Текст книги "Мишель"
Автор книги: Руфь Уолкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
– А если бы папа остался с цирком, а мама вылетела самолетом, они бы тоже оба были живы, – словно не слыша ее, продолжила Мишель. – Что толку в твоих картах, если они не способны предупредить о грядущем несчастье?
– Они были очень счастливы этот последний месяц, девочка моя. По сути только это и имеет значение. Насколько лучше умереть на вершине счастья, чем скончаться от горестей или болезней…
Мишель зарыдала, забилась, сотрясаясь всем телом, и Мара, не обращая внимания на хмурое лицо и резкое замечание Кланки: «Вот видишь, что ты наделала», поймала Мишель и прижала к себе.
Какое-то время Мишель плакала, затем перестала. Мара, держа ее в объятиях, утерла лицо девушки тонким батистовым платком. Когда они оказались в пульмановском вагоне, она дала Мишель снотворное и сидела рядом, пока та заснула.
Мара вернулась к себе и увидела: Кланки, сгорбившись, сидит на стуле и ждет ее.
– Она уснула. Теперь пойду к мистеру Сэму. Он тоже во мне нуждается, – сказала Мара.
Кланки кивнула.
– Они все в тебе нуждаются, Мара, – ответила она глухо. – Теперь ты всем нужна.
Мистер Сэм сидел в просторном купе, которое он использовал для жилья во время переездов. Его лицо напомнило Маре портрет умирающего римского воина, увиденный ею когда-то во время экскурсии по музею.
– Могу я что-то сделать для тебя? – тихо спросила она, обращаясь скорее в пространство: что можно сделать для человека, только что потерявшего своего единственного сына?
Как ни странно, он ответил:
– Мне нужно немного кофе. Боюсь, я слишком измучен, чтобы сделать его сам.
Обрадовавшись, что она способна сейчас хоть чем-то помочь, Мара сварила на кухне кофе, а затем с двумя чашками вернулась в купе. Одну чашку она оставила себе, а другую подала мистеру Сэму – тот зажал ее меж ладоней, словно пытаясь согреть руки.
– Вот, Мара, мы и дожили до печали, – сказал он. – Старичье, только что потерявшее своих детей. А ведь я так ни разу и не сказал Майклу, что люблю его, Мара! Господи, я думаю, он это и так знал, но вслух-то этого я не произнес!
– Я тоже его любила – как сына, которого у меня никогда не было…
– Не могу сказать, чтобы мы с Викки были большими друзьями, но она меня всегда восхищала. В ней столько шарма… и потом, она, несмотря на все ссоры и размолвки, сделала Майкла счастливым… – Лицо мистера Сэма вдруг исказилось. – О Господи, как же это гадко – пережить своих собственных детей! Как мы теперь без них будем? Спроси свои карты, а, Мара?
– У нас двое замечательных внуков – и следует возблагодарить небо за такое счастье.
Мистер Сэм судорожно глотнул кофе.
– Дэнни и Мишель? Да, теперь нам придется позаботиться о них. Они – все, что нам осталось в этой жизни.
– Теперь у тебя по горло будет забот. Цирк нуждается в сильной и твердой руке.
– Нет, я не смогу. Я слишком устал. Кому-то придется заменить меня.
– И кого же ты имеешь в виду? Мишель? Если немного поднатаскать ее, из нее выйдет толк.
– О чем ты говоришь?! Мишель совсем еще девочка, и потом – женщина во главе цирка… извини, – он задумчиво пожевал губами: – Разумеется, Дэнни.
– Дэнни? – удивленно спросила Мара.
– Да, Дэнни, – с легким раздражением ответил мистер Сэм. – И не пытайся на меня давить! Ты не сможешь убедить меня в том, что у нас вырос плохой внук.
Мара приоткрыла было рот, но смолчала.
8
Когда на дальнем конце стола в походной кухне собирались рабочие, они вечно ворчали и перемывали кому-нибудь кости. На тех, кто умудрился бы ни разу не помянуть за ужином чью-то мать, посмотрели бы как на последнее ничтожество и опасного чудака. Но никогда еще накал недовольства не был таким, как летом 1968 года, на второй год директорства Дэнни.
