355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Сахарчук » Месть смертника. Штрафбат » Текст книги (страница 7)
Месть смертника. Штрафбат
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:51

Текст книги "Месть смертника. Штрафбат"


Автор книги: Руслан Сахарчук


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

* * *

Керженцев поручил сонному Лютикову проследить, чтобы Белоконя отконвоировали к остальным. «На тот свет», – подумал Белоконь. Нужно было соблюсти протокол, а также отделать сержанта напоследок.

– Обработаешь его лично, лейтенант, – сказал Керженцев. – Хоть какая-то от тебя польза.

Белоконя повели в глубь рощи за блиндажом капитана госбезопасности. Через полсотни метров остановились. Сержант изображал покорность судьбе, а на самом деле лишь ждал удобного момента для бегства. Вот так просто и глупо расстрелять себя он не даст.

Лютиков оглянулся на конвоиров, которые смотрели на него, не скрывая усмешек. Неожиданно лицо лейтенанта исказилось, он подскочил к Белоконю и ударил его кулаком в живот. Удар был несильным, Белоконь согнулся скорее от неожиданности, чем от боли. Происходящее он воспринимал с отстраненной готовностью к действию. Он всегда впадал в это состояние, когда вокруг творилось что-то из ряда вон выходящее, что не вписывалось в привычную картину мира, которая и без того трещала по швам в это военное время.

Лютиков приложил его сапогом под колено. Тоже не особенно крепко, однако это была та самая раненая нога. Швы Рита сняла всего четыре дня назад, и место было довольно чувствительным. Когда сержант оказался на земле, Лютиков изо всех сил стал пинать его, особо не разбирая, куда бьет, все с тем же истерическим напором. Белоконь почти не замечал ударов – он только закрыл лицо руками и согнулся, напрягая мышцы спины. Силы Лютикова быстро иссякли – видимо, лейтенант был действительно очень утомлен. Кроме того, он явно не испытывал к Белоконю негативных чувств и бил скорее для галочки. Когда он прекратил, энкавэдэшный старшина с тупой и плоской рожей, главный из конвоиров после Лютикова, сказал:

– Что же это за халтура, товарищ лейтенант? Такому лосю нужно как следует всыпать, иначе он ничего не почувствует. Разрешите, я добавлю.

Не дожидаясь ответа, он сильно пнул Белоконя по почкам. Затем последовал еще один такой же ощутимый удар.

Раздался окрик Лютикова:

– Отставить! Хватит!

Плоскомордый старшина успел садануть в третий раз. Он сплюнул и прекратил.

– Слушаюсь, товарищ ли-ти-нант! – сказал старшина с издевательскими интонациями, произнеся последнее слово по слогам. – А ну вставай, сволочь! Подъем! Отдохнешь на том свете!

Чувствуя болезненное покалывание от последних ударов, Белоконь стал медленно пониматься, стараясь не становиться на четвереньки и не давать старшине лишнего повода. И все равно он получил сапогом по ребрам. Этим тычком сержанта свалило обратно на траву и сухую хвою.

– Отставить! – крикнул Лютиков.

Старшина ничего не ответил, но, похоже, немного угомонился. Белоконю удалось подняться и выпрямиться.

– Сорвать с него петлицы! – распорядился Лютиков.

Плоскомордый старшина стал к Белоконю вплотную и рванул петлицы с выпущенного над кителем ворота гимнастерки. Сержант пришивал их сам, поэтому петлицы сидели криво, но крепко. Его потянуло вперед вместе с ними, и старшина не упустил случая стукнуть ему кулаком под дых. После этого петлицы были сорваны. Поскольку нарукавных нашивок у Белоконя не было, на этом процесс разжалования завершился.

