Текст книги " Михаил Романов "

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Весть о капитуляции ошеломила Москву. Голоса сторонников войны смолкли. Царь Михаил «с бояры» приговорили послать «о мире» к королю. Посольство к Владиславу возглавил боярин Федор Шереметев.

Поляки были превосходно осведомлены о русских делах и во время переговоров заявили: «Знаем мы подлинно, что война началась от патриарха Филарета Никитича, он ее начал и всех вас благословил».

Польские дипломаты предлагали русским дополнить текст договора о вечном мире соглашением о личной унии двух государств в будущем. Памятуя о Смуте, московские послы отклонили это предложение.

3 июня 1634 года между Россией и Речью Посполитой был подписан Поляновский мирный.до го вор. Русские вывели свои войска из занятых ими пограничных городов, за исключением Серпейска. Россия вынуждена была признать захваты и согласиться на границы, установленные по Деу-линскому перемирию 1618 года. Москва согласилась уплатить королю секретную контрибуцию в размере 20 000 рублей. В свою очередь, Владислав отказался от титула царя Московского и отослал в Москву утвержденную грамоту об избрании на царский трон.

Королевские послы считали договор своей крупной дипломатической победой. В самом конце переговоров они предложили на месте, где такое великое и славное дело свершилось – был заключен мирный договор, насыпать два больших кургана и поставить два каменных столпа и на тех столпах написать государские имена. Московские послы отвечали, что в Московском государстве «таких обычаев не повелось и делать этого не для чего».

В самой Москве власти затеяли розыск о причинах катастрофы под Смоленском. Простейшее объяснение сводилось к тому, что виновниками разгрома были Шеин и другие изменники. Для суда над ними была образована авторитетная боярская судная комиссия. В нее вошли бояре князья Иван Шуйский и Андрей Хилков-Стародубский, окольничий Василий Стрешнев.

Будучи в плену в Литве, боярин Шеин присягнул на верность Сигизмунду III и его сыну Владиславу «на всей их воле». Прошло пятнадцать лет, и дума объявила, будто воевода целовал крест королю тайно и не известил о том царя Михаила. При осаде Смоленска Шеин якобы остался верен присяге царю Владиславу, «во всем ему (королю) радел и добра хотел, а государю изменял». Подобного рода обвинения были легковесными. Боярин вел себя в точности как Филарет Романов. Он разыграл роль верноподданного царя Владислава и тем спас себе жизнь. Когда Шеин вместе с отцом царя вернулся из Польши в Москву, ему не было надобности оправдывать свое поведение в плену.

Главной провинностью Шеина и его помощников воевод было признано их самостоятельное решение о капитуляции; «вы, – значилось в «обвинительной сказке», – мимо государева указа, изменою и самовольством королю крест целовали, наряд и всякие запасы отдали», выдали на расправу польских перебежчиков и русских лазутчиков, ходивших в королевский лагерь за вестями.

Поляки соглашались оставить воеводе двенадцать легких полковых орудий. Боярин не взял пушек. Как пояснили сами поляки в ходе последующих мирных переговоров, Шеин одарил ими литовского канцлера. Этот жест должен был показать противнику, что у России осталось еще много пушек. В Москве этот эпизод сочтен был веским доказательством измены.

На суде Шеину припомнили случай, происшедший до выступления воеводы под Смоленск в 1632 году. На отпуске во дворце Шеин напомнил думе о своих службах отечеству в те времена, когда одни воеводы, истекая кровью, обороняли Смоленск, а другие сидели за печью. В 1632 году бояре промолчали, опасаясь вызвать гнев Филарета. Но после поражения под Смоленском ему вменили в вину надменную речь.

К моменту суда старшие из членов Семибоярщины сошли со сцены. Однако в думе продолжали заседать Иван Романов, Федор Шереметев, князь Борис Лыков. Они несли полную ответственность за деяния боярского правительства. Слова Шеина оскорбили их, но и не только их. Стольник Михаил Романов находился при дяде Иване Никитиче в подчинении Семибоярщины. Великий государь ни разу не вышел с оружием на поле брани, чтобы защитить православное царство.