Во-первых – погода. И без того капризная на Среднем Западе, она в этот сезон выкидывала все мыслимые и немыслимые фортели, начиная с ураганного ветра, сорвавшего большой шатер в Дейтоне, до весеннего ливня с градом в Терре-Хоте. А тут еще большая потасовка с городскими во время трехдневных гастролей в Акроне, закончившаяся тем, что обе стороны уносили раненых!
Но больше всего претензий вызывал стиль руководства цирком. Ворчали, что Дэнни слишком молод, слишком ленив, но главное – слишком увлечен собственными сексуальными проблемами. Что его никогда не бывает там, где он нужен, и когда случается какая-нибудь беда, расхлебывать приходится другим, и в первую очередь его сестре Мишель. Что цирк больше всего на свете нуждается в сплоченности, которой нельзя достичь без твердой руки. Что мистер Сэм, при всех своих летах и старомодных воззрениях, мог бы в конце концов исправить дело – да вот беда, старик расхворался и не вылезает из своего пульмана.
Мара, обеспокоенная всем этим гораздо больше, чем она считала нужным показывать Кланки, стала даже обедать в походной кухне, чтобы быть в курсе настроений труппы. Там только и говорили, что о дорогих шмотках Дэнни, о его сверкающей новенькой машине, о его женщинах и кутежах в каждом новом отеле каждого нового пункта маршрута. Для Мары все это было как нож в сердце. Уж слишком хорошо ей была знакома эта психология прожигателя жизни, бабочки-однодневки – много таких мужчин было среди ее соплеменников в таборе…
Сама она не хотела разговаривать с Дэнни. Они оставались добрыми друзьями с тех пор, как внук впервые попал в цирк. Она трезво смотрела на вещи и понимала, что не сможет оказать на него хоть какое-то влияние.
Она все еще надеялась на лучшее, пыталась уверить себя, что все еще перемелется, Дэнни повзрослеет и обретет столь необходимое в егр работе чувство ответственности. Так продолжалось бы и дальше, если бы в середине лета к ним не нагрянула аудиторская проверка из банка. Только тогда Мара поняла, что дело зашло слишком далеко.
После обеда к Маре пришел мистер Сэм. Лицо его было серее обычного, а в глазах она увидела то, чего не видела никогда раньше, – обреченность.
– Что стряслось, Сэм? – тут же спросила она.
– Кто-то вовсю пошуровал в бухгалтерских книгах.
– Кто-то? Кто же именно? – спросила Мара, заранее зная ответ.
Левая щека мистера Сэма задергалась, и он устало провел по ней ладонью.
– Аудиторы сейчас пытаются найти ответ на этот вопрос.
– И что будет, когда они найдут виновника?
Мистер Сэм заморгал набрякшими веками, и лицо его перекосилось от отчаяния.
– Они передадут дело в суд. Они имеют на это законное право. Черт побери! Я же говорил Майклу: не бери этот займ!
– Но цирк нуждался в новом шатре и оборудовании…
– Мы могли бы вывернуться и без займа. Проклятье, у нас все шло как по маслу, пока они не отправились в эту идиотскую поездку по случаю своего второго медового месяца и… – Он осекся, видимо, поняв, что говорит что-то не то.
– Тебе нужно выпить кофе, – сказала она, стараясь не выдать своего желания поскорее все узнать.
– Что мне нужно – так это надраться до чертиков, – мрачно отозвался мистер Сэм.
Мара не стала напоминать, что врачи запретили ему пить. Она подошла к полке, где держала несколько бутылок бренди и виски, и плеснула в стакан бурбона [2]2
От bourbon whisky – сорт виски.
[Закрыть]. Мистер Сэм вздрогнул, сжав в руке стакан, затем, стуча вставными зубами о стекло, выпил.
– Если деньги будут возвращены, банк оставит нас в покое? – поинтересовалась Мара.
Мистер Сэм вяло пожал плечами.
– Вероятно, да. Их интересует только одно: вовремя получить деньги назад. Но кто даст денег взаймы цирку, находящемуся на грани банкротства?
– А сколько нужно?
– Почти миллион. Как, черт подери, он за какой-нибудь год умудрился спустить целый миллион долларов?
