Текст книги "Сотворившая себя"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
13
Элен выросла в то же время и в тех же традициях, что и Уилсон, и у них были близкие представления о роли мужчины и женщины в жизни. Женщины нуждались в опоре, мужчины давали опору. Женщины – эмоциональны, мужчины – рациональны. Женщина должна быть у домашнего очага, мужчина должен делать карьеру.
Выбор у женщины ограничен, и цена семейного счастья немалая: отказ от всех интересов и стремлений, не связанных с образом матери и жены. Выбор у мужчины тоже достаточно ограничен, и плата за жизненный успех тоже высока: подавление всех чувств, которые мешают его целеустремленности, выдержке и выносливости.
Обстоятельства жизни Элен заставили изменить – хоть и немного – ее представления о роли женщин. Обстоятельства жизни Уилсона заставили значительно изменить его представление о женщинах.
Уилсон Хобэк приехал в Нью-Йорк в середине пятидесятых годов. Тогда он был молодым человеком с сильной, хотя и неопределенной мечтой об успехе. Закончив колледж в Мэриленде со степенью бакалавра по английскому языку, Уилсон нашел работу в отделе прессы в Национальной радиокомпании, где продвигали актеров и актрис, игравших в мыльных операх. Он перевез свою жену Мэри Лу и их малыша в самую лучшую квартиру, какую только мог тогда себе позволить – на пятом этаже без лифта в малопривлекательном, но престижном доме в Гринвич Виллидж.
Как только подвернулся случай, Уилсон бросил работу в радиокомпании и мыльные оперы и поступил на работу в студию «Парамаунт», где он делал то же самое, но для звезд кино за значительно большую зарплату и на более высоком уровне. Пока Уилсон убеждал себя, что он уже на пути к успеху, Мэри Лу постоянно задавалась вопросом, почему же она все время одна.
После двух лет, проведенных в «Парамаунте», и рождения второго ребенка Уилсон открыл собственную рекламную фирму. Он вел борьбу за существование вместе с теми актерами и актрисами, которые доверились ему. Он надеялся – как и любой рекламный агент – на счастливый случай. На успешный спектакль с гастролями по всей стране, на дорогостоящий киношедевр, который сделает его имя известным, на кинозвезду, которая станет звездой первой величины. А Мэри Лу в это время мечтала о спокойном приличном доме, о лужайке и деревьях, о том дне, когда ей не придется больше толкать вниз и вверх две коляски с детьми по два раза в день!
Счастливый случай пришел к Уилсону совсем не оттуда, откуда он его ожидал. Он явился в образе жены-итальянки одного американского театрального продюсера, который был одним из немногих по-настоящему выгодных клиентов Уилсона. Клайв Лайонхарт был хитрый пройдоха небольшого роста, выступавший раньше на сцене варьете.
Семья Адрианы Лайонхарт владела виноградниками в Тоскане, где ее предки из поколения в поколение делали приятное сухое вино сорта Фраскети под названием «Амиата». Адриану интересовало, нельзя ли в Америке продавать это легкое, недорогое «семейное» вино. Она хотела сама зарабатывать деньги, хотела освободиться от финансовой зависимости от Клайва.
– Сделай так, чтобы деньги пришли к тебе сами, – сказал ей как-то Клайв, раскрывая при этом один из секретов своего успеха.
– Как? – спросила послушно Адриана, как прилежная ученица. Хотя для ученицы она была несколько крупновата – ее рост был сто восемьдесят сантиметров. В Клайве было всего сто шестьдесят сантиметров – в ковбойских сапогах с пятисантиметровыми каблуками.
– Все дело в рекламе, – ответил Клайв и предложил ей своего агента, Уилсона Хобэка.
– В правильной рекламе, – поправил Уилсон и принялся за работу.
Он отправился к Ромео Салта с литром «Амиаты» – и с предложением. Если Ромео понравится вино, в Манхэттене Уилсон продаст «Амиату» только ему, Ромео, а взамен Салта включает «Амиату» в свои карты вин, предлагаемых клиентам.
