Текст книги "Огрызки жизни или Дневники (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

03.10.73. Сижу в городе. Хочется в горы, но нога не отпускает. Всем рассказываю, что полз 2 км, руки истер в кровь. Все так серо и буднично. Ручка в руках, как коряга. Учится идти где-то 1 ноября. Все к черту.

07.10.73. 10р – занял у Юры, брюки – 20, 36 – продажа товаров Шарифу (не пойму, зачем ему понадобилась моя старая майка?), стекла на веранду – 5, 126– стипендия, деньги за билет, квартира– 13, всего 172, проч. нужные расходы (с натяжкой)– 34, всего– 62, карманные расходы 40 – это барство.

На 8.09.– 70 руб; 15– пьянки в первые дни 7– с Игорем 3– с Байгутовым. С завтрашнего дня надо экономить.

17.10.73. Начал экономить, Осталось 22руб. За 10 дней 48руб. Дико. Из них 8 на еду. Надо купить пальто – есть за 135, надо еще 55 из стипендии. Ненавижу проблемы, которых могло не быть. Один ключ от моей квартиры у Эдгара, другой где-то гуляет.

19.11.73. Нога болит. Надо было лежать, а не мотаться. Пора к Наде. Не то в четверг, не то в пятницу встретился с Саповым и Лазариди. У Сапова были деньги, и он хотел выпить. Я еще завел разговор, что мы с Серегой Лазариди не уважаем его образ жизни, но не его самого. Кончился разговор тем, что Сапов прослезился и предложил выпить за его дальнейшую малоалкогольную жизнь. Пили мы бутылку «Крепкого» в глухом переулке за Минсельхозом из горла. На донышке немного оставалось, и Серега предлагал нам допить, крепко держа бутылку в руках и дергая кадыком. В автобусе, везшем меня домой, увидел симпатичную девушку и стал трепаться неимоверно. Когда она направилась к выходу, маленькая, опрятная (к счастью, на моей остановке!), я ей предложил познакомиться. – Вы меня помните? В прошлом году мы стояли в этом автобусе рядом? И вот, мы идем рядом. Я, растерянный, не поверивший еще. Смотрит в сторону, но нет, бросит внимательный взгляд, в глазах – искорки. Я отхожу немного в сторону, хочу видеть ее всю, лукавую и ожидающую, светлую и загадочную, и все вокруг становится светло и нужно. Оказалось, они знают мою мать, потому что она красива и лучше всех одевается (в окно, что ли смотрели?) Договорились назавтра идти в кино. Но днем пришли Сапов и Лазариди играть в покер, и, после недолгих колебаний я решил как-то отмазаться от  кино и играть в покер. Пошел к ней типа на свидание, и пошли в кино и по дороге «случайно» столкнулись с Лазариди, которого я  сто лет не видел. Делать нечего, – не идти же втроем в кино, – и пошли ко мне, пить и играть. После знакомства часто гуляли с ней  вечерами дотемна. Ей хотелось, чтобы я поцеловал (перевел отношения на более высокий уровень), это желание пропитывало все ее личико. Но я почему-то не хотел целоваться, видимо, что-то чувствовал. И поцеловал нескоро, из простого сострадания. Потом легли в постель. У меня долго ничего не получалось. Было очень стыдно. В конце концов, вдруг пошло. Не вставали из постели почти двое суток, я кончил неимоверное количество раз. Потом, на лекции геофизики, заснул, крепко ударившись лбом об стол. После этого случая Кухтикова-геофизичка отпустила меня с экзамена лишь после третьего без запинки билета. У меня было много женщин, и многие из них после секса со мной ложились в больницу, и вовсе не из-за моих параметров, кстати средних. Просто у женщин, у которых долго не было мужчин, влагалище теряет эластичность и легко травмируется. У Нади ничего подобного не было.

 06.12.73. Сейчас я люблю Надю. Сегодня не должна придти. Если придет – любит. Передо мной две ее фотографии – на одной она сосредоточена и серьезна, на другой – веселая с чертиками в глазах, на обороте мои получившиеся стихи (эта фотография еще появится в моем дневнике). Скоро мы расстанемся, я в этом уверен. Сейчас она для меня – все... Она мне сказала, что не девушка, я не думал, что это так опустошит и подавит. Так подавит, что я пошел к Сергею Лазариди плакаться. Он ответил как всегда: – Брось ты, Белый, ***neй заниматься! Его женушка Люба Коротина окрутила его точно так же, как Надя меня.