«Ага, значит, речь все-таки идет о Дэнни, – подумала Мара. – Мистер Сэм точно знает, что кроме любимого внука никто не мог совершить такую растрату».
– Карточный азарт, – отозвалась она. – Во время игры спускаются и большие суммы. Вспомни, как вечно был без гроша в кармане Джоко, а ведь он большую часть своей жизни получал хорошие деньги…
– Но тот, по крайней мере, ставил на кон свои собственные деньги, он ни у кого их не крал! – Мистер Сэм снова глотнул виски, закашлялся, долго вытирал рот. – Боже, мой единственный внук – мошенник и вор!
– И мой тоже… – тихо заметила Мара.
– В чем я ошибся, Мара? Неужели я слишком избаловал парня? Что я не так делал?
– Любить кого-то и не замечать его ошибок – дело обычное, и я тебя ни в чем не виню. Я тоже, как и ты, надеялась на лучшее. – Она помолчала, затем спросила: – Что будешь делать теперь, Сэм?
Мистер Сэм погладил подбородок. Вид у бывшего хозяина Брадфорд-цирка был весьма потерянный.
– Попробую договориться о новом займе. Если дело всплывет, финансовые акулы выстроятся в очередь и будут наперебой предлагать купить цирк, пока еще от него хоть что-то осталось. Но никто из них не предложит ни цента, чтобы помочь нам выкрутиться. Два месяца назад я получил предложение о слиянии не от кого– нибудь, а от этого парня Стива Лэски – можешь себе представить? От сына Джо Лэски!
– И что ты ему ответил?
– Показал кукиш. Он, черт побери, слишком замахнулся! Хочет выгнать часть наших артистов – тех, чьи номера дублируют его репертуар. Значит, своих оставит, а наших вышибет! Конечно, вслух он этого не сказал, но я его насквозь вижу, а потому ответил отказом. А сегодня, сразу после разговора с аудиторами, я позвонил Лэски и спросил, не желает ли он стать нашим кредитором. Лэски заявил, что угрохал мешок денег на новое оборудование и сейчас сам вынужден затянуть пояс.
– Так сколько нужно, чтобы расплатиться?
– Я же уже сказал: где-то около миллиона.
– А почему ты меня не попросил о займе?
– Тебя? Мара, ведь речь идет о больших деньгах! Даже если ты наскребешь такую сумму, разве ты пойдешь на риск, связанный с этим делом?
– В конце концов Дэнни и мой внук, – напомнила Мара. – Я вовсе не желаю, чтобы он сел в тюрьму по обвинению в растрате.
– Так ты хочешь сказать… ты сможешь набрать такую сумму?
– Да, – коротко сказала она.
– И на каких условиях?
– Это будет кредит на обычных условиях. Но сверх этого у меня есть одно требование.
– Требование? Мою руку на отсечение? – вспылил мистер Сэм.
– Дэнни может занять любую должность, но он не должен иметь отношения к финансам. А директором я хочу видеть Мишель.
– Мишель? – Глаза мистера Сэма сверкнули из-под нависших седых бровей. – Боже, но она же еще ребенок! Кроме того, она…
– Не надо этого, Сэм.
– Видишь ли, я знаю множество женщин, которые, возможно, заслуживают того, чтобы им платили одинаковую с мужчинами зарплату. Но цирк – дело особое. Заместители и прочие администраторы не воспримут приказ, если он исходит от женщины, пусть даже эта женщина – дочка Майкла.
– Мишель за этот год отдала уже массу всяких распоряжений и самостоятельно приняла большую часть всех решений. И это не что-то из ряда вон выходящее. Между прочим, и раньше были женщины, заведовавшие цирками.
– Правильно – вдовы, проработавшие бок о бок со своими мужьями долгие годы, – зрелые женщины, знающие, почем фунт лиха. Но Мишель всего девятнадцать! Мужчины, которые старше ее в два, а то и в три раза, не потерпят, чтобы ими командовала девятнадцатилетняя девчонка.
