Текст книги "Сотворившая себя"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
13
Элен обращалась к трем различным адвокатам в поисках того, кто мог бы вести дело «А Ля Карт» против Джоанны, и все, как сговорившись, давали одинаковый совет: надо уладить дело без суда, по договоренности.
Договориться было проще и дешевле, чем бороться. Борьба обойдется дорого, отнимет массу времени, и никто не мог дать стопроцентной гарантии, что в результате дело выиграет именно Элен. Как бы средства массовой информации ни спешили объявить о полном раскрепощении женщин, судьи в большинстве своем были весьма консервативны и при решении имущественных споров оказывались на стороне беззащитных и бесправных, с их точки зрения, жен. Особенно тех жен, чьи мужья шли на всевозможные уловки, чтобы при бракоразводном процессе скрыть истинные сведения о принадлежащей им собственности.
Договориться.
Адвокаты Лью посоветовали ему то же самое. Договориться. Отстаивать дело в суде будет дороже, чем унять Джоанну, заплатив отступного.
Им вторили адвокаты Макса. «Договоритесь, – советовали они. Откупитесь от нее, и она отстанет».
– Постараюсь сделать все, что можно, – сказал Макс.
То, что Джоанна посмела посягнуть на «Декор», привело Макса в ярость. Его не очень волновало, во что ему лично уже обошелся скандал. В конце концов он сам себе хозяин. Но он пришел в бешенство, когда Джоанна попыталась заграбастать «Декор» как часть якобы причитающегося ей при разводе имущества. «Декор» – это собственность семьи. Компания «Декор» была основана отцом Макса, а потом перешла к его сыну. И хотя Макс был не прочь подразнить Лью, хотя он отпускал шуточки насчет того, что «Декор» всего лишь детская забава, стоило только кому-нибудь сказать нелестное слово о компании, как Макс впадал в неистовство.
– Отдам я ей этот чертов миллион, которого она добивается.
Он повез Джоанну на неделю в Акапулько – затраты на поездку он списал по графе деловых расходов. Когда они уже летели обратно, Макс сказал Джоанне, что решил дать ей миллион.
– Пусть твои адвокаты заберут исковое заявление к «Декору», и ты получишь свой миллион, – сказал он.
– Миллион – это чересчур мало, – тихо сказала Джоанна, склонившись к Максу и нежно касаясь языком его уха. – Мне нужно два миллиона.
– Ты с ума сошла! – Макс отшатнулся от нее.
– Нет, – сказала она. – Не сошла. Просто я хорошо считаю. «Декор» сейчас имеет семь отделений. Включая «А Ля Карт», которой принадлежит «Все для кухни». Специалисты по финансам, с которыми я консультировалась, оценивают «Декор» более чем в восемь миллионов долларов. Я прошу только четверть этой суммы, – великодушно добавила она.
– Этого тебе никогда не получить! – сказал Макс. – Лучше соглашайся на миллион, пока мое предложение еще остается в силе.
– Любой судья согласится, что я не прошу ничего лишнего, – сказала Джоанна. – Если дело дойдет до суда.
– Так давай судиться! – взорвался Макс. – Посмотришь, что будет, когда я расскажу судье, как ты лезла в постель ко всем встречным-поперечным, пока мы были женаты.
– Пожалуйста, без угроз, Макс, – предупредила Джоанна. – Если уж речь зайдет о стирке грязного белья на людях, я тоже могу этим заняться. Если ты не согласишься на два миллиона, я не только буду добиваться «Декора» до победного конца, я еще и сделаю так, чтобы Лью и Рини разошлись.
– Это все уже было! – разозлился Макс. Лью и Рини единственные из семейства Сванов не разорвали свой брак, и чем дольше продолжалась их семейная жизнь, тем более рьяно Макс стремился ее охранять и ограждать от потрясений. – Да и в любом случае, что ты можешь сделать сейчас, когда все уже позади?
– Ты помнишь письма? – спросила Джоанна вполне мирным тоном. – Которые Рини писала Филу? Любовные письма, Макс. Совершенно очевидно, что это любовные письма.
