Текст книги "Викки"
Автор книги: Руфь Уолкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
И тогда ей придется навсегда остаться у него. Потому что кто еще в целом свете захочет ее?
В комнате царил полумрак, потому что солнце уже село, но Джим не удосужился даже дернуть шнур от выключателя. Осушив бутылку, он попытался приподняться, но что-то невидимое и тяжелое придавило его к стулу и глаза сомкнулись, словно налитые свинцом. Он упал вперед, уронив лицо на ладони. «Ладно, отдохнем минутку, а затем встанем и сделаем то, что должны сделать…»
Викки, замерев, лежала на кровати. Когда после визита к Розе она вернулась в фургон и, обрадовавшись отсутствию Джима, решила вымыться, она и предположить не могла, через какой кошмар ей придется пройти.
Джим бубнил и бубнил, разъясняя, что он собирается с ней сделать, и когда она приготовилась к самому страшному, ее мучитель вырубился. Перемена ситуации оказалась слишком внезапной, и Викки начала истерически хохотать, не в силах остановиться. Пришлось стукнуть себя кулаком по смеющемуся рту – острая боль привела ее в чувство. Итак, что ей делать? Сейчас она в безопасности, но как долго Джим будет в отключке? Ей нужно бежать – но она не может бежать, не взяв с собой свое. Джим застонал, бормоча какие-то несвязные слова:
– Мама… больно… мама…
Спит? Или вспомнил какую-то сцену из детства? Как бы трогательно это ни было, она больше не рискнет оставаться рядом с ним. Конечно, может быть, он просто хотел ее напугать… но может быть, и нет. В любом случае – она уходит. Навсегда.
Викки села на кровати. Прикоснувшись рукой к губам, она ощутила острую боль и разглядела кровь на ладони. Судя по всему, не лицо, а кровавое месиво. Соскользнув с кровати, она начала судорожно одеваться, хватая первое, что попадалось под руку. Она уже закрывала один из своих чемоданов, когда Джим застонал и попытался приподнять голову. Викки замерла и не дыша уставилась на него. Джим открыл глаза, но, казалось, смотрел как сквозь туман.
– Хочу… выпить… – заплетающимся языком пробормотал он.
Викки судорожно сглотнула.
– Ты уже выпил целую бутылку… А впрочем, я знаю, где есть еще одна, – вдруг придумала она.
Джим попытался встать на ноги, но не смог.
– Ноги, – сказал он хныкающим тоном. – Что-то не то с ногами…
– Я подглядела, как конюх прятал бутылку в одной из клеток. – Она шагнула поближе к двери. – Я схожу за ней.
Джим тяжело поднялся на ноги и, пошатываясь, поманил Викки к себе пальцем.
– Ты хочешь надуть меня… Я пойду… с тобой. Дай руку!..
Викки приблизилась на несколько шагов. Поскольку он не делал никаких попыток ударить ее, она подставила ему плечо, и Джим повис на нем всем своим весом. В ноздри Викки ударил нестерпимый запах перегара, но она не совершила прежней ошибки и не показала, как ей противно. Она хотела напомнить Джиму, что он без штанов, но побоялась пробудить в нем прежнюю ярость. Вдвоем они кое-как добрались до двери, спустились по ступенькам и заковыляли по дорожке, ведущей – к зверинцу.
В зверинце было темно, лишь перед входом горела тусклая лампочка. Напротив – в фургонах, вагонах и переоборудованных автобусах – свет в окнах почти не горел: циркачи, пользуясь выходным днем, ходили сейчас по магазинам, сидели в кинотеатрах или ресторанчиках. Никто не мог заметить, как Викки, взяв Джима за руку, повела его вверх по металлической лесенке внутрь пустой клетки.
Она сгребла в углу свежую солому, посадила на нее Джима, а затем, не спуская с него глаз, стала пятиться к выходу. Она ждала, что он станет требовать обещанную бутылку виски, но вместо этого Джим завалился на солому, бормоча, что хочет чуть-чуть вздремнуть. Когда Викки вышла из клетки и заперла за собой дверцу, он уже начал похрапывать.
