Текст книги "Хирург и Она. Матрица? (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

88. Травинка, закатанная асфальтом.

Утром все трое, включая медсестру Аню, были отвезены Владимиром Константиновичем в дом Чихая.

Хирург прошелся по нему как по музею, нет, как по замку с приведениями. Он побывал и в столовой, в которой "отравили" Алису, и в спальной, где Даша застрелила четверых. Естественно, он не знал деталей, но ему казалось, что он бывал в этом ныне пустынном доме. Показывал ему помещения Владимир Константинович, чувствовавший себя хозяином.

А хозяйкой чувствовала себя Алиса, бывшая любовница Чихая. После того, как последний сошел со сцены и перестал узнавать людей, она сошлась с Владимиром Константиновичем, единственным нормальным человеком в доме.

Она многое сделала. Именно по просьбе Алисы Чихаю за прежние заслуги оставили дом и ресторан, точнее, не оставили, а записали на его имя, а бывшего повара сделали его опекуном. Если бы не она, жить бы Чихаю в районной психушке на манной каше с призрачным молоком.

Алиса подозревала, что Хирург явился неспроста. Это ее беспокоило, пока Чихай не пришел в себя. Убедившись, что он почти ничего не помнит, особенно в области деловой, да и в доме чувствует себя чужим, она успокоилась. Спокойствие прожженной женщины углубило и то, что Хирург, оказавшийся обычным пьянчужкой, заверил ее, что больше недели в доме не задержится. А когда Чихай подписал все бумаги, передающие ей, как многолетней сожительнице, все его имущество, она и вовсе стала рачительной хозяйкой и начала кормить бывшего своего владетеля куриным бульоном, да и не с импортных ног, а с домашних подмосковных курочек.

Лихоносов же, попив всласть хозяйкиного вина, занялся делом, которое и привело его в тихие болшевские места. Когда бывший мафиози пришел в сознание, Лихоносов отослал Аню в гостиную зубрить латынь и объяснил ему, что он, Чихай, хороший человек, и единственная его забота – это жить среди хороших людей.

Нет, Лихоносов не перегнул палку. Он знал, что если в сердце человека живет твердое желание быть хорошим и жить среди хороших людей, то такой человек, в конце концов, либо уходит в тайгу, в пустошь, либо становится презираемым правозащитником. Если, конечно, не становится революционером. Он знал, что твердость в желаниях делает человека идеалистом, никчемным и порою вредным, и потому поселил в сердце, а точнее в сознании Чихая смутное желание быть хорошим и жить среди хороших людей. Поселил, потому что твердо знал, что смутные желания время от времени вырывают людей из трясины обыденщины и заставляют ходить по миру в разные стороны, ходить с широко раскрытыми глазами; он знал это, и потому сразу сказал, что надо куда-то идти, ну, хотя бы в Воронеж.

– Я бы сам отправился в Воронеж, – смущенно улыбался Лихоносов Чихаю, – но вот ведь беда – не могу я себе трепанацию сделать, это ведь не автопортрет писать. Так что поезжай один, но прежде выполни одну мою просьбу, я ведь заслужил.

– А что я могу сейчас сделать? – ответил Чихай, улыбаясь призрачной улыбкой только что родившегося человека.

– Я не знаю, – почти так же улыбнулся Лихоносов и стал ему объяснять суть своего дела. – Понимаете, – сказал он, – мне кажется, что в нашей с вами жизни, а может, в смутных желаниях, была женщина, много на нас повлиявшая. Я уверен в этом хотя бы потому, что ваше прозвище или фамилия что-то для меня значит. Я много пью, а иногда – очень много, и потому не могу отделить фантазии от фактов и прошу вас мне помочь.

– А что вам являлось в фантазиях? – спросил Чихай, после того, как в его мозгу, освобожденном от опухоли, что-то памятно-мысленное образовалось.

– Конечно, женщина... Мне иногда кажется, что я сделал одну женщину счастливой, и потом что-то плохое с ней случилось. Это не дает мне покоя.

– А как вы ее сделали счастливой? Хирургически?

– А как еще? По-другому я не умею...