– Ты же их сожгла.
– Но сначала я сняла с них ксерокопии, – заметила Джоанна, победно сияя.
Макс порозовел, покраснел, побагровел, а Джоанна продолжала:
– Все, что мне нужно будет сделать – это показать их Лью. Потом я скажу Рини об отношениях Лью с Элен. Мало того, что я буду судиться с тобой из-за «Декора», еще и Рини захочет получить свою долю имущества. Вот тогда-то, дорогой мой Макс, от вас с Лью мокрого места не останется.
* * *
– Она подняла ставку, – сказал Макс Элен. – Она хочет два миллиона долларов.
– Лью мне уже сказал, – ответила Элен, у которой дух захватывало от наглости Джоанны. – Ну и что ты собираешься делать?
– Дать ей то, что она хочет. – Макс, в первый раз за то время, что знала его Элен, выглядел не моложе своих лет. На его посеревшем лице пролегли глубокие морщины, а обычно крепкое, словно налитое тело как-то съежилось и словно уменьшилось в размере.
– Дать ей то, что она хочет! – Элен была потрясена. С того самого дня, как Джоанна подала заявление в суд, Элен не покидало ощущение, что она наблюдает за каким-то умопомрачением. До сих пор она считала, что женщины уже не живут за счет мужчин; она считала, что женщины уже не выходят замуж из-за денег. Теперь она начинала понимать, как она была наивна, как односторонне до сих пор смотрела на жизнь, потому лишь, что все женщины, которых она знала, теперь работали и сами зарабатывали себе на жизнь.
– Если я на это не пойду, она начнет делать гадости, – сказал Макс. – Настоящие гадости.
– Что значит «гадости»? – спросила Элен. – Какие еще гадости она может сделать? Она пытается отнять компанию, которой Лью отдал всю свою жизнь, не говоря уже о половине «А Ля Карт». А она ведь ни одного часа не проработала и ни одного пенса не вложила, чтобы хоть чем-то способствовать их процветанию.
– Я кое-что скрыл от Лью, – туманно сказал Макс. – Вот почему я хотел поговорить с тобой.
– Макс, эта таинственность на тебя не похожа, – заметила Элен. – Ты очень открытый человек и всегда говоришь прямо. Что ты скрыл от Лью? – спросила она. И добавила – Это касается наших с Лью отношений?
Макс кивнул.
– Джоанна угрожает, что расскажет все Рини.
– Но между нами уже давно ничего нет, – сказала Элен и подумала, что отношения, которые так много значили для них обоих – и в личном, и в профессиональном смысле – прошли все стадии естественного развития и исчерпали себя. И в процессе их развития даже сохранили семейную жизнь Лью.
– Ну, Джоанна так не считает, – сказал Макс. – Для Рини она представит дело так, будто ваши отношения продолжаются и сейчас.
– Мы могли бы сказать Рини правду, – предложила Элен, хотя ее в дрожь бросало от одной мысли о личном объяснении. – Она бы нам поверила. Мы бы смогли ее убедить и заставить поверить нам, потому что это действительно правда.
– Даже если бы вы смогли, это ничего бы не дало, – ответил Макс, – потому что она еще угрожает показать Лью письма, которые Рини писала Филу.
– Рини писала письма Филу? – потрясенно спросила Элен, думая, что она ослышалась.
Она увидела, как краска медленно сошла с лица Макса. Она не ослышалась.
– Я думал, ты знала… – Макс отвел глаза в сторону, не в силах выдержать вопрощающий взгляд Элен.
Элен отрицательно покачала головой, потому что голос ее не слушался. Она закрыла глаза и судорожно вдохнула воздух. У нее было такое ощущение, что ей нанесли сильный удар в солнечное сплетение.
– А ты уверен? – наконец спросила Элен, хорошо зная, что Макс никогда не лжет, и все же не в силах удержаться от этого вопроса. – Ты видел эти письма?
Макс кивнул.