Лютиков стал перед ним и устало произнес заученную речь. Видно было, что он отбарабанил ее уже не один десяток раз, слова сыпались из лейтенанта скороговоркой:

– Решением чрезвычайного военного трибунала под председательством капитана государственной безопасности Антона Игнатьевича Керженцева, исполняющего обязанности прокурора…

В трибунал входили все присутствующие за исключением Белоконя, а также оставшиеся в блиндаже Корж и его секретарь. Лютиков исполнял обязанности старшего следователя и прокурора, секретарь был секретарем, конвойный старшина – помощником прокурора, остальные конвойные присутствовали в качестве представителей политотдела, что Белоконя даже несколько удивило. Лейтенант объявил следствие по его делу закрытым, приговор Лютиков заранее назвал не подлежащим обжалованию (видимо, от усталости он произносил речь в произвольном порядке) и, наконец, огласил сам приговор:

– В соответствии с приказом номер двести двадцать семь народного комиссара обороны СССР товарища Сталина… – Лютиков набрал воздуха и продолжил скороговоркой: – …вам предоставляется возможность искупить кровью свои многочисленные преступления против Родины самоотверженной службой в отдельной штрафной роте для рядового состава, а также младшего и среднего начальствующего состава… Ф-фу!.. – вдохнул он. – Вот!

На этом официальная часть закончилась, и ошарашенного Белоконя повели дальше в лес.

«Значит, не расстреляют», – думал он. Главное, чтобы не расстреляли. Люся, дети… Этот расстрел стал бы для них клеймом на всю жизнь. А жизни бы и у них не было… Возможность искупить – это самые главные слова. Искупить – и с ними все будет хорошо. Что ж, значит, ему нужно героически погибнуть в бою. Сказано же: кровью! Погибнуть не просто так, а на виду у командования. Ничего, не самая сложная задача. Что там за командование-то? НКВД?..

А ведь был на волоске от побега. Плоскомордый старшина с его пудовыми сапогами не дал Белоконю совершить большую глупость. Поблагодарить этого урода, что ли.

Сейчас он должен идти вперед. Нужно дать войне напиться своей крови – тогда она его отпустит. И не будет держать в заложниках его семью. Ради них!..

Белоконя привели к большому, глубокому оврагу. Сверху по периметру густо стояли автоматчики. Через каждые пять шагов были установлены ручные пулеметы. Все дула смотрели внутрь. Это было все, что Белоконь успел заметить, прежде чем его столкнули туда, под прицел доброй сотни стволов.

Бывший сержант кувырком скатился вниз, в шумящую толпу. Вокруг загомонили:

– Смотри-ка, еще один!

– Здоровый, падла…

– Нашего сволочного полка прибыло!

– Не очень-то битый…

– Чистюля! Франт!

Разноголосый гам прервала автоматная очередь над головами.

– Цыц, арестанты!!! – гаркнули сверху.

Шум не утих, но голоса стали глуше. Белоконь поднялся на ноги, отряхнул злосчастный китель, подобрал вещмешок. Он мельком подумал, что ничего из вещей, за которые его обвинили в мародерстве, у него не отобрали. А значит, вовсе не в вещах дело. Проклятье!..

На дне оврага расположились солдаты. Грязные, оборванные. Многие были избиты до полусмерти – они лежали на земле и стонали. Здесь было довольно просторно, арестованные сидели и группками, и отдельно. И лица, лица… Там и сям сверкали глазами перекошенные злобой морды – их было не так много, но они больше всего привлекали внимание. На новичка бойцы смотрели с безразличием – навидались.

Белоконь на глазок определил количество согнанных сюда солдат. Около четырех сотен. Цепь маячивших сверху энкавэдэшиков была для такого котла смешной охраной. Но никто не предпринимал попыток выбраться из оврага. Здесь были только фронтовики, это Белоконь понял сразу. А значит, все, кто хотел убежать, сдались немцам на передовой или рассеялись по лесам во время маршей.

Интерес к новичку быстро угас. Белоконь расположился на траве поодаль от больших групп. Он думал о Рите. В последние дни она незримо присутствовала в его мыслях – если не главным их объектом, то кем-то вроде наблюдателя. Что с ней теперь будет? Опять одна?..