Как мы уже говорили, память Чихая пострадала не полностью. Слова Хирурга, послужили для его мозга катализатором. Он вспомнил Дашу и подробно рассказал о ней Лихоносову. Рассказав, попытался оправдаться:

– Когда я увидел ее впервые , я понял, что она – это травинка, закатанная асфальтом. Такая же, какой я себя чувствовал, когда еще мог чувствовать. И мне захотелось ее освободить... А как я мог это сделать? Только по-своему...

Хирург повинно улыбнулся.

– Увидев ее, я тоже это понял, и тоже захотел освободить по-своему... И вот теперь, она, красивая от меня и уверенная от вас, пропала...

– Вы хотите, чтобы я ее нашел?

– Да... Но честно говоря, не представляю, как вы это сделаете в нынешней своей ипостаси.

– Вы говорили, что я был преступным авторитетом...

– Да. Это факт, известный в этих краях каждому ребенку.

– У меня, наверное, были друзья. Попрошу Владимира Константиновича связать меня с ними.

Позвали Владимира Константиновича. Он согласился помочь, Алиса, пришедшая с ним, тоже не возражала. Потом они ушли к себе. Там Владимир Константинович, просветленный любовницей за пять минут, решил ни к кому не обращаться, а поискать Дашу самостоятельно.

89. Он был доволен.

Бывший повар в тот же день поехал на Крутую. Его расторопность была вознаграждена – серьезный и очень курносый молодой человек заколачивал калитку гвоздями-сотками.

– Вы меня извините, но я, кажется, вас не знаю, – сказал ему Владимир Константинович, вежливо, но с металлическим блеском в глазах.

– А почему вы должны меня знать? – набычился парень.

– А потому что этот дом принадлежит не вам, а одной весьма примечательной даме.

Серьезный и очень курносый молодой человек молчал, и Владимир Константинович решил навести тень на плетень.

– Вы не очень напрягайтесь, – ласково улыбнулся он. – Дело у меня к вам очень простое, ну прямо очень простое, если, конечно, не плевое.

– Вы кто? – спросил парень.

Владимир Константинович увидел у него в глазах желание, чтобы он, Владимир Константинович, был из серьезных компетентных государственных органов, которые не любят длительных следствий, открытых процессов и публичной полемики.

– Я из одной серьезной компетентной организации, которая не любит длительных следствий, открытых процессов и публичной полемики, – ответил он, соответствующе глядя. – Вы успокойтесь и скажите мне те тридцать слов, которые я хочу услышать, и которые настроят нас на взаимоприятный лад.

– Неделю назад ко мне пришел человек, – начал рассказывать парень, глядя прямо в глаза гражданину из компетентных органов, чтобы тот не подумал, что он обманывает. – Он предложил три тысячи долларов за то, чтобы я некоторое время пожил на своей бывшей даче. И всем говорил, что она всегда была моей.

– Замечательно сказано! – восхитился Владимир Константинович – Ровно тридцать слов! Теперь расскажите все, что знаете.

– Весной на нашу городскую квартиру по объявлению по продаже дачи приходила женщина, очень некрасивая. Я пожалел ее и сбросил пятьсот долларов, продал всего за четыре тысячи. Три дня назад к калитке подошла хорошо одетая и очень красивая женщина в бриллиантовом колье. Она была удивлена, увидев меня. Маме она сказала, что почерк на объявлении по продаже дачи – оно висело на калитке, – показался ей знакомым. Уехала она на белом "Кадиллаке" с видным мужчиной. Мама говорила, что он выглядел озабоченным, как будто собиралась гроза. Машину сопровождал джип, полный охранников. Номеров я не запомнил. Это все, что я знаю.

– Спасибо и за это. Кстати, вы не хотите поменять профессию? Нам в этом районе нужны люди на наружное наблюдение. Будете получать триста долларов практически ни за что?

– Нет, спасибо, я сам как-нибудь.

– Тогда всего вам доброго. Забудьте обо всем. Привлекать вас в качестве свидетеля мы вас не станем.

Владимир Константинович был доволен. Он вспомнил вопрос Даши: "Вы каких наук повар?" "Не только кулинарных, не только", – улыбался он, выезжая из поселка.