Надя часто в порыве. Сейчас я люблю ее и ненавижу, вернее, считаю, что должен ненавидеть. Боюсь и хочу ее. Вчера мы планировали, сколько у нас будет детей, и я при этом сказал, что она не любит, просто ей хорошо со мной. Она хозяйничает у меня, заботится, вот занавески повесила, блины печет. Она иногда хамит, может быть из-за того, что я сам такой. Но я люблю. Не могу, невозможно быть холодным с ней, злиться на нее. Я часто ее вижу, как в первый раз, и влюбляюсь. Плакал дважды. Улица в окне троллейбуса. Прохожие с застывшими лицами. И в каждой женщине – она... Вглядываюсь с напряжением и заставляю себя осознать – это другая... Между нами стекло, чистое широкое стекло, его не замечаешь, она за ним, в кресле, нога за ногу, сигарета у рта и это выражение опытного, пожившего лица – не могу вспомнить. Ночь, такая ночь и ты, равнодушная и спокойная. Ты женщина. И ты спокойно предлагаешь себя такой, какая ты есть. А я разбитый узнанным, думаю, с кем же горем поделится, кто поймет и вернет меня.

 18.12.73. У нее задержка менструаций. Поговариваем о свадьбе. Но что-то уже не то. Я люблю тихо, как прикормленный пес. Хочется, правда, еще чего-то, ответной страсти, глубокой жизни, глупостей... Может быть, этого и не бывает в Жизни. Сегодня она не должна придти, а мне хочется ее видеть, тихую милую любимую. 22-го Игорь Карнафель женится. Я – свидетель. Новый год – у нас. Надя, Люба, Сергей, Сапов + его незнакомка. Профессор Хасанов сказал, что может взять меня на свою кафедру. Я сказал ему, что подумаю. Ведь если женюсь, нужны деньги, а лаборант получает рулей 70. Новый год встретили весело. Пили шампанское со стрелецкой настойкой. Люба Коротина говорила много тостов и надралась. – Какой пассаж! – повторяла она. Сапов пришел один в 11, и мы его отправили в ночь за девушкой. Он пришел с двумя, Потом мы ушли на Зинину квартиру, а Сапов остался с ними. Когда мы утром вернулись, никого в квартире не было. Сапова в конце концов нашли – он спал на веранде, на двери, которую я приспособил для укладки пельменей. Он лежал на них. Сапов всегда спит крепко, и поэтому, когда его бережно сняли, на пельменном поле остался четкий силуэт лежащего на боку сухопарого человека... Углядев мстительность в наших взорах, обращенных на раздавленные пельмени, он сказал, сглотнув слюну: – Их съем я. Все.

 29.01.74. Хасанов не взял, ему не понравилось, что я сразу не согласился

И слава богу. С моим характером я проработал бы у него 3 недели

У матери, кажется, эндометриоз. Надежда сказала, что беременна, я, как юный пионер повел ее в ЗАГС подавать заявление. На следующий день оказалось, что беременности нет, а просто задержка менструаций. Но свадебный поезд уже набрал ход.

 Реминисценции. Сергей Свирин жил рядом с факультетом. Готовился с Гридасовым к минералогии. Они пришли в 3 ночи на факультет изучать минералы в одних трусах...

 Полевой дневник Козыревой Тани – обнажение находится в 2,5 м от ярко синей незабудки по азимуту 135 градусов...

Тамара Сорокина, поссорившись с Наташей  Валеговой, приколола фото ее фраера к центральному столбу палатки. Наташка с боем вернула возлюбленного... Забаррикадировались в палатке от Мамадвафоева кроватями, камнями, один из них упал ему на плечо утром, когда он как всегда пришел нас будить. Потом, на первой лекции сказал – хорошо, что вы меня не убили, а то кто бы вам геохимию читал... Иду по лагерю в плавках, навстречу Мамадвафоев: – Ви голий. – Нет, я в плавках. – Ви все равно голий, я на вашем месте умер бы со стида. Ви позорите ваших уважаемих родителей!

 На утреннем построении он же обращаясь к нам: – Если вы будете пить и курить, вы будете такой же худой и лысый как я...