Они прощались каждый раз, когда Белоконь вновь отправлялся в штаб. Он брал с собой весь свой скудный скарб: одежда – на себе, вещмешок – за плечом, винтовка… Они оба знали, что его могут открепить от госпиталя в любой день. И вот это случилось. Не так, как можно было предположить, конечно. Керженцев. Белоконь сжал кулаки до хруста. Рита, его прекрасная женщина-рысь, не просто осталась одна среди враждебных уродов. Из безликой, опасной для нее толпы выделялся капитан госбезопасности. Он всегда там был. Белоконь слишком отрешился от реальности, ему казалось, что он отсек прошлое Риты, что оно больше никогда ее не потревожит. А оно никуда не делось. Проклятье. Наверное, если бы он набросился на капитана Керженцева там, в блиндаже, того бы не успели спасти. С недавних пор у Белоконя был нож. В конце концов, у него с рождения были руки… Однако это означало сломать жизнь Люсе и троим карапузам, старшему из которых уже шесть. Белоконь знал, что система не прощает подобного, она подло мстит преступившим, ломая и перемалывая их беззащитных близких.

Задумавшись, он не заметил, как рядом появился один из арестантов. Он просто приполз и лег рядом. Это был один из бедняг, избитых до полусмерти.

– Дай водички, красный воин, – сипло попросил он. – Глотка совсем сухая.

Белоконь обернулся на голос и секунду смотрел в опухшее от кровоподтеков лицо, залитое запекшейся кровью из рассеченной брови. Затем он протянул фляжку.

– Спасибо, дорогой товарищ.

– Капитан Смирнов? – спросил Белоконь, когда тот напился.

– Нет, твоя покойная бабушка Нюра из Ханты-Мансийска, – сварливо откликнулся тот. – Приползла к тебе с приветом… Да Смирнов, Смирнов. Совсем не похож стал, а?

Белоконь пожал плечами.

– У меня плохая память на лица, капитан.

– Уже не капитан, как видишь. Миша я, забыл?

– Миша, – повторил Белоконь. – Миша, камрад, ты нашел меня, чтобы передать инструкции Абвера? Про бабушку из Ханты-Мансийска – это конечно же, пароль. Какой должен быть ответ? «Хайль Гитлер, бабуля»?

– Не смешно, гражданин Конский. И даже оскорбительно.

Белоконь хмыкнул, но извиняться не стал. Смирнов лег на спину и заложил руки за голову.

– Мистика у меня с капитанской шпалой, – сказал он. – Заколдованный круг. В третий раз разжаловали. Правда, чтобы за связи с фашистами… такого еще не было. Ну, Корж, ну, ублюдок!.. Я-то думал, вернусь триумфатором. И вернулся… Надо было втихую реку переплыть, найти управление, а мне славы захотелось. Про самолет мой знаешь?

– Знаю. Рассказали местные… крысюки.

– Так я нарочно такой выбрал. С африканской маскировкой. Скоро этих машин много будет, фрицы их из Египта стягивают – Сталинград брать. Мне, дураку, пофорсить захотелось. А Корж, язви его в душу, тут как тут. Ничего, еще посчитаемся… Тебя вообще за что, Конский?..

– За мародерство, – сказал Белоконь, не вдаваясь в подробности.

В этот момент над оврагом зазвучали начальственные голоса. Арестантов стали строить во фронт. Началась суматоха, и Смирнов исчезнул из виду.

* * *

Белоконю в некотором смысле повезло: он оказался в овраге, когда формирование штрафной роты из военных преступников подходило к концу. Многие арестанты сидели здесь, под открытым небом, не первый день. Когда особистам удалось построить штрафников в несколько рядов, в воздух поднялись кислые запахи немытых тел и испражнений. Белоконь стоял в середине первой шеренги и дышал через раз. Если бы не свежий ветерок, это пришлось бы делать еще реже.

Многие солдаты оказались не в состоянии даже подняться на ноги, не говоря уж о том, чтобы занять место в строю. С такими энкавэдэшники не церемонились – в лежачих просто начали стрелять. После нескольких убедительных хлопков в разных концах оврага ряды штрафников выровнялись и притихли.

