – четыре выгодных предложения!
Она выбрала «Медлаб» потому, что компания была на верном пути – они работали над производством патентованных препаратов в ограниченном количестве.
«Медлаб» работал над диетическим препаратом для похудения, который не вызывал привыкания организма и не имел бы побочных эффектов, а Бренда в прошлом году как раз писала курсовую работу о влиянии ОБ-ОБ хромосом на ожирение.
Еще одной причиной было то, что агент «Медлаба» прямо сказал ей, что компания выдвигает женщин на руководящие должности: есть одна женщина в совете директоров.
Кроме того, «Медлаб» находится рядом с Бостоном, где работал Джеф.
«Медлаб» – большая общественная корпорация, а это означает стабильность, дает гарантии обеспеченности в будущем и сказочную карьеру. Главное же было в том, что Бренда поклялась себе никогда не заниматься частным делом, как ее мать – слишком много головной боли, слишком мало уверенности в будущем.
Босс Бренды, Хейнрих Лебен, побеседовал с ней в первый же день.
– Вам здесь понравится, Бренда, – сказал он. – Только не будьте слишком нетерпеливой.
Хейнрих Лебен был вынужден взять Бренду на работу. Руководство буквально заставляло его нанимать женщин. На него, конечно, произвели впечатление научная премия Калкотта и отличные оценки в дипломе Бренды. Лебен, уроженец Берлина, был небольшого роста, крепко сбитый – сказывались занятия теннисом – мужчина. Он курил трубку только потому, что трубка была безопаснее: не надо вдыхать дым.
Бренда улыбнулась.
– Терпение не входит в мои достоинства, – она понимала, что ее честолюбие было уже замечено. – Однако вы получите выгоду от моего нетерпения – я готова работать за двоих.
– Когда-нибудь вы станете моим начальником, – сказал Хейнрих, вынув трубку изо рта. – У меня нет сомнений по этому поводу.
Бренда не услышала снисходительности в его голосе – может быть, из-за акцента. К сожалению, у Бренды не было отца, который подсказал бы ей, что работа – это не школа, а начальники совсем не похожи на учителей. Поэтому она так и не поняла, что Лебен далеко не все ей сказал.
Контроль над ожирением в «Медлабе» основывался не на ограничении в еде или подавлении аппетита, а на нейтрализации калорий в организме. Бренда должна была работать над препаратом, который обволакивал бы тонкую кишку, таким образом эффективно уменьшая усвоение калорий. Большая часть калорий должна была просто выводиться из организма.
Бренда воспринимала работу в «Медлабе» как лабораторную в 35-й аудитории химического факультета в Брауне за исключением, правда, того, что она получала невероятное жалованье и пользовалась самым современным оборудованием, которое было закуплено компанией за огромные деньги. Она мечтала сделать необыкновенное открытие, которое выдвинуло бы «Медлаб» с его препаратом контроля над ожирением на первое место – и ее, соответственно, тоже. По утрам Бренда просто рвалась на работу.
– «Тридцать до тридцати», – сказала она как-то Джефу. – Тот, кто вырвется на рынок с безопасным, эффективным лекарством от ожирения, получит миллиарды. Честное слово! «Медлаб» дает мне все, что я хочу. Все!
И она начала работать, сгорая от честолюбия.
Элен тоже сгорала от своих честолюбивых стремлений.
Она послала заявку на участие в приеме по поводу открытия зимней выставки антиквариата и окунулась в работу в летнем сезоне. Она ни от чего не отказывалась: пикники и вечеринки, помолвки и свадьбы; дни рождения, бар-мицва, крещения. Ее бизнес процветал, развивался. Она обслуживала приемы прессы, аукционы, ленчи и коктейли, конференции предпринимателей, собрания «башковитых» и ленчи для директоров. Рейнхарт Эстес сменил гнев на милость, и она обслуживала все мероприятия Швейцарского торгового совета, где Рейнхарт был президентом, и его компаний по импорту часов и ювелирных изделий.
– Я использую два способа, – говорила Элен Каролине. – В конце недели я работаю, как рабыня, а в будни – как вол.
– Я рада твоему успеху, – сказала Каролина. – Но я не уверена, что ты действительно должна так много работать. Я помню, когда Томми работал, он всегда оставлял время для игры в сквош и два раза в неделю, безо всяких исключений, он плавал в бассейне Йельского клуба. Почему бы тебе иногда не брать «отгул»? Массаж, гимнастика – это просто необходимо.
– Гимнастика! – Элен засмеялась. – У меня этой гимнастики вдоволь – по двенадцать часов в день я поднимаю пятилитровые чугунные кастрюли.
– Но я все-таки думаю, что ты должна немного подумать о себе, – Каролина пыталась ее переубедить. – Мало кто из мужчин так много работает, как ты.
– У меня есть еще время, чтобы наверстать свое, Каролина, – сказала Элен. – Я много лет провела бесцельно, ничем не занимаясь всерьез. Теперь, когда детей нет дома, я могу работать в полную силу.
Денни учился в Пенсильванском университете, занимаясь финансами и маркетингом.
– Я собираюсь стать финансовым магнатом, – говорил Денни. – Миллионером. Если только ты не станешь раньше меня. – Ему было семнадцать лет, и он был очень привлекательным юношей, почти как Фил в его возрасте: тонкий нос с горбинкой, глаза оливкового цвета с золотистыми точками. Девушки находили его неотразимым; мужчины видели в нем друга или сына – они его идеализировали.
– Сомневаюсь, – улыбнулась Элен. – Мои желания куда более трезвые. Я хочу хорошо делать свою работу, стать известной. Может быть, известной всей стране.
И Элен уверенно шла по этому пути. По отчетам семидесятого года «А Ля Карт» достигла своего максимума – Элен заработала тридцать тысяч долларов.
– Прекрасное вложение капитала, – сделал Лью редкий для него комплимент. – «А Ля Карт» становится ценным предприятием. Твои акции поднимаются в цене.
Макс тоже своеобразно оценил ее работу:
– Вместо того, чтобы выпрашивать у меня деньги, ты бы поучилась у Элен, как вести дела, – сказал он как-то Джоанне.
Джоанна не сочла этот совет удачным.
Старшее поколение считало Джефа хипповатым. Высокого роста, худой, с рыжей бородой, с мягко очерченным ртом и умными, понимающими глазами за старомодными очками. Пожилые люди думали, что такие, как Джеф, обычно слоняются без дела, покуривают «травку» и слушают рок. Но это впечатление было обманчивым, так как Джеф был трудяга.
Он работал с тем же рвением, что и Бренда. Он был заряжен энергией – но с другим знаком, он хотел сделать для людей как можно больше добра. Начинал он, как и другие студенты-медики: получить диплом, поработать несколько лет у опытного врача и потом открыть свою практику.
Национальный съезд демократов в шестьдесят восьмом году резко изменил взгляды Джефа. Он работал в отделении скорой помощи после разгона демонстрантов полицейскими по приказу мэра города. Жестокость полицейских разбудила в Джефе дремавшее раньше чувство справедливости. Он превратился в идеалиста и феминиста. Он полностью пересмотрел свои планы на будущее. Он решил работать в общественном здравоохранении и посвятить все свое время, энергию и знания врача улучшению окружающего его мира.
Он работал с бедняками и инвалидами – выписывал рецепты на очки, проводил исследования на глаукому, удалял кисту, обрабатывал раны, накладывал глазные повязки. Он видел, насколько беспомощно чувствовали себя клиенты в этом лабиринте социальной и страховой медицины, оплаты социальной помощи, путали бесплатную медицинскую помощь с медицинским обслуживанием. Бедняки вовсе не обвиняли систему. Наоборот, по мнению Джефа, они были напуганы, робки, их неприятности вызывали у него все большее сочувствие. Он работал намного больше, чем ему полагалось: после работы он шел в больницу, чтобы проведать своих пациентов – все это бесплатно, по доброй воле.
Бренда и Джеф приходили домой поздно, усталые, но счастливые. Бренда, хотя была прекрасной кулинаркой, никогда не готовила еду дома. У нее не было времени.
– Обед – это вопрос выбора из нескольких вариантов «Мак-Дональдс», «Кентукки Фрайд» или «Чайниз», или пицца, когда мы спешим, – говорила она Элен, которая каждую неделю посылала им упакованную еду.
Но Бренда и Джеф не беспокоились о еде, их не волновала усталость, они были счастливы своей работой – с беспредельным будущим и волнениями каждого нового дня. После восьми месяцев работы Бренда уже ставила собственные опыты, ей дали в помощницы лаборантку, повысили жалованье на десять процентов. Она немедленно купила Джефу подарок – усилитель и предусилитель фирмы «Макинтош», о которых он давно мечтал.
В конце года Хейнрих Лебен вызвал ее к себе в кабинет и сказал, что Бренда могла бы сделать полезное дело для «Медлаба» и для себя. Он предложил Бренде поездить по университетам, рекламируя компанию и подыскивая талантливых студентов для будущей работы.
И Бренда отправилась в близлежащие университетские города на уик-энды – Бостонский университет, Амхерст, Вассар, где обучение было уже совместным, в университет Вермонта, в Массачусетский институт технологии, в Боудэн, в Смит и так далее – рассказывая о «Медлабе» и записывая имена наиболее талантливых ребят и девушек.
Бренда не скрывала своего предпочтения – в пользу женщин. Когда «Медлаб» стал набирать новых выпускников на работу, Бренда проявила немало решимости, чтобы приняли способных женщин. Она могла бы помочь им в начале пути, предостеречь от некоторых ошибок.
– Я восхищаюсь тобой, – сказал ей Джеф. – Большинство людей только говорят, а ты делаешь!
– Я выросла на хорошем примере, – говорила Бренда. – Мама никогда не сидела, сложа руки, она всегда что-нибудь делала.
Слова Бренды удивили Джефа. Он знал об обидах и пренебрежении, которые она иногда проявляла в отношениях с матерью, часто слышал о том, что она, Бренда, никогда не пожертвует личным счастьем ради карьеры, в конце концов, они с Джефом смогли же быть счастливы и на работе и в браке. Необыкновенно счастливый брак.
Получалось так, что они почти не виделись – она уезжала по вечерам в университеты, он часто дежурил в больнице. Они шутили, что только такой образ жизни сохраняет чувства. Не было времени привыкнуть к рутине домашнего существования.
Джеф все еще покупал Бренде маргаритки, а Бренда все еще любила покусывать кончики пальцев Джефа. Счастье их было бы полным, если бы не одно обстоятельство.
Бренда не хотела затрагивать этот вопрос. Это было так глубоко запрятано и в ней, и в Джефе, что она сама удивилась, когда все же пришлось заговорить об этом. Это было домашнее хозяйство.
Бренда в общем-то занималась домом в свободные вечера и в воскресенье. Но теперь, когда ей пришлось разъезжать по университетам – времени на дом у нее совершенно не оставалось.
«Я не хочу быть занудой», – объясняла она Джефу. Она никогда не была помешана на чистоте – в прошлом она убиралась только для того, чтобы в доме не завелась какая-нибудь гадость. Тем не менее, был минимум – ванная, кухня, стирка – без этого никак не обойтись.
– Мне неприятно говорить об этом, – Бренда почувствовала себя одной из этих допотопных домохозяек из телевизионных сериалов, помешанных на чистых полах и сверкающих ваннах, – но наша квартира – свинарник. Джеф, у меня совсем нет времени на уборку, и я не могу сделать все одна. Что делать?
– Я не обвиняю тебя, – ответил Джеф. – Жаль, что ты не сказала раньше. Давай поделим работу, и все. Это будет справедливо.
Они согласились на неформальное разделение труда. Бренда будет относить белье в прачечную-автомат, а Джеф, который возвращается домой раньше ее, – забирать его. То же и с химчисткой. Уборка, мытье и чистка были поделены: одну неделю этим занималась Бренда, другую – Джеф.
– Я чувствую себя намного лучше, – сказала Бренда, после того как они повесили расписание работ в кухне. – Я больше не мучаюсь, как раньше.
– Я тоже, – сказал Джеф. – Мне только стыдно, что я не подумал об этом раньше. – Во всяком случае, теперь все будет по-другому.
– Будь уверена! – воскликнул Джеф.
Ночь принесла Бренде больше радости, чем раньше. Удивительно, но ее неприязнь к таким пустякам, как домашнее хозяйство, переносилась и на ее взаимоотношения с Джефом.
Ночью они опять говорили о создании настоящей семьи.
– Я очень хочу детей, – сказал Джеф.
– И я тоже, – сказала Бренда, – Но… позже. Я должна добиться своих «тридцать до тридцати», потом – все остальное.
