Текст книги "Сотворившая себя"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Может, ничего не случилось, – сказал он, пытаясь утешить ее. – Просто служебные интриги.
Бренде хотелось верить, что это так и есть.
3
Через восемь недель Хейнрих Лебен покинул «Медлаб» и получил должность директора по научной работе в фирме «Райдер и Эванс» – та же должность, что у Сэма Винсента, но в более крупной компании. Эд Словацки ушел вместе с ним – в качестве заместителя и, возможно, преемника.
– Но Эд Словацки – совершенный профан! – жаловалась Бренда Тони: она была возмущена и обижена. – Он ни разу не составил путного отчета в «Медлабе»! Только отдельные бумажки! У него была возможность работать над проектом рецепторов инсулина – он отказался. Эд Словацки никогда не сделает никакого открытия – даже если столкнется с ним нос к носу!
Тони пожала плечами, как бы говоря: «Что ты от них хочешь?»
– Это несправедливо! – возмущалась Бренда. – Он продвигается вверх, а я стою на месте. Я так надеялась на повышение! Я все же надеюсь… – Бренда пыталась успокоиться.
– Ты не о том беспокоишься, – сказала Тони.
Бренда посмотрела на нее с удивлением:
– Не о том? А о чем я должна беспокоиться?
Тони было неприятно начинать этот разговор, но она решилась.
– Будет лучше, если ты узнаешь об этом от меня.
– О чем? – У Бренды упало сердце.
– Тебя подставили, – сказала Тони. – Мы следим за работой фирмы «Райдер и Эванс». Они отказались от проекта, которым ты занялась сейчас.
– Рецепторы инсулина? – Бренда не верила своим ушам.
Тони кивнула:
– Они потратили почти год. Рейнкинг был их консультантом. Они ничего не добились, и комиссия по продуктам питания и лекарствам поставила крест на этом. Комиссия считает, что нельзя изменять клеточную структуру – никто не знает, как она функционирует.
– И Хейнрих знал?
Тони опять кивнула:
– Вероятно. Он, должно быть, разговаривал с кем-то у «Райдера и Эванса», прежде чем возглавить у них отдел науки. И они наверняка рассказали ему о том, что они сделали.
– Рейнкинг зашел в тупик в своих исследованиях. Он искал место консультанта. Эд Словацки, конечно же, знал об этом. Он напился с парнями из фирмы «Райдер и Эванс», когда мы были в Урбане. Хейнрих согласился, потому что «Медлаб» пошла бы по неверному пути, а он переходит в другую фирму. – Бренда поняла теперь все хитросплетения и обман, жертвой которого стала она. И она сама себе вырыла эту яму! – А я теперь должна отвечать за все. Все неудачи свалят на меня.
– Этого не будет, если ты подсуетишься, – сказала Тони.
– Что же мне делать?
– Уволиться, найти новую работу. Пусть кто-нибудь другой занимается рецепторами инсулина. В конце концов, это Хейнрих поручил тебе работу – пусть он отвечает.
– Но это нечестно! – Бренду неприятно поразило предложение Тони.
– Но он именно так поступил с тобой, – уточнила Тони. – Да, да, именно он.
Бренда задумалась. Где Тони приобрела эту жесткость? Может быть, это просто защитная реакция? Или она играет в те же игры, что и мужчины?
– Ты права, – сказала Бренда. – Ты совершенно права.
В этот же вечер она написала отчет о своей работе в «Медлабе» – ее академические успехи, три года в лаборатории, лекции в университетах, – она должна понравиться будущим работодателям.
– Но что, если придется переехать в Цинциннати? – Бренда задала этот вопрос Джефу после того, как разослала свои отчеты во многие фармацевтические и химические компании страны.
– Мы подумаем об этом в свое время.
– Ты любишь меня? – Этот вопрос Бренды звучал по крайней мере один раз в день.
– Да, – сказал Джеф. Он всегда думал, что Бренде нужна эта уверенность, так как она рано потеряла отца. – Я люблю тебя. Очень.