90. Ресторан в Майами или ребеночек в Ницце.

Алиса, послушав отчет любовника, задумалась. Ей стало ясно, что Дашу просто «кинули». «Прикупили» на ее счастье. И сделал это человек, который ездит на «Кадиллаке» и, вне всякого сомнения, сидит на мешках с акциями «Газпрома» и РАО ЕС.

Ей стало нехорошо. Эта драная курица с кривыми ногами стала королевой и в греческих соболях валяется на диванах в белом "Кадиллаке"!

– Ты чего? – удивился Владимир Константинович расстроенному виду подруги.

– Если мы все это не используем, то грош нам цена... – ответила Алиса, убирая с лица кислый вид и напуская мертвенность.

– А стоит ли? У нас ведь есть все?

– Это у нее есть все. А у нас есть дом, который не на что содержать, хоть коммуналку из него открывай, и есть ресторан, едва себя окупающий.

Алиса посмотрела так, что Владимир Константинович понял, что дом и ресторан есть у нее. А он ей нужен, пока будет делать то, что она скажет. Ему не хотелось устраиваться в третьеразрядный ресторан поваром или даже жарить на улице некачественные чебуреки из пропавшего мяса, и он настроился на конструктивный лад.

– Ты предлагаешь ее выкрасть?

– Да. Мы ничем не рискуем. Это дело задумали они, то есть Хирург с Чихаем. И если оно пойдет не так, как мы хотим, то возьмут их. Я сделаю что-нибудь, ты сделаешь, и сомнений в этом не будет.

– Так... – раздумывая, закусил губу бывший повар. – Обрисуем, однако, ситуацию. Один богатенький буратино увидел на улице или кафе несравненной красоты женщину, – Алиса неприятно поморщилась, – и решил развлечься. Наверное, это было в кафе, и он что-то такое услышал. И в его голове созрел будоражащий кровь сюжет. И он претворил его в жизнь...

– Любишь ты красиво говорить, – прервала его Алиса. – Давай больше трепаться не будем, а сделаем так. Я сейчас позвоню племяннику – у него компьютерная база на все автомашины, и узнаю, за кем в России числятся белые "Кадиллаки". А ты ступай к Хирургу и выясни, что такого мог наговорить этой курице богатенький буратино. Да смотри, осторожнее, лишнего не выболтай. Если все у нас выгорит, откроем в Майами ресторан под названием "Бедная Гортензия" и ты будешь в нем шеф-поваром.

Владимир Константинович посмотрел обиженно, и Алиса его успокоила:

– Или, если хочешь, ребеночка в Ницце родим.

91. Он полюбил и выдумал.

Гортензия Павловна начинала понимать, что в рай она попала своеобразно.

Ее женский ум верно понял фразу Флоры "Просто вы, наверное, раньше общались с мужчинами, в которых было много женских гормонов, и потому они много говорили, думали и кокетничали на философские темы". Так можно было сказать только о Лихоносове, болтуне и кокетке, не по годам густые волосы которого, а также склонность к алкоголю, свидетельствовали в пользу того, что в нем вовсю гуляют женские гормоны.

Она начинала понимать виртуальность нового своего мира, и чувство благодарности поднималось в ее сердце. "Он обманул меня, – думала она, гуляя в парке среди статуй, до синевы помороженных русской зимой. – Он полюбил, и как сказочный принц, выдумал мне жизнь и наполнил ее женскими радостями. Какая же он лапушка! О господи, как будут сверкать мои глаза, сверкать от счастья, когда я его увижу!

Сверкать?

Нет, все надо принимать, как должное. Я же красива, как никакая другая женщина! Я получаю свое! И он должен понимать, он не должен забывать, что на свете есть много людей, которые сочтут за счастье положить к моим ножкам все свое достояние!

А эта его мамочка? А если она пиранья, и все ее не любят именно за это? Он сказал, что на Пасху она приедет ненадолго.

Ненадолго... Пиранье много времени не нужно.

92. Подстраховался.

Владимир Константинович нашел Лихоносова, конечно же, в баре. Он сидел за столиком, на котором топтались в нетерпении бутылки иноземных вин, и решал, с которой их них пообщаться в первую очередь.