Уилсон сел на телефон, предлагая лучшим итальянским ресторанам в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Майами и Далласе вино на тех же условиях. В то же время он разослал в газеты информацию о том, что звезда А. в Чикаго, выступающая в хите В., наслаждается «Амиатой» в ресторане С. Таким образом, он выполнил своего рода «трюк со шляпой», как называли его пресс-агенты, – дал четыре рекламы в одном сообщении.
Люди стали интересоваться вином «Амиата», о котором столько читали. В магазинах стали спрашивать это вино. Владельцы магазинов запросили своих поставщиков, где достать его. Но «Амиаты» нигде не было.
Вскоре Адриану осаждали три поставщика вин, решившие заняться импортом «Амиаты» – вина, о котором еще восемь месяцев назад никто и не слышал в Америке.
Стратегия Уилсона оказалась блестящей. И Мэри Лу получила то, что хотела: дом с лужайкой, окруженный деревьями, в пригороде Лонг Айленда. Она не учла одного – теперь она еще больше времени проводила одна, без мужа, с двумя маленькими детьми.
– Ты был прав, – сказала Адриана Клайву, когда торговля «Амиатой» расцвела, имея в виду его высказывание: «Вино – это дело не хуже шоу-бизнеса».
– Дорогая, – ответил Клайв, закуривая «Данхилл» и просматривая ставки этой недели в «Вэрайэти», – все на свете – это шоу-бизнес.
Клайв был в восторге от финансовых успехов жены. Он со своей неуемной энергией уже подумывал, как уговорить ее субсидировать мюзикл, который он решил ставить. В рок-опере «Психодинамит» было много шума, много непристойностей, много обнаженных тел. Это были те самые шестидесятые годы. Да-да, те самые!
Успех Адрианы и ее «Амиаты» не прошел мимо внимания Итальянской торговой палаты. Оттуда пришли люди узнать, как лучшим образом можно прорекламировать вина Сицилии и Корсики.
– Устроить фестиваль итальянских вин и пригласить прессу, – ответил им Уилсон.
В то время, как мир Уилсона расширялся, мир Мэри Лу сужался до круга соседей, развозящих детей после школы, до книг типа «Три мушкетера», бейсбола «малой лиги»; до причесок, кулинарных рецептов, тостеров; до круга «аптека-закусочная-химчистка-супермаркет», до страхов по поводу свинки, кори, ветрянки и других многочисленных детских болезней.
Когда Уилсон приходил домой, возбужденный разговорами с известными людьми, которые становились его клиентами, Мэри Лу, оторвавшись на минуту от больного ребенка или стиральной машины, не проявляла к делам мужа никакого интереса:
– Почему ты не можешь забыть о работе хотя бы дома?
А когда Мэри Лу, целый день прождавшая водопроводчика, который так и не появился, начинала жаловаться, Уилсон отвечал раздраженно:
– Подумаешь, проблема. Починит кран завтра.
Разговоры Мэри Лу с Уилсоном проходили по нескольким вариантам. «Газонокосилка сломалась. Что на обед приготовить – цыпленка или баранину? Ты посмотришь машину?» Или другая схема: «Ферчайлды пригласили нас на субботний обед. Ты хочешь пойти?» Или домашние проблемы: «Школьный доктор сказал, что Бадди нужны очки». Пожалуй, ни Уилсон, ни Мэри Лу не осознавали того, что уже давно они не говорили друг с другом ни о чем важном. Так же жили и другие молодые пары в пригороде, по крайней мере те, кого они знали. Они боролись за жизнь в разных сферах: мужья за успех, женщины с одиночеством.
К решению о разводе они пришли одновременно. Мэри Лу хотела вернуться в Мэриленд, где люди жили простой, хорошо знакомой ей жизнью. Уилсон хотел остаться в Нью-Йорке, где он мог продолжать поглотившую его гонку за успехом.
Успех итальянских виноторговцев вызвал зависть у французов. Пожалуй, зависть – это сильно сказано. Французы, это общеизвестно, тоже производят прекрасные вина– не какое-то там пойло!