Вернувшись в фургон, Викки быстро упаковалась, но думать по-прежнему ни о чем не могла. Разбитая губа давала о себе знать резкой пульсирующей болью. Спрятав в карман ключ от автоматического замка, она подошла к зеркалу и вгляделась в него. Правая половина лица опухла, как от флюса, и начала синеть, а губа напоминала оладью. Из ранки все еще сочилась кровь.
Промыв ранку, Викки наклеила на губу пластырь, чтобы остановить кровь, а потом, сообразив, что без денег она все равно никуда не сможет пойти, обыскала куртку Джима, затем его джинсы. В куртке нашлась мелочь, в джинсах – бумажник и несколько долларов.
Все.
Викки обессиленно села на кровать. До сих пор она считала само собой разумеющимся, что он держит деньги при себе. В конце концов, циркачи не тот народ, чтобы пользоваться банком. И вовсе не из подозрительности, а потому, что живут от получки до получки.
Что же, Джим – исключение? Мысль эта показалась Викки столь нелепой, что она бросилась заново обыскивать фургон. Если деньги где-то спрятаны, она обязательно их отыщет – не зря же ей приходилось вылизывать каждый квадратный дюйм этой комнатушки.
В конце концов ей пришлось отказаться от своих поисков: с минуты на минуту должны были начать возвращаться из города люди, и кто-нибудь из них – сторож или конюх – вполне может обнаружить спящего Джима. До того, как это произойдет, ей надо уйти, а уж с деньгами или нет – не имеет значения.
Она шла по дорожке, волоча за собой тяжелые чемоданы, и подходила уже к заднему двору, откуда рукой подать до шоссе, когда резкий приступ головокружения остановил ее. Сев на чемодан, Викки опустила голову, но это не помогло. Поняв, что из поездки на попутной машине в город ничего не получится, Викки попыталась собраться с мыслями и прикинуть, что же ей делать. Единственное, что остается, – пойти к Розе и попросить о помощи. Будь та просто цыганкой, Викки никогда бы к ней не обратилась, но Роза была подругой ее матери. Уж наверняка она одолжит ей несколько долларов, которых хватит на автобусный билет.
Она поднялась, ухватилась за чемоданы и, делая через каждые десять шагов передышку, добралась до фургона Розы. Тот стоял под деревом, листва защищала его днем от палящего солнца. Викки впервые задумалась: «Почему это, интересно, цыганка получила столь выигрышное место для стоянки? Ведь среди владельцев фургонов нашлось бы много желающих пристроиться под деревом».
Викки уже давно поняла: Розе не приходится перебиваться от зарплаты до зарплаты, как подавляющему большинству циркачей. Фургон у нее был самой последней модели, и украшения она носила настоящие. В свое время бабушка прожужжала Викки все уши, рассказывая длинную историю о своих фамильных драгоценностях, и научила внучку отличать подделку от подлинника. Викки не очень-то ее тогда слушала, но теперь благодаря бабушке она могла отличить фальшивый жемчуг от настоящего.
Но вот перед глазами снова поплыл туман, и Викки еле-еле доплелась до дверей фургона Розы. Она опять остановилась, чтобы перевести дух – и набраться смелости.
В окне вспыхнул свет, и Викки почувствовала себя увереннее. По крайней мере, там не спят и она не нарушит ничей покой. Викки постучала в дверь, подождала. Головокружение то накатывало, то уходило, и она уже с трудом держалась на ногах. Раздался скрип открываемой двери. За дверью показалась Кланки в белой хлопчатобумажной рубашке. Заметив настороженность в ее глазах, Викки попыталась что-то сказать, но вместо слов из горла вырвался какой-то булькающий звук.
Лицо Кланки расплылось, земля ушла из-под ног, и Викки как тряпичная кукла осела и упала лицом в землю. Она слышала, как где-то далеко-далеко Кланки о чем-то спрашивает ее. Потом почувствовала, как чьи-то руки помогают ей подняться… Все кружилось, и единственное, что она видела, – это яркую карусель красок и теней, лишенную формы и смысла. Из горла вырвался неуместный и неудержимый смех.
