Текст книги "Викки"
Автор книги: Руфь Уолкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
8
Мара сидела в центре палатки, слегка облокотившись на стол, покрытый бархатной скатертью, и, казалось, вся была поглощена созерцанием разложенных на нем карт. Обычно ее внимание было сосредоточено на клиенте – на выражении его лица, непроизвольных движениях, выдающих внимательному взгляду потаенные мысли и сокровенные переживания. Но иногда, как, например, сейчас, карты начинали говорить сами по себе, и тогда она вчитывалась в их мозаику, вполуха слушая посетителя и попутно обдумывая, что именно из открывшегося можно высказать вслух.
Сейчас карты возвещали об ухудшении здоровья, о душевной трагедии и о предательстве. Посетительница, женщина более чем средних лет, сидела неестественно прямо и с напряжением всматривалась в карты, словно бы чувствуя неладное. А впрочем, она, возможно, пришла сюда уже с грузом нерешенных проблем. Бывали и такие клиенты, которые сами умели гадать на картах, особенно если это карты «Дьявол» или «Башня». Тогда приходилось осторожно замечать, что, во-первых, эти карты – особенные, а во-вторых, очень многое зависит от способности правильно толковать значения карт.
– Я вижу знак предостережения, – в конце концов сказала Мара. – Именно предостережения, поскольку будущее не сбывается с фатальной неизбежностью.
– И чего же мне нужно опасаться? – испуганно спросила женщина. На ней было хлопчатобумажное платье, застиранное до невыразительно-серого цвета. Ни косметики на лице, ни украшений, ни наручных часов, а соломенной сумочке лет, наверное, больше, чем самой хозяйке. И несмотря на все это, она решилась раскошелиться, чтобы узнать от «мадам Розы» о своем будущем.
– Кто-то очень близкий вам… и ему ни в коем случае нельзя доверять, – после некоторого раздумья сообщила Мара. Этой можно было сказать правду – по крайней мере, часть ее. – Тот, о ком идет речь, молод и находится с вами в родственных отношениях.
Женщина судорожно сжала соломенную сумочку.
– Наверное, это Чарли, мой сын.
Мара ничем не показала своего удовлетворения. Конечно, сын – и карты то же самое говорят.
– Вы его обожаете, он вас тоже любит. Но он склонен к опрометчивым поступкам. Поэтому не подписывайте никаких бумаг и не передавайте ему ничего из имущества. Его доводы могут показаться очень убедительными, но ни в коем случае не поддавайтесь на них.
– Это ферма, – со вздохом сказала женщина, – все дело в ней.
Мара лишний раз подивилась простодушной болтливости клиентов, которые вместо того, чтобы молча сверять рассуждения предсказательницы с реальными фактами, сами облегчают ей работу. Что ж, она не возражает…
– Да, именно ферма, и она сейчас находится в опасности, – быстро сказала Мара. – Вам не следует ее продавать или оформлять закладную на нее. Ваш сын солгал вам. Он сказал, что ему нужны деньги для срочной операции, а на самом деле… Боюсь, что речь идет об азартных играх.
Женщина заморгала, непроизвольно закивала головой, и Мара продолжила:
– Да, это азартные игры. А потому нужно суметь самой защитить себя. Дарите ему свою заботу, поддерживайте морально, предложите свой кров. Ему все это потребуется – так говорят карты.
И театральным жестом она сгребла карты. Было еще кое-что, о чем она не сказала. Да и стоит ли предупреждать о грядущих проблемах со здоровьем – не ускорит ли это наступление болезни?
Женщина поднялась из-за стола.
– Спасибо вам, мадам Роза, – сказала она. – В общем-то, о том, что вы сказали, я знала и раньше, но взглянуть правде в глаза никак не решалась.
Она начала рыться в кошельке.
– Сколько я вам должна?