– Подлинники. Джоанна их сожгла. Но перед этим она сделала ксерокопии. – Он бы все на свете отдал, чтобы иметь возможность вернуть свои слова, а с ними и секрет, который он по оплошности выдал.
– А Лью, – Элен остановилась, потому что у нее сжималось горло, – видел их?
– Нет, – почти шепотом ответил Макс, ужасаясь тому, какой страшной разрушительной силой обладала Джоанна. Он не мог понять, что же в нем самом – какая роковая слабость – так притягивало к ней? – По всей видимости, нет.
– Я так и думала, – сказала Элен. – Он всегда чувствовал себя таким виноватым… из-за нас. Так боялся сделать больно Рини…
– Лью по характеру прямодушный человек, – сказал Макс. Иногда даже слишком прямодушный.
Элен кивнула. А потом она произнесла то, что не давало ей покоя:
– Значит, ты хочешь сказать, что если ты не дашь ей два миллиона – это за два года семейной жизни! – то Джоанна пойдет до конца, пока она либо не получит «Декор», либо не поломает брак Лью и Рини, и тогда Рини тоже будет добиваться «Декора»?
– Вот именно, – сказал Макс. – Совершенно правильно. Мне придется согласиться на ее условия. У меня нет выбора.
Разговор, казалось, на этом и закончится.
В конце концов, ей-то за что было бороться? Речь шла о деньгах Макса. О браке Макса. И о его бывшей жене.
А потом она решила: нет!
– Нет! – внезапно произнесла она, так что Макс вздрогнул от неожиданности. – Нет и еще раз нет! Меня совершенно не интересуют ваши с Джоанной отношения. Это ваше личное дело. Но шантаж – это уже совсем другое! А она занимается именно шантажом! Макс, пошли ее ко всем чертям!
* * *
Теперь, что бы Элен ни делала, она постоянно ощущала какой-то тяжелый ком в груди. Фил. Значит, ее тогдашние подозрения имели под собой основание. А что бы она сделала, если бы она все знала уже в то время? Потребовала бы развода? Развода? С двумя маленькими детьми на руках? С двумя маленькими детьми и без всяких собственных средств?! С двумя маленькими детьми, воспитывать которых придется ей одной, без отца? Пошла бы она на развод? Сделала бы она сама тот выбор, который за нее сделала судьба?
Она знала, что не сделала бы. Ей бы не хватило смелости, уверенности, силы. Она бы нашла способ примириться со всем. Примириться с чувством злой обиды и горечи, которое уже никогда не уйдет. Которое будет ежедневно, ежеминутно отравлять ей жизнь. Которое будет ощущаться и когда они с Филом будут украшать елку на Рождество. И когда они будут вместе читать воскресный номер «Таймс». И когда они будут ссориться, или заниматься любовью, или мыть посуду.
И неизвестно, как бы она сама изменилась в результате. Стала бы озлобленной, ожесточилась бы – это наверняка.
Она все время пыталась побороть давящую тяжесть в груди.
Но тяжесть не проходила. Наконец, постепенно, острота боли стала стихать, мало-помалу Элен вновь обрела способность не только чувствовать, но и рассуждать, и вспоминать. Она вспомнила, как Фил часто дразнил ее тем, что Лью к ней явно неравнодушен, как он, будто ненароком, старался навести ее на мысль о возможности романтических отношений с Лью. Она тогда испытывала от этого некоторую неловкость – и в то же время ей это льстило. Она не искала в словах Фила никакого второго смысла, просто он, по-видимому, заметил в том, как ведет себя с ней Лью, что-то, чего она не замечала. Теперь ей стало ясно, что скрывалось за поддразниванием Фила. Это было чувство его вины. Ему было бы легче, если бы и она ему изменила… как он ей.
И когда она под новым углом зрения взглянула на семейную жизнь Лью, все разорванные детали головоломки вдруг стали на место и сложились в законченную картину. Элен внезапно стали понятны странности поведения Рини, которым Лью не находил объяснения – ее переходы от одной крайности к другой, от взрывов страстности к полному равнодушию. Основываясь на том, что ей рассказывал Лью, Элен могла даже воспроизвести хронологию событий. Страстность в последний год перед смертью Фила; холодность в течение некоторого времени после его похорон. И у Элен сложились некоторые теоретические предположения – чисто теоретические, но ей они казались убедительными – о том, что загадочное чередование периодов страстности и холодности Рини было связано с тем, имелся ли в это время в ее жизни другой мужчина.