– О Господи, вот это подарок! Она же пьяная в стельку, – проворчала Кланки, но сняла с Викки башмаки и помогла ей устроиться на диване.
– С ней что-то неладное? – донесся встревоженный голос Розы.
– Кто-то хорошенько разукрасил ее – полагаю, та скотина, с которой она живет, – откликнулась Кланки. – Я грешным делом подумала, что она набралась, но нет, перегаром не пахнет.
– Позови-ка лучше доктора Макколла, – скомандовала Роза. Прохладная ладонь легла на лоб Викки. – У нее жар – и взгляни-ка на ее лицо! Я его убью! Боже, я убью этого ублюдка!
– Ты поосторожнее… Она не в обмороке – просто закрыла глаза. Я сбегаю за доктором, а ты следи за тем, что говоришь.
Затем снова все смешалось. Викки показалось, что Кланки куда-то выходила, но открыв глаза и увидев над собой двух женщин, она в этом усомнилась. Потом кто-то положил влажную тряпку ей на лоб, чья-то рука отбросила волосы с лица.
Ее неудержимо клонило в сон, но она еще успела удивиться, что хотя Роза говорит на каком-то странном языке, ей, Викки, понятно, что она успокаивает и утешает ее, и самое главное – Викки чувствует себя в полной безопасности.
Наутро после выходного цирк проснулся, как всегда, спозаранку. В спальном шатре зашевелились в своих кроватях поварята: зевая и почесываясь, они побежали к походной кухне готовить кофе для прочих ранних пташек, расставлять столы, раскладывать приборы и салфетки.
Вскоре появился Куки с помощниками, чтобы раскатать тесто для бисквитов и замесить тесто для оладий, сделать овсяную кашу и пшеничные хлопья в молоке, яичницу-болтунью, поджарить ветчину и нарезать бекон для чернорабочих, технической бригады и конюхов, которые в свою очередь должны были накормить обитателей зверинца.
И только тогда один из людей, приставленных к хищникам, обнаружил Джима. Он отправился чистить клетки и, дойдя до последней, нашел спящего на соломе человека без штанов.
Узнав Джима Райли, давшего ему по уху в одной из потасовок в баре пару дней назад, парень ухмыльнулся. Конечно, с его стороны было не очень-то умно назвать Райли «кобельеро» только потому, что тот руководит номером с дрессированными собаками, но какой спрос с пьяного? Уж во всяком случае, это не основание для того, чтобы посылать его в нокаут, не так ли, сукин ты сын?..
Он все еще стоял, усмехаясь, когда Джим проснулся и, застонав, схватился за голову. Он поглядел вокруг мутными глазами, и вид у него был такой уморительный с этими его голыми ляжками под Спущенной рубашкой, что рабочий расхохотался. Джим обрушился на него с бранью, но чем больше он свирепел – тем оглушительнее заливался парень. На шум сбежался народ. При виде Джима всех тоже прорвало. А что еще было делать? Вид у пленного дрессировщика собак был жутко нелепый, когда, выставив на всеобщее обозрение все свои причиндалы, он стоял, вцепившись в прутья клетки и изрыгая брань.
Кошатник настолько исхохотался, что упустил момент, когда Джим Райли перестал браниться и застыл, свирепо глядя на него. Никто из присутствующих пока не заметил в этом взгляде безумия.
Начали кричать и искать ключ, но его нигде не было. Так продолжалось до тех пор, пока начальник зверинца, привлеченный шумом, не прибежал, чтобы узнать, о чем народ базарит, и не приказал взломать этот чертов замок и выпустить парня на волю.
Но было уже поздно. Джим успел перешагнуть за черту – туда, где начинается безумие.