Конфликт Шеина с Боярской думой приобрел резкие формы еще в то время, когда воевода находился в осадном лагере. Одержимые завистью, повествует автор Хронографа, бояре стали клеветать на Шеина, о чем ему стало известно. Оправдываясь, он начал «грубо отписывать», на Москву, ему отвечали «с осуждением да с опалой».

Дело затрагивало особу царя. «Если бы государь возложил упование на вседержателя Бога, – записал молву автор Хронографа, – и пошол сам, то успел бы в деле»; но «государь не изволил на поляков идти, потому что был муж милостивый, кроткий, крови нежелательный».

Во время суда над Шеиным был арестован служивший ему сын боярский Любим Ананьев. Его обвинили как шиша или лазутчика боярина. Любим ссорил воеводу со многими знатными людьми. Лазутчика били кнутом и сослали в тюрьму в Сибирь.

Боярский суд признал вину Шеина доказанной и приговорил его вместе с сыном Иваном к смертной казни. Сын должен был ответить за мнимое предательство отца.

Двое старших воевод князь Семен Прозоровский и князь Михаил Белосельский, не сумевшие защитить* передовые позиции на Покровской горе, были также приговорены к смерти. Но кара была смягчена. Как значилось в приговоре, ратные люди из осадных полков заверили царя, что Прозоровский радел о службе, а Белосельский болел, из-за чего казнь была заменена им ссылкой в Сибирь.

Характерно, что прлковые дворяне не заступились за Шеина и Измайловых. Шеин был человеком крутого нрава, добивался своих целей, не считаясь с потерями, строго наказывал тех, кто нарушал его приказы. Во время приступа воевода велел продолжать обстрел стен Смоленска из орудий, невзирая на потери среди своих. Для сбора кормов Шеин выделил себе богатые волости, и ратников, которые пытались собрать там продовольствие для себя, боярин велел сечь плетьми.

Как и Шеин, окольничий Артемий Измайлов был обвинен в том, что подписал капитуляцию без приказа на то государя. Вместе с ним ответ держали двое его сыновей. Одному из них – Василию – вычитаны были следующие вины перед казнью: «Ты, Василий, будучи под Смоленском, воровал, государю изменял больше всех, съезжался с литовскими людьми, Захаром Заруцким и Меделянским и с государевыми изменниками, Юшкою Потемкиным, Ивашкою Ме-щериновым и другими, к себе их в стан призывал, с ними пировал, потчевал и дарил, и от них подарки с братом своим Семеном принимал, ночевать их у себя унимал, они у тебя были и ночевали, а приезжали к тебе с своим кормом и питьем и провожали тебя до стану, и ты разговаривал с ними обо всем, что.годно литовскому королю. Да ты же, Василий, будучи под Смоленском и из-под Смоленска пришедши в Можайск, хвалил литовского короля, говорил: «Как против такого великого государя монарха нашему московскому плю-гавству биться? Каков был царь Иван, и тот против литовского короля сабли своей не вынимал и с литовским королем не бивался».

В конце Ливонской войны Россия была разорена дотла, и Грозный действительно избегал сражений с Баторием. Однако упоминание о «московском плюгавстве» оскорбило думу.

Измайловы многим были обязаны покровительству Филарета. Но как и многие другие дворяне, они осуждали крутого и властного патриарха за беспрестанное вмешательство в мирские дела. В судном деле значилось: «Да ты же, Василий, услыша о смерти великого государя патриарха Филарета Никитича, говорил много воровских непригожих слов, чего и написать нельзя».

Сыну Измайлова Семену вменили в вину то, что он под Смоленском «воровал, с литовскими людьми съезжался, говорил многие непригожие слова и литовских людей дарил».

Брат Артемия Тимофей служил в Казенном приказе. Его отставили от казны и сослали с семьей в Казань «для измены брата».