– Но ты поддержишь меня? – Бренда всегда хотела сохранить и карьеру, и брак. Все журналы, газеты, все известные женщины, от архитектора до журналистки, которые были одновременно матерями и женами, – все они твердили о необходимости совмещать семью и работу. Все будет прекрасно, если правильно организовать свою жизнь. Бренда впервые столкнулась с противоречием, которое не вписывалось в общую картину благополучия. Неужели все они лгали?
– Конечно, дорогая, – сказал Джеф, обнимая ее.
Карьера Бренды для Джефа значила так же много, как и для самой Бренды. Джеф всегда мечтал жениться на самостоятельной женщине.
Мать Джефа до замужества была зубным техником. Отец дантистом. Их брак не был особенно счастливым – какое-то пресное, скучное существование. Джеф навсегда запомнил жалобы матери на то, что ей пришлось бросить работу, когда родились дети. Она считала это самой большой ошибкой в своей жизни.
– Лучше бы я наняла кого-нибудь присматривать за вами, – говорила она Джефу и его сестре, – и осталась бы работать. Даже если бы вся моя зарплата уходила бы на няню.
Она убедила сестру Джефа приобрести профессию и делать свою карьеру, а самого Джефа – жениться на такой женщине.
– Работающая жена – счастливая женщина, – часто говорила она, зная, что скука и пустота в ее жизни возникли из-за отсутствия настоящего дела. – Раньше телефон не переставал звонить, книга записей была заполнена до отказа – я чувствовала себя человеком. А теперь я просто домохозяйка.
Слова Нелли Муссер возымели свое действие. Сестра Джефа стала дантистом, как отец, а сам Джеф не мыслил себе жены-домохозяйки. Он верил матери, когда та говорила, что несчастлива только потому, что не работает.
Джеф думал, что работающая жена будет более интересным собеседником и будет стимулировать его работу. Он не задумывался об экономических последствиях.
– Я начинаю новое дело в Ньютоне, – сказал как-то Вэйн Элбаум Джефу. Он был сокурсником Джефа в Брауне, пронырливый парень, связанный с крупными шишками в «Бостон Дженерал». Он хотел организовать самостоятельную фирму. – Мне нужны люди. Я уже договорился с банком о кредите, так что тебе нужно только подписать заявление об уходе и переехать в Ньютон. Ты хороший парень, Джеф, и ты мне нужен. Что скажешь?
Вэйну было двадцать восемь лет, но выглядел он на тридцать пять – солидным, откормленным, преуспевающим бизнесменом. Он точно знал, чего хочет и как этого добиться. Его уверенности хватило бы на целую хоккейную команду.
– Что я предлагаю, Джеф, – сказал Вэйн, – так это практически лицензию на печатание денег. Заем мы выплатим через пять лет, а потом вся прибыль – наша. Ну, как?
Вэйн грезил о «Мерседесе» и зимнем отпуске в горах, о дорогом доме в престижном пригороде. На Джефа это не произвело никакого впечатления.
– Я знаю, Вэйн, – сказал Джеф. – Благодарю за предложение. Но я счастлив в своей клинике.
– Но там нет денег, тебе платят гроши! – воскликнул Вэйн, пораженный безрассудностью Джефа.
– Но есть другие ценности, – сказал Джеф.
– Ты всегда был альтруистом, – сказал Вэйн, пожимая плечами.
Но ценности, о которых говорил Джеф, не были совершенно альтруистическими. Работа в клинике «Роксбери» нравилась ему. Он считал очень важным для себя, когда хорошо подобранные очки помогали мальчику из гетто улучшить оценки в школе, когда операция на катаракте спасала зрение старушки, жившей на социальное пособие, когда хорошие контактные линзы помогли талантливому спортсмену заключить профессиональный контракт.
– Я все же хочу работать в клинике, – сказал Джеф Бренде в тот вечер. – Как ты думаешь, может, не надо было отказываться от предложения Вэйна? Я бы заработал кучу денег.
– Я горжусь тобой, дорогой. Я рада, что ты отказался. – Бренда знала, как много Джеф отдает своей работе. Она с презрением относилась к тем его сокурсникам, которые с восторгом описывали свои телевизоры последней модели, покупку недвижимости, махинации с выплатой налогов. – Я счастлива, что ты не такой, как другие. Иначе я не была бы с тобой.
В первые три года их брака Джеф отказался, по крайней мере, от четырех предложений перейти на частную практику, и всегда после совета с Брендой. У них были одинаковые взгляды, желания, идеалы. Единственным камнем преткновения было домашнее хозяйство: сколько бы они ни спорили по этому поводу, рано или поздно Бренде приходилось делать все самой.
– Если ты считаешь себя феминистом, – сказала как-то Бренда, – то странно, что ты даже не знаешь, с какой стороны взять щетку в руки. – Джеф даже не улыбнулся, так ему было обидно.
Бренда отослала около десятка отчетов о своей работе и получила, очень быстро, десять ответов. Восемь компаний заинтересовались ею и просили приехать для беседы, две компании не имели вакансий в настоящее время, но обещали иметь ее в виду в будущем; от двух – ответы так и не были получены.
Через месяц после того, как ее «подставили» в «Медлабе», у нее было шесть приличных предложений, то есть больше, чем после окончания колледжа.
– Все знают, что ты талантлива! Но такие выгодные предложения! – Элен была очень рада за Бренду, она не могла скрыть, как гордится ею. Она даже решила не говорить о своих успехах – она наконец-то! – победила в конкурсе на зимней выставке антикваров, и тут же ей предложили обслуживать прием на пятьсот человек, устраиваемый нефтяной компанией в Хьюстоне, которая открывала новое отделение на шестидесятом этаже Всемирного торгового центра. Шел тысяча девятьсот семьдесят пятый год, развивалась инфляция, компании тратили деньги так, как будто у них не было будущего. Что еще делать с долларами, если они дешевеют на глазах?
Тони пыталась, не обидев Бренду, все же подтвердить свое предсказание:
– Вот видишь! Я же говорила! У победителя даже временное поражение превращается в триумф! Ты добилась своего! Ты их побила на их собственном поле! – Слова «их», «они» относились, конечно, к мужчинам.
Джеф целиком был на ее стороне.
– Тебе нужно выбрать такую фирму, которая даст тебе лучшие возможности и где ты будешь счастлива. – Бренда подумала, что ее отец сказал бы то же самое.
Она приняла предложение от «Ол-Кемистри» – международной компании, центр которой находился в Питтсбурге. Они давали ей двадцать одну тысячу в год. Бренда тут же сказала Тони, чтобы та копила деньги на шампанское в «Четырех временах года». Тони зарабатывала «только» восемнадцать «штук», как они называли тысячи, у «Эддера и Стерна». Бренда сказала Джефу, что «брак на уик-энде» – самый сексуальный. Об этом писали во многих модных журналах – как сохраняется семья, если муж и жена не видят друг друга каждый день. Элен она сказала, что будет прилетать на самолете компании «Ол-Кемистри». Единственное, что она скрыла от всех – это то, что теперь она будет зарабатывать намного больше Джефа.
Джеф, конечно, знал об этом, но, как и Бренда, не придавал этому большого значения. Они не были меркантильны. Кроме того, Бренда всегда тратила больше, чем зарабатывала.
– Лучший покупатель «Мастер чардка», – хвасталась она Джефу, не сознавая, как она была похожа на своего отца даже в таких мелочах. Но после нескольких утомительных недель, а особенно после домашней «каторги», она любила себя побаловать и покупала то дорогую шелковую блузку, то пару ненужных, но очаровательных туфель, то модный, отделанный кружевами и рюшами, брючный костюм. «В конце концов, для чего я так много работала?» – оправдывала она себя.
– Никаких «хороших девочек», я не собираюсь повторять своих ошибок, – говорила Бренда Тони перед отъездом в Питтсбург.
– Ты на них учишься, – сказала Тони. – Только помни: улыбайся все время. Это выводит их из равновесия.
И заговорщицы расстались.
В «Ол-Кеме» Бренда просидела на всех возможных заседаниях. Она поставила себе целью познакомиться со всеми коллегами и старалась сделать это во время перерывов, в кафе. Она не пропускала ни одной конференции или важного совещания. В лаборатории она проводила только часть времени, передав рутинную работу своим помощникам.
Сначала ей казалось, что она обманывает фирму, потому что она не сидела за лабораторным столом сутками, как раньше, и не писала груду отчетов сама.
– Разве у тебя нет помощника для этого? – спросила Тони.
– Есть, конечно.
– Так пусть он и занимается этим. Ему за это платят. Тебе платят за руководство. Ты должна проявить себя именно в этом качестве.
– Ладно, – нехотя согласилась Бренда. – Я надеюсь, что ты уверена в том, что ты говоришь.
Она обнаружила, что Тони была права, когда фирма решила послать группу химиков в Германию для «связи» с отделением «Ол-Кем». Там занимались контактными линзами для постоянного ношения.
– Вы первоклассный администратор, Бренда. К вам все относятся с симпатией, и вы прекрасный химик, – сказал Бренде ее шеф.
Сид Эрло уже четыре года возглавлял научный отдел в «Ол-Кеме»; он был самым молодым начальником отдела в этой отрасли и, вероятно, по этой причине не придавал большого значения тому, что Бренда – женщина. Может быть, одной из причин было то, что, хотя Сид был невысокого роста, склонным к полноте мужчиной, у него была высокая, стройная, необыкновенно красивая жена, которая буквально боготворила своего мужа. Какова бы ни была причина, Сид Эрло преуспевал и очень отличался от Хейнриха Лебена.
– Я посылаю шесть человек в Мюнхен, – сказал Сид Бренде своим «начальническим» тоном. Идея включить Бренду в эту группу казалась Сиду высшим расположением к ней.
– Придет день, и Комиссия по продуктам питания и лекарствам разрешит нам использование постоянных контактных линз, и мы должны быть готовы немедленно выйти на рынок. Я назначаю вас руководителем группы, Бренда. Я знаю, что вы меня не подведете.
Бренда и в самом деле была хорошим организатором, и научилась она этому не в школе и не в университете, а у своей матери – на кухне. Бренда часто видела, как Элен давала указания Габи, Дженис и Кларенс так, чтобы их действия не пересекались, а, наоборот, дополняли друг друга, чтобы все шло как бы само собой – а на самом деле под строгим контролем Элен. Бренда не «училась» организации дела, она «дышала» этим воздухом.
Она провела месяц в Мюнхене и была обрадована и удивлена тем, что немецкие коллеги были очень внимательны к ней и помогали в ее работе. Она позаботилась о том, чтобы была составлена подробная, довольно обширная записка о линзах постоянного ношения и отправлена в Питтсбург. К записке прилагались также последние лабораторные данные. Для Сида Эрло она сама написала конфиденциальную записку о плюсах и минусах этого направления и даже предложила, как добиться соответствия нормам, принятым в США.
Работа была интересной, и Бренда предвкушала, как она будет обо всем рассказывать Джефу. Но самое главное – ее принимали на таком уровне, о существовании которого она раньше и не подозревала.
С того момента, как Бренда вошла в салон первого класса самолета «Люфтганзы» и стюардесса предложила ей шампанское и семгу, и до того момента, когда она уезжала из Мюнхена в роскошном лимузине «Ол-Кем», причем ее багаж был заранее отправлен фирмой через ее отделение «Паблик Релейшн», она чувствовала себя «особо важной персоной». Для работы с ней были выделены секретарша и помощник по науке. «Ол-Кем» обеспечил ее билетами в театр и на концерты; машина «Ол-Кем» ждала ее около отеля «Байеришер Хоф», где она жила в великолепном номере, принадлежавшем «Ол-Кем».
В Мюнхене Бренда впервые ощутила вкус роскоши; она принадлежала к поколению, которое гордилось пренебрежением ко всему материальному, несмотря на это, она наслаждалась роскошью и тем вниманием, которое немцы оказывали ей. Быть может, они считали, что она как американка и представитель «Ол-Кем» обладает какой-то властью – и они ожидали отдачи; быть может, просто потому, что она была молодой и красивой женщиной – и Бренда впервые почувствовала это преимущество, но все эти факторы были в ее пользу. Ее замечали всюду – на каждом заседании, на каждом семинаре, в каждой лаборатории. Она была единственной женщиной в этом мужском обществе, и у нее была власть – она прошла проверку всемогущего Министерства внутренних дел.
Бренда вернулась домой, окрыленная своим успехом – наконец-то ее восприняли всерьез, как профессионала, а не просто «славную девочку». Перспективы казались безграничными.
Она приехала вовремя: Так и Тони решили пожениться.
– Я думаю, мы, наконец, успокоили почтенное общество, – сказал Так после свадебного обеда, который, конечно, подготовила Элен. Бренда несколько дней помогала ей – она так давно ничего не готовила, что теперь она наслаждалась этой работой. Бренда пожертвовала радостями домашних обедов ради карьеры; правда, тогда она не считала это жертвой.
– Ты сам – «почтенное общество», – поддразнивала Така Бренда. – Ты – юрист, а Тони работает на Уолл-стрит. Куда уж дальше!
– Я могу стать президентом! – воскликнула Тони, и все рассмеялись. Гости сидели на полу кооперативной квартиры на Западной 67-й улице, которую родители Тони подарили молодоженам.
– Первая женщина президент! – Гости опять захохотали, возбужденные не только выпитым вином, но и «травкой», которую они курили сейчас – привычка, оставшаяся от университета.
– По правде говоря, в фирме, где я работаю – «Колс, Уоткинс и Форест», мне стали намекать, что неплохо было бы обзавестись женой. – Так сказал это вполне серьезно. Он хотел стать компаньоном в этой фирме, и если через три года ему не удастся это сделать, придется уходить и искать другое место. – Вы не можете себе представить, как все это надоедает: «когда вы узаконите свои отношения с Тони», и все такое. Поэтому мы с Тони решили: если я хочу стать компаньоном в фирме – нам надо пожениться.
– То же самое и у меня, то есть не у меня, а у «Эддера и Стерна», – сказала Тони. – Я им понравилась, они привыкли ко мне, но они такие чопорные! Там половина – англосаксонские протестанты, половина – евреи. И среди них – женщина, незамужняя, свободная! Если бы я еще была негритянкой! Ну, ничего, теперь я выгляжу неплохо, с законным мужем, причем перспективным. Кто знает, может быть, теперь пойдут дети, будем отмечать годовщины, – Тони посмотрела на Така любящим взглядом.
– Я думала, вы не хотите детей, – сказала Бренда.
– Нет, не хотим, – сказала Тони.
– Почему бы нет? – сказал Так. Они произнесли эти слова одновременно, удивленно посмотрели друг на друга и смутились.
– Но я могу передумать, – сказала Тони и покраснела.
– Да? – Так улыбнулся радостно.
Тони и Так решили провести первую брачную ночь в маленькой квартирке на Томпсон-стрит, где они прожили пять лет. Джеф и Бренда остались в их новой квартире на ночь.
Квартира еще пахла краской, и в ней почти не было мебели – только кровать, карточный стол и четыре складных стула. Мать Тони собиралась в ближайшее время купить мебель.
– Напоминает Питтсбург, – сказала Бренда, когда они ложились спать. Она имела в виду квартирку, которую она сняла год назад, когда стала работать в «Ол-Кеме», и которая так и стояла пустая. Кроме кровати, кухонного уголка, оставленного прежними жильцами, старого ковра из ее девичьей комнаты в Нью-Рошели, там ничего не было. У нее просто не было времени обставить квартиру. Это была еще одна жертва во имя карьеры – отсутствие уюта в доме.
– Бренда, а тебя очень волнует то, что у меня нет перспективы? – спросил Джеф.
– Беспокоит? Что ты, я даже и не думаю об этом. – Это было правдой, но вдруг Бренда подумала, что, будь у нее преуспевающий муж, начальство в «Ол-Кеме» могло бы относиться к ней по-другому.
– Да? Ну что ж, хорошо, что тебя это не волнует. – Джеф помолчал минуту. – Бренда, что ты думаешь о ребенке? – спросил он неожиданно.
– Ну, – она подумала, – это было бы…
– Что? – поторопил ее Джеф. – Что было бы?
– Я думаю, это было бы прекрасно. Но… позже. Мне кажется, что у меня здорово все получается в «Ол-Кеме». Сид Эрло все намекает на повышение. Так что сейчас рановато думать о ребенке.
– Но ты хочешь ребенка? – спросил Джеф.
– Да. Но позже.
Вопрос о ребенке был забыт, как только Бренда вернулась на работу. Она проводила большую часть недели в Питтсбурге, приезжая «домой», в Бостон, только на уик-энд. Иногда она бывала занята и в конце недели, если приходилось выезжать на симпозиум или конференции. Джеф тоже изредка уезжал на совещания, проводимые Министерством здравоохранения.
В отсутствие Джефа Бренда ездила к матери в Нью-Рошель и там с удовольствием помогала ей готовить. «А Ля Карт» разрослась настолько, что Элен пришлось нанять второго повара в помощь Кларенс.
– Ты превратилась в настоящего бизнесмена, – сказала Бренда матери. – Целый штат работников.
– Ты знаешь, дела идут хорошо. Мы будем еще расширяться. Тамара собирается уйти от дел и хочет продать мне свою фирму.
– Ну и что ж?
– Лью и я сейчас обдумываем этот вопрос. Тамара требует целое состояние – она верна себе.
– Еще бы! – Бренда вдруг подумала об отношениях между Лью и ее матерью. Интересно, сколько лет будет Элен довольствоваться женатым мужчиной, делить его с другой женщиной? Слишком долго она живет одна. – А как Лью?
– Прекрасно! – сказала Элен. – Что бы ты ни думала, Бренда, но он для меня очень много значит. Я думаю, без него я не добилась бы такого успеха – он все время меня вдохновляет, советует.
Хотя Элен не сказала Бренде всей правды, но их отношения с Лью постепенно менялись. Они стали мягче, удобнее, уютнее, как бы второй брак – для них в этом было своего рода убежище. Единственное, в чем она не признавалась даже себе – отношения, которые не развиваются, застывают и медленно уходят из их жизни.
Джеф всегда был верен Бренде, и Бренда не изменяла мужу, хотя иногда мужчины пытались ухаживать за ней. Бренда хорошо запомнила уроки Тони и знала, как «отшить» мужчину, не слишком оскорбляя его мужское достоинство. Она просто делала вид, что не принимает намеков на свой счет, а иногда – если мужчина был симпатичным – считала его слова комплиментом.
Бренда была настолько занята работой, что секс не слишком заботил ее. Она выросла освобожденной от прежних условностей. Она читала работы Хелен Герли Браун, Мастерса и Джонсон, журналы «Плейбой» и «Пентхаус», видела голые тела не только в журналах, слушала Битлов и «Поколение Любви» – Бренда и все ее сверстники не видели в сексе ничего особенного. Почему ее мать и ее сверстники поднимали столько шума насчет секса? Бренда воспринимала секс как нечто весьма обыденное.
До тех пор, пока она не встретилась с Сандором Тобиасом.