14
Самым первым чувством было ощущение уюта оттого, что она укутана чем-то мягким и теплым. Затем пришла мысль о том, что такое невозможно, потому что все это безвозвратно кануло в прошлое, когда дед вышвырнул ее из дома. Выходит, она все еще спит? Но отчего тогда сон так похож на жизнь? Викки повернула голову, и острая боль в губе дала ей понять, что она все же не спит.
Она рискнула приоткрыть глаза и обнаружила, что лежит на узкой койке, застеленной мягким матрасом и белоснежной простыней. И только теперь она вспомнила все: как бил ее Джим, как он угрожал, вспомнила, что заперла его в клетке и попыталась убежать…
Натянув одеяло на голову, Викки лихорадочно напрягла память: чем же закончилась ее попытка к бегству? Сейчас, судя по всему, день, и Джим наверняка на свободе. Вопрос только в том, спит ли он после пьяной ночи или, переполненный жаждой мести, ищет ее?
Боже, ей давно следовало бы стоять на шоссе и ловить машину, которая увезла бы ее как можно дальше от Мэдисона и вообще из штата Висконсин! Долго ли она спала? И где Роза?.. Ах да, была ведь Роза!..
Внезапный шум вывел ее из оцепенения. Сдернув с головы одеяло, она напряглась, готовая к бегству. Но это была Роза, отодвигавшая дверь. В руке цыганка держала чашечку кофе, и, встретившись с ее взглядом, Викки смутно припомнила ласковую руку на пылающем лбу, нежный голос, убаюкивающее нашептывание. Что это было: сон или не сон?
Роза поставила чашечку на крохотный столик рядом с койкой и поинтересовалась:
– Как чувствуешь себя?
– Губа болит, а в остальном нормально, – сообщила Викки, усаживаясь на постели. Только теперь до нее дошло, что кто-то ее раздел – она была в одной только батистовой рубашке. Непроизвольно дотронувшись до разбитой губы, она вздрогнула от жгучей боли.
– Можешь не беспокоиться, заживет, – спокойно сказала девушке Роза и кивнула на узкую дверь: – Там, направо, туалет. Когда приведешь себя в порядок и выпьешь кофе, обо всем поговорим.
И тут же, не дожидаясь вопросов, она вышла. Викки забежала в туалет, поразивший ее чистотой, а вернувшись, быстро оделась. Посреди крохотной комнаты стояли ее чемоданы, на которых сверху лежала ее сумочка. Викки достала расческу, причесалась, но подвести губы не рискнула: во-первых, больно, во-вторых, как-то нелепо, учитывая пластырь.
Когда с чашкой кофе в руках Викки отодвинула дверь, она увидела, что Роза и Кланки сидят на мягком диванчике, поджидая ее. Ни та, ни другая даже не улыбнулись, когда она села на стул возле дивана. Почувствовав себя как-то неловко, Викки глотнула остывшего кофе. Желудок отозвался громким урчанием, словно напоминая, что она не ела целые сутки. Кланки немедленно подала ей пару поджаренных тостов, тут же поднялась и растворилась в малюсенькой кухне, а Роза заговорила:
– Мне нужно сказать тебе кое-что. – Она была одета для работы, но лицо цыганки показалось Викки бледнее обычного, а глаза – чуть покрасневшими, словно гадалка не спала всю ночь. – Но сперва я хотела бы знать, что случилось между тобой и Джимом Райли.
Викки насупилась и не сразу собралась с силами, чтобы рассказать о кошмаре предыдущего вечера. Когда она кончила, Роза кивнула.
– Так вот как он оказался в клетке!
Викки вскочила.
– Я лучше побегу, а то он узнает, где я, и тогда…
– Сядь. Он больше не опасен для тебя, – сказала Роза, скручивая жемчужную нитку на шее и не спуская глаз с лица Викки. – Ты любишь этого человека, Викки? Поэтому ты жила с ним?
Викки содрогнулась всем телом.
– Люблю? Я его ненавижу! Первое время он внушал мне жалость, но сейчас мне хочется уехать от него как можно дальше, не задерживаясь ни на минуту.