– Третьим будешь? – улыбнулся пьяница бывшему шоферу Бормана, решив начать с "Бордо" восемьдесят девятого года.

– А кто второй? – улыбнулся Владимир Константинович, усаживаясь напротив.

– Второй – это я. А она, – взял он "Бордо", – первая.

Владимир Константинович открыл бутылку, и они выпили по стакану.

– Ну, что-нибудь выяснил? – спросил Лихоносов, нутром наслаждаясь победной поступью выжимок французского лета.

– Да. Выкрал ее один богатенький нефтепромышленник. И, похоже, она не знает, что ее присвоили за копейку. Ничего не скажешь по этому поводу?

Лихоносов, насупившись, – он все вспомнил, – налил еще по стакану и сказал, мрачно рассматривая опустевшую бутылку:

– Знаешь, давным-давно читал я один китайский рассказ. Там один человек, естественно, китаец, много говорил. В годы Великого кормчего и "Великого скачка". И от его речей отправили на перевоспитание лучшего друга, потом еще кого-то. А когда отправили отца, он взял опасную бритву и натуральным образом отрезал себе язык. Так вот у меня сейчас острое желание взять бритву и сделать то же самое...

– А можно конкретнее? – поднял стакан Владимир Константинович.

– Можно, – ответил Лихоносов, механически чокнувшись.

Они выпили и Владимир Константинович, узнал о реальном и виртуальном мирах, о кадушках, шлангах и дискетах, о том, как Лихоносов задурил голову Козлову-старшему, как отправил в Воронеж Гогу Красного, и как это все повлияло на Дашу.

Следующей лишилась пробковых мозгов бутылка "Хванчкары".

– А вы бывали с Дарьей Павловной в Москве? – спросил Владимир Константинович, отпив четверть стакана (он не хотел надираться). – Я имею в виду, могли вас видеть и подслушать?

– Да, бывали. Когда я с ней закончил работать, мы поехали одеваться. Ходили по магазинам. Штук пятьдесят обошли. Потом сидели в кафе на Старом Арбате и говорили обо всем, в том числе, и о реальном и виртуальном мирах. И один тип в черных очках, похожий на типа из "Матрицы" нас, похоже подслушивал. Потом мы походили по бульварам и поехали домой. Очнулся я рядом с прежней Дашиной дачей без памяти и на автопилоте до нее добрался.

– Да, видимо, очень большой человек вас в оборот взял... – огорчился бывший шофер Бормана. – Большой и беспринципный. Представляю, что он с Дашей делает. Без всякого сомнения, эксплуатирует определенные ее качества и свойства.

Владимир Константинович, помня рекомендации Алисы, утаил, что Даша ездит в "Кадиллаке", и что на ней шуба за десять тысяч долларов и бриллиантовое колье за несколько десятков тысяч. Осмыслив услышанное, он включил портативный магнитофон, прятавшийся в кармане пиджака, и спросил, как младший брат спрашивает старшего:

– Так что же будем делать? Или хрен с ней, пусть живет у этого сукиного кота?

– Нет, надо найти Дашу и вызволить. У тебя же есть каналы Чихая? Хочешь, пойдем к нему, и он попросит тебя это сделать?

– Я боюсь. Могут взять за жабры. И закрыть надолго – у этого нефтепромышленника, я думаю, в службе безопасности одни бывшие полковники с генералами. И Алиса не позволит.

Язык Лихоносова понемногу стал заплетаться.

– Слу..шай, а если Чихай даст тебе бу..магу, в которой прикажет это сделать под страхом смерти, то займешься? Я бы сам пошел, но какой из меня воин? Я же алко... алкоголик сейчас.

Владимир Константинович выключил магнитофон и сказал чеканно:

– Если Чихай даст мне бумагу, в которой прикажет найти и вызволить Дашу под страхом смерти и потом уедет, скажем, в Воронеж, то я займусь этим делом.

– Ну тогда давай, выпьем и пошли?

Они допили "Хванчкару" и пошли к Чихаю. Тот написал и заверил подписью бумагу, заранее составленную Владимиром Константиновичем.

93. А если больше, то беда.