Элен вспомнила, каким бесконечно виноватым перед Рини чувствовал себя Лью из-за их связи, и подумала, что его переживания, вероятно, были напрасны. Она, конечно, могла рассказать Лью о Рини. Но она этого не сделает. Почему? Лью и Рини, по всей видимости, удалось сделать свой брак удачным. К чему было разрушать их жизнь, сообщая о любовном увлечении, которое осталось в прошлом?
Если рассказать все Лью, это не принесет облегчения ей, Элен. Облегчение может принести только время.
А потом она задала себе вопрос, стараясь при этом быть как можно более объективной: почему Фил так поступил?
Сначала она предположила, что виновата сама. Может быть, она в чем-то не соответствовала его ожиданиям? Оказалась не на должной высоте? Может быть, ему было нужно что-то большее?
Но затем, после некоторых размышлений, Элен начала задавать себе другие вопросы: может быть, в молодости они с Филом взвалили слишком тяжелую ношу на свой брак? В этом браке женщина должна была отречься от себя, растворившись в заботах жены и матери, а мужчина должен был стать неуязвимым и отказаться от права совершать ошибки, взяв на себя взамен роль единственного кормильца, единственного защитника, единственного сильного. Таково было обычное для того времени представление о браке, но не предъявляло ли оно слишком большие требования к мужу и жене, принуждая их не выходить за рамки строго определенных принятых ролей? И, возможно, любовная связь на стороне была просто попыткой ускользнуть от этих непомерных требований?
Адвокаты Джоанны представили документы, согласно которым «Декор» и все его филиалы, в том числе и пятьдесят процентов фирмы «А Ля Карт», должны были быть включены в соглашение о разделе имущества в бракоразводном процессе «Сван против Свана».
Адвокаты Лью и Элен подготовили документы, в которых обращались к судье с просьбой отклонить иск Джоанны.
Юридическая документация сопровождалась финансово-бухгалтерской. Вся эта кипа бумаг занимала почти половину ящика в картотеке, а первые счета за услуги адвокатов и консультантов по финансовым вопросам, полученные Элен, составили чуть ли не десять тысяч долларов.
Выписывая чеки, она занималась тем, чего уже давно не делала: она плакала.
Такие деньги, думала она, и все это ради того, чтобы у нее не отняли то, что она сама создавала, медленно и трудно, доллар за долларом, час за часом, с целью обеспечить материально себя и детей и передать по наследству детям и внукам. Такие деньги, и все это лишь для того, чтобы остаться на уже завоеванных позициях. Такие деньги, и все они уйдут на тяжбу, которую она даже не имела надежды выиграть: все, на что она могла надеяться – это свести к минимуму убытки.
– Боюсь, что моя несгибаемая нравственная позиция в борьбе с шантажом обходится чересчур дорого, – сказала она Элу в минуту отчаяния.
– Нет, – сказал Эл. – Ты поступаешь правильно. – Эл давал ей силу и мужество, которые были так необходимы для продолжения борьбы. Она не представляла, что бы она без него делала.
Решением судьи просьба Элен и Лью о прекращении дела до рассмотрения в суде была отклонена. Дело Джоанны будет заслушано в суде. Судье необходимо было получить дополнительные сведения.
Дополнительные сведения означали, что последуют очередные счета от адвокатов и специалистов по финансовым расчетам, и Элен вновь одолели сомнения, не окажется ли она в дураках со своими идеалистическими представлениями.