– В этом больше нет необходимости. Джим Райли не сможет теперь причинить тебе вреда. – Роза на мгновение замолчала, словно собираясь с духом: – Он мертв, он покончил с собой.
По телу Викки пробежала дрожь, а в голове зазвенело – будто в ухо залетела пчела.
– Покончил с собой?! Но у него не было никакого оружия!
– Он сделал это складным ножом.
– О Боже! Неужели дело во мне? Неужели я довела его до этого? – Викки обращалась к самой себе, к своей совести, но ответила Роза:
– Он оказался сумасшедшим, Викки. Перед тем как свести счеты с жизнью… – голос цыганки дрогнул, – он убил всех собак.
Звон в ушах стих, зато на смену ему пришла тошнота. Горло Викки судорожно сжалось… казалось, еще немного – и ее вырвет. Но странным образом решимость Викки лишь окрепла – страдания тела не шли ни в какое сравнение с мучениями души в предыдущие дни и недели. Когда девушка пришла в себя, она увидела, что Роза стоит рядом и, опустив голову, внимательно смотрит ей в лицо и держит ее за руку. От цыганки исходил запах сандалового дерева и чего-то еще – пряного и почему-то очень знакомого. «Хризантемы, – подумала Викки. – Это же запах хризантем!»
– Я понимаю, что это ужасный удар для тебя, – вымолвила Роза. – Но так или иначе, это уже произошло, и ты не в силах ничего изменить. Если бы ты не ушла из дому, он убил бы и тебя. Он оставил записку, адресованную мистеру Сэму: мол, что устал от жизни и собак забирает с собой. Про тебя не сказано ни слова. Так что не надо чувствовать себя виноватой – ты здесь ни при чем.
– Ни при чем? – недоверчиво спросила Викки. – Если бы я его любила, я бы могла так сказать. Но я его не любила. Если я кого-то и любила в своей жизни, так это моих лошадей и борзых собак моего деда, да еще этого несчастного дворняжку-терьера, задиравшего в номере других собак. Правда, деду и это не нравилось. Он говорил, что это во мне играет материнская кровь. Но кровь-то у меня ледяная, я знаю это лучше других. Мне становилось противно, стоило Джиму прикоснуться ко мне, – и это сводило его с ума. Из-за этого, думаю, он и свел счеты с жизнью.
Викки отчаянно зарыдала, но плакала она вовсе не из-за Джима. Она горевала по Виски, дворняжке, подобранной в приюте для бездомных животных и ни в чем не виноватой.
Роза дала ей стакан воды, сунула в руку две таблетки и велела выпить. Продолжая рыдать, Викки позволила уложить себя в постель, а перед тем, как снова впасть в забытье, благодарно, как лучшей подруге, пожала цыганке руку.
Когда она проснулась, солнце стояло в зените и в фургоне было тихо-тихо. Викки полежала в постели, размышляя о своем будущем. Она всем сердцем сожалела о случившемся, и если бы можно было вернуться назад и все изменить, она бы сделала все, чтобы Джим не покончил с собой. Но горя из-за его смерти она не ощущала – только облегчение. Подумав об этом, Викки покраснела – ей стало стыдно. Зато собак, невинных жертв безумия, ей было бесконечно жаль. Но и они были мертвы. А она все еще жива, и вместе с ней живы ее проблемы. У нее по-прежнему не было денег, а теперь вдобавок она осталась без работы и жилья.
Позже, сидя за ленчем с Розой и Кланки, она сказала:
– Неделю назад мне предложил работу Маркус Барнэ. У него жена ждет ребенка, а потому скоро ее придется заменить другой ассистенткой. Он вызвался бесплатно тренировать меня, и мне кажется, что с этим я вполне могла бы справиться. Я с шести лет выступала на соревнованиях по конному спорту. Но деньги пойдут в лучшем случае через месяц, и мне нужна какая-то работа, чтобы прожить этот месяц. Что, если я снова обращусь к Майклу Брадфорду? Теперь-то у него не должно быть никаких возражений. Ведь Джим… Джима уже нет, и если Майкл даст мне работу, то тем самым никак не вмешается в семейные дела.