По склону неторопливо спустился невысокий человек, при виде которого у сотен арестантов участилось дыхание. Белоконь закрыл глаза и постарался устоять на месте. Опять он, Керженцев. Но сейчас его не достать. Особисты в овраге, сверху, везде…

Но Рита! Эта тварь собирается… Нет! Люся! Нужно думать о Люсе. О Люсе и о малышах – Славка, Ира, Светочка…

Капитан госбезопасности неторопливо прошелся вдоль строя. Он оглядывал штрафников лениво, то и дело морщась. Пока длился этот смотр, вниз спустились еще несколько военных. Новоприбывших арестанты почти не заметили.

Керженцев стал перед строем и заложил руки за спину. Он улыбался. Улыбался под сотнями яростных взглядов. Прошла минута. Штрафники молчали. Керженцев скалился. Наконец в рядах кто-то не выдержал, прошипел:

– С-сучонок!

Тут и там раздавался шепоток:

– Лыбишься, ублюдок…

– Гад…

– Насосался крови, подлюка…

Капитан госбезопасности рассмеялся. При этом он смотрел на солдат прежним внимательным взглядом. Проклятья стали громче.

Керженцев сделал знак рукой, и двое энкавэдэшников стали у него за спиной. Капитан ткнул пальцем в одного из штрафников во второй шеренге.

– Ты! Выйти из строя. Ты, ты и ты, – добавил он, указывая на бойцов. – Ну-ка вперед! Так, теперь сомкнуться плечом к плечу. Выполнять, падаль! Отлично.

Четверо арестантов выстроились в линию. Они по-прежнему стояли лицами к Керженцеву. От остальных их отделяло расстояние в два шага.

От группы военных, спустившихся в овраг вслед за Керженцевым, отделился офицер. Он подошел к капитану и негромко спросил:

– Что вы делаете?

– Провожу демонстрационное мероприятие, – так же тихо ответил Керженцев. – Не вмешивайтесь, товарищ Титов, это еще не ваша рота.

Белоконю с его места было четко слышно каждое слово. Он стоял почти напротив капитана, в нескольких метрах слева от бедолаг, выбранных для «демонстрационного мероприятия». Титова он мог разглядеть подробно.

Это был приземистый человек, капитан с прекрасной выправкой. Правда, первыми в глаза бросались не петлицы и не фигура Титова. Правая половина его лица была изуродована ожогом, глаз закрывало бельмо.

– Я не могу не вмешиваться, – сказал он. – Это произвол.

– Попридержите язык, капитан, – ответил Керженцев. – Вы все-таки мне не ровня… Я вижу, вы плохо понимаете, что мы имеем дело с мразью. А с мразью иначе нельзя… Действуйте! – громко сказал он через плечо.

Автоматчики стали перед четверкой арестантов. Те зашевелились.

– Целься! – скомандовал Керженцев.

В рядах штрафников поднялся гул.

– Пожалейте хотя бы остальных! – сказал Титов. – Они же не только этих положат!

Керженцев отмахнулся.

– Никакой жалости! – сказал он. – Когда в строю одни враги народа, формулировку «расстрелять перед строем» я трактую именно так. Не будем препираться… Огонь!

Двое энкавэдэшников с энтузиазмом принялись палить по солдатам, отданным им на расстерзание. Пять секунд – и с несчастными было покончено.

Из первого ряда позади расстрелянных выпало несколько человек. Один закричал.

– Раненых добить! – распорядился Керженцев.

Добили. С таким же энтузиазмом. Трупы оттащили в сторону. В повисшем над оврагом молчании было слышно только тяжелое уханье какой-то птицы.

Белоконь взглянул на Титова. Но капитан не двигался и смотрел прямо перед собой единственным здоровым глазом.

Керженцев отошел так, чтобы его видели все арестанты. Он откашлялся и заговорил. Его речь была четкой и отрепетированной. Белоконь заметил это, хотя слова капитана госбезопасности доносились до него как сквозь завесу: он все слышал, но мало что понимал. Керженцев начал с того, что объявил штрафникам, что никаких прав у них отныне нет – только обязанности. Наказание за невыполненный приказ, как и за любую, даже незначительную провинность, – расстрел.