– Об оплате – с сестрой Кланки, которую вы видели при входе. А впрочем, постойте!.. Я вспомнила: утром, когда я раскладывала карты, они мне сказали, что сегодня мне следует давать свои советы бесплатно. Я привыкла во всем слушаться карт, так что не надо денег.
– Но я не нуждаюсь в милостыне! Я в состоянии заплатить…
– Это не милостыня, – успокоила ее «Роза», сама удивляясь своему великодушию. – Карты подсказали мне, что деньги, которые вы сегодня сбережете, пойдут на благое дело.
Лицо женщины просияло.
– Я опущу их в ящик для милостыни в ближайшую субботу!
«Вот это будет действительно чудо, если ты так сделаешь», – подумала Мара.
Женщина ушла, и в палатку заглянула Кланки.
– Интересно, как это ты собираешься платить мистеру Сэму двенадцать процентов из «ни шиша»? – саркастически поинтересовалась она.
Кланки поджала губы. Ее лицо, если не считать нескольких морщинок – следов времени, излучало все ту же неукротимую энергию и решительность, поразительные для женщины ее лет.
– А почему ты говоришь о депрессии в прошедшем времени? Неужели ты веришь, что с окончанием войны прекратится и эта напасть? Если, конечно, война вообще кончится…
– Ты не веришь, что президент Трумэн способен справиться хотя бы с одной из этих проблем?
– Я уважаю нашего президента, но разрешение вопросов мирового порядка исключительно в компетенции Господа Бога, – парировала Кланки. Она поправила стульчик, на котором только что сидела посетительница, затем притушила лучину сандалового дерева, дымок от которой призван был облагородить воздух в палатке. – Народу почти не видно. Самое время сделать перерыв на ленч.
– Нет, подождем. Должен прийти кто-то очень, важный, не зря же у меня кости ноют! – Мара рассмеялась при виде гримасы, которую скорчила Кланки. – Мы столько времени работаем вместе – и ты все еще не веришь в мудрость моих старых костей?
– Допускаю, что сама ты в нее веришь, но все равно половину из того, что вещаешь, ты считываешь с потолка.
– Иногда приходится… Карты, как и люди, временами тоже устают. Тогда я заставляю клиента разговориться, изучаю его лицо, его жестикуляцию, а затем уже выдаю надежный, солидный совет.
– А когда у тебя взгляд становится совсем чудным, как, например, в случае с этой женщиной, когда акцент у тебя становится совсем уж нестерпимым – это как прикажешь понимать?
– Все очень просто: я озвучиваю то, что говорят карты, и превращаюсь в их послушный рупор.
Кланки фыркнула.
– Нет уж, я правоверная христианка и не собираюсь верить во все эти цыганские штучки-дрючки. Зато готова признать, что ты в совершенстве владеешь чтением того, что написано у этих ротозеев на лицах. А что касается ценности твоих советов… Может быть, они стоят денег, которые за них платят, а может быть, и нет – и тогда ты не берешь с ротозеев ни цента, как сейчас. Верно? Ладно, сама присмотри за дверью, а я схожу за ленчем.
Выскочив из палатки, она понеслась к походной кухне. Мара лишь улыбнулась, прекрасно зная цену брюзжанию подруги. При всем своем сарказме и напускном скептицизме Кланки обожала свою длинную пеструю юбку, яркие кофты, золотые браслеты на руках и ногах и с нескрываемым удовольствием разыгрывала из себя загадочную и причастную к тайнам загробного мира цыганку. И все это вошло в ее жизнь благодаря цирку.
«Впрочем, как и в мою жизнь», – подумала Мара.
Придя внезапно в состояние крайнего возбуждения, она встала и прошлась по палатке, с которой свыклась как с родным домом. Она сама выбирала эту бархатную скатерть, эти стульчики и этот длинный библиотечный стол с выставленными на нем атрибутами ее профессии: хрустальным шаром, свечами из черного воска, Библией, колодой старых гадальных карт, доставшихся ей от матери и используемых ею только в самых важных и сложных случаях.
Палатка, снаружи красно-белая в тон куполу расположенного рядом цирка, изнутри была обтянута черным шелком с вышитыми на нем серебряными звездами. Единственным источником освещения была подвешенная к опорному столбу лампочка в матовом плафоне – она заливала палатку мягким ровным светом. Что касается наряда, то Мара была одета в пестрый восточный халат и маленькую чалму, сшитые по заказу в театральной костюмерной Тампы. Дело было не в одной экзотике – под чалму она убирала свои рыжие волосы. Других мер предосторожности она не принимала и даже косметикой не пользовалась – «благодаря» шрамам и пластической операции ее лицо изменилось настолько, что она уже не боялась быть однажды узнанной.
Впервые она почувствовала, что вынужденное уединение начинает ей надоедать, лет десять назад. А сначала – сначала она с головой ушла в обустройство жилища, которое, как ей хотелось верить, должно было стать ее постоянным домом. Она еще не знала, что и этот коттедж с верандой на зеленой улочке в калифорнийской Санта-Розе не станет для нее домом.
Это был веселый, сверкающий полировкой домик; в выборе и покупке мебели, ковров, обоев, картин и панелей самое деятельное участие приняла Кланки. Заботы обустройства настолько захватили Мару, что сомнения и угрызения совести в связи с судьбой дочери отошли на задний план – но не покинули ее совсем. Даже в эти счастливые дни бывали моменты, когда разлука с дочерью становилась почти невыносимой.
На помощь пришло другое увлечение: ее захватило стремление восполнить отсутствие образования. Почти за год она научилась беглому чтению, а когда освоила эту премудрость, с ненасытной жадностью ребенка набросилась на книги, глотая их одну за другой. Исступленная жажда открытия нового заставляла ее беспрерывно читать, ходить в музеи и картинные галереи, учиться всему подряд – от бухгалтерского дела до тонкостей кулинарии. Иногда на очередные курсы вместе с ней записывалась и Кланки, но раз от раза все с меньшим и меньшим энтузиазмом.
Нет, при ней подруга блистательно разыгрывала неподдельный интерес, и потребовалось время, прежде чем Мара поняла: Кланки всего лишь подыгрывает ей, составляет компанию, а в душе томится и тоскует по прошлому, которого так неожиданно лишилась.
С Лобо все обстояло иначе. Немой великан окунулся в новую жизнь с радостью бродячего пса, обретшего, наконец, кров. Особым успехом он пользовался у соседей, поскольку всегда был готов помочь вдове покрасить забор, починить подтекающий кран в доме одинокой матери – и при этом кротко сносил баловство виснувших на нем малышей, очарованных этим страшным гигантом с добрыми глазами и непонятными жестами вместо слов…
Он старел у них на глазах, потихоньку, незаметно для Мары, сдавая, пока буквально в один день из пышущего здоровьем и силой мужчины не превратился в дряхлую развалину. Кланки первая обратила внимание на то, что он просыпается все позже, ест все меньше и на глазах худеет. Когда позвали врача, тот сказал лишь, что «дело в сердце, перетруженном несоразмерным весом, и исход – вопрос времени»…
Лобо умер на шестой год их вынужденной ссылки, и единственным утешением для них было то, что кончину он встретил с улыбкой облегчения. Они похоронили его на солнечном кладбище, расположенном на одном из холмов возле Санта-Розы, а поскольку фамилии его они не знали, на надгробии было высечено «Другу Лобо», и лучшую памятную надпись для добродушного великана трудно было придумать.
Вскоре после смерти Лобо Мара однажды поняла, что Кланки не находит себе места. Да и сама она после нескольких лет жизни в уединении подошла к тому моменту, когда существование без цели и движения становится невыносимым. И ей стало ясно, что наступило время для новой решительной перемены.
Зимой 1935 года Мара отправилась на встречу с мистером Сэмом: поездом – до Тампы, а остаток пути – на взятом напрокат автомобиле. В свое время, решив имитировать смерть от несчастного случая, она все же поставила об этом в известность мистера Сэма, понимая, что содействие этого человека может оказаться крайне важным. Тот с готовностью поддержал ее идею – наверное, как она подозревала, в душе радуясь возможности расстаться с артисткой, не платя неустойку по контракту. «Интересно, – думала она, катя в машине в направлении Орландо, – узнает ли он меня даже после того, как я позвонила о своем приезде?»
Вдали показался рассыпанный по горизонту городишко – Орландо. Цирк, однако, размещался чуть дальше, на пустыре, чтобы не тревожить сельских жителей и не давать повода для жалоб на шум и грязь от животных. На сухом песчаном пустыре не росло ничего, кроме карликовых пальм и кустарника, но холмы вокруг заслоняли местечко от зимних ветров с залива, убийственно холодных и промозглых для тех, кто знаком с климатом Флориды не понаслышке.
Когда машина свернула с шоссе в сторону «зимних квартир», Мара пристально вгляделась в открывшуюся ее глазам картину, повсюду замечая признаки тяжелых времен. Конечно, когда вся страна корчится в муках «великой депрессии», трудно ожидать благосостояния у циркачей, но почему-то острейшее чувство вины пронзило ее. Что ни говори, благодаря деньгам Сен-Клера она не знала нужды…
Мистер Сэм, чуть поседевший за эти годы, вскочил, как только Мара вошла в Серебряный фургон, и лицо его просияло счастливой улыбкой. В Маре шевельнулось прежнее тщеславие. И вообще, она была рада, что за эти шесть лет они умудрились сохранить добрые отношения. Хотя шрамы на ее лице были разглажены во время пластической операции, а прекрасные зеленые глаза сверкали все тем же огнем, перемены были слишком значительными, чтобы мистер Сэм смог легко узнать ее. И все же он узнал, и Мара почему-то обрадовалась этому. Спрятав волосы под модной шляпой в виде чалмы, она считала, что стала совсем неузнаваемой. Конечно, старожилы цирка могли бы найти отдаленное сходство, но кому придет в голову, что погибшая Принцесса Мара ожила и вновь появилась в цирке?
– Как поживаете, мистер Сэм? – спросила Мара.
– По-всякому, – сказал он и выдвинул для нее стул. – Ты очаровательна как и прежде.
– Спасибо, и хотя на самом деле это не так, мне приятно слышать ваши слова. – Она окинула взглядом знакомое помещение: тот же облезлый дубовый письменный стол, миссионерские стулья, видавшие виды дубовые ящики для карточек. – Такое впечатление, что я заходила сюда только вчера. Ну а как идут дела?
– Плохо, если честно. Тяжелые времена для цирка, как, впрочем, и для всех. У людей нет лишних денег на развлечения. Они целый день толкутся на ярмарке, глазеют по сторонам, но ни в цирк, ни на аттракционы не идут. Изредка купят рожок с кремом или стрельнут в тире – и все. У нас сейчас одна забота, Мара: как не пойти ко дну. Я даже не знаю, долго ли мы протянем. Это чистая правда. Если бы прошлым летом мы не брали натурой: цыплятами, ветчиной, овощами, – то на одном рисе мы бы все уже загнулись. Я не могу платить артистам даже половину зарплаты. Часть труппы сейчас продолжает работать за пищу и жилье, остальные перебиваются пособиями по безработице и ждут начала сезона, чтобы присоединиться к нам.
– Если бы я предложила зимовку без платы за стоянку – это бы вам помогло?
Мистер Сэм впился в нее взглядом:
– Ты готова пойти на это, дочка?
– Считайте себя моими гостями – и на этот год, и на следующий, если дела не пойдут лучше. Что скажете?
– Я бы сказал… А что ты хочешь получить взамен?
– О, вы все такой же подозрительный, мистер Сэм!
– Просто я уже несколько раз садился в лужу, доверившись чужому великодушию. А кроме того, ты не хуже других умеешь считать доллары. Так чего ты добиваешься? Тебе нужна моя помощь?
Мара улыбнулась ему:
– Вы как всегда попали в точку, мистер Сэм. Я имею честь просить вас об услуге. Я знаю, что вы никогда не держали в труппе предсказательниц судьбы, но случилось так, что я в совершенстве освоила гадание на картах.
Мистер Сэм скептически оглядел собеседницу.
– Надеюсь, ты не станешь морочить голову испытанному другу, Мара? Боюсь, я уже стар для этого.
– Вам – никогда. Но я, к вашему сведению, цыганка. – Не обращая внимания на его презрительное фырканье, она продолжила: – Я научилась читать по картам еще ребенком, а сейчас нам с Кланки нужна «крыша» для работы. Заботы о палатке и прочем реквизите я беру на себя. Я уж не говорю о том, что вам не придется выделять мне место в пульмановском [5]5
Или, иначе, пульман – большой (четырехосный) пассажирский или грузовой железнодорожный вагон.
[Закрыть]вагоне, поскольку я намерена приобрести себе грузовик и фургон. Все, что я от вас прошу, – это приличное место рядом с главным шатром. За это вы получите солидный процент от нашей прибыли и бесплатную стоянку на зимнее время.
– Ты же знаешь, что мне не по душе прорицатели, а особенно рядом с моим цирком. Слишком уж отдает чертовщиной это занятие!
– Сатана не имеет ни малейшего отношения к моему будущему бизнесу. Все будет чисто, о мошенничестве не может быть и речи.
– Ты уверена, что справишься? – с сомнением спросил мистер Сэм. – Здесь нужен особый талант: не так-то просто предсказать будущее так, чтобы это понравилось клиенту.
– Справлюсь. – Мара сунула руку в сумку и достала новенькую колоду гадальных карт, купленную перед самым отъездом из Калифорнии. – И чтобы доказать это, я предскажу будущее вам – прямо сейчас и бесплатно. Сдвиньте колоду.
Мистер Сэм несколько раз сдвинул колоду. Мара три раза сняла карты, после чего выложила верхнюю – короля треф, затем другую – валета треф – наискосок к первой.
– Это отец и сын – вы и Майкл. Все, что у вас есть – ваш опыт, ваша мудрость, ваше мирское добро, – все должно перейти к нему.
– Сообщи что-нибудь поновее… – пробурчал мистер Сэм.
Совершенно не смущаясь от скептицизма мистера Сэма, Мара разложила карты, затем какое-то время молча изучала их. Когда, наконец, она постучала ногтем по десятке треф, мистер Сэм вдруг нервно передернулся, и Мара про себя улыбнулась: возможно, он и в самом деле не верит в гадание, да только зачем тогда сейчас пододвинулся к самому краю стола?..
– Эта карта говорит о перемене – может быть, неприятной, – и она связана с вашим сыном. Сама по себе перемена неизбежна, но насколько болезненной она окажется – зависит от вас. Грядут большие ссоры и раздоры – во многом из-за вашего нежелания выпускать из рук поводья. Но так или иначе, это предстоит. Майкл должен испытать себя – не будьте упрямым как осел, иначе рискуете потерять самое дорогое для вас в этой жизни.
– То же самое ты могла бы сказать о любом отце и любом сыне, – разочарованно проворчал мистер Сэм.
– И тем не менее это ваши карты, – заметила она.
– Что еще ты можешь сказать?
– Вы в конце концов сумели разрешить проблему, которая не давала вам покоя долгие годы. Она больше не будет вас мучить. И связана она… – Мара постучала ногтем по другой карте, – с этой женщиной, с дамой.
– Откуда ты это знаешь? – быстро спросил он.
– Я ничего не знаю. Знают карты.
– Что ж, они не ошиблись. Белль и я развелись прошлым летом. Нам надо было сделать это гораздо раньше, но она, как я понимаю, не хотела просто так отказываться от хорошей кормушки. Однако недавно она встретила отставного адвоката, достаточно богатого для того, чтобы окончательно отказаться от меня. Я для большей убедительности встал на дыбы, и она, побоявшись остаться вообще ни с чем, выбрала его – так что все обошлось малой кровью.
Он потер свой длинный подбородок, и глаза его задумчиво блеснули.
– Белль до сих пор удерживает Майкла в одном из фешенебельных местечек на Восточном побережье, все пытается сделать из него джентльмена. – Сэм лукаво улыбнулся. – Но он уже заразился цирковой лихорадкой. Скоро он кончает университет, и я надеюсь, что смогу взять его под свою опеку, чтобы было кому на старости лет передать дело. Сама понимаешь, я не вечен…
– Вы проживете еще долго, и все это время от вас другим житья не будет, – усмехнулась Мара.
Сэм остановил на ней недоуменный взгляд.
– Это тебе карты говорят? – спросил он с такой надеждой, что Мара поняла: этот уже на крючке.
– Нет, карты по этому поводу хранят молчание, но всем известно, что вы слишком вредный человек, чтобы доставить окружающим радость вашей преждевременной кончиной.
– Может быть, ты и права. Ладно. Полагаю, мы по-прежнему можем иметь дело друг с другом. Как насчет контракта? Мне кажется, всякое благодеяние лишь выигрывает от того, что оно юридически оформлено.
За четверть часа он набросал чуть измененный вариант обычного контракта. Взяв бумагу и перьевую ручку, Мара какое-то время изучала текст. По выражению лица мистера Сэма она поняла, что тот считает ее, как и раньше, неграмотной и в полном соответствии с этим составил текст.
– Меня не вполне устраивают изменения, внесенные вами в текст, – сообщила она. – Пятнадцать процентов – это честь по чести. Тридцать – это уже грабеж.
– Ба, неужели я написал тридцать? Я имел в виду двадцать пять.
– Пятнадцать, – сказала она твердо. – Не забывайте, что я сама оплачиваю палатку, проживание и транспорт.
– Двадцать, и я предоставляю в твое распоряжение грузчиков, когда нужно будет выполнить тяжелую работу.
– Да? А я считала такие услуги само собой разумеющимися…
Торгуясь с мистером Сэмом, Мара вдруг открыла для себя, что ей это очень нравится. Ей по душе была такая тяжба – часть повседневной жизни, от которой она давно была оторвана.
Немного погодя, когда контракт был подписан в двух экземплярах, мистер Сэм с воодушевлением воскликнул:
– Ну что ж, с возвращением, Мара!
– И вовсе не Мара, – поправила она. – Меня зовут Роза Смит. Запомните это хорошенько, мистер Сэм.
И он запомнил: с этого дня для всех в цирке, начиная с самого Сэма и кончая только-только взятым на работу униформистом, она была мадам Розой, и лишь Кланки, оставшись с ней наедине в закрытом изнутри фургоне, позволяла себе называть ее Марой.
А тогда, пакуя вещи для отъезда во Флориду, она объявила Кланки:
– Мы делаем единственно верный шаг, Кланки. Я просто счастлива, и хотела бы только верить, что все это… – Она осеклась.
– Что все это не из-за Викки? Я знаю, как ты по ней тоскуешь… Тебе никогда не приходило в голову приехать в Бостон и потребовать свидания с нею? Ей сейчас должно быть… лет девять, я думаю.
– В июне исполнится десять. Я уже не раз хотела повидаться с ней. Одному Богу известно, какие искушения мне пришлось преодолеть. Но она ведь считает меня мертвой! Если она узнает, что ее мать жива и в свое время бросила ее, она даже видеть меня не захочет…
Кланки хотела что-то сказать, но, подумав, сочла за лучшее продолжить сборы в дорогу.