Роза быстро взглянула на Кланки и отвела взгляд.
– Так ты хочешь остаться в цирке? – спросила она. – А у меня складывалось впечатление, что тебе ненавистна эта жизнь…
– Ненавистна. Но мне нужно на что-то существовать, а верховая езда – это то, что я умею делать.
– С мистером Майклом у тебя ничего не выйдет, – вмешалась Кланки. – Он такой же упрямый, как и его отец. А кроме того, циркачи – народ суеверный. Если кому-то из них взбредет в голову, что ты – источник несчастий, они тебя доведут до петли. Так что советую тебе сниматься отсюда и искать работу в каком-нибудь другом месте.
Роза окинула подругу холодным предупреждающим взглядом, потом обратилась к Викки:
– Фургон Майкла последний в ряду – серебряный с голубыми ставнями. Скорее всего, он сейчас там, поскольку имеет обыкновение вздремнуть после обеда. Если хочешь поймать его – беги прямо сейчас.
Майкл редко спал днем, хотя все циркачи считали, что именно этим он и занимается после обеда. На самом деле в течение этого часа он читал или слушал пластинки с любимым джазом, надеясь таким образом дать возможность отдохнуть голове, а заодно – и голосовым связкам. Сегодня, лежа на койке, он читал новый роман Теодора Драйзера «Стоик», а проигрыватель наяривал музыку в исполнении джазового оркестра из Нового Орлеана. Тем не менее отдыха не получалось. Только что он развязался с уголовным расследованием по факту самоубийства Джима Райли, а поскольку местные власти в таких случаях обожают прижать к ногтю цирковую, как они ее называют, «шпану», пришлось попотеть, прежде чем фараоны убрались.
К счастью для труппы, удалось выкрутиться, все было шито-крыто. Райли, спасибо ему, оставил записку, в которой написал, что устал от жизни, что убил собак, потому что ненавидит их запах, лай и скулеж, их поганую манеру вилять хвостом. О Викки в записке не было сказано ни слова, а поскольку ее нигде не удалось найти, факт ее существования в жизни Джима в полицейские протоколы даже не вошел. Цирк, как водится в таких случаях, плотно сомкнул ряды в противоборстве с извечным своим врагом – «серебряными бляхами», и не потому, что кто-то всерьез беспокоился о девчонке: просто чем меньше людей причастно к происшествию, тем быстрее дело будет похоронено.
Хотя игра в молчанку велась безупречно, представитель местной полиции, разыгрывая из себя Ната Пинкертона, глубокомысленно задавал массу всяких хитроумных вопросов, не имевших ни малейшего отношения к факту смерти. Раздувшись от сознания собственного величия – как-никак он мог одним движением пальца вышвырнуть цирк из города ко всем чертям, – он бушевал, патетически вздымал руки и обещал показать всем вместе и каждому в отдельности где раки зимуют. Мэдисон, штат Висконсин, был славным цирковым городишком, и отрезать себе пути сюда не хотелось. В конце концов несколько крупных купюр тихо-мирно перекочевали в карман грозного ревнителя порядка, и тот, успокоившись, объявил, что следствие окончено, дело закрыто – но, разумеется, не смог уйти, не оставив за собой последнего слова.
– Лучше всего вам собрать манатки и немедленно выместись, – сказал он. – А когда вы заявитесь сюда снова, я не желаю слышать ни о чем подобном, ясно?
Потом были похоронные хлопоты. Завтра цирк уезжает, и кого-то следовало оставить, чтобы более или менее прилично похоронить парня. Обычно все улаживали родственники покойного, но Джим, согласно протоколу, родственников не имел, и для того чтобы пристроить тело на местном кладбище для чужаков, необходимо было продать для покрытия похоронных расходов грузовик Джима и его фургон.
Старик, конечно, был просто взбешен. Он размахивал руками, кричал о подмоченной репутации, пенял на проклятую судьбу, а потом взял и свалил все проблемы на плечи его, Майкла.
– Займись этим делом и постарайся его побыстрее замять, – проскрежетал он. – Для тебя это будет отличной практикой!
И прежде чем Майкл успел что-либо возразить, мистер Сэм надвинул панаму поглубже и отчалил из Серебряного фургона, предоставив Майклу самому разбираться с властями и заниматься похоронами Райли.
Майкла очень удивило, что не нашлось ни одного человека, выразившего свое сожаление по поводу случившегося – пусть неловко, пусть хоть ради одного только приличия. Когда по дороге обратно к своему фургону Майкл заглянул в вагон к дежурным, где резались в карты в свободное время рабочие, один из собутыльников Джима, будучи под мухой, высказал то, что у других вертелось на языке:
– Это все девчонка! Он по ней с ума сходил, а она ему ни черта не давала. Когда она собрала вещи и ушла, тут-то он и спятил окончательно. Хотя собак убивать все равно незачем было. В конце концов, они чего-то да стоили. И с ними мог бы работать кто-то другой.
Остальные рабочие дружно закивали, и Майкл ушел с ощущением того, что последняя выходка Джима никого из них не удивила. Гасси Кутц, цирковой кузнец, добавил лишь, что давно замечал безумие во взгляде Джима и подозревал, что именно этим все и кончится.
К счастью, память циркача коротка, и к концу сезона о злосчастном Райли не вспомнит ни единая душа. Не найдется ему места и в путевом дневнике, который мистер Сэм с присущей ему аккуратностью ведет в назидание грядущим поколениям, – ибо потомкам следует знать лишь о том, о чем следует знать.
Удачные гастроли в дневнике были названы балаганом или халтурой; дешевые, с гнильцой, рассчитанные на «мистера Заплаткина», – весьма успешными, а вовсе провальные, как, например, турне два года назад по «немецкой» глубинке Пенсильвании, именовались «не вполне оправдавшими ожиданий». Что касается трагедий, которые могли отразиться на репутации цирка, то они не фигурировали вообще… Грядущему поколению предстояло получить в руки крайне искаженную историю известного в стране цирка – что вполне вписывалось в законы циркового жанра, построенного на выдумке и фантазии.
Так что память о Райли будет недолгой. Он не принадлежал к когорте личностей, «более живых, чем сама жизнь», чтобы о нем после смерти плодились легенды и заново перелицовывались затертые до дыр анекдоты. Ему предстояло кануть в Лету как камню… Цирк, возможно, и напоминает собой маленький провинциальный городок, но только не в том, что касается трепетного отношения к своей истории…
Майкл решительно отбросил все мысли о неприятном происшествии и приготовил себе виски пополам с водой, добавив кубик льда, взятого из морозильника. Это была больше чем слабость – это была привычка: слегка выпить в преддверии полного хлопот вечера.
Утром чуть свет первая группа циркачей выезжала в направлении Аштона, штат Висконсин, к месту следующей стоянки, и Майклу следовало выехать еще раньше, чтобы оказаться там до прибытия труппы. В его обязанности входил найм временных рабочих, без которых не обходится ни одна остановка. Поскольку много людей нахлынуло в страну из Европы и много демобилизованных солдат возвращалось с Тихого океана, найти рабочих не составляло труда, но нужны были по возможности наиболее квалифицированные и желательно за наименьшую плату.
Майкл снова углубился в книгу, и тут в дверь легонько постучали. Прошипев словечко из отнюдь не светского лексикона, он отложил книгу и поглядел на дверь. Нужно быть жутким нахалом, чтобы потревожить его во время послеобеденного «сна». Неужели опять что-то стряслось – как будто мало ему сегодня неприятностей?!
Не спеша он подошел к двери – и застыл, увидев стоящую на крыльце девушку. Лицо ее походило на сплошной синяк, а на верхней губе был налеплен пластырь. Сначала Майкл испугался, а затем прямо-таки затрясся от злости.
– Можно мне поговорить с вами? – спросила девушка.
Майкл распахнул дверь и пропустил ее.
– Слушаю вас, – сказал он.
– Я… надеюсь, вы в курсе того, что произошло?
– Смотря что вы имеете в виду.
– Самоубийство Джима. Еще, говорят, он убил всех наших собак.
– Правильно говорят. А что у вас с лицом? Это Райли вас так отделал?
Викки кивнула, и в глазах у нее сверкнули слезы.
– Я собрала вещи и ушла после этого…
– Но перед тем заперли несчастного парня в пустой клетке, и поутру весь цирк собрался там и потешался над ним?
Викки вспыхнула.
– Конечно, вас беспокоит только престиж вашего цирка, а что я поступила так из страха за свою жизнь – до этого вам дела нет!
Майкл не мог не чувствовать к ней жалости, но виду не подал.
– Что ж, теперь он не будет вам мешать.
– Вы, как я понимаю, обвиняете меня в том, что я подтолкнула Джима к самоубийству? Поверьте, мне очень жаль, что так случилось. Но только подумайте сами, неужели нормальный человек стал бы убивать… – голос у нее неожиданно дрогнул, – беззащитных собачек?..
– Да, я тоже склонен считать его сумасшедшим. Но почему вы не ушли, когда он избил вас в первый раз?
– Я попыталась, – тихо отозвалась она. – Я просила вас дать мне работу, но вы мне отказали. У меня нет ни денег, ни друзей, которые взяли бы меня к себе, пока я найду работу. Легко вам говорить! Ведь вам никогда не приходилось бывать в таком положении.
Майкл промолчал, ибо она была права. Но в конце концов, она могла бы проявить больше сочувствия, больше… а вообще-то чего еще, черт побери, ему от нее нужно? Раскаяния, пусть и притворного?
– Так о чем вы хотели поговорить со мной?
– Мне по-прежнему нужна работа…
– Но ведь кто-то же вас подобрал на эти две ночи, – прервал он ее. – Почему бы вам не попросить у этого парня взаймы?
Она чуть отпрянула назад, глаза ее округлились, а краешек рта судорожно задергался. «Сейчас взорвется», – подумал Майкл и приготовился к скандалу. Но он ошибся.
– То, прежнее место, еще свободно? – спросила она.
– Нет, – поколебавшись, он сунул руку в карман и вытащил бумажник: – Вот, возьмите.
В его протянутой руке было несколько мятых купюр.
– Этого хватит на автобус до Бостона. Там у вас, надо полагать, найдутся друзья?
Викки посмотрела на деньги, затем на Майкла и вспыхнула до корней волос. В следующее мгновение она оттолкнула его руку, и зеленые бумажки разлетелись по комнате.
– Спасибо, не надо! – крикнула она с резким бостонским акцентом и бросилась прочь из фургона. Майкл стоял на месте, твердо уверенный в правильности своего решения, но почему-то сожалеющий, что не может поступить иначе.
Викки шла к фургону Розы, чтобы забрать чемоданы, и по пути снова и снова проигрывала в уме стычку с Майклом Брадфордом. Одного взгляда в эти холодные расчетливые глаза хватило, чтобы понять, что все ее просьбы и надежды – пустая трата сил. Чего стоит хотя бы намек на то, что она может занять деньги у «парня», подобравшего ее! Ему даже в голову не пришло, что могла найтись женщина, протянувшая ей руку помощи. Ладно, к черту этого Брадфорда! Ей нужна работа.
Если предложение Маркуса Барнэ остается в силе, надо принять его. А пока она будет репетировать – можно перебиться на те доллары, которые она отыскала перед бегством в кошельке Джима. Что касается переездов, то она вполне сможет спать в стойле Лоубоя. Пусть поутру вид у нее будет помятый – наплевать! Лишь бы заработать денег и побыстрее уйти из этого проклятого цирка. А потом… потом она никогда и ни за что не забудет – и не простит! – того, как с ней здесь обращались. Никогда!