– Вы живы до первого проступка, – говорил капитан госбезопасности. – Не оступайтесь, идите только вперед – и вы вернете себе прежние звания и ордена! Социалистическая родина, которую вы предали и растоптали, та родина, которой вы плюнули в лицо, – милосердна! Она дает вам шанс искупить свои преступления. Цените его, солдаты! Ваша вина может быть смыта только кровью, пролитой на поле боя. Но вы ошибаетесь, если думаете, что можно просто получить пулю и реабилитироваться. Прежде всего, вы должны выполнить боевую задачу. Простых задач теперь не будет, время простых задач закончилось, как закончится теперь и отступление наших войск…

И еще много слов в таком же духе. Кое-что в этой гладкой речи было хорошо и правильно, но общее впечатление от нее складывалось предельно мерзкое. Действия Керженцева говорили сами за себя – после них его слова явно не имели для штрафников никакой ценности. Наконец капитан госбезопасности закончил, было заметно, что он чрезвычайно доволен собой. Мутные взгляды слушателей его нисколько не смущали.

Керженцев потер руки и поручил подчиненным пересчитать убитых по всему оврагу. Получив отчет, он широким жестом указал на стоящего истуканом Титова.

– Товарищи солдаты! – сказал он. – Познакомьтесь со своим командиром Титовым Вячеславом Васильевичем!

Белоконь вздрогнул, но тут же решил не обращать внимания на совпадение. То, что его сын – тоже Вячеслав Васильевич, ровным счетом ничего не значило.

– Капитан Титов – член КПСС, – говорил Керженцев, – кавалер ордена Боевого Красного Знамени и дважды кавалер ордена Отечественной войны I степени. Партия доверила вашу роту настоящему советскому офицеру. Не подведите его, штрафники! Безупречное выполнение приказов ротного командира – ваш путь к реабилитации!..

Услышав свою фамилию, Титов вышел из ступора и тоже хотел что-то сказать. Он вклинился в первую же паузу, которую можно было считать окончанием речи капитана госбезопасности:

– Товарищи бойцы! Братья! – громко начал Титов. Керженцев при этих словах поперхнулся, но дал ротному продолжить. – Мы все здесь – земляки! Каждый из нас защищает землю своих предков! Не отдадим врагу ни пяди! Не отступим, чего бы нам это ни стоило! Ни шагу назад!!! Эти слова приказа народного комиссара обороны теперь звучат в каждом сердце!..

Здоровая часть лица Титова стала почти такой же красной, как и ожог. Командир роты говорил от души. Некоторые штрафники – Белоконь заметил нескольких рядом с собой – слушали его с искренним участием. Блеск в глазах, сжатые губы… Остальные старались не шевелиться и просто ждали, когда это кончится.

Расстрел бойцов перед строем и прямо в строю вызвал непроизвольную реакцию в рядах разжалованных красноармейцев. Дышать теперь было еще сложнее. Белоконь предпринимал все возможное, чтобы его не стошнило на ноги командиров. Было бы нелепо погибнуть за этот сомнительный акт протеста.

Керженцев смотрел на часы. Он дал Титову три минуты, после чего сказал официальным тоном:

– Капитан, принимайте роту!

Титов вытянулся по стойке «смирно». Гэбист сообщил:

– Первоначально в ней было триста пятьдесят солдат и разжалованных офицеров. На данный момент двенадцать выбыли без восстановления в звании. Список выбывших, выписки из личных дел вашего текущего состава и форму для похоронных извещений получите позже… Отвечаю на ваш вопрос о якобы чрезмерном количестве бойцов роты, – четко проговорил Керженцев, однако по лицу Титова было видно, что он об этом не спрашивал. – Первоначальная численность вашего переменного состава одобрена командармом. Вам и вашим людям предстоит нелегкая работа, товарищ Титов. Есть все основания полагать, что количество солдат очень скоро выровняется до положенного… Что еще? Ах, да! Рекомендую назначить взводных и познакомить роту с другими офицерами. Вернее, сначала познакомить, а потом уж взводных.