Казнь как наказание за проигранную битву противоречила многовековым традициям России. Никогда на Руси неудачливым воеводам не секли голов. Но для Шеина и Измайлова бояре сделали исключение. Палач обезглавил их за городом «на пожаре». Вместе с ними был казнен Василий Измайлов. Семен Измайлов был сослан в Сибирь.

Сын Шеина избежал смертной казни благодаря ходатайству со стороны царицы и ее детей. Во власти царя Михаила было помиловать Шеина и Измайлова, по крайней мере за их прошлые заслуги. Но он отдал приказ о казни и тем запятнал себя кровью.

Какими бы ни были личные обиды государя или бояр, дело было не в них. Борьба за власть, развернувшаяся после смерти Филарета, была безжалостной и кровавой. Окружение Филарета должно было уступить место ближним боярам Михаила, давно ждавшим своего часа.

Для смены руководства Филарет использовал дело о царской невесте, Михаил для тех же целей использовал поражение.

При втором «воцарении» Михаил Федорович раздал больше думных чинов, чем при первом. Уже 6 января 1634 года в бояре был произведен Борис Иванович Морозов, дядька наследника царевича Алексея. Чин окольничего получил Василий Стрешнев. 12 января 1634 года царь Михаил вернул титул боярина Борису Михайловичу Салтыкову-Морозову. Неделею ранее брат Бориса Михаил Михайлович вновь стал окольничим. 1 марта боярство было сказано Ивану Васильевичу Морозову и Лукьяну Стрешневу, тестю государя. Родня Михаила завоевала прочные позиции в Ближней думе государя.

Из названных лиц один Василий Стрешнев судил Шеина. Воевода Шеин принадлежал к роду Морозовых, а потому прочие Морозовы предпочли умыть руки и не участвовать в судилище.

Боярская дума, обезлюдевшая при Филарете, стала быстро расти. 2 февраля 1634 года в думу в боярском чине вошли князь Иван Андреевич Голицын и Иван Петрович Шереметев, позднее – князь Алексей Михайлович Львов. В июле титул окольничего получил князь Федор Волконский.

Со смертью Филарета время сильной власти минуло. Царю Михаилу пришлось пережить трудное время. После поражения, утверждали иностранные наблюдатели, России грозило восстание. Никто не забыл о падении династии Шуйских после военного поражения. Стремясь отвести угрозу, власти указали народу на виновников катастрофы.

Косвенно следствием волнений были многочисленные назначения в думу. Церковь лишилась властного пастыря. Утихомирить народ могла только полномочная Боярская дума, пользующаяся авторитетом у посадской общины Москвы.

Филарет был властным человеком, и его опека под конец стала тяготить царя Михаила. Это обстоятельство сыграло решающую роль при избрании преемника государя-патриарха.

По свидетельству автора Хронографа, царь Михаил, по благословению отца, поставил в патриархи псковского архиепископа Иоасафа, «потому что был дворовый сын боярский; нравом и жизнию он был добродетелен, но к царю не дерзновенен». Он с успехом служил в Государевом дворе, а затем снискал благосклонность царя на духовном поприще. Его главной чертой было послушание. Пастырь никогда не дерзал спорить с государем.

Столкновение с Польшей оказалось непосильным для России. Военное поражение под Смоленском и двукратное разорение татарами южных уездов породили повсеместное недовольство.

Война обнаружила военную слабость России. В 1637 году донские казаки захватили турецкую крепость Азов, а позднее, в 1641 году, обратились за помощью к царю в Москву. Русское правительство не решилось ввязаться в трудную и кровопролитную войну с Османской империей и отказало Войску Донскому в помощи. При обсуждении в думе выяснилось, что для обороны Азова бт турок потребуется более 200 тысяч рублей, которых в казне не было. Тогда решено было созвать в столицеЧюбор. «Сказки», поданные властям участниками собора – дворянами и купцами – рисовали удручающую картину разорения и обнищания страны. Не получив помощи из Москвы, казаки сдали Азов туркам.

Затевая войну с Речью Посполитой, московские власти возлагали большие надежды на вновь организованные полки иноземного строя, в особенности на полки, укомплектованные иноземными наемниками. Однако иноземцы не оправдали надежд. В дни решающих боев на Покровской горе у стен смоленской крепости часть иноземных наемных солдат из полка Маттисона перебежала к полякам. Раздоры между иностранными офицерами подрывали дисциплину. Старший из офицеров шотландец Лесли обвинил англичанина полковника Сандерсона в прямой измене и в присутствии Шеина собственноручно застрелил его. После капитуляции в «немецких» полках Шеина оставалось немногим более 2100 солдат, прочие «государю изменили, пошли к королю».

Полагаться на верность наемников не приходилось. Полковник Астон, один из высших офицеров, был осыпан милостями в Москве, а затем по просьбе его отпущен на родину в Англию. Вскоре же Астон послал сына на службу к королю Владиславу, и сын его «напрашивался у короля сбирать ратных людей, чтоб идти на Московское государство».

Смерть Филарета и неудачный исход Смоленской войны привели к крутому повороту во внешней политике России. Война за возвращение утраченных пограничных земель была отложена на десятилетия. В свое время Лже-дмитрий I поставил задачу овладения Азовом и выхода на Черное море. При Михаиле Романове Россия имела возможность получить Азов из рук казаков и занять свое место в антитурецкой лиге европейских стран. Но эта возможность была упущена.

Окружение царя Михаила предпочитало вести пассивную внешнюю политику. Это обстоятельство определило судьбу военной реформы. По возвращении из похода на Смоленск русские полки иноземного строя были расформированы. Солдаты, драгуны и рейтары распущены по домам^, обучение прекращено. Попытка' вооружить и обучить армию, следуя европейскому образцу, не удалась. Царю Михаилу и реформаторам недоставало настойчивости и средств, чтобы довести до конца начатые преобразования.

САМОЗВАНЦЫ

Речь Посполитая поставила Москву на колени благодаря тому, что мощь России была подорвана гражданской войной. Смуту развязали самозванцы, в подготовке которых принимали участие польские власти и шляхта. Заключая перемирие с русскими послами в Деулино, король втайне лелеял мысль о том, что при определенных условиях удастся вновь разжечь междоусобицы на Руси.

Интрига с новыми самозванцами всплыла во время переговоров князя Алексея Львова с поляками в 1643 году. По пути в Варшаву послы останавливались в Брест-Литовске, где узнали о том, что в местном иезуитском монастыре лет 15 живет «вор» лет 30, «на спине у него между плечами ...герб, а сказывается Расстригин сын».

По-видимому, послы получили эти сведения от игумена Афанасия из Семеновского монастыря в Брест-Литовске. Игумен дал знать послу, что самозванец именует себя сыном царя «Дмитрия» и Марины Мнишек – «царевичем Иваном Дмитриевичем».

Посол Львов потребовал объяснений. Польские власти отвечали, что ничего не знают. Когда же русские пригрозили прекратить переговоры, королевские дворяне сказали им: если соглашения не будет, «то у нас Дмитриевич готов с запорожскими черкасами на войну».

Львов предъявил письмо «Дмитрия» к игумену Афанасию, писанное, как в нем значилось, у царевича на обеде, в его царевичевом жилище.

После многих запирательств поляки рассказали историю воскресшего «царевича». По словам коронного канцлера Ос-солинского, самозванец был сыном шляхтича Лубы из Под-ляшья. Луба был убит на московской войне, а младенца сына подобрал и назвал царевичем шляхтич Белинский. Рассчитывая на награду, шляхтич представил его королю, когда мальчик подрос. Сигизмунд приказал отослать «царевича» к Гонсевскому, который отдал его учить грамоте и «велел его во всем покоить».

Иван Дмитриев сын Луба на допросе подтвердил показания канцлера и сообщил некоторые подробности. Белинский явил «царевича» королю и сейму «по совету шляхты». За Гонсевским на сцене появился Лев Сапега. Король и сенаторы отдали мальчика «на сбереженье» Сапеге, положив ему содержание в 6000 злотых ежегодно.

Сапега определил претендента к игумену Афанасию в Семеновский монастырь в Брест-Литовске. В течение семи лет мальчик учился у игумена по-русски, по-польски и по-ла-тыни.

На сцене появились давние покровители московских самозванцев. В мистификации вновь участвовали высшие лица Речи Посполитой. Плата шла из королевской казны.

Интрига с «царевичем» не имела завершения вследствие двух обстоятельств. Во-первых, Владислав сам получил титул царя Московского, и ему не нужен был соперник. Во-вторых, главный очаг мятежа– Северская Украина была захвачена королем.

Дело отложили в долгий ящик, чтобы извлечь его при первой надобности. Следствием было уменьшение жалованья самозванцу до 100 злотых в год. Это жалованье ему платили до заключения Поляновского мира.

Вынужденный зарабатывать себе на жизнь, «вор» поступил в писари к пану Осинскому. Последний показал, что писаря в шутку называют царевичем московским, но сам он так себя не титулует и показывает намерение постричься в монахи.

Иван Луба, по его словам, не раз обращался к Белинскому с вопросом, чей он сын в действительности. Шляхтич рассказал ему историю, слишком похожую на сказку. В Москве готовились повесить Маринкина сына Ивана Дмитриевича, и шляхтич задумал подменить «царевича», чтобы повесили сироту, сына шляхтича Лубы. Объяснения Белинского позволяют установить начальную дату интриги, время казни «воренка», сына Марины.

Поляки настаивали на том, что Луба никогда сам не называл себя «царевичем». В письме самозванца, попавшем в руки московитов, Иван именовал себя без титула «царевич», а подпись на письме была писана латиницей «Иван Фаус-тин Дмитриевич». Канцлер Оссолинский показал письмо Лубе, и тот признал свой почерк.

Вероятно, как и в случае со шкловским учителем Лже-дмитрием II, Лубе его роль, видимо, была навязана. Поляки привезли в Москву и выдали Лубу русским, но посадили под арест игумена Афанасия. Спасая игумена, московские власти помиловали «вора» и вернули как польского шляхтича королевским послам.

Поездка в Москву убедила молодого человека в собственной значительности. Будучи отпущен на родину, он в Минске называл себя «царевичем», говорил, что его посылали в Москву для осведомления и сам царь признал его сыном «Дмитрия».

На этом история самозванцев не кончилась. Триумфальная встреча останков царя Василия в России произвела глубокое впечатление на Руси и за рубежом. Отзвуком, возможно, было появление в Польше еще одного «царевича», выдававшего себя за сына Василия Шуйского. Он объявился неподалеку от Самбора в январе 1639 года и жил с неделю у попа в работниках. Поп увидел на спине у него «герб, по-русски пятно» и отвел к архимандриту, а тот переправил к подскарбию Даниловичу, которому «вор» открыл свое имя – царевич Семен Васильевич Шуйский. Доказательством царского происхождения было пятно на спине.

Семен утверждал, что попал в плен к казакам, когда его отца везли в плен в Польшу. Подскарбий объявил о «царевиче» шляхте, и вся Речь Посполитая якобы велела «вора» беречь, давать деньги на корм и на платье. Подскарбий определил претендента в монастырь для научения русской грамоте и языку.

Смертельный враг царя Василия, король велел тайно умертвить пленника, чтобы не допустить возрождения его династии. Покровительствовать царевичу у него не было никаких оснований. В конце концов за ненадобностью власти прогнали самозванца со двора взашей.

Много позже другой самозванец принял имя Ивана Шуйского, но был выдан московитам герцогом Голштинским и казнен.

КРЕПОСТНИЧЕСТВО

По мере того как страна преодолевала разруху, население возвращалось на старые, насиженные места, кто с окраин, кто из плена. В годы Смуты законы о холопах и беглых крестьянах не были отменены, но и не исполнялись. После Смуты холопы и крестьяне, возвращавшиеся домой, вновь попадали в зависимость от господ. Современники живо чувствовали опасность, связанную с возрождением крепостного режима в государстве, «людие же начаша оставшаяся со-биратися в Руси по градом ...и начаша населятися; они же окаянии (господа), аки волцы тяжци восхитающе, емляху их к себе, понеже страх Божий преобидиша и забыша свое прежнее безвремяние и наказание, что над ними Господь за их насильство сотвори, от своих раб разорени быша».

Безвременье сопровождалось разорением деревни. Раздача государственных и дворцовых земель дворянам, широко практиковавшаяся в начале царствования Михаила Романова, усугубила бедствие. Земли, ранее находившиеся в относительно благополучном состоянии, пришли в упадок. По мере разорения пашенных крестьян росла численность бобылей.

Опасаясь растерять оставшихся у них в имениях крестьян, дворяне, пережившие Смуту, избегали повышать крестьянские оброки и увеличивать барщинные повинности. Царские подати были столь же разорительны для деревни, как и боярские оброки.

Низшее дворянство на протяжении длительного времени домогалось продления и даже отмены «урочных лет». В трудной ситуации царь Василий решился продлить срок сыска беглых крестьян до пятнадцати лет. Подобная мера, по мысли законодателя, должна была сплотить дворянство вокруг трона и положить конец гражданской войне. Расчеты царя Василия оправдались лишь отчасти, и Романовым следовало учесть урок.

В начале царствования Михаила бояре сохранили пятилетние «урочные годы». Исключение было сделано лишь для Троице-Сергиева монастыря. Братия обители отразила нападение войск Сапеги, а позже оказала неоценимую помощь земским ополчениям. Монастырь обеднел, его казна была полностью истощена. В силу боярского приговора 1614 года архимандрит и иноки получили право вернуть в свои вотчины всех крестьян, бежавших после 1 сентября 1604 года, иначе говоря, после начала гражданской войны. Сыск крестьян был поручен детям боярским, осуществлявшим сыск и возврат крестьян во владения Большого Дворца. К 1616 году срок «урочных лет» на землях монастыря достиг 12 лет, и тогда привилегия обители была ограничена. «Урочные годы» сокращены до девяти лет.

По возвращении в Москву Филарета последовали некоторые перемены в судных делах о крестьянах. В своих челобитных дворяне обращали внимание на следующие непорядки: «А которых они беглых своих крестьян за кем проведают, а урочные лета тем их крестьяном не дойдут, и они в тех своих беглых крестьянех суда и указу добитца не могут, а которые и засудясь за судным делом за вершением волочат-ца многое время, а бояре по сто двадцать осмой год в полате сидели, и им о своих обидах и всяких делах бити челом было не зборонно». В первые годы царствования Михаила компетенция Боярской думы чрезвычайно расширилась, и дворяне могли обращаться за решением спорных дел о крестьянах непосредственно в думную палату, к боярам. С 1619—1620 годов обращаться в думу было «заборонено» – запрещено, а дела о крестьянах, видимо, переданы в Судные приказы.

В начале 40-х годов дворяне просили монарха: «и государь бы их пожаловал, в тех обидах и в насильствах крестьянских велел свой государев указ учинить, а во всяких делех судить по Судебнику блаженные памяти царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси, и за их за судными и за всякими спорными делы велел бы государь сидеть в палате бояром, а не в судных приказех». Ссылка на Судебник Грозного была сделана для важности, так как Судебник подтверждал давно отмененное право выхода крестьян в Юрьев день. Но дворяне считали выгодным для себя рассмотрение крестьянских дел в думе. Они пуще огня боялись приказных из Судных приказов.

В конце концов прошение дворян было удовлетворено. Государь указал, и бояре приговорили: «за нынешними за расправными и впредь за всякими, за земскими, за болши-ми за спорными делами, в которых спорных делех в приказех бояре и судьи указу не учинять, указал государь тех спорных дел слушати бояром, как было наперед сего при ево государьской державе и как было при прежних государех; а которых самых болших дел бояре не вершат, и о тех делах указал государь докладывати себя государя». Таким образом, были восстановлены порядки, существовавшие до приезда Филарета. И более того, царь приказал докладывать ему великие спорные дела, ограничивая тем самым полномочия Боярской думы.

Еще в 1637 году по случаю надвигавшейся войны с Османской империей в Москве был созван Земский собор. В феврале члены собора – дворяне замосковных и украинных городов подали царю челобитную с просьбой отменить «урочные годы». Дума отказалась исполнить требование дворян, но решено было распространить на всю страну льготу, полученную ранее Троице-Сергиевым монастырем. В 1637 году девятилетний срок сыска имел особый смысл.

Крестьян возвращали землевладельцам fia основании писцовых книг Поместного приказа. Но архивы приказа были полностью уничтожены страшным пожаром 1626 года. Сгоревшие книги были основной юридической документацией, подтверждавшей принадлежность крестьянина к имению, которое он не мог покинуть. Образовалась ситуация, грозившая поколебать устои неокрепшего крепостного строя. При отсутствии записи в писцовой книге землевладельцу трудно было вернуть в свое имение беглого крестьянина. Возникла необходимость в новом описании. Любое описание стоило казне и населению огромных денег. Но выхода не было. Бояре распорядились начать описание уездов. Составление новых писцовых книг отняло не менее трех лет. В 1637 году истекло девять лет со времени составления новых писцовых книг. В этом и заключался смысл девятилетних «урочных лет» царя Михаила.

В 1641 году в Москве ждали волнений. В народе прошла молва «о боярах, что бояром от земли быть побитым». Власти собрали в Москве поместное ополчение. Дворяне поспешили предъявить требования властям. Они «с большим шумом» вломились во дворец и вручили боярам челобитную «о великих своих нуждах и обидах». Грамоту подписали представители 44 городов. Челобитчики требовали от властей издания закона о бессрочном сыске крестьян.

Давление дворян вынудило царя Михаила и думу продлить «урочные годы» до 10 лет. Для крестьян, насильно свезенных в другие имения, срок был продлен до 15 лет. Тем самым были частично возобновлены нормы, установленные Шуйским.

Дворяне настоятельно требовали проведения судебной реформы. В 1637 году они просили учредить выборных судей в городах: «вели, государь, выбрать в городех из дворян и из земских людей, и вели, государь, нас, холопей своих, судить в городех». Таким путем они хотели спастись от приказной волокиты и произвола.

Адам Олеарий дважды посетил Россию при царе Михаиле и имел возможность близко наблюдать российские порядки. По его словам, в России брать подарки– воспрещено под страхом наказания кнутом, но втайне приказные берут взятки; «особенно писцы охотно берут посулы, благодаря которым можно узнать и о самых секретных делах». В доказательство Олеарий ссылается на случай, происшедший с ним самим.

Взятки, поборы, приказная волокита были тяжелы для населения. С давних времен пошло выражение «остаться с носом». Что означала эта на первый взгляд бессмысленная фраза? Просители, которые не могли заплатить дьяку, оставались «с носом» (отвергнутым подношением—«носом»). Их дела откладывали в долгий ящик.

В 1628 году дворянин Иван Плещеев затеял тяжбу со Строгановым. Дьяк Ключарев стал на сторону купца. Плещеев немедленно обвинил Петра Строганова в сговоре с дьяком, подкупе и махинациях: «Петр де человек сильной, моч-но ему и скупать, нынеча де и бояр скупают». Если истец преувеличил, то немного. Строганов принадлежал к числу богатейших людей и мог подкупить кого угодно. Фраза о «скупленных боярах» живо характеризует московскую судебную практику.

Сохранились любопытные наказы, характеризующие порядки судных приказов. Стольник Колонтаев предписывал слуге: «Сходить бы тебе к Петру Ильичу, и если Петр Ильич скажет, то идти тебе к дьяку Василию Сычину, пришедши к дьяку, в хоромы не входи, прежде разведай, весел ли дьяк, и тогда войди, побей челом крепко и грамотку отдай; примет дьяк грамотку прилежно, то дай ему три рубля да обещай еще, а кур, пива и ветчины самому дьяку не отдавай, а стряпухе. За Прошкиным делом сходи к подьячему Степке Ремезову и попроси его, чтоб сделал, а к Кирилле Семенычу не ходи; тот проклятый Степка все себе в лапы забрал; от моего имени Степки не проси; я его, подлого вора, чествовать не хочу; понеси ему три алтына денег, рыбы сушеной, да вина, а он, Степка, жадущая рожа и пьяная».

Наказ обнаруживает любопытную психологическую картину. Поднести дар значило оказать честь приказному. Ничего предосудительного в этом не видели.

Жалуясь на притеснения судей, служилые люди писа? ли, что готовы «работать государю головами своими и всею душою», но «разорены пуще турских и крымских басурма-нов московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов».

Численность населения в стране резко сократилась, а количество приказных умножилось. Жалобы побуждали задуматься над тем, как помешать разрастанию бюрократического аппарата. В 1640 году царь издал указ о запрещении принимать в подьячие людей пашенных и посадских всяких людей черных и торговых сотен, включая гостиные (купеческие), а также детей священников.

Искоренить лихоимство и взятки было делом трудным и невозможным. Приказные проявляли удивительную изобретательность по части поборов. Процветала знаменитая московская волокита. Истцы годами ждали решения своих дел. Одна поземельная тяжба – между стольником и монастырем – длилась ровно 34 года.

Попытки усовершенствовать судебно-правовую систему предпринимались при Михаиле неоднократно. Наступил бунташный век, и вновь возникшие тюрьмы были переполнены. В 1637 году вышел указ царя Михаила о запрещении сажать вместе, в одну тюрьму людей, арестованных по уголовным и гражданским делам, отчего «татям и разбойникам и оговорным людям чинится теснота и голод, и от тесноты и духу помирают». Оговорных людей – обвиненных по гражданским делам велено было содержать по старине – не в тюрьме, а за приставами, на дворе у верных детей боярских. Указание на голод объяснялось тем, что колодников выводили в город просить милостыню, так что кормил сидельцев мир.

В годы Смуты обозначилась особая роль богатой купеческой верхушки, сосредоточившей в своих руках крупные денежные богатства и руководившей посадской общиной. Столичное купечество и посадский люд участвовали в избрании Романова. Чтобы скрепить союз, царь Михаил в 1613 году пожаловал столичных гостей и купцов Гостиной и

Суконной сотен, освободил их от посадского тягла, от уплаты мыта на внутренних границах и от побора за переезд мостов. Власти подтвердили право гостей владеть вотчинами и ездить по торговым делам за рубеж. Судить гостей могли только царь и казначеи, но никак не воеводы и приказные судьи.

Одним из существенных источников дохода казны были кабацкие таможенные сборы. После Смуты система кабацких откупов стала преобладающей, что создало широкое поле для всевозможных злоупотреблений. Сохранились сведения о том, что откупами занимались Иван Романов, князь Иван Черкасский, Борис Салтыков, думный дьяк Сыдавный Васильев и даже великая старица Марфа Ивановна. Государевы кабаки оказывали пагубное влияние на нравственную жизнь народа. Власти живо описали вертеп, отданный на откуп некоему торговому человеку Пятунке: «и у тех Пятун-ки с товарыщи в Ростове на кабаке была зернь великая и воровство, и блядня, и посадцким и сторонным людем продажи и поклепы великие».