– Все это хорошо, но как в таком случае мы заполучим Дашу? – задался вопросом Владимир Константинович в постели, после того, как Алиса, массируя любовнику спину, рассказала, что белый «Кадиллак», на котором ездил объект их интереса, принадлежит Михаилу Иосифовичу N, одному из богатейших людей России.

– Да, дом, в котором она живет, охраняется не хуже Кремля, – ответила Алиса. – Но ведь мы умные люди? А охрану, как правило, организуют люди, которым с лейтенантских погон запрещали разнообразно думать. Так что думай милый, думай, ведь на кону твой ребеночек и ресторан в Майами.

Владимир Константинович очень хотел ребенка, девочку конечно. Он часто представлял, как будет катать коляску по улицам и тенистым переулкам Болшева, как будет придумывать Аленушке сказки, как будет менять ей памперсы, стирать распашонки с колготками и кормить растертыми овощами и фруктами. И как важный и расстроенный, будет выдавать ее замуж, а потом мяться от нетерпения в фойе родильного дома.

Алиса тоже этого хотела. Однако она с семнадцати лет жила с "деловыми" людьми, она была запрограммирована на определенный образ поведения и не могла "поменять дискету" самостоятельно. Дискету женщине может поменять только мужчина, а что такое мужчина? Особенно виртуальный мужчина? Что такое этот Владимир Константинович, из которого можно сделать шофера Бормана, а потом подкаблучника?

Владимир Константинович, внезапно опьянел от выпитого с Хирургом и добавленного потом единолично. Он всегда пьянел неожиданно. Насладившись расслаблением ума и тела, он сказал, жмурясь от удовольствия:

– Хорошо, лапушка, подумаю... У меня мозг хоть куда... Так, в повседневности, он и подкачать может, но если его хорошо попросить, особенно в последнее время, то он всегда, как юный пионер... Я придумаю что-нибудь этакое, только ты не дави и улыбайся. И не смотри на меня, как на живого человека, мертвая... Знаешь, ты женщина хоть куда, но тебя иногда много. Человек – он человек. Его должно быть столько, сколько он весит. А если больше, то беда, он тяжелым становится...

– Хорошо, Вова. Я обещаю – все будет, как ты хочешь, – сказала Алиса, не зная, лжет она или говорит правду. – Но докажи мне теперь, что ты мужчина, что ты можешь повернуть все по своему желанию. Каждой женщине это надо, иметь такого мужчину. Понимаешь, я видела, как тебя били, и как ты подставлял глаз, и как тихонечко скулил. Ты был совсем как я с Чихаем. Он тоже меня бил, в самое сердце бил, и я скулила, пока весь звук из меня не вышел. И теперь этого звука в моем сердце нет, а тебя я при себе оставила, потому что почувствовала, что этот сердечный звук ты мне можешь вернуть. Верни мне его, пожалуйста, и стану я твоей собачкой, сукой твоей стану...

Владимир Константинович заплакал и обнял Алису. Та удовлетворенно улыбнулась и приняла объятия.

Потом они говорили о перерождении Авдеева. Засыпая, бывший повар представлял себе Алису после аналогичной операции – добрую, мягкую, любящую. Алиса же думала, что способности Хирурга можно использовать, как в кино, то есть для создания беспринципных и жестких исполнителей ее воли.

Если бы Лихоносову открылись ее мысли, он бросился бы искать опасную бритву.

Чтобы отрезать свой язык.

94. Алиса за вас ответит.

На следующее утро Владимир Константинович заперся в кабинете и принялся думать, как выманить Дашу из дома Михаила Иосифовича.

"Что может заставить ее искать встречи с кем-либо извне? – задал он себе первый вопрос. – Любовь или жалость к Хирургу? Возможно, но вряд ли. Когда она впервые легла под Чихая, Хирург ей был нужен. Он был надеждой для нее, и она пошла ради этой надежды на позор.

Теперь она имеет все и Хирург для нее – то же самое, что журнал "Бурда" за семьдесят первый год.

Ее может подвигнуть на встречу с кем-нибудь извне только угроза потерять нынешние блага. Или красоту.

Да, красоту. Если бы она узнала, что без каких-то там чудесных таблеток или мазей Хирурга красота спадет с ее лица, то она женским своим умом придумала бы как с ним встретиться.

Нет, не то. Если она это узнает, то сразу побежит к своему Михаилу Иосифовичу. И тогда все, конец – он спрячет ее под замок, найдет врачей, которые докажут, что эти пилюли или мази есть чепуха. И тогда она даст нам знак, и назначит место встречи, и меня на ней застрелят как последнюю шестерку.

Да... Ничего не придумать... Облажаюсь перед Алисой. И придется опять эти чебуреки из котят жарить..."

Однако Владимир Константинович не ударил в грязь лицом. Ему помог Хирург. Он, на удивление трезвый, вошел в кабинет, приблизился к письменному столу и поинтересовался, заглядывая в глаза с надеждой:

– Думаете, как Дашу вызволить?

Михаил Иосифович тяжко вздохнул.

– Непременно надо что-нибудь придумать, непременно! – волнуясь, продолжил Лихоносов. – Понимаете, примерно полгода назад у нее на женских органах было несколько серьезных операций, и я должен был в середине декабря ее обстоятельно посмотреть. Посмотреть и, возможно, подправить кое-что. В противном случае у нее могут возникнуть неприятные новообразования. И детей может не быть...

Последнюю фразу Лихоносов говорил удивленно – Владимир Константинович, повеселев на глазах, панибратски хлопнул его по плечу и пошел к бару за коньяком.

– Мне вина, пожалуйста, – сказал ему вслед Лихоносов.

Через минуту они чокались.

– А что это вы так обрадовались? – спросил Лихоносов, выпив.

– В голову идея пришла. Сегодня какое число?

Лихоносов пожал плечами и Владимир Константинович ответил сам:

– Сегодня четырнадцатое. И я спорю с вами, что через пару дней она будет здесь, живая и невредимая как наш российский дух.

– Давайте поспорим, только у меня нет денег.

– Деньги – это чепуха. Алиса за вас ответит.

– Я с удовольствием вам проиграю.

– Проиграете, проиграете, несомненно, проиграете. А скажите, каким образом Даша могла бы дать вам знать, где она находится?

– Она могла бы позвонить на наш мобильный телефон. Но я его нашел разбитым под яблоней...

– А номер какой был? – спросил Михаил Иосифович.

Лихоносов напряг память и назвал.

Владимир Константинович записал номер и поднялся с места:

– А теперь извините, мне надо идти. Кстати, как здоровье Чихая?

– Чихай умер... – смущенно улыбнулся Лихоносов.

– Как!? Что случилось?!

– Час назад он мне сказал, что Чихай умер, и теперь его зовут Валерий Валентинович Чихачев...

– Да, да, – сникнув, покивал Владимир Константинович, – так его звали, пока авторитетом не стал... Ну, поздравьте его от меня.

– Не смогу... – Лихоносов посмотрел на бронзовые часы с римскими воинами, стоявшие на столе. – Сорок минут назад он уехал в Воронеж. С медсестрой Аней.

– С дыркой в голове? С Аней? Уехал? В Воронеж??

– Вы знаете, у него все чудесным образом поджило. Наверное, он очень сильно хотел в Воронеж.

– Нет, Чихай очень сильно хотел уехать отсюда, – темно усмехнулся бывший повар и шофер Бормана. – Да, отсюда... Ну, пока. Бар в вашем распоряжении.

Владимир Константинович ушел, в дверях оглянувшись и посмотрев пронизывающим взглядом, очень похожим на взгляд стародавнего Чихая.

Лихоносов, помахав ему рукой, уселся удобнее перед бутылкой и стал пить вино. "Свято место пусто не бывает, – мелко засмеялся он, опрокинув очередную рюмку (винных бокалов в баре не оказалось). – Похоже, та дискета, которую я изъял из мозга Валерия Валентиновича, попала в мозги бедного Владимира Константиновича. Интересно, как? Ведь Аня спустила ее в канализацию?

Он смеялся, а надо было бы подумать. И о себе, и о Даше.

Ведь Чихай, пусть даже вселившийся в битого повара – это Чихай.