Десятилетие, которое начиналось Вьетнамом, кончилось Ираном. Процентные ставки исчислялись двузначными цифрами, как и темпы инфляции; рынок облигаций был развален, и высокие ставки процента по закладным были разорительны для жилищно-строительной индустрии; индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний, который одно время почти достиг тысячи, упал ниже девятисот и пошел вниз дальше. Пакет молока, который в семидесятом стоил тридцать три цента, теперь стоил шестьдесят три. Новый автомобиль иностранного производства, идеальных пропорций, с экономным расходом бензина, стоил почти десять тысяч долларов – больше, чем большинство могло себе позволить. По данным Министерства жилищного строительства и городского развития, в восьмидесятом году почти две трети семей американцев не имели средств, чтобы полностью рассчитаться за аренду и выкупить дома, в которых они жили.
Люди все равно хотели принимать гостей, но всем, даже самым богатым, теперь приходилось действовать с оглядкой на кошелек. Элен уже приспособилась к изменившимся временам. Она теперь предлагала клиентам рагу, блюда индийской и восточной кухни, особенно на основе макаронных изделий, риса и чечевицы, которые были и вкусными, и недорогими. Петух в вине и мясо по-бургундски – блюда, которые Элен сотни раз приходилось готовить, когда она только начинала свое дело, и которые в то время казались верхом изысканности, стали восприниматься как избитые и надоевшие и «сошли со сцены» в семидесятые годы, когда в моду входило новое направление в кулинарии. Теперь их бросающаяся в глаза аппетитность вновь оказывалась притягательной, и когда в одном из кулинарных журналов, которые выписывала Элен, появилась статья, утверждающая, что вновь считается хорошим тоном обращаться к старым рецептам французской провинции, Элен была очень довольна, что сумела опередить новую кулинарную моду. Она снова начала предлагать клиентам эти блюда как наиболее подходящие для парадных обедов. Мода и гастрономические вкусы совершили полный круг… и в крайне трудный для бизнеса год «А Ля Карт» не только удержала свои позиции, но и увеличила свои прибыли, благодаря тому, что Денни не боялся вести торговлю по-новому и фирма «Все для кухни» процветала, – это только подогрело алчность Джоанны и ее решимость победить.
Окрыленная первым решением судьи, которое оказалось в ее пользу, Джоанна заставила Мела Фактира изменить первоначальные условия иска и увеличить сумму, которую она хотела получить при разделе имущества. Из этого вытекало, что Элен и Лью должны будут в ответ на ее новые притязания выдвинуть новые доводы в свою защиту. Элен пришлось оплатить новую партию счетов от адвокатов и консультантов по финансовым вопросам еще на десять тысяч долларов. И, судя по всему, это были не последние расходы.
– Может, нам все-таки стоило бы договориться без суда, – сказал Лью. – Может, правы адвокаты…
– Нет, – ответила Элен. Потому что теперь уже она понимала, что она не только защищается от наглой попытки шантажа, которую предприняла Джоанна, но и сражается за каждую женщину и каждого мужчину, которые своим трудом добивались успеха, против тех, кто хотел брать, ничего не давая взамен, получать прибыль, не приложив никакого труда.
И на лице Элен появилось выражение, которого Лью никогда раньше не видел. Гнев. Настоящий гнев. А затем он сменился решимостью.
– Я не позволю ей забрать то, что своим трудом создавал ты и своим трудом создавала я. Если ты откажешься бороться, Лью, я буду бороться сама. И я одержу победу. Не знаю, как. Но я намерена победить.
14
– Даже не знаю, как тебе сказать… – обратилась Тони к Бренде, и в голосе ее звучала необычная нерешительность. – Я никогда не думала, что все так получится…
В тридцать один год Тони была полноправным партнером в фирме «Эддер и Стерн» и давно переросла должностные категории, которые обычно отводились тридцатилетним. Она также переросла соответствующий этим категориям стиль одежды: строгий английский костюм и неизменную, как униформа, шелковую блузку. Она была одета в мягкое платье из замши тускло-зеленого цвета с моднейшим поясом из плетеной кожи, который застегивался на серебряную пряжку ручной работы. Ее блестящие низкие сапожки стоили больше, чем все бакалейные покупки Бренды за последний месяц. Она очень похудела и была стройнее, чем когда-либо, а поскольку волосы у нее были подстрижены почти по-мальчишески коротко, хотя и уложены легкими волнами, Тони не походила ни на женщину, ни на девушку. Привлекательно было то, что девушка и женщина в ней как бы сосуществовали, уживаясь рядом, как две стороны новенькой, только что отчеканенной монетки. Только выражение ее глаз говорило о том, что она далеко не наивна и знает многое о жизни.
– Мы с Таком разводимся, – сказала Тони, отпив глоток черносмородинного чая, предложенного Брендой. Теперь, когда Бренда ждала второго ребенка, она отказалась от кофеина. Каро уложили спать во флигеле, который Бренда переоборудовала под детскую. – Вполне цивилизованно, даже дружелюбно.
Бренду не удивило это заявление, но она не могла придумать, что сказать. Счастлива ли Тони? Уверена ли, что поступает правильно? У нее кто-то есть? В конце концов Бренда сказала то, что чувствовала:
– Мне очень жаль.
– Мне тоже, – сказала Тони. – Но продолжать так дальше мы не можем. Я в разъездах провожу больше двух недель в месяц. Мы думали, что, когда я стану партнером, я буду больше бывать дома, но из этого ничего не вышло. Теперь, когда я полноправный партнер, я больше значу для компаний, и они хотят чаще меня видеть. Ты знаешь, что наша квартира до сих пор не обставлена и в ней ничего нет из мебели, кроме кровати и стола?
Бренда кивнула: она все понимала. Когда ты поглощена работой, когда ты, фигурально выражаясь, уже напала на след – предположим, фактора, влияющего на ожирение, или в случае Тони, компании, которую явно недооценили и которую можно взять голыми руками, – какое тебе дело до материала для занавесок и размышлений о том, какого стиля должна быть мебель в гостиной: старофранцузского или современного? Все это кажется таким мелким, таким незначительным.
– Печально, – продолжала Тони, разглядывая свои ухоженные, прекрасно отполированные ногти, – но наша любовь кончилась. Я даже не могу вспомнить, каким было это чувство. И Так не может. Мы с ним много разговаривали об этом. Мы оба можем испытывать самые разные чувства: честолюбие, соперничество, счастье, волнение, удовольствие, ревность, разочарование. Но не любовь. Знаешь, Бренда, из всех семейных пар нашего выпуска только вы с Джефом не разошлись.
– Одно время мне казалось, что и нам этого не избежать, – призналась Бренда. Тони знала о романе Бренды и Сэнди, об увлечении Джефа, из-за которого Бренда вернулась из Германии. – И дело было не просто в мимолетной интрижке, как у Джефа с той девицей из клиники. Мы стали чужими друг другу, просто жили в одной квартире. Для меня главным была моя карьера, Джеф занимался своей клиникой. У нас просто ничего не осталось друг для друга.
Тони кивнула.
– Знаешь, что мне сказал Так? Что ему даже не хочется заводить какие-то любовные отношения. У него на это нет ни времени, ни сил. – Тони отпила еще глоток чая. – Мы теперь свободны, но это не свобода, а какой-то ужас. Я иногда знакомлюсь на работе с каким-нибудь мужчиной. И нас тянет друг к другу. Я чувствую себя настолько свободной, что даже могу обсуждать с этим человеком все, что с нами происходит. Мы с ним задаемся вопросом, не помешает ли наша связь, если она зайдет далеко, деловым взаимоотношениям. И почти всегда приходим к выводу, что помешает. Мы выпиваем еще по рюмке, соглашаемся, что лучше ничего не начинать, пожимаем друг другу руку и прощаемся. Вот так, – сказала Тони. – Таков конечный итог всей этой шумихи о сексуальной революции. Разговоры и рукопожатия!
– Самое поразительное, что тебя это как будто и не очень огорчает. – Бренда налила Тони еще чашку ароматного чая.
– Не огорчает, – согласилась Тони. – Я свой выбор сделала. Я хотела блестящей карьеры, и я ее делаю. И я вполне удовлетворена своим выбором. Но знаешь, Бренда, я восхищаюсь тобой. Я бы не смогла отказаться от всего, что дает работа: от денег, власти, привилегий, радостных волнений, чувства принадлежности к делу. Это затягивает, как наркотик, – заключила она. – И, как наркотик, может оказывать побочное действие. Не всегда приятное. Например, можно оказаться лишенной семьи и остаться среди голых стен. И все-таки сомневаюсь, чтобы я смогла поступить так, как ты.
– Мне тоже плохо без работы. И не просто потому, что она приносит радость и удовлетворение, но и из-за денег. Сейчас все так дорого. Мы не привыкли кое-как перебиваться на одно жалованье, – сказала Бренда. – Перед тем, как я снова зебеременела, я пыталась получить работу в филиале «Ол-Кем» в Новой Англии. Я позвонила Диане Уайр… ты ее помнишь. Я ее все время опекала. Я взяла ее на работу, а когда уезжала в Германию, рекомендовала ее на мою прежнюю должность. Мне пришлось три раза звонить, прежде чем она мне перезвонила. Я спросила, нет ли подходящей для меня работы в какой-нибудь лаборатории в местном филиале, и она ответила, что нет, и все – ничего больше. Она не предложила поспрашивать и что-нибудь разузнать, не пообещала поговорить с друзьями из других компаний… ничего. – Бренда замолчала, уязвленная и обиженная.
– Помнишь, как женщины поддерживали друг друга в прошлые времена, – сказала Тони. – Когда все женщины держались вместе. Когда мы составляли сплоченное меньшинство. Теперь все по-другому. Экономика в упадке. Руководящих должностей очень мало, а для женщин их вообще практически нет, какую бы шумиху ни поднимали по этому поводу газеты. Тем немногим женщинам, которые все же оказались наверху, вовсе не нужна конкуренция, уж поверь мне.
Бренда вздохнула. К сожалению, Тони была права.
– Как бы то ни было, теперь я беременна и о работе речь уже не идет. И у меня другие проблемы… например, подыскать что-нибудь подходящее нам для жилья. Я всегда думала, что, когда у нас будут дети, мы переедем из этой квартиры и у нас будет дом. Я поискала, и хотя домов продается очень много, мы не осилим даже первый взнос, не говоря уже о погашении ссуды. Рейган сократил расходы на здравоохранение, и это уже сказывается на клинике, и Джеф боится, что может остаться без работы, – сказала Бренда. Пока она не бросила работу, она даже не понимала, как они с Джефом были избалованы, имея два жалованья, на которые можно было жить безбедно. Они думали, что так будет продолжаться вечно, и даже не отложили ни цента. И впервые в жизни Бренда, нервничая, чувствуя свою незащищенность и беспокоясь о будущем, наконец начала понимать, каково пришлось ее матери, когда умер отец. Как это было для нее страшно, как внезапно все на нее свалилось и как она не была к этому готова. – Когда появится еще ребенок, нам будет здесь очень тесно.
– А почему ты не продашь свои акции и на эти деньги не купишь дом? – спросила Тони. – Помнишь, те премиальные, которые ты мне дала, чтобы я для тебя их вложила в дело.
– А сколько теперь стоят эти акции? – спросила Бренда. Она никогда не принимала в расчет эти деньги: она хотела, чтобы они были отложены для Каро и ее братьев или сестер, которые могут появиться.
– Семьдесят тысяч долларов, – ответила Тони.
– Семьдесят тысяч долларов! – Бренда чуть в обморок не упала.
Она почти не слушала объяснений Тони. Исходная сумма, которую она вложила в компанию по производству кремниевых кристаллов для компьютеров, увеличилась в пять раз.
– Я продала эти акции и купила акции «Коноко». Когда «Коноко» перешла к «Дюпону», я забрала свою долю прибыли и купила акции нефтяной компании «Марафон Ойл». Вчера перед закрытием биржи они стоили семьдесят тысяч долларов.