Титов представил прибывших с ним военных и охарактеризовал каждого как «верного сына отечества». У отечества было три сына: зам командира Гвишиани, замполит Дрозд и санинструктор Попов. Младший лейтенант Попов явно не вписывался в ряды опытных офицеров, скорее, он был похож на перепуганного мальчишку. Он и был мальчишкой – застенчивым толстогубым пареньком с детским румянцем на щеках. Совсем другое впечатление производил старлей Ладо Гвишиани – он смотрел на штрафников с достоинством горского князя, озирающего свое войско. Молодой кавказец мог быть и простым пастухом, но в лейтенантской форме он выглядел эффектно. Кругленький ротный комиссар Дрозд тоже пытался задирать нос, но из-за низкого роста не преуспел. Донести до штрафников свое бесценное слово в качестве политрука ему просто не дали.

– Хватит речей, – сказал Керженцев. – Титов, у вас нет старшины и взводных. Старшину выберете из числа отличившихся в бою. Сейчас решим со взводными. Вы можете взять их только из бывших сержантов. Провинившихся офицеров настоятельно не рекомендуется назначать на руководящие должности.

Было видно, что Титову претит повиноваться капитану госбезопасности в деле управления собственной ротой, но возражать он не стал.

– Сержанты, старшие сержанты и старшины! – громко произнес ротный. – Слушай мою команду! Из первой шеренги – шаг вперед! Из второй шеренги – два шага вперед! Из третьей шеренги – три шага вперед!

Белоконь шагнул вместе с остальными. Сержантов оказалось не так много – человек двадцать, не больше. Титов осматривал грязных и избитых кандидатов во взводные на предмет застегнутых пуговиц или чего-то подобного, видимого только его острым глазом. Некоторым он задавал вопросы, других сразу отправлял обратно в строй. Количество стоящих перед строем сержантов уменьшилось до пяти. Белоконя пока ни о чем не спрашивали, но и назад не отправляли. Когда Титов отбраковал еще одного потенциального взводного, вмешался Керженцев. Он кивнул в сторону Белоконя и сказал:

– Вот этого назначать не рекомендую. Он мошенник, мародер и антисоветский элемент. Весь расстрельный набор налицо. Так что воздержитесь, капитан.

От возмущения у Титова побелел даже ожог.

– Товарищ капитан государственной безопасности, – сказал он, отчетливо и резко выговаривая каждое слово, – позвольте мне самостоятельно решать вопросы внутри вверенного подразделения!

Керженцев пожал плечами.

– Решайте. Наша работа – направлять и следить за выполнением. Приказать я вам не могу, поэтому просто рекомендую.

Титов обратился к Белоконю:

– Фамилия!

– Белоконь Василий, – ответил тот, – бывший командир расчета гаубицы калибра сто двадцать два миллиметра.

– Как долго командовал расчетом?

– Полгода. До этого был заряжающим.

– А хорошая у тебя была пушка, Василий, – задумчиво сказал Титов, – ничего не скажешь, хорошая… Взвод потянешь?

Белоконь подумал, что на черта ему это нужно, но ответил:

– Так точно, товарищ капитан!

А может, и нужно. Может, это шанс скорее получить реабилитацию.

Титов отправил в строй одного из бывших сержантов. Керженцев стоял рядом и играл желваками.

– Первый взвод – в первой шеренге, – объявил Титов, – второй – во второй, третий – в третьей. Рота, напра-а!.. во!! Взводные, выводите людей из этого котлована!

Перед тем как направить свою третью колонну к единственному пологому склону огромной ямы, Белоконь одарил Керженцева последним взглядом. Взглядом, обещающим капитану госбезопасности участь, которой Белоконь до сих пор никому не желал.

Керженцев улыбался и содрогался, будто от подавляемого смеха. Сотни человек смотрели на него с бессильной яростью. Каждый из них видел, что ощущение власти пьянит маленького командира особистов настолько, что он с трудом сдерживает удовольствие.

– Пе-ервый взво-од!!! – заорал первый опомнившийся взводный. – Шаго-ом!!! Марш!!!

– Втор-рой взво-о!!!

– Третий взво-од!!! – бездумно подхватил Белоконь…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю