Текст книги " Михаил Романов "

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Вести о передвижении Ходкевича заставили Пожарского отдать приказ о выступлении в поход.

Благословение земские воеводы получили от митрополита Ростовского Кирилла, а это значит, что пленный митрополит Ростовский Филарет, представлявший на переговорах с поляками Семибоярщину, лишился своего сана. Не могло быть двух святителей на одной епископской кафедре, как не могло быть двух московских патриархов.

В середине июля к Москве были посланы четыре сотни конных дворян. Выступление войска из Ярославля ускорило раскол, давно назревавший в подмосковных таборах.

Заруцкий приказал казакам сняться с лагеря и отступить по коломенской дороге. За ним последовало более двух тысяч человек.

Вскоре же к Москве подошли воеводы из Ярославля. Борьба за освобождение Москвы вступила в заключительную фазу.

СРАЖЕНИЕ ЗА МОСКВУ

Пожарский понимал, сколь важно добиться от таборов согласия на создание объединенного командования до похода к Москве. Армия не могла иметь сразу двух главнокомандующих. Рознь бояр грозила погубить дело. Но переговоры с Трубецким не дали результата.

Русские ждали удара с запада, где начиналась большая смоленская дорога. На самом опасном направлении Пожарский и расположил свой полк.

Гетман Ходкевич учел опыт предыдущих боев и постарался укрепить свою армию пехотой. Король Сигизмунд прислал ему в подкрепление полторы тысячи солдат. В наступлении приняли участие около восьми тысяч запорожских казаков.

Ходкевич поддерживал постоянную связь с командирами осажденного гарнизона. В решающий момент они должны были нанести русским удар с тыла.

С Трубецким в таборах осталось не более трех-четырех тысяч ратников и казаков. Нет никаких точных данных насчет численности ярославской рати. Судя по тому, что передовые силы Пожарского не превышали тысячи человек, армия в целом насчитывала едва ли более десяти тысяч воинов.

Полк Трубецкого расположился в районе Крымского двора, выдвинув дозоры к Донскому монастырю. Пожарский направил свои разъезды к Новодевичьему монастырю.

Поутру 22 августа конница Ходкевича переправилась через Москва-реку под Новодевичьим монастырем. Навстречу гетману устремилась конница Пожарского. Гетман ввел в дело пехоту. Не выдержав натиска, дворянские сотни отступили.

После полудня Ходкевич ввел в бой все свои силы, пытаясь прорвать русскую оборону в районе Тверских ворот и на Арбате. Стрельцы, засевшие во рву и на стенах Каменного города, вели убийственный огонь по наступавшим. Те понесли тяжелые потери и прекратили атаки.

Бой вступил в критическую фазу, когда Струсь предпринял вылазку и ударил в тыл ополчению у Алексеевской башни и Чертольских ворот. Пожарский давно ждал этого удара и для отражения его держал большое число стрельцов на внутреннем кольце обороны.

Деморализованные осадой и голодом, гарнизонные роты дрались вяло и бежали в крепость под ударами русских.

Сражение у стен Кремля продолжалось. Ходкевичу удалось отсечь часть русского войска и прижать его к берегу Москва-реки. Отрезанные от своих, ратники пытались спастись, переплыв реку. Их появление вызвало растерянность в ставке Трубецкого.

Накануне битвы Пожарский прислал в Замоскворечье несколько сотен. Их командиры настаивали на том, чтобы оказать помощь ярославскому ополчению. Но Трубецкой отклонил их требования. Не отличаясь храбростью, боярин думал исключительно о том, как бы уберечь от поражения свое войско. Дворянские сотни, однако, отказались подчиниться приказу воеводы. Они начали переправу.

Трубецкому не удалось удержать в повиновении и казаков. Не обращая внимания на его приказ, четыре казачьи сотни покинули Крымский двор и переправились за Москва-реку вслед за дворянскими сотнями. Появление свежих сил численностью около тысячи человек решило исход битвы. Подвергшись внезапному удару с фланга, Ходкевич прекратил атаку и поспешил вывести из боя свои силы. Потери с обеих сторон были огромные.

Ходкевич отступил за Новодевичий монастырь и разбил там лагерь. Ему на помощь пришли московская Семибоярщина и ее приспешники. В ставку к гетману явился дворянин Григорий Орлов, который взялся провести польский отряд в Кремль. Под покровом ночи пятьдесят гайдуков вышли из лагеря и, обойдя места, где располагались казачьи караулы, прошли в глубь Замоскворечья к Егорьевской церкви. Перед рассветом гайдуки, получив поддержку из крепости, с нескольких сторон атаковали стоявший на их пути казачий острожек. Застигнутые врасплох, казаки не смогли отбиться от неприятеля.

Трубецкой не придал должного значения известию о появлении польской пехоты в его тылу и не пытался вернуть острожек. Его беспечность ободрила гетмана. 23 августа Ходкевич перенес свой лагерь к Донскому монастырю и стал готовиться к тому, чтобы нанести удар по Замоскворечью.

В Замоскворечье русские располагали слабыми позициями. Стены Деревянного города сгорели до основания. На пожарище от Большой Ордынки до церкви Святого Климента располагался казачий острожек. Второй острожек, прикрывавший позиции казаков со стороны Кремля, оставался в руках поляков.

Накануне решающего сражения Пожарский разделил свои силы. Часть сил он переправил в Замоскворечье, другой поручил оборону Крымского брода.

На рассвете 24 августа Пожарский выслал против гетмана конные сотни. Они завязали бой с польской конницей и запорожцами на поле между Донским монастырем и Земляным городом. Трубецкой повел наступление с другой стороны, но действовал вяло и нерешительно.

Это позволило Ходкевичу бросить против Пожарского большую часть своих войск. Чтобы сдержать натиск неприятеля, Пожарский ввел в дело все свои силы. Но успех сопутствовал полякам. Прижатые к реке, русские сотни стали в беспорядке отступать через Крымский брод на левый берег Москва-реки.

Гетману, однако, не удалось развить успех. На переправе путь ему преградил Пожарский со своим полком.

Пока на правом фланге земское ополчение вело кровопролитный бой, отряды Трубецкого на левом фланге понесли потери и отошли к Большим Лужникам. Поляки приступили к штурму центральной позиции русских подле Серпуховских ворот.

Ходкевич принужден был прекратить бой в районе Крымского брода и направил отряды к Серпуховским воротам, с тем чтобы пробиться к Кремлю по Большой Ордынке.

После упорного пятичасового боя поляки захватили казачий острожек на Ордынке и открыли себе путь в Кремль. Не теряя времени, Ходкевич тут же ввел в Замоскворечье повозки с продовольствием для осажденного гарнизона. Огромный обоз, включавший более четырехсот повозок, заполнил всю Ордынку.

Выбитые из острожка русские ждали благоприятного момента, чтобы возобновить бой. Когда поляки вывесили хоругвь на Климентовской церкви, казаки не стали терять времени.

Подобравшись к острожку, они подняли сильную ружейную пальбу. Испуганные лошади опрокидывали телеги, сбивали с ног людей. Пользуясь общим замешательством, казаки ворвались внутрь укрепления.

Наемники повернули вспять и попытались пробиться к ставке гетмана.

После полудня в боевых действиях наступила длительная пауза. Потери подорвали боевой дух наемных солдат. Гетман не решился ввести в бой уцелевшие роты.

С наступлением вечера Пожарский атаковал поляков в Замоскворечье. Возглавить атаку вызвался Кузьма Минин. После недолгого смотра он отобрал три дворянские сотни, менее других потрепанные в утреннем бою. С небольшими силами он перешел вброд Москва-реку и напал на роты противника у Крымского двора. Атака явилась полной неожиданностью для наемников, и они обратились в бегство.

Ходкевич не надеялся более на успех. Он лишь предпринимал отчаянные попытки к тому, чтобы спасти с трудом снаряженный обоз.

В сумерках Ходкевич отступил к Донскому монастырю. Его кавалерия провела ночь в седле, ожидая новых атак. Позже гетман перенес лагерь на Воробьевы горы, а оттуда ушел по смоленской дороге на литовский рубеж. Отступление Ходкевича обрекло на гибель гарнизон, засевший в Кремле.

ВЕЛИКИЙ ГРАБЕЖ

Земское ополчение добилось победы, сражаясь бок о бок с казацкими таборами. Но едва бои стихли, раздор между ополчениями возобновился. Благодаря стараниям Минина земские люди не испытывали недостатка в продовольствии и одежде. Совсем иное положение сложилось в казачьих сотнях. Там царила нужда. Полтора года провели казаки в осадных землянках. Деньги им выдавали не слишком исправно, а потом и вовсе перестали платить. Пока стояли жаркие дни, ратники могли биться «наги и босы». Но подули осенние ветры, надвинулись холода, и казаки заволновались. Затруднения с хлебом поставили их в невыносимое положение. Понуждаемые голодом, казаки стали силой отбивать обозы, направлявшиеся в ополчение из разных мест.

Двум земским правительствам трудно было ужиться в одном стане. Дворяне, засевшие в Кремле, предсказывали развал освободительной армии.

В дни боев под Москвой князь Дмитрий Трубецкой подтвердил репутацию бездарного военачальника. Победу добыл Пожарский. Но родовитый Трубецкой и слышать не

желал о признании авторитета неродовитого стольника. Более того, боярин стал настаивать на том, чтобы Пожарский подчинялся всем его приказам. Троицкие монахи предложили свои услуги, чтобы примирить соперничавших воевод.

Архимандрит Дионисий обратился к «двум князем Дмитрием» с обширным посланием. В нем он поминал всех святых и многословно убеждал воевод соединиться: «О благочестивые князи Дмитрие Тимофеевич и Дмитрие Михайлович! Сотворите любови над всею Российскою землею, призовите в любовь к себе всех любовию своею».

Повсюду крепло убеждение, что лишь полное объединение всех воинских сил может обеспечить победу. Переговоры между представителями Земского совета и таборов продолжались несколько дней, прежде чем стороны достигли согласия. Трубецкому пришлось пожертвовать своими амбициями. Он не настаивал более на том, чтобы Пожарский ездил к нему в ставку и там выслушивал его распоряжения. Приговор о создании единого командования предписывал воеводам основать ставку на новом месте – у Неглинной на Трубе. Там был выстроен новый Разрядный приказ.

В последних числах сентября Трубецкой и Пожарский известили города о том, что ныне они объединили свои усилия, подчинившись приговору всех чинов людей. Речь шла о возрождении триумвирата в новом составе. «Ныне, – писали воеводы, – меж себя мы, Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Пожарский, укрепились, что нам да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать».

Имя Трубецкого писали первым. Номинально он сохранил пост главнокомандующего. На деле его влияние не стало большим, чем было. Триумвиры формально не участвовали в выработке примирительного соглашения. Не они, а соборные чины поставили подписи на договоре.

Объединение рати принесло поражение бывшим тушинским боярам. В грамотах к городам Пожарский клеймил как «старых заводчиков зла» князя Григория Шаховского, Ивана Плещеева и других. Никто из них не подписал примирительной грамоты.

Еще в начале сентября Пожарский обратился к польскому гарнизону Кремля с предложением о сдаче. Он указывал на то, что положение осажденных безвыходно, рассчитывать на помощь после разгрома Ходкевича им не приходится и их ждет голодная смерть.

Обращение русского командования было выдержано в почтительных тонах. Оно начиналось словами: «Всему рыцарству князь Дмитрий Пожарский челом бьет!» Наемники не оценили вежливости русских. Они ответили заносчиво и грубо. «Впредь не обращайтесь к нам со своими московскими сумасбродствами, – писали полковники, – а лучше ты, Пожарский, отпусти к сохам своих людей, пусть холоп по-прежнему возделывает землю, поп знает церковь, Кузьма пусть занимается своей торговлей!»

Командование гарнизона решительно отклонило предложение о сдаче, ссылаясь на свою неколебимую верность Сигизмунду и истинно рыцарские подвиги во имя бессмертной славы.

Что всерьез волновало солдат и определяло их действия, так это судьба московских сокровищ. Гонсевский увез в Польшу самые дорогие короны. В залог неоплаченного жалованья оставшиеся в Москве роты удержали «нужные при коронации регалии этого государства и другие драгоценности». Действительно, на долю «рыцарей», оставшихся в Кремле, достались вещи вроде шапки Мономаха и нескольких других венцов Грозного.

Московская сокровищница должна была стать после коронации Владислава его собственностью. Но наемное воинство разграбило ее. В письмах Сигизмунду III солдаты намекали, что он не сможет обойтись без царских регалий при коронации сына, и предлагали своему государю «приказать выкупить их у нас уплатой причитающихся нам денег». Такова была цена верности наемников королю.

Обедневшая шляхта, продававшая свое оружие тому, кто больше заплатит, расхитила сокровища, которые прежде она не видела даже издали. Не преданность королю, а алчность удерживала их от капитуляции. Сдача привела бы к мгновенной утрате всех неправедно добытых богатств.

Семья Михаила Романова пережила осадное время в Кремле с первых до последних дней. Испытывали ли они голод? Едва ли. Но нужда постучала и в их двери. Жизнь в ссылке при Борисе теперь должна была показаться им идиллией.

Романовы оставались на своем подворье. Но даже самые прочные стены не могли отгородить их от бедствий, обрушившихся на осадных сидельцев.

Голод в Кремле приобрел катастрофические масштабы к началу сентября 1612 года. Цены на продукты поднялись неслыханно. Воловью шкуру продавали за полтора, а потом за три рубля. Хлебец стоил более трех рублей. Со временем хлеб исчез, и за лепешку с лебедой давали около рубля. Голодающие съели всех собак и кошек.

С 4 сентября начали умирать с голода солдаты, переброшенные в Кремль гетманом. Они прибыли без запасов и без денег и фактически были брошены полковниками на произвол судьбы. По словам очевидцев, новая пехота почти вся вымерла в первые недели голода. В начале октября выпал снег, и сохранившиеся кое-где трава и коренья оказались погребены под снежными сугробами. Даже мышь считалась теперь большим богатством, а за дохлую ворону платили около рубля.

Стремясь предотвратить окончательную гибель гарнизона, полковники прибегли к мерам, поразившим даже видавших виды мародеров. Они распорядились вывести из тюрем всех пленных, забить их насмерть и отдать на съедение гайдукам.

Начав с пленных, солдаты, обезумевшие от голода, стали убивать друг друга. Полковник Будила пометил в своих записках, что в дни ужасного голода его «пехота сама себя съела и ела других, ловя людей». Признание это тем более важно, что оно исходило от одного из командиров осажденного гарнизона.

Пополненный гайдуками польский гарнизон насчитывал около трех тысяч человек. Спустя два месяца в нем осталось не более полутора тысяч человек, но и те утратили боеспособность.

Гонсевский требовал, чтобы патриарх Гермоген отлучил от церкви вождей нижегородского ополчения. Но глава церкви отлучил «окаянных московских изменников». В наказание он был заточен в подземную тюрьму в Чудовом монастыре. Его сторожили приставы. Когда Гермоген умер, повсюду распространились слухи, что первосвященника уморили мученической смертью. Но наибольшего доверия заслуживает версия «Сказания о пресвятейшем Гермогене». Автор Сказания знал точную дату смерти патриарха– 17 февраля 1612 года – и рассказал о его последних днях с наибольшими подробностями. Патриарх умер от голода, хотя ему и не было отказано в пище. Приставы доставляли мученику «на неделю сноп овса и мало воды». Гермогену минуло восемьдесят лет, и его физические силы были истощены. Он не выдержал тюремного заключения.

Смерть Гермогена произвела сильное впечатление на осадных сидельцев. Гибель пастыря нанесла удар честолюбивым замыслам Романовых.

Первоначально командование гарнизона старалось удержать в Кремле членов семей бояр, дворян и гостей в качестве заложников. Но когда в крепости усилился голод, полковник Струсь решил избавиться от лишних ртов.

В операции участвовал сам Струсь с наемными солдатами, а из русских – думный дворянин и казначей Федор Андронов и думный дворянин и ловчий Иван Безобразов.

Они обходили русские дворы в Кремле и Китай-городе и повсюду проводили обыск. Покидая дом, агенты Семибоярщины уводили с собой престарелых мужчин, женщин и детей.

Польское командование объявило о повсеместной реквизиции продовольствия. Дело не ограничилось продовольствием. В обстановке страшного голода те, за кем стояла сила, творили любые беззакония. Лица, проводившие обыски в домах, забирали вместе с продуктами золото, серебро, жемчуг, парчу и прочие ценности.

После смерти Гермогена его преемником стал грек Арсений, служивший при царских гробах в Архангельском соборе в чине архиепископа. Арсений служил Гонсевскому не за страх, а за совесть. Он побуждал к сдаче защитников Смоленска, сыпал проклятия на головы земских людей. Пришел день, когда грек с горечью записал в своем дневнике: «Староста Струсь с воинами и с русскими с Федором Андроновым и Иваном Безобразовым изгнали из Москвы всех немощных – старцев, жен, мальчиков и девочек, отняли у русских всякий провиант, вещи – серебро, золото, одежды золототканые и шелковые, отняли все доходы и у блаженнейшего архиепископа архангельского и немало вещей и денег».

Невзирая на заслуги перед поляками, глава церкви Арсений подвергся насилию и грабежу.

Лишь немногие из русских бояр осмелились протестовать против произвола поляков. Известно, что под стражу был взят член Семибоярщины князь Иван Васильевич Голицын. Но дисциплина в польском гарнизоне давно рухнула, и верные слуги царя Владислава дрожали за свою жизнь.

Мародеры не оставили в покое даже главу Семибоярщины. Двое солдат пробрались в дом Мстиславского и в поисках пищи перевернули там все вверх дном. Боярин принялся усовещивать их, но получил такой удар по голове, что едва не умер. Струсь велел повесить мародеров, которые зашли слишком далеко. Но их казнь уже не поправила дело.

Избивая боярина, грабители, сами того не подозревая, оказали ему неоценимую услугу. Пособник иноземных завоевателей использовал увечья, чтобы предстать перед соотечественниками в качестве жертвы. Прошло совсем немного времени, и боярин объявил Пожарскому, что в Кремле он находился неволею и «литовские люди били его чеканами и голова у него во многих местах избита». Боярин лгал: его ранили не чеканами, а обломком кирпича. Памятный удар вразумил удельного князя и поставил последнюю точку в истории Семибоярщины.

Современники упоминали о притеснении Романовых. Очевидно, они подверглись грабежу наряду с Мстиславским и главой церкви Арсением.

Старица Марфа и Михаил Романов покинули Кремль вместе с другими выселенными семьями.

Снедаемые страхом за своих ближних, Мстиславский, Романов и прочие члены боярского правительства направили особое послание Пожарскому. Бояре умоляли, чтобы земские ратные люди приняли без позора членов их семей.

Еще во времена Ляпунова казаки и московский «черный» люд требовали сурового наказания изменных бояр и членов их семей. И теперь казаки, узнав о предстоящем исходе боярынь из Кремля, предложили отобрать у них все имущество.

Однако Пожарский позаботился о том, чтобы принять боярские семьи с подобающей честью. Он лично выехал к крепостным воротам и провожал толпу женщин и детей в земский лагерь. Там беженцев разобрали к себе земские дворяне и посадские люди по родству и свойству.

Можно предположить с большой долей вероятности, что Марфу забрал к себе ее племянник Борис Салтыков, служивший в земской рати Пожарского.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Голод в Кремле усиливался, смерть косила гарнизон. Надежды на помощь «царя» Владислава иссякли. Полковникам пришлось подумать о спасении собственной жизни и оставшихся в живых солдат гарнизона.

22 октября 1612 года Семибоярщина и поляки начали мирные переговоры с земскими воеводами. Переговоры не ладились с первых дней. Русские требовали безоговорочной капитуляции. «Рыцарство» еще не окончательно рассталось с прежним гонором и требовало различных уступок.

Кто знает, сколько времени продолжались бы переговоры, если бы в дело не вмешался народ. Казаки первыми потеряли терпение. Они ударили в колокола и, подняв хоругви, пошли «силою великой» к стенам Китай-города. Действия казаков застали врасплох и «литву», и земских воевод. Когда воеводы съехались для переговоров с неприятелем, записал летописец, «и в ту пору некий человек кликнул казаков, стоявших на Кулишках у храма всех Святых на Ивановском лужку». В своих записках полковник Будила подтвердил, что русские пошли на приступ с батарей Трубецкого.

Казаки много раз штурмовали Китай-город. Они пролили много крови на приступах. На этот раз удача сопутствовала им. Приставив лестницы, ратные люди во многих местах взобрались на крепостную стену. Наемники дрогнули и бежали в Кремль.

Поражение окончательно подорвало моральный дух гарнизона. Полковники поторопились завершить переговоры о сдаче. На этот раз делегацию гарнизона возглавил полковник Струсь, а боярское правительство представлял Мстиславский. Они выходили из Кремля в «застенок» для встречи с Пожарским и Трубецким. Забыв о прежней гордости, Мстиславский повинился, бил челом всей земле.

В тупике у закопченной кремлевской стены Пожарский достиг соглашения с боярским правительством, которое определило будущее царского трона. Компромисс казался неизбежным. Земские руководители не могли без примирения со знатью достигнуть давней цели – избрать государя.

Мир с думой не был результатом свободного выбора. Из Речи Посполитой поступали сведения о больших военных приготовлениях. Королевич Владислав поднялся в поход, чтобы занять московский трон. Россия не могла окончательно избавиться от иноземного царя, пока Боярская дума поддерживала его как законного главу государства.

После трехдневных переговоров земские вожди и боярское правительство заключили договор и скрепили его присягой. Бояре получили гарантию того, что им будут сохранены их родовые наследственные земли. Сделав уступку знати, вожди ополчения добились огромного политического выигрыша. Боярская дума, имевшая значение высшего органа монархии, согласилась аннулировать присягу Владиславу и порвать всякие отношения с Сигизмундом III. Земские воеводы молчаливо поддержали ложь, будто «литва» держала бояр в неволе во все время осады Москвы.

По условиям договора бояре, дворяне, дьяки, купцы и прочие люди, сидевшие в Кремле с «литвой», обязались немедленно отдать все деньги и ценности, взятые из государевой казны или из земщины. Пожалования Владислава и Си-гизмунда были объявлены недействительными.

Соглашение с иноземным гарнизоном состояло из одно-го-единственного пункта. «Мы, – писал Будила, – принуждены были войти с русскими в договор, ничего не выговаривая себе, кроме того, чтобы нас оставили живыми». То была безоговорочная капитуляция.

26 октября 1612 года наемники выслали из Кремля бояр и прочее население. На другой день утром земские воеводы приняли капитуляцию от вражеского гарнизона. Солдаты из полка Струся вышли в Китай-город в расположение отрядов Трубецкого и там были разоружены казаками. Будила с полком вышли из Кремля в Белый город и сдались Пожарскому.

В честь победы вожди ополчения устроили парад. Земская рать построилась на Арбате, а оттуда торжественным маршем проследовала в Китай-город. Отряды Трубецкого, собравшиеся за Покровскими воротами, вступили в крепость с другой стороны. Войска сошлись на площади подле Лобного места, откуда двинулись через Спасские ворота в Кремль.

Страшная картина предстала перед глазами москвичей, проникших за кремлевские ворота. Повсюду царила мерзость запустения. Церкви были ограблены и загажены, большинство деревянных построек разобрано на дрова и сожжено.

Летом 1612 года король Сигизмунд III завершил приготовления к новому походу в Россию. В те дни окончательно решилась судьба царя Василия Шуйского, заточенного с братьями в Гостынском замке в Польше.

Царь Василий встретил свой смертный час 12 сентября 1612 года. Его брат Дмитрий был умерщвлен пять дней спустя. Трупы умерших тайно предали земле, чтобы никто не догадался о местонахождении могил.

Завоевательная война несла разорение народам и России, и Речи Посполитой. Сейм все более сдержанно относился к продолжению войны и в особенности к дальнейшим чрезвычайным налогам. Сигизмунду пришлось отказаться от попытки занять московский трон и включить Россию в состав коронных владений по праву завоевателя.

18 августа 1612 года Сигизмунд выступил в московский поход, объявив, что намерен усадить на царский трон сына Владислава. Как и накануне наступления на Смоленск, он побоялся созвать сейм, опасаясь его противодействия.

В конце октября Сигизмунд еще ничего не знал о катастрофе, постигшей его гарнизон в Кремле. Однако и земское правительство не подозревало о появлении неприятельских сил на ближних подступах к столице. Весть об этом повергла русских в замешательство.

Положение Москвы было достаточно трудным. По обыкновению, дворяне «в осенину» стали покидать полки и разъезжаться по поместьям. Чтобы разрешить продовольственные трудности, воеводы не препятствовали разъезду дворян. За считанные недели из четырех тысяч дворян в Москве осталось не более половины.

Роспуск части войск не разрешил трудности. Столица не имела никаких запасов продовольствия на случай осады.

Едва переступив границу, Сигизмунд обратился с воззванием к московскому населению. Он вновь утверждал, что его войска несут России умиротворение и благоденствие. На подходе к Москве король послал Мстиславскому извещение о том, что он отпустит Владислава на царство, как только бояре пришлют к нему послов для договора.

Король предусмотрительно захватил с собой низложенного патриарха грека Игнатия. Ему предстояло короновать Владислава в Успенском соборе в Кремле.

В Москве обращение короля вызвало бурю возмущения. Народ не допустил возобновления переговоров с поляками. Упорно толковали о том, что члены Семибоярщины втайне готовы вновь сдать столицу королю. В руки поляков попал дворянин Философов из рати Пожарского. На допросе он сказал: «На Москве у бояр, которые королю служили, и у лучших людей хотение есть, чтобы просити на королевство великого господаря королевича Владислава Жигимонтови-ча, а именно-де о том говорити не смеют, боясь казаков».

В новой завоевательной войне короля на каждом шагу преследовали неудачи. Его солдаты были отбиты от стен крохотной крепости Погорелое Городище. Местный воевода то ли всерьез, то ли в насмешку посоветовал королю идти прямо к Москве. «Пойди под Москву, – сказал он, – будет Москва за тобою, и мы готовы быть твои». Пока же воевода велел угостить незваных гостей огнем из всех орудий.

Подойдя к Москве, поляки предприняли попытку прорваться в Белый город. Завязался бой, завершившийся отступлением королевских авангардов.

Ходкевич не искал нового генерального сражения. Он пригласил Сигизмунда в свой старый лагерь в селе Федоровском, где сам провел всю предыдущую зиму.

Позиция в Федоровском имела одно уязвимое место. На путях из Федоровского в Москву стояла крепость Волоколамск. Король отдал приказ взять городок любой ценой, но приказ не был выполнен. Казаки, оборонявшие крепость, отбили все приступы.

Народная война грозила захватчикам со всех сторон. Окрестное население прятало хлеб и скрывалось в лесах. Наступили сильные морозы со снегопадами.

27 ноября Сигизмунд отдал приказ об общем отступлении. Переход до Смоленска оказался на редкость тяжелым. Морозы несколько раз сменялись оттепелями, снегопады – проливными дождями. Многочисленные речки и болота стали труднопроходимыми для обозов. Наемная армия бесславно бежала из России, теряя по пути людей, оставляя на дороге повозки и снаряжение.

ТРИУМВИРАТ

Новое правительство оповестило города, что силу имеют только грамоты от двух главных воевод – боярина Дмитрия Трубецкого и стольника Дмитрия Пожарского, а кто из них двух «учнет писать вам о каких делех нибудь грамоты, а имя будет в грамоте одного из них, кого-нибудь, и вам бы, господа, тем грамотам не верить». Сын боярский Философов сообщил полякам, что ныне «делает всякие дела» князь Трубецкой, князь Пожарский, «да Куземка Минин».

По требованию народа власти арестовали предателя Федьку Андронова, думного дворянина Ивана Безобразова и нескольких дьяков. Земские власти взяли на учет все имущество, найденное в Кремле, и принялись за розыск исчезнувшей царской казны. Наконец стало понятно, почему полковники оставались в Кремле в течение суток после сдачи бояр и почему они задержали при себе Андронова и нескольких других доверенных лиц. Избавившись от лишних свидетелей, Струсь и его люди оборудовали тайники, куда и спрятали остатки царской сокровищницы и прочее награбленное добро.

Триумвиры велели пытать дьяков, чтобы выяснить местонахождение сокровищ. Трое арестованных умерли во время дознания. Федор Андронов имел влиятельных покровителей, и ему удалось бежать из-под стражи. Власти подняли на ноги всю Москву, чтобы отыскать королевского приспешника. Андронову не удалось скрыться от возмездия. Вторично попав на пытку, он указал тайники в Кремле, оборудованные им по приказу его хозяев. Из тайников извлекли старые царские короны, которыми во время раздела казны завладели отряды Струся и Будилы. Без венца невозможно было короновать царя, которого предстояло избрать.

Смута невероятно запутала поземельные отношения. Члены Семибоярщины беззастенчиво использовали власть для личного обогащения. На заре освободительного движения Земский собор постановил конфисковать земли у правителей-бояр и одновременно не допустить чрезмерного обогащения бояр и воевод, возглавивших освободительное движение. Земские бояре не имели права владеть землями сверх оклада, установленного для всех бояр законными царями Иваном IV и Федором. Тушинские приобретения, превышавшие оклад, подлежали отчуждению в пользу неимущих патриотов-дворян. Этот закон, записанный в конституции 30 июня 1611 года, не был выполнен.

Едва ли не самым значительным документом, исходившим из канцелярии земской власти, был Земляной список, содержавший сведения о чинах и землевладении членов думы, стольников и московских дворян.

В списке указана дата его составления – «В нынешнем 121 году» и упомянуто о «московском взятии». Документ был составлен не ранее ноября 1612 года и не позднее июля 1613 года, так как в нем не нашли отражения пожалования чинов по случаю коронации Михаила Романова.

Ко времени составления Земляного списка Мстиславский лишился титула конюшего и слуги, пожалованного ему королем. Из думы были изгнаны лица, введенные в думу поляками. Такая мера серьезно ослабила позиции пропольской партии в Боярской думе. Думных титулов лишились окольничие князья Звенигородские, князь Федор Мещерский, Тимофей Грязной, братья Ржевские, постельничий Безобразов и другие лица, пущенные туда «литвой». Боярина Ромодановского понизили из бояр в окольничие. Вместе с титулами эти лица лишились земель, пожалованных им королем.