– Господи! Тони! Ты – гений! – Бренда, несмотря на беременность, подпрыгнула от радости и сжала подругу в объятиях. – Представляешь, как удивится Джеф, когда я ему об этом скажу вечером! Нам, наверно, придется выбрать, что лучше: оставить эти деньги для детей или купить на них дом, в котором дети будут расти. Но по крайней мере это возможность выбора! Тони, ну чем я могу тебя отблагодарить?
Тони улыбнулась.
– Возможно, когда-нибудь я тебя попрошу познакомить меня с подходящим человеком, которого я могла бы полюбить.
Но когда Джеф пришел домой, у него было такое выражение лица, какого Бренда никогда прежде не видела.
– Клиника закрывается… рейгановские сокращения, – сказал он. – Я остался без работы, Бренда. Меня уволили…
Чем глубже Элен увязала в судебном разбирательстве, тем больше она ощущала гнев и бессилие отчаяния. Чтобы организовать защиту против изменившихся требований Джоанны, ей пришлось начать все сначала с адвокатами и консультантами.
– У меня уходят на это тысячи долларов, и это в то время, когда даже удержаться на плаву и то трудно, – жаловалась она Элу. – Иногда я думаю, что мне надо было поступить так же, как Софи, и продать «А Ля Карт», получить деньги, вложить их в акции и жить с дохода. Но беда в том, что я бы не знала, куда деваться от безделья. Я привыкла работать. Я люблю мою работу. Сколько можно путешествовать и развлекаться? Сколько можно заниматься массажем? Сколько можно ходить по магазинам? – Элен выглядела бледной и осунувшейся.
– Ты выглядишь усталой, – сказал Эл.
– Усталой? – переспросила Элен. – Да я просто выжата, как лимон.
– Ты не слишком устала, чтобы пойти в театр? – спросил он. – Один из моих клиентов – режиссер. Он поставил новую пьесу о чете Перонов. У меня билеты в театр. Ты свободна?
Когда Элен сидела в театре, следя за тем, как красавица Ева, будущая жена президента Аргентины, завоевывает своими песнями и танцами Хуана Перона, а вместе с ним и всю Аргентину, ее осенила настолько смелая и дерзкая идея, что она едва могла усидеть на месте от радостного возбуждения.
– Ты изумительно выглядишь, – сказал ей Эл, когда они выходили из театра. Элен порозовела, глаза ее сверкали, даже походка приобрела легкость и упругость. – Как будто ты прошла курс лечения и отдохнула!
А Элен взглянула на него своими блестящими изумрудными миндалевидными глазами и сказала:
– Ева Перон! Кэтрин Грэхэм! Эсте Лаудер! Голда Меир! Мэри Уэллс Лоренс! И я! Элен Дурбан!
И прежде чем Эл успел спросить ее, что это все, собственно, значит, она закинула руки ему на плечи и на глазах у людей, толпой выходящих из театра, поцеловала его прямо в губы.
– Спорим, что ты не сделаешь того же, когда мы будем наедине, – шутливо сказал Эл, когда поцелуй закончился.
– Спорим, что сделаю! – ответила она, и люди вокруг, многие из которых узнали Элен по ее выступлениям на телевидении, зааплодировали.
– Лью, ты никогда не думал о том, чтобы продать «Декор»? – спросила Элен. Она позвонила ему, как только добралась до дома, и попросила встретиться с ней как можно скорее. На следующее утро они завтракали у Лью в Манхэттене. Лью сидел в своем кресле, а Элен на месте Макса. Маленький телевизор «Сони» был настроен на программу АМ/США, звук приглушен. Пока Элен говорила, Лью отвлекся, глядя на ее изображение на экране.
Он покачал головой.
– Нет, конечно. С какой стати мне это делать?
– Чтобы защитить фирму.
– Защитить? – переспросил он, ничего не понимая. – От чего?
– От Джоанны, – сказала Элен.
– Да кто же ее купит? Компанию, которая влипла в судебный процесс?
– Я.
– Ты? – Лью изумленно заморгал глазами.
– Я, – повторила Элен и, протянув руку, выключила телевизор. Ей нужно было, чтобы Лью слушал ее с полным вниманием, не отвлекаясь.