Было бы ошибкой считать, что французские вина – это только аристократическое бургундское, элегантное «Сатерне», мягкое «Бордо», изысканное шампанское. А приятные, простые вина Прованса? Или виноградные вина из долин Роны и Луары? Или кагоры? Итак, вперед! Все это были вина, которые сами французы пили практически каждый день. Французские поставщики вин явились, естественно, к человеку, который сделал так много для рекламы итальянских вин.
Реклама вин самым тесным образом была связана с рекламой продуктов питания. Четыре года Уилсон почти полностью посвятил рекламе и распространению вин и продовольственных товаров. Единственное исключение, которое он сделал, касалось старого лиса Клайва, чья рок-опера «Психодинамит» побила все рекорды на Бродвее, пластинки с записью рок-оперы стали легендой, гастрольные поездки группы пролегали через всю страну. В Лондоне премьеру «Психодинамита» посетила сама королева, а права на постановку одноименного фильма были проданы более, чем за миллион долларов.
Правда, точную цифру никто так и не узнал, потому что пресс-агент Клайва предпочитал не распространяться на эту тему. А журналисты, разобидевшись, дали волю своей фантазии.
Вино вошло в моду в Америке в шестидесятые годы. И сразу заметно потеснило столь популярные скотч и сухой мартини.
В Бостоне в шестьдесят втором году некая Джулия Чайлд, вернувшись из Франции, прочитала серию лекций в местном образовательном центре. Французы в качестве шеф-поваров стали изюминкой сезона, а миссис Чайлд сделалась знаменитостью. Кулинарные книги стали бестселлерами. Их авторы – сама Джулия Чайлд со своими коллегами по «Школе трех гурманов» Крэгом Клейборном, который вел кулинарную колонку в «Нью-Йорк Таймс» и Джеймсом Бэрдом, патриархом американской кулинарии, – стали звездами. В отличие от звезд в иных сферах – в кино, на телевидении, в театре, чей век был таким коротким, звезды кулинарии, как оказалось, имели длительную власть над людьми.
Вино вошло в моду. Рок-опера Клайва имела суперуспех. И Уилсон был тоже в моде.
Но через несколько лет широкой известности Уилсон понял, что ему мало одной лишь популярности. Почти год он жил с сексуально ненасытной женщиной-психотерапевтом. Она была самой честолюбивой женщиной из всех, кого Уилсон знал до сих пор. Ее книга «Эротические права женщин» была стремительно распродана тиражом в два миллиона, и автор книги стала непременной темой для сплетен в их кругу. Когда же приятельница Уилсона сказала, что уходит от него к порно-звезде андерграунда, он облегченно вздохнул.
Но чувствовал он себя одиноко. Он скучал по Мэри Лу и детям. Он хотел, чтобы они разделили его успех. Он хотел, чтобы они были с ним.
Из своего супружеского опыта Уилсон знал, что жена не может заменить других женщин. К середине шестидесятых он понял, что мужчина может надеяться встретить женщину, которая станет больше, чем женой. Уилсон научился разбираться в женщинах.
И сами женщины начали осознавать себя как индивидуальность. Но определения разных женских стереотипов были пока такими неопределенными, что наблюдатель должен был быть очень внимательным, чтобы уловить различия. Две книги ярко высветили новый образ женщины.
«Загадка женщины» – книга, опубликованная в 1963 году, открыла публике то, что женщины знали и раньше, но тщательно скрывали. Спокойные и домашние женщины стали говорить громко о том, что молчание и домашняя жизнь заставляла их чувствовать злость, собственную незначительность, покинутость, пренебрежение мужей и, в конечном счете, крушение надежд.
Книга «Секс и свободная женщина» открыла очевидную истину, что есть жизнь кроме мужа, детей и дома в пригороде. Свобода, счастливая, радостная свобода – вот альтернатива. Блестящая альтернатива для незамужней женщины, прекрасная перспектива, которая предполагает финансовую независимость, захватывающую работу и полную приключений сексуальную жизнь. Замужество стало восприниматься как нечто пресное и скучное.
Кино тоже следовало за модой. В 1964 году «Оскар» был вручен Джули Эндрюс, которая сыграла Мэри Поппинс – гувернантку, сказочную добрую маму, преданную детям. А в 1965 году, всего лишь год спустя, та же премия досталась Джули Кристи, которая сыграла популярную модель из журнала «Дорогая» – женщину, чья блестящая, сексуально наполненная, эмоционально сложная жизнь не имела ничего общего с семьей, мужем, проблемой детей – со всем этим душным домашним мирком. А в Сан-Франциско на Национальном съезде республиканцев на пост президента была впервые выдвинута женщина, Маргарет Чейз Смит, сенатор из штата Мэн. Возможно, это выдвижение было чисто символическим, но ведь и символы имеют значение.
Внешний вид, так же как и внутренний образ – словом, имидж женщины – изменился тоже. Юбки стали короче; колготки – удобное изобретение – заменили жесткие пояса и неудобные подвязки с чулками; прямые свободно ниспадающие волосы избавили женщин от многочасовых страданий у парикмахера – все эти накручивания, начесы, лаки, сушилки и укладки. Кукольные личики типа Джун Эллисон, Дорис Дэй, Джанет Ли – в общем, «девушки с вашей улицы», стали казаться пресными, пустыми. Барбара Стрейзанд с носом, который любой режиссер укоротил бы лет пять назад, и с глазами, как у Нефертити, изменила представление о красоте женщины и создала новые стандарты.
Эти новые образы и новые возможности женщин не изменили традиции, но были как бы приправами, меняющими вкус блюд. Журналистка и социолог Мэрайа Мэннис писала в то время: «Никто не возражает против женщины-писательницы, пока ей удается быть одновременно хорошей женой, матерью, красивой, выдержанной, хорошо одетой, ухоженной и добродетельной».
Уилсон нуждался в такой женщине. Он нуждался в женщине свободной и независимой, но не угрожающей ему. Элен хотела только одного – сделать его счастливым.
– Единственное, что нарушает твое совершенство – это твой адрес, – пошутил Уилсон однажды утром. Он надевал белье, рубашку, галстук, носки, костюм, в котором он был накануне, и, наконец, туфли. Ему нужно было нестись в Нью-Йорк, принять душ, переодеться и поехать к себе в контору. – Выскальзываю из дома как воришка.
– Это из-за детей, – прервала его Элен. Она еще не успела встать с постели, а уже ей недоставало Уилсона. Она была уверена, что Уилсон шутит, но она не могла не воспринимать его слова серьезно. Она всегда воспринимала мужчин серьезно – их чувства, желания, малейшие изменения в настроении. Ее так воспитали. То, что хотелось ей и ее матери, было неважно в сравнении с тем, что хотел ее отец Фрэнк Кендал. – Я бы не знала, что сказать детям.
– Я думаю, что ты не можешь прямо сказать им, что их мать имеет право на личную жизнь, – сказал Уилсон, – даже, если учесть, что они считают себя совершенно освобожденными.
Денни в двенадцать лет, а Бренда в пятнадцать знали о сексе намного больше – по крайней мере, они так думали, – чем Элен знала в двадцать.
Уилсон подошел к ней, сел на край кровати и взял ее за руку.
– Но что ты скажешь им, если мы решим пожениться?
– О, – выдохнула Элен, – о, Уилсон!
Для Элен слова Уилсона прозвучали вполне определенно – как предложение, для Уилсона это был один из возможных вариантов.
14
Осенью 1964 года, через пять с половиной лет после смерти Фила, Элен представляла из себя одновременно и подростка, которым она была в колледже, когда она чувствовала, что ее способности неограниченны, и женщину, которая все еще хотела, чтобы ее воспитали иначе – в желании любить и быть любимой мужчиной, посвятить себя его счастью и счастью их детей.
Так они и существовали одновременно – эти две Элен: одна – завоевательница, и вторая, – желавшая, чтобы ее завоевали. В это время и появился Уилсон. Две Элен жили в сложном равновесии, но когда Уилсон стал для нее необходим, она почувствовала, что это хрупкое равновесие нарушается.
В тот год, когда Бренда должна была уехать в колледж, а Денни учился в старших классах, Элен и Уилсон заговорили о том, чтобы пожениться, как бы привыкая к этой мысли. Уилсон хотел сделать это немедленно.
– Давай съездим в мэрию, – говорил он упрямо. – Тебе лучше ухватить меня, пока я не испарился.
– Мэрия звучит так неромантично! – посетовала Элен, не слишком вдумываясь в слова Уилсона, не сознавая, что он говорит вполне серьезно, даже серьезнее, чем он сам думал. Элен хотела подождать. Осень с предстоящим Днем Благодарения и следующим за ним Рождеством, была для Элен самым напряженным временем года из-за большого количества заказов на обслуживание, а она хотела насладиться своей свадьбой, отдохнуть от бесконечного напряжения.
– Я хочу, чтобы у нас была настоящая свадьба, – говорила она Уилсону, выдавая свою заветную мечту. Она вспомнила, как ее брак с Филом был отмечен в небольшой родительской квартире и как она всегда сожалела об этой скромной церемонии. – С музыкой, с красивым платьем, и обязательно гости и обед – и кто-то другой будет обслуживать, – в общем, ведь это праздник. – Ее прекрасные миндалевидные глаза мечтательно светились при мысли о том, какой прелестной невестой она будет на своей свадьбе. Романтическая и вечная любовь. Уилсон – жених, сильный защитник, обожающий ее.
– Я понимаю, – сказал Уилсон и поцеловал ее. Он понял, что женщины совершенно по-другому думают о таких вещах, как свадьба. У него и Мэри Лу была роскошная свадьба, самое настоящее дорогостоящее представление, за которое платила ее семья. У Мэри Лу был альбом из белого шелка со свадебными фотографиями и в начале их семейной жизни она без конца их рассматривала. Когда они развелись, он обнаружил этот альбом в гараже, вместе со старой детской одеждой.
– Если ты этого хочешь. Я лично мог бы обойтись мировым судьей и щепоткой риса.
– Вы, мужчины, – воскликнула Элен, – вы так неромантичны!
– Оказывается, я более старомоден, чем думал раньше, – сказал Уилсон через шесть недель после того, как он впервые остался на завтрак. Шесть недель, в течение которых Бренда и Денни привыкли – невероятно быстро – к его ежедневному присутствию за завтраком и обедом в конце недели. – Я уже почти живу здесь, – сказал Уилсон. – Но ты оплачиваешь все счета. Я начинаю чувствовать себя на содержании, мне это не нравится.
Элен согласилась, чтобы Уилсон платил по основным счетам. И это совершенно неожиданно сняло некоторое напряжение в их отношениях.
– Но что я буду делать с теми деньгами, которые зарабатываю сама? – спросила она.
– Трать их на себя, – сказал Уилсон, чувствуя себя уверенно в роли защитника и советчика. – По-моему, тебе необходимо купить новую машину.
* * *
Прошла зима и наступила весна. Элен ощущала себя замужней женщиной во всем, кроме имени. Бренде исполнилось шестнадцать, трудный возраст, кажется, миновал, и она была для Элен самой работящей и умной помощницей в доме.
– Мы станем партнерами, – сказала Бренда. Она принадлежала к поколению Бетти Фридан и Глории Стайнем и знала, что ей придется работать. И ей это вполне подходило! – «Элен и дочь!» А если Денни будет вести себя хорошо, мы и его примем в компанию!
– Не будь такой оголтелой феминисткой! – засмеялась Элен. – Ты же сама терпеть не можешь мужской шовинизм.
Бренда с некоторым недоверием относилась к Уилсону.
– И все же, он очень привлекателен, – говорила она, – почти такой, как папа. Я бы хотела, чтобы он женился на тебе…
Так как в доме не было отца, то взгляды Бренды на отношения между мужчиной и женщиной сформировались журналом «Космополитен», его советами одинокой женщине, новым поколением кинозвезд, которые открыто жили со своими «мужчинами-друзьями», не имея никаких препятствий против брака, а также телесериалом, снятым по нашумевшему роману «Пейтон Плейс», в котором были выставлены наружу все тайны подростков и незаконный секс. Ее умудренность – или то, что казалось умудренностью – поражала Элен.
– Он женится, – уверяла дочь Элен. – Нам просто нужно найти подходящее время для обоих.
– Я поверю в это, когда увижу кольцо, – был ответ этого молодого циника. Но Элен заметила, что несколько фотографий Фила, стоявших на столе у Бренды исчезли – она сложила их и убрала. Уилсон был теперь в доме мужчиной, и его присутствие заполняло ту пустоту, от которой Бренда страдала после смерти отца.
Денни процветал. Мальчики в школе, где учился Денни, поголовно увлекались спортом. Спорт означал все – карьеру, популярность, успех, и Денни – третий подающий в бейсбольной команде старался изо всех сил стать первым, но безрезультатно. Он чувствовал себя ужасно подавленным, пока Уилсон, у которого отец был учителем физкультуры, не вытащил Денни во двор и не стал его личным тренером.
– Если не можешь побить их скоростью, – учил он Денни, – то бей интеллектом. – Он учил Денни тому, как и когда использовать резкое уменьшение скорости, скольжение, падение, передачу, подмену. Денни был третьим в подаче, когда пытался стать нападающим. Он был первым среди равных, когда стал им, а потом тренер поставил его на подмену в важной игре.
– Твои шансы растут, – сказала Элен, когда Денни принес домой дневник с оценками выше 80, в отличие от его обычных 70.
Денни улыбнулся своей хитрой улыбкой, так похожей на улыбку Фила, и подмигнул:
– Уилсон сказал мне, бей их интеллектом.
Бренда и Денни полностью перешли на сторону Уилсона. Дети все время спрашивали Элен, когда же они поженятся. Юные консерваторы, они хотели, чтобы все было по закону.
Присутствие в доме мужчины означало привычный образ жизни, сны, защищенные, как в детстве, плавание в теплом, родном море. Элен была рада этому. Как много она, должно быть, потеряла, не сознавая счастья присутствия мужчины в ее жизни.
Но сейчас, когда в корзине для стирки лежало белье Уилсона, когда он приходил к ужину почти каждый вечер, когда он говорил с Брендой о мальчиках и ее увлечениях, или когда он тренировал Денни во дворе перед началом футбольного сезона, а Элен готовила особенные завтраки для него в воскресенье – неважно, во сколько она легла спать накануне, – она вспомнила, что такое чувствовать себя женщиной.
И она любила секс с Уилсоном – нежный, домашний секс, такой, какой был у нее с Филом. Неудовлетворенная страсть, которая привела ее после смерти Фила в заднюю комнатку Жака Буша, ошеломляла ее; эротические фантазии, которые возбудил в ней Лью, пугали глубиной ее собственных сексуальных порывов.
Любить и быть любимой было прекрасно. Любовь казалась ей маленьким домашним котенком, которого можно гладить и ласкать. Теперь, после многих лет несправедливых ударов, которые жизнь наносила ей, она вернулась наконец домой. Мужчина был в ее доме, в ее жизни, и Элен вновь была женщиной – и вспоминала последний свой спор с Филом с нежностью, смешанной с горечью.
И, как настоящая женщина, Элен вздохнула с облегчением.
– Я так счастлива, – шептала она Уилсону, прижимаясь к нему в постели. В тот вечер она, наконец, получила новый фургон для доставки готовых блюд на приемы. Ей бы самой не пришло в голову купить такой фургон без Уилсона. – Машина великолепна. Спасибо тебе.
– Ты заслужила его, – Уилсон сказал это так, как будто он сам заплатил за фургон. – В следующий раз, когда у тебя будут деньги, купи себе пару сапог от Курреже.
На следующий день, впервые с тех пор, как она начала работать, Элен отказалась от заказа на обед для двадцати пяти человек. Зачем ей готовить для двадцати пяти незнакомцев, когда она может остаться дома и готовить для одного, любимого человека?!
Осень была самым напряженным временем и для Уилсона. Он хотел брать Элен с собой повсюду: на обед в ратуше «Джеймс Бэрд Виллидж», на дегустацию вин в «Четырех временах года», на выставку сыров в «Уолдорфе». Элен не могла выезжать с Уилсоном четыре раза в неделю и принимать все заказы в «А ля Карт».
Ей пришлось выбирать. Выбор оказался простым: с согласия Уилсона она сократила заказы и выбрала Уилсона.
Но чем больше Элен уступала Уилсону, тем меньше он уделял ей внимания. Элен не могла понять почему, и когда он, наконец, объяснил, она почувствовала облегчение.
– Аренда на мою контору кончается, – сказал он Элен, с удовольствием разговаривая с ней так, как никогда не мог говорить с Мэри Лу, которая ничего не понимала в бизнесе. – Если я останусь там, где сейчас, рента возрастет на 18 процентов, и у меня не будет и сантиметра лишнего – а мне нужна дополнительная площадь. Но если я перееду, это обойдется еще дороже.
Он не сказал ей, что получил письмо от Мэри Лу – она просила увеличить содержание для детей, все цены поднялись – учеба, счета от врача, одежда, книги, уроки музыки. Уилсон послал чек на большую сумму.
Он чувствовал недостаток денег, его беспокоило, что он не может жить на том уровне, которого требовал его образ – кормильца и защитника. Надо было добывать больше денег – намного больше, чем он тратил.
Но Уилсон не мог признаться в этом. Разделяя с Элен финансовые трудности, он не хотел их признавать.
– Деньги не проблема, – сказал он раздраженно, когда Элен как-то раз спросила его. – Проблема в расширении дела. Мне нужно большое помещение, больше служащих и больше клиентов.
– А ты не можешь взять в долг? – осторожно спросила Элен, вспоминая свои разговоры с Лу. Она поняла, что деньги все-таки оказались проблемой.
– Конечно, я могу занять! – Уилсон воскликнул с возмущением, как будто ее вопрос был совершенно идиотским.
– Я только хочу, чтобы ты знал, что я с тобой, Уилсон. Я на твоей стороне, – нерешительно отступилась она.
Всю осень Уилсон был озабочен, резок, несдержан. Всю осень он не хотел говорить о финансовых проблемах.
– Может быть, я выплачу по закладной? – предложила Элен в ноябре, когда дела немного пошли вверх.
– Нет! – оборвал ее Уилсон. – Это совершенно невозможно! Ты знаешь, что я думаю о женщинах, которые платят за мужчин? – Своей резкостью он прекратил обсуждение этой проблемы.
В 1965 году «А Ля Карт» успешно работала во время праздников, и когда Элен подарила Уилсону чек на выплату трехмесячной закладной, он не отказался.
– Спасибо, – пробормотал он, глядя в сторону. Он сделал вид, что ничего не произошло. Он никогда не вспомнил об этом, ни разу. Его гордость просто не позволяла ему быть на равных в финансовом отношении с женщиной.
Но Элен жалела его, любила его даже больше за проявление слабости.
К началу нового года Уилсон, наконец, принял решение: взял в аренду большое помещение на Пятой Авеню – очень дорогое, с престижным адресом. Снова и снова Уилсон спрашивал себя, не отхватил ли он кусок больше, чем мог проглотить. Не стал ли он слишком честолюбивым для парня из Мэриленда? Стоила ли престижная Пятая Авеню бессонных ночей? Правильно ли он поступил? Справится ли он со всем? Сможет ли он выплачивать детям возросшие алименты?
– Ты еще любишь меня? – спросила Элен, презирая себя за слабость. Она понимала, что Уилсон в финансовых тисках, но он не хотел ее помощи. Ей же необходима была уверенность в нем.
– Ты же знаешь, что да, – ответил он, возмущенный давлением, которое Элен оказывала на него. Сейчас он меньше всего ожидал этого. – Нам нужно только пойти в мэрию и покончить с этим.
Его слова вряд ли звучали романтично, но Элен знала, что он прав. Она была дурой. Она все думала, что ей девятнадцать лет, а ей уже тридцать шесть.
Это была ее ошибка, что она и Уилсон до сих пор не поженились. Ее ошибка, что она была безнадежно романтична. Нью-Рошель был маленьким городом, люди начали говорить о них. Денни подрался в школе с ребятами из-за грубых замечаний в адрес матери. Элен обвиняла себя в том, что явилась причиной выговора, который сын получил за драку.
Но Уилсон уверял, что любит ее, он заботился о ней и ее детях. Элен убеждала себя, что если она будет терпелива, все будет хорошо. Было очень важно не перевернуть лодку.