2
– Мы посылаем вас и Эда Словацки от «Медлаба» на биохимическую конференцию в Иллинойский университет в Урбане, – сказал Лебен Бренде в начале семьдесят второго года. К тому времени она была уже помощником фармацевта. Жалованье возросло до восемнадцати тысяч в год. – Я могу сказать руководству, что вы согласны?
– Конечно, – ответила Бренда деловым тоном. Она могла бы ответить шуткой: «Дикие лошади меня не удержат», но она знала, что Хейнрих не воспринимал юмор, и она сдержала себя – Это честь для меня.
Эд Словацки закончил Корнелл, тот же колледж, что и Хейнрих, в одно время с Брендой. Оценки у него были ниже, чем у Бренды, но он получал на две тысячи долларов больше, о чем Бренда, к счастью, не знала. Эд был почти альбиносом, даже ресницы были очень светлые. Он занимался исследованиями в области лекарственного лечения артрита, но, кажется, больше времени уделял администрированию, чем науке.
Бренда воспринимала поездку в Урбану как знак того, что ей и Эду доверяют серьезное дело. Эд считал, что конференция всего лишь короткий оплачиваемый перерыв в нудной работе. В самолете Бренда читала последний номер журнала «Биохимия», а Эд пил белое вино и болтал со стюардессами.
В течение трех дней биохимики читали доклады, обсуждали новые эксперименты и новые направления в научных исследованиях, но больше всего сплетничали: кто получил субсидии, а кто нет, кому дали новую должность, кто организовал прибыльную консультацию, кто возглавит новую лабораторию в Хьюстоне, а кто попадет в Конгресс США. Пока все обсуждали друг друга, Бренда сконцентрировалась на рецепторах инсулина.
Она уже познакомилась с данными о роли рецепторов инсулина в ожирении, полученными в Калифорнийском университете, Лос-Анджелес, Джеймсом Рейнкингом. Она читала его статью в «Биохимическом обозрении» еще десять месяцев назад, и когда она узнала, что он собирает своих коллег, чтобы обсудить последние результаты своих исследований, Бренда с удовольствием записалась в его секцию.
Когда профессор Рейнкинг – похожий скорее на хоккеиста в своих очках с толстенными линзами, напоминающими донышко бутылки от кока-колы – закончил свое выступление, Бренда представилась ему и рассказала о своей работе и о своих проблемах.
– Наше исследование связано с вмешательством в процесс поглощения в пищеварительном тракте, – рассказывала Бренда. – Но мы застряли – не можем избавиться от побочных эффектов – тошнота и газы. Я работаю в «Медлабе» два года, а мы так и не подошли к решению этой проблемы. Я подумала, что, может быть, работа с рецепторами инсулина окажется полезной.
– Я не знаю, – сказал профессор. Как ученый, он не мог сказать иначе, но все же он не терял надежды. – Если бы вы посмотрели наши необработанные лабораторные данные? Я поделюсь с вами.
– Это было бы великолепно, – Бренда обрадовалась предложению профессора.
– Я пришлю вам ксерокс.
В этот вечер, когда Эд Словацки отправился выпить с химиками из компании «Райдер и Эванс» – конкурентами «Медлаба», Бренда особенно остро почувствовала, что она – единственная женщина на конференции, не считая, конечно, секретарш. Она осталась в своей комнате и внимательно прочитала ксерокс, который получила от профессора Рейнкинга.
На другой день после возвращения из Урбаны она положила свои предложения на стол Лебена. Используя статью Рейнкинга и результаты его лабораторных исследований, Бренда предложила вести параллельные опыты с рецепторами инсулина.
В конце своего отчета она просила увеличить ассигнования на эти работы. Она ожидала ответа с оптимизмом, присущим молодости, и не могла понять, почему Лебен целых две недели хранил молчание.
– Может, мне надо поговорить с ним? – спросила она Джефа.
Бренда думала, что план новой работы, основанной на достижениях Рейнкинга, и придуманный ею, вполне оправдывал ее отличный диплом, премию Калкотта и высокую зарплату в «Медлабе». И теперь – молчание. Бренда была обижена и смущена.
– Я не понимаю, в чем дело. Мне кажется, я должна поговорить с ним.
– Почему бы и нет? – ответил Джеф. – То, что ты мне рассказала, звучит очень убедительно.
Когда Бренда зашла к Хейнриху и спросила, не прочитал ли он ее предложения, он сказал, что у него не было времени. Он даже не пообещал Бренде найти время!
– Ты можешь поверить в это? – Бренда жаловалась Тони, которая приехала с Таком в Бостон на уик-энд. – Они заплатили за мою поездку в Урбану, а теперь даже не хотят узнать, что я там раздобыла. Мне кажется, что инсулиновый рецептор – это то, что нам надо, мы сможем выбраться из тупика. Я могла бы составить и всю программу.
– Ты могла бы, я могла бы, – сказала Тони. – Главное, что они хотят!
Они – это противоположный пол. Мужчины. Противники. Члены узкой секты, куда Бренда и Тони пытались проникнуть – либо по приглашению, либо нахальством. У мужчин были деньги, власть, развлечения. Бренда и Тони тоже хотели этого для себя.
Тони становилась экспертом в отношении мужчин. Она анализировала работу компаний, чьи акции «Эддер и Стерн» предлагали своим клиентам. Она много ездила по стране, разговаривала с руководством, ходила по заводам, анализировала цифры. Результаты ее работы в виде отчетов рассылались брокерам «Эддера» и использовались как рекомендации для купли-продажи акций.
– Тебе нужно было бы быть мужиком, – сказала Тони Бренде. Спорим, что, если бы отчет написал мужчина, все было бы решено давно.
Мысль об Эде Словацки, с его белесыми ресницами и удовлетворительными оценками, промелькнула, но Бренда решительно отбросила ее.
– Может быть, в твоем бизнесе существует мужской шовинизм, но мы – ученые, – сказала Бренда. – Ученые опираются только на результаты опытов. Пол здесь ни при чем. Хейнрих всегда давал мне сложные задания, зная, что я все сделаю и уложусь и в сроки, и в бюджет.
– Не обманывай себя, Бренда, – сказала Тони. – Ты всего лишь славная девочка для Хейнриха. Он просто использует тебя.
– Тони, мне не нравится твой пессимизм, – сказала Бренда.
– Может быть. Но это скорее реализм.
Тони была единственной женщиной в компании «Эддер и Стерн», за исключением Реты Эш, специалиста по очистительным средствам, которая работала раньше в «Ревлоне» и в фирме «Рубинштейн». Эта женщина говорила грубым, пропитым голосом и держала всех в страхе, потому что она знала все тайны фирмы.
– Они называют меня «девочка», – жаловалась Тони Бренде. – И это после двух лет работы на фирме! Знаешь, как реагируют мужики, когда я приезжаю составить отчет? Они оскорблены тем, что к ним прислали девчонку. Для них это означает только одно: «Эддер и Стерн» считают их компанию второсортной. Поэтому мне приходится быть очень строгой и подкованной во всем. Иногда это срабатывает, но чаще они звонят в Нью-Йорк и спрашивают, зачем им прислали «эту девчонку»; и это в моем присутствии! Приходится одному из компаньонов говорить с ними и успокаивать. А знаешь, что потом?
Бренда покачала головой. Она была удивлена и возмущена. Ее работа в лаборатории была ограничена общением с другими биохимиками и Лебеном. Она понимала теперь, как мало она знает о мире бизнеса.
– Нет, – сказала она. – Что дальше?
– Они начинают приставать.
– Ну да! В наше время?
– Да, да. В наше время. Они ведут себя так, как будто я – вернее, мое тело – пришла по «этому» делу. Те, кто повежливее, говорят: «Ну вы не станете скучать вечером в «Шератоне» одна. У моего приятеля есть квартира». Те, кто попроще, говорят сразу: «Вы, свободные женщины, даете всем. Почему бы не мне?»
Бренда была поражена, хотя она вспомнила сейчас, что один из лаборантов часто, как бы случайно, касался ее груди, когда приходил заменять пробирки.
– Ну, и что ты им говоришь? Как ты справляешься с этим? – Она сама «справлялась» с лаборантом притворяясь, что не замечает этого.
– Не очень-то хорошо, – призналась Тони. – Если я говорю, что я не согласна, они начинают выпытывать у меня, с кем я живу. Если я посылаю их к черту, они говорят, что я слишком злая. – Тони пожала плечами. – Я чувствую, что у меня портится характер, я все время в обороне. Ты не поверишь, сколько парней говорили, что спали со мной. Ложь, конечно. А потом говорят: «Ты была с Джо Блоу. А я чем хуже?»
– После этого «Медлаб» кажется раем, – сказала Бренда. Она поклялась себе никогда не становиться такой злой и ожесточенной, какой становилась Тони, никогда не носить одежду в мужском стиле, которая больше походила на броню, чем на платье. Тони стала поправляться, а ведь раньше она была такой стройной! Бренда подумала, что Тони, возможно, все это делает, чтобы не выглядеть слишком привлекательной.
Давая себе подобные обещания, Бренда решила не сидеть, сложа руки: если Лебен не вызовет ее через неделю, она предпримет что-нибудь серьезное.
Бренда вновь послала свой отчет Лебену и копию его – шефу Лебена, Сэму Винсенту, возглавлявшему всю научную работу в «Медлабе».
Через два дня копия была на столе у Бренды с карандашной пометкой «хорошая мысль – С. В.» и просьбой составить примерную смету расходов. Через неделю Бренда отдала один экземпляр сметы Хейнриху, и копию – Сэму Винсенту, которого она уже считала своим покровителем.
Когда Хейнрих пригласил ее в свой кабинет, Сэм Винсент тоже был там, высокий, благообразный, учтивый, с едва намечающимся брюшком. Но если Сэм мягко улыбался, то Хейнрих довольно жестко говорил.
– Ваша идея о инсулиновом рецепторе кажется многообещающей. И смета в порядке, – Хейнрих тщательно набивал свою трубку.
Бренда с трудом сдержала улыбку. Она пыталась выглядеть серьезной ученой дамой.
– Нам придется поломать голову, как впихнуть эту работу в бюджет, но я думаю, мы постараемся уложиться, – сказал Хейнрих. – Вы возглавите эту работу. Это ваше дитя.
– Благодарю вас, – сказала Бренда, как обычно она говорила в колледже, когда учитель ее хвалил. – Я рада, что вы согласны со мной. Боюсь, что другой подход оказался неудачным.
– Хорошая девочка! – сказал Сэм Винсент сердечным доброжелательным тоном, кивнул Хейнриху и вышел из кабинета. Впервые такой большой начальник, как Сэм Винсент, заметил ее существование. Только позже Бренда вспомнила, что он назвал ее «девочка».
– Никогда больше не действуйте через мою голову, Бренда, – сказал Хейнрих, когда они остались одни. Тон его стал ледяным. – Никогда. Даже не смейте думать об этом. Если вы это сделаете, вы вылетите с работы в два счета.
– Но почему? – спросила Бренда, потрясенная до глубины души. – У вас не было времени прочитать мой отчет, а работа может быть очень важной для «Медлаба». Я думала сэкономить ваше время, обратившись к мистеру Винсенту.
– Я думаю иначе. Я руковожу отделом. И руковожу неплохо, – голос Хейнриха звучал, как февральская метель.
– Извините, – сказала Бренда, хотя и не хотела говорить этого слова. Она пыталась сдвинуть с мертвой точки исследование, над которым она работала, направить его в нужное русло – все это для «Медлаба». Она поняла, что наблюдения Тони о мужском эгоизме были правильными, как ни грустно это было признавать. Ее извинение было уступкой Хейнриху. Но она все же добилась своего. – Какую часть лаборатории я могла бы взять для нового проекта? – спросила Бренда, даже боясь подумать, что она теперь руководитель программы. Место в лаборатории трудно было получить.
– Не знаю, – сказал Хейнрих равнодушно, посасывая трубку. – Я не думал об этом. Это ваш проект. Вы ищите место.
Бренда пришла домой в тот вечер взволнованная и… разочарованная.
– Я не понимаю. Я выиграла! Я получила то, что хотела. Я уверена, мы продвинемся вперед – но я чувствую себя так, как будто я проиграла. Что-то произошло сегодня, но я не понимаю что.
У Джефа были свои проблемы в клинике. Его начальник хотел, чтобы Джеф «отрабатывал» больных быстрее – «отрабатывать» было новым бюрократическим словом. Больше пациентов означало больше федеральных ассигнований, которые поддерживали клинику, и, соответственно, больше ассигнований из фондов штата Массачусетс – эти оба фонда соперничали между собой. Джеф привык к медицинским и бюрократическим проблемам, но не знал, что сказать Бренде.