– Эти самые мужчины знают Мишель с детства, она с ними из одного теста. Если ты будешь рядом, помогая своим опытом и знаниями, но при этом не подрывая ее собственного авторитета, – дело пойдет. Но так или иначе, а это мое условие. Я выручу тебя, но должность директора отойдет к Мишель. И она ничего не должна знать о том, кто был инициатором ее выдвижения. Пусть думает, что ты получил деньги… ну, от одного из старых приятелей, а я попытаюсь убедить ее, что именно ты жаждешь видеть ее главным менеджером.
– Я не уверен, что смогу лгать ей в глаза. И потом, мне жалко внучку. После колледжа она сильно изменилась. Я рад, что она так любит цирк, но нельзя же уходить в работу с таким исступлением. У нее же никакой личной жизни и нет даже намека на то, что таковая появится. Ты слышала про каких-нибудь ее кавалеров?
– Нет, – спокойно ответила Мара. – Не скажу, чтобы меня это очень радовало, но сперва нужно подумать о нашем семейном деле, а личная жизнь… надеюсь, и здесь однажды все пойдет на лад. И если потребуется, я сделаю для этого все, что смогу.
– Как приложила свою руку к спасению цирка и Дэнни, – проворчал мистер Сэм. – Ты второй раз спасаешь нас. А я, признаться, тогда, когда ты выручила меня с зимней стоянкой, не поверил тебе. Думал, ты наглая и беззастенчивая хищница, ищущая, где бы чего урвать.
– И ты ничуточку не ошибся, Сэм. Именно поэтому мы оформим документы на займ как полагается, через адвоката, так, чтобы комар носа не подточил. Видишь ли, я не собираюсь закончить жизнь в приюте для престарелых, питаясь собачьими консервами под наблюдением добрых филантропов. – Взгляд ее потеплел, когда Мара взглянула на старика. – И я не желаю, чтобы тебя постигла подобная же участь.
Мистер Сэм тяжело вздохнул.
– Этому не бывать. Я не собираюсь жить так долго. Врачи обещали мне полгода, от силы – год. Мотор барахлит – тянет из последних сил. Прогрессирующая сердечная недостаточность, как они это обозвали. Именно поэтому дело с Дэнни так выбило меня из седла. Боюсь, я не успею проследить за тем, чтобы все встало на свои места и Мишель благополучно вошла в новую роль. Но мне будет спокойнее, если я буду уверен, что ты где-то рядом и присматриваешь за нашими внучатами.
Мара онемела, и сердце ее сжалось от боли.
– Ты врешь, Сэм! – выговорила она наконец.
– Нет. Но им я пока ничего не сказал. Хватит им своих хлопот.
Мара медленно кивнула. Да, уж кому– кому, а Мишель хватит забот в ближайшие месяцы, и ни к чему ей раньше времени получить такую плохую весть.
9
Мистер Сэм и Кланки умерли зимой.
Мистер Сэм навсегда уснул в своем особняке в Орландо, который он некогда выстроил для жены. Его похоронили на кладбище под Сарасотой неподалеку от могилы его родителей. Мара тяжело перенесла этот удар судьбы, и единственным утешением для нее стало то, что смерть мистера Сэма была быстрой и легкой, и то, что он прожил длинную, интересную, достойную жизнь.
С Кланки дело обстояло значительно хуже. Мара знала, что ее подруга давно и тяжело больна, но Кланки не показывала виду, изредка говорила только, что устала и хочет отдохнуть, и Мара загнала свой страх в подсознание.
Когда же Кланки попала в больницу и после очередного приступа удушья врач отвел Мару в сторону и сказал, что если у больной есть родственники, их нужно оповестить, Мара была в шоке. Мысль о том, что она останется без верного друга, потрясла ее, и Мара с болью подумала, что теперь она совсем одна. После того как Кланки умрет, в мире не будет ни одного человека, который знал бы, что она – Принцесса Мара. Под именем Розы Смит она тоже пользовалась уважением в мире цирка и имела множество друзей. Ее любили внуки – Мишель и, пусть в меньшей степени, Дэнни, но оба они принадлежали к другому поколению, были детьми другого времени. В самом точном и самом жестоком смысле слова она оставалась одинокой, а быть одинокой она давно отвыкла.
А потому она проскользнула в больничную часовню и вознесла горячие молитвы Господу этих гаджоа заодно, на всякий случай, божествам рома, о которых она помнила крайне смутно. После этого, собравшись с духом, она заставила