Мы засмеялись, лишь дождавшись смеха  преподавателей. Начальник лагеря Шукуров ходил по лагерю, укладывал спать. Наша палатка на отшибе. Он мигнул издалека своим, хорошо известным нам фонариком, который вместо пионерского горна подавал приказ – спать! Таиров Искандар вытащил свой и ответил тем же. Шукуров сразу прискакал и спросил: – Вы что, Таиров, со мной играете? – Да нет, муаллим (учитель), вы мигнули нам – пора спать ребята, а я – хорошо, муаллим, сейчас ляжем.

Лешка Кутузов с друзьями сели писать роман о пришельцах в поле. Высоко в горах они разбирали скалы на молекулы, возводили странное сооружение. Один геолог попал к ним, а выбраться не может. Лешка предложил мне роман продолжить, я написал это:

Приблизившись к углу странного сооружения, Володя увидел в приоткрытой двери до боли знакомый ему предмет, не раз являвшийся ему в бреду в холодной палатке. Это была бутылка московской. Володя стремительно вошел и увидел за столом много водки, огурец, главного инженера Варакина и снабженца Корнера. Третьим будешь? – радостно вскричал Варакин.

02.02.74. В воскресение ездили с Надиными сотрудниками – она работает в противоградовой экспедиции – в горы кататься на лыжах. Ночевали на базе отряда. Когда разместились, выпили и закусили, пристал белокурый греческий бог Никита Демидов – давай поборемся, давай поборемся. Я прикинул – хоть и городской на вид, мамин, но на голову выше и пудом тяжелее – и стал отнекиваться. Но Надя так посмотрела, что пришлось согласиться. Через десять секунд греческий бог быстро-быстро стучал ладошкой по полу – удалось взять его на ахиллес. Я прислушался к просьбе, отпустил. Вскочив на ноги, он потребовал реванша. На греческого бога он был уже не похож, скорее на совслужащего, получившего оплеуху, и я остался глух.

Господи, как же я был глуп! Она же ходила с Демидовым, как тогда говорили! Сейчас, проявив в голове эту сцену в горах, я представляю все до мелочи. Как они спали, как восторженно она смотрела в красивое его лицо, как поглаживала кудри, как он говорил, что не может жениться, потому что надо сначала встать на ноги, как смотрел по-хозяйски даже услышав, что через месяц она выходит замуж, и как отвечал, мягко глядя:

– Ну и что, милая? Мы ведь все равно будем встречаться?

Ее использовали, и она использовала. Меня.

Если бы я тогда видел, так же, как сейчас... Если бы я мог видеть.

Не мог я тогда видеть – тогда я был лучше!

Сейчас мне точно известно, что она изменяла мне с 3-мя мужчинами: Юрой Потаповым ( мужем сестры Зины), студентом Мишей из Львова, и моим шофером. Сама Надежда говорила мне, что спала еще с Игорем Кормушиным, моим другом. Во всех случаях она делала это назло.

 4.02.74. Каникулы, сижу дома. Что-то умерло во мне. Что-то, относящееся к Наде. Но я хочу ее любить и буду.

12.05.74. Университетские прозвища: Мамонтов – Слон; Джанобилов – Питкин, Джоник; Исламов – Дуче; Мамадвафоев – Платформа; Чедия – Дина; Бузуруков – «И так дальше».

13.05.74 Поженились мы 1 марта. На следующий день Надя сказала, что, все, учиться больше не буду (она была на 3-ем заочном курсе  пединститута, и работала в Противоградовой экспедиции). Я здорово удивился. У девушек «поступить в ВУЗ» означает «удачно выйти замуж». Что, она училась, чтобы кого-нибудь подцепить? Долго и нудно уговаривал не бросать учебу, она согласилась, сказав, что домашнюю работу мне придется взять на себя.  Что мне домашняя работа? Сварить борщ – это ведь удовольствие.

16.07.74. Пришел домой, она на работе. Валялась на кровати, за собой не убрала, книги, грязные носовые платки разбросаны... Она беременна.

Устроился на работу техником-геологом на 105 руб +15% районных,+ 40% полевых, +40% высокогорных в Южно-Таджикскую ГРЭ, Пиндарская партия.

10-12.08.74. Ожидание вертолета в Вистоне. Ночь на 13-е дома. Долго не мог пройти медкомиссию – давление и отметка в военном билете о лунатизме. Оказывается, лунатизм– это разновидность эпилепсии. Статья 2б – годен к нестроевой в военное время. Вертолета не будет. Пойдем с Обвинцевым пешком через Анзоб.

13.08.74. Ночевка у геофизиков на Пиндаре. Замотался. Набил рюкзак килограмм на 40. Впервые встретился с Куземко и Гнутенко из Львовского ИГ.

14-18.08.74. Тагрич.

18.08 -2.09. Куливарсаут. Впервые встретился со Скрипником. Уже в густых сумерках набирал воду в роднике. Он прошел мимо, руки за спиной. В рюкзаке – застреленный сурок. Не сказал мне ни слова. Меня Сушков посылал к Волкову. Отдали потом Алхазову. Ходил с ним в параллельные маршруты – 12 часов каждый. С первого раза очень трудно – не знаю ни пород, ни геологического строения района. Утром, с огромным трудом, поднявшись, завтракаешь и вперед, на макушку. Вечером едва хватает сил поужинать. Затем, сняв лишь ботинки, мертвецом заползаешь в мешок. Камералка на каждый четвертый день не воспринимается как реальность, всего за день нельзя восстановиться.

17.08.74. Третью ночь болит голова. Вчера был нетрудный маршрут, сегодня камералим – появилось в лексиконе новое слово, врастаю. Вечер, холодно. Как там Надя? Лежишь тут и не вериться, что там, далеко есть у тебя жена. Воспринимаешь ту жизнь как загробную. Нельзя иметь много свободного времени – станет невыносимо.

23.08.74. Камералка. Наношу точки на карту, заполняю журналы опробования, маркирую образцы. Апатия.

24.08.74. Всю жизнь старался быть оригинальным, но – хам и пошляк. Густейший туман: до облака можно дотянуться руками – оно у меня в палатке. Следы триконей на тропе. К ним уже привыкли чабаны, тысячи лет пасущие здесь скот: – Геологи прошли,  – отмечают они, помещая под язык очередную порцию наса. Эти следы врезаются в память в маршрутах, когда можно идти вперед, лишь отключив сознание, оставив лишь ту его часть, которая внедряется в эти следы. В соседней палатке слышны звуки скрипки, в палатке поварихи тихо – там сидит  памирец Амирбек с девичьей улыбкой у постели приготовительницы пищи, больной от переохлаждения. Амирбека можно попросить обо всем – зашить брюки, сходить за чаем. Надо зайти к ним, по пути посмотреть, разинув рот, на небо, горы и луну. После ужина я уже смотрел на них, но сейчас они наверняка придумали что-то новенькое. Сначала уступ у подножья горы казался островком в туманном море, потом картина стала сказочной – в одном просвете облаков были видны темнеющее небо, звезды и удивительно яркая луна, в другом – далекие и близкие горы, покрытые снегом.

 У поварихи в палатке  потрепался, у нее все признаки выздоровления, говорила, что у Волкова в отряде 5 баллонов с газом, у нас всего 2. Пожелав спокойной ночи, ушел к облакам. Вдосталь налюбовавшись и сильно довольный способностью к эстетическому восприятию окружающего, значительно опережавшего по богатству восприятие храпевших в палатках коллег, пошел к себе. Из соседней палатки раздавался полонез Огинского.

3.09.74. Ночевка у перевала. 4-6.09.74 – у Сергеева. 7-11 – Додоракон. 11– ночевка у Волкова на Майдане. 12-24 – у Хачикяна, в лагере в устье Хаттанагуля.

 23.09.74. Уйма дней прошла с тех пор, как я заперся в горах. Завтра иду в отгул. 5 дней хожу с ячменем, 2 дня – с двумя, вид ужасный. Домой ехать боязно – вдруг что-нибудь в наших отношениях изменилось. Живу сейчас один в шестиместной палатке с утеплителем. В левом углу изломанная раскладушка, в правом – складной стол с чертежами. На полу, покрытом брезентом, рюкзак, полевая сумка, 2 рулона миллиметровки, пакетики для шлихов. Желание осознания своей индивидуальности есть причина ведения дневника. Новая попытка изучить английский – надежда на будущие поездки

 25.09.74 – 4.10.74 Отгул. 4.10 – 22.10 у Мартуна Хачикяна.

10.10.74. Думаю о Наде. Она беременна, должна родить 7 января. Первые три дня отгула я не забуду никогда. Потом стало казаться, что не любит, может чувство ее построено как-то по-иному. Как мужчина, видимо, я ей не нравлюсь – небрежен во всем, чувствую, меня в ее душе нет... Но я люблю и не о чем не жалею.  У нее какие-то особые отношения с Юрой Потаповым, мужем ее сестры Зины, которая строгий завуч и фригидна. 2 года Надя прожила у сестры в застекленной веранде 2-х комнатной квартиры. Не он ли лишил мою любимую супругу девственности. Он смотрит на меня как змея у которой увели поживу. Помню, на свадьбе, когда все ушли, Надя стала вести со мной так (била по щкем, теребила грубо волосы), что Сергей Лазариди, уходя, сказал: – Ты не обижайся, Белый, но, похоже, тебя прикупили вместе с твоей квартирой…

Сергей женился на однокурснице Любе Коротиной, после того, как она забеременела, женился как юный пионер; жить они стали у матери Любы пролетарской женщины – кондуктора. Году в 77-м, на дне рождения последней, когда вышли покурить, Сергей сказал мне  мрачно о жене: – Убил бы ее без мелочи сожаления!

Но он не убил, напротив, родили дочку. Некоторое время они жил у нас – я вынес кухню на веранду, и освободилась комната. Неплохо жили, играли в преферанс и, одевшись с иголочки, ходили с разодетыми своими женами в театры. Мы неплохо получали тогда, среднемесячная зарплата у меня была выше 320 рублей, Надя получала под двести.

 Развелись Сергей с Любой после 92-го. Их жизнь вперемешку трагедия, дочка оказалась никому не нужна да еще больные почки. Как-то звонила мне: – Дядя Руслан, нужна помощь, а я в доску пьяный., Люба заставила сына уйти от женщины, которую тот любил, и женила на богатой. Теперь у нее все есть, а в годы развала СССР торговала куриными ногами…

7 дней как поднялся. Все по-прежнему, но чаще думаю о Наде, стихов не пишу. Живу в палатке занесенной снегом и воспоминаниями. Сама палатка заполнена барахлом, в число которого вхожу и я сам. Много мышей, тепла мало. У керосиновой лампы разбито стекло – несколько сквозных отверстий, один осколок приклеен силикатным клеем. Верхняя часть стекла сильно закопчена. В дальнем углу палатки прикреплена вырезка из «Вокруг света» – дакарская красавица, обернутая в желтую ткань. Головка повернута назад, во всем изящество и нежность. Хачикян иногда доводит меня до мата сквозь зубы выстрелами из ракетницы – стреляет, когда становится скучно. Я бы пообщался с ним, но он немногословен, скажешь чего-нибудь, задумывается…

 Таджики затеяли концерт. Уровень высокий. Писать это себя заставил. Пора на воздух и спать.

11.10.74. Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало. Могу есть что попало. После работы канавщики переодеваются, меняют сапоги на калоши на босу ногу. Жутко мерзнут. Кругом снег, а они в калошах. Утром греют портянки у костра и опять  в сапоги. Справляют малую нужду сидя. Сегодня видел, как из-за гор выплывают веселые, непосредственные облака, нежные, бледно-розовые, но яркие на фоне голубого неба и черных, простившихся с солнцем скал. Ниже висят уже темно-серые неподвижные облака-тучи. Грозные, предостерегающие... Легкомысленные, постепенно бледнея, уносятся на восток и там, бледные и неяркие, становятся не облаками вовсе, а жалкими прорехами в протершемся небе. Тучи же степенно ушли на север, становясь все более тревожными и настораживающими. С Тахиром, ушедшим в армию, отправил письмо Наде. Нервные строки заклеил в листок из этого блокнота.

12.10.74. К тебе я пришел из пустыни. Там были вода и друзья, Недели тянулись пустые. Как медленных речек струя...

16.10.74. Сегодня ночью будет 13 градусов мороза. Речка замерзает. В спальник залазю в ватнике, укрываясь другим. Утром выхожу к костру погреть окоченевшие ноги, чуть зазеваешься – выгорает подошва носок: синтетика. Мартун говорит, что через неделю-другую подымемся на Кумарх – он в 200 метрах над нашим лагерем. В августе получил 178 без вычета питания (52 за август, 46 за сентябрь.) Сегодня много ходили, устал. Небо и горы здесь такие, не перестаю удивляться. Здесь все вместе. Горы плавают в небе, граница между ними очень резкая. Утром шел завтракать – замерзшая земля звенела под ногами. Недавно гадал по ладони Рае (техник-геолог, как и я молодой специалист, из Иркутска, татарка, языка родного не знает). Когда надевает свой синевато-сиреневый берет (почти до глаз, на нем огромный значок общества охраны природы), невзрачна, длинные красивые волосы. В каждом маршруте отбивает себе пальцы молотком, потому они узловаты и постоянно заклеены пластырем. Ногти и пальцы корявые, часто не стриженые. Курит. Напевает мелодию из «Генералов песчаных карьеров». Первые два месяца бегала по горам, не угонишься – сейчас выдохлась. Так вот, она сказала, что нагадал я ей на 80 процентов правильно. Любит поесть, работать уже, видимо, надоело.

Потихоньку начинаю привыкать, но дни считаю каждый день. К 1 ноября будем улетать с Кумарха на праздник. С трудом разбираю написанное в дневнике. Будят нас ударами по лопате (без черенка, привязана к навесу над костром), готовим все по очереди. Вчера ходил на Кумарх мыться. Баня – в правом углу печь, топится из сеней соляркой. Прямо перед дверью 2 корыта со шлангами от печи – холодная и горячая вода, над ними маленькое оконце, На скамье два алюминиевых таза. Слева от двери вешалка. С внешней стороны на двери объявление «Уважаемые дамы, баня предоставляется в ваше распоряжение с 10 до 10-30 вечера». Нигде не мылся с таким удовольствием – опрокидываешь на себя один таз за другим...  Таджики бреют волосы вокруг члена. Русские на это ругаются.

 17.10 74. Когда же я напишу 27.10.74? Надо, как говорил Цориев, меньше говорить – работа мысли заменяется работой языка. Сегодня был паршивый день, собою я недоволен. Сколько раз упрашивал себя не говорить глупостей и гадостей. Хоть язык откусывай. Если бы отбросить леность, вредные привычки, поиски легких путей. Не привили мне чувство собственного достоинства… А кто мог это сделать? Отчим, который бил по лицу? Мать, главная задача – это быть одетой лучше всех? Бабушка, называвшая русской собакой? Дед? Он – да. Помню его базарную сумку с гнутыми гвоздями, клещами, молотком, пилой. Мне так нравилось распрямить десяток гвоздей и починить что-нибудь в курятнике или даже доме.

 22.10-24.10.74. На Кумархе

. 25.10.74. Вчера спустились в Пакрут – это разведка нашей партии на другой стороне Гиссарского хребта, на южной и очень теплой даже в октябре. До города всего 100 км. Здесь золото не олово, как на Кумархе и золотая осень не зима, совсем тепло, хожу в рубашке. Повариха неплохо готовит. Вчера были зразы. Хачикян уехал в город. На праздники могу не поехать. Лагерь стоит в роще из мощного тальника и яблонь. Удивительный аромат яблонь, часто оглядываешься, откуда он, неужели от лежащих под деревьями невзрачных зеленых яблок? Опять страдаю поносом. Буду документировать канавы на самом верху. Из наших здесь только Амирбек. Хачикян как-то рассказал анекдот. Укладываемся спать с Ефименко. Ну, что, Валентин Николаевич, спим? Спим, отвечает. Ну, я и задул керосиновую лампу. Слышу, заворочался Ефим, ищет что-то. Нашел (это были спички), зажег лампу и говорит – Ты, Мартун, неправильно лампу тушишь. Вот смотри, надо сначала фитилек-то прикрутить, а потом дуть. Смотри. Ефим прикрутил фитилек, дунул и сразу же заснул.

26.10.74. Какое сегодня число и день я точно не знаю. Рая уехала. Весь день искал ключи от ящика с секретами (секреты – секретные материалы – карты, снимки, разная графика с запасами), а они лежали в ящике с секретами.

 Красивые женщины… По радио оперетта с красивой женщиной. Впал в состояние транса. Написать письмо Наде? Тахир, кажется, не передал письмо. Душа моя безмятежна. Переселился в опустевшую Раину палатку. Здесь уютнее. Когда я здесь был в гостях у хозяйки, уютом не пахло. Хочу домой к Наде. Седьмого пойдем к Игорю. Лет семь с ним, кроме его армии. Седьмое  Ноября я всегда встречал у него. Скучно. Делать ничего не хочется. Неделя+день и я дома. Скоро, скоро, скоро.

04.10.74 – 11.10.74. Отгул

11.10.74 – 25.11.74.  Пакрут, документация канав. Короче, прошел в этом году от Анзоба до Арху и Хоки.

28.10.74 Слова из песни Лядовой – как трудно быть единственным и как легко – любимым. Надо простучать канаву, рисовать интервалами по 10м, вечером описать и нарисовать дно. К концу дня не хватает выдержки на эту механическую работу. Через шесть лет в Москве – олимпийские игры, а мне 30. Потом 40 и, может быть -50. Сегодня был сильный ветер. Он поднял пыль с новорожденной дороги на штольню. Все заволокло. Съел 2 кг яблок. Скучно.

30.10.74. Стало холодать. Приехал Володя Комаренко, бывший футболист «Памира», рассказывал, как пьянствовал в городе с футболистом Петренко. У нас тут много бывших. То есть спившихся. Артистов, заслуженных летчиков. Все остальные – бывшие зэки. Скоро домой.

09.11.74. Кумарх. 23-30. Лежу в своей землянке, слушаю оркестр Поля Мориа. Все ушло и забылось. Это – счастье? Ничего не хотеть, ничего не иметь, ничего не делать, а просто отдаться музыке, просто слушать?

В поисковом отряде канавщики перессорились из-за сахара – два бывших зэка насыпают в кружки столько, что и чай налить некуда – и решили не выставлять его на стол, а выдать весь в личный забор. Теперь все хотят с пробными мешочками, прикрепленными к поясам – в них личный сахар.

 11.12.74. Давно дома. Сижу вот на кровати и ссорюсь с Надей из-за Раи. Глупо. Она прочитала мой дневник и где-то там я написал Рая вместо Надя. Глупо.

1975. 6-го февраля Надя должна была рожать. Увезли ее числа 16, после того, как она съела несколько десятков вареников с вишней. Звонил – ничего, ходил, ничего. Вечером 18-го вешал в коридоре занавеску, приходит Сережка Лазариди и говорит – твоя  чуть не умерла, ей кесарево сделали, 4400. Валька родился почти задохнувшимся. Помню, как привез их на Волге цвета яркой морской волны, заляпанной грязью.

21.03.75. Взял меня к себе старший геолог Корниенко Глеб Дмитриевич. На Кумарх, на подземные горные выработки. Он сменил Новосельцева и хочет все переопробовать и перебурить. Я буду документировать  штреки и рассечки, хотя меня этому не учили, ведь я – поисковик, наземный человек.

Вспомнил первый курс. Как все было хорошо! Вряд ли я тогда думал, что у душе останется тепло от этих дней. А Сережка Лазариди говорил, что ничего хорошего и не запомнил. Это понятно. Ведь он фехтовал – саблист, значок кмс носит, первые места в городе занимал, выступал даже на союзном первенстве.

 Сергей был моим первейшим другом, мы ездили на пикники, приходили играть к нему домой в покер, он кормил нас борщами с огромными кусками мяса –  мать его (200 кг веса от диабета) работала заведующей детского сада. После событий в Таджикистане Сергей с неплохой женщиной бежал из Душанбе в Краснодар. Я был у него по дороге на море, но общения не получилось. У него был день рождения, у меня много денег, и я спросил, что ему подарить. И он ответил, при своей женщине ответил: – А давай, мы пойдем сейчас в сауну, и ты купишь мне парочку телок, и мы развлечемся?

Я смешался, было непонятно, шутит он или говорит правду. Короче, повел их в ресторан в парке, взяли шашлыков, а у Сергея, оказывается, не осталось ни одного зуба, протез носит, особо не пожуешь. Еще чувствовалось, что он не может забыть, что я живу в Москве, получаю $3000, а книги мои печатают, и они лежат везде на прилавках. Еще мне было очень жалко видеть  Людмилу Лукьяновну, мать Сергея. Она ослепла, странно иссохла (кг 35, не больше). Мы хорошо с ней поговорили…

Сергей, любимиц женщин, спортсмен, красавец-грек! Он всю жизнь старался выбиться сквозь какой-то асфальт к лучшей жизни. Бросил геологию, ушел прорабом, чтобы получить квартиру, потом пытался разбогатеть, выращивая тюльпаны на продажу, еще чем-то занимался и еще.  В Краснодаре у него кухня и две комнаты – это все, что они смогли купить, продав 3 квартиры в Душанбе. В дальней комнате обитает бедная Лукьяновна (как хорошо она ко мне относилась, вот только зря ставила в пример сыну!), в проходной Сергей с женой. Я уезжал от них с тяжелым сердцем. А заехал, если честно, только потому, что в поезде мне раздавили тамбурной дверью большой палец…

Пишу шариковой ручкой, которую на день рождения подарили пиндарцы. Пишет хорошо, но уже успел вымазать все руки пастой.

Глеб неплохой мужик, стали товарищами. Он всегда приходит на работу раньше всех (потом он рассказал мне, что прибегал за 5 минут до нашего прихода, устраивался за своим стулом и делал вид, что работает уже час, не меньше. Отец его живет в Хохляндии, выращивает нутрий и шьет из них шапки).

Начало мая 1975г. Я один в моем кубрике (землянка, врытая в склон горы). Это мой дом. Что осталось в городе? Не могу очертить строками. Все то, что я есть. Здесь только геолог. Будь я в городе, другая часть моей души рвалась бы сюда, в этот милый мой кубрик. Одиночество? А болтливый огонь в буржуйке, обложенной кирпичом? А мягкий снег, устилающий землю за окном?

19.05.75. Рассказ назывался «О любви». Начал читать, но глаза вдруг уперлись в подзаголовок -"1. Первая любовь." То есть «Пункт первый. Первая любовь». Затем должен быть «Пункт второй. Вторая любовь»? И сколько глав в этой книге?

 22.05.75. Вчера, собирая грибы (вешенки, их много), подумал, что могу потерять нож, подаренный Юрой Потаповым.

Да ну ладно – сталь отвратительная. Через десять метров обнаружил, что ножа в полевой сумке нет. Сегодня в штреке решил замерить элементы залегания одной трещины, но не обнаружил компаса ни в кобуре, ни в карманах. Увидел его в трех метрах на камне. Пошел за компасом, поднял его, повернулся и пошел к забою и тут же, на то место, где я только что стоял, с кровли сорвался и упал закол (чемодан) килограммов в 250. Десятью минутами раньше это место в кровле простукивал (обирал) проходчик под наблюдением горного мастера Антипова. Все было в порядке. Компас спас жизнь. Но как просто – не попал под камень – многие не попадают.

 …Я помню темные аллеи, Там небо пряталось в словах. Ощущение нелепости этой поездки, темные аллеи, акации и ночное небо лоскутьями. Шли рядом, округлыми и неясными фразами было сказано то, что было очевидно. И это небо меж ветвями акаций, и эти звездные блестки приблизились, стали родными, и им я отдал то, что предназначалось тебе. У меня есть сын.

 А я ушел, ушел, мне не прийти.

Но память-море пену снов приносит.

Пусть. А ты… А ты забудь, все время скосит...

Ночь. Зубья вершин на фоне лунного неба. Самой луны нет – спряталась за спинами гор. Но свет льется, обволакивая. И поникли горы, съежились, расползлись по долинам. Тихий ночной ветер пытается увлечь неуклюжие серые облака за украшенный одинокой звездою зубчатый горизонт.

 После экзаменов уезжали на практику. Или в поле. С настоящей зарплатой и геологией. Если счастливчик – ведь надо было найти место и получить разрешение декана. Перед этим оцепенело стоять у его дверей. Но здорово, ведь завтра не было экзаменов, можно было идти куда угодно. Меня разрывало на части. Хотелось ехать и в поле и каждый месяц получать зарплату с не вполне понятными надбавками, и на практику, в студенческое веселье и беззаботность. Ведь так весело прошла прошлогодняя, как много приключений и курьезов она принесла.  Любовь... Вечно терзающее меня чувство. Ты не любишь. В твоей нелюбви мое бессилие, отчаяние, жажда. Я не могу уйти, вдали ты ближе. И я кричу через белые хребты – не любишь, не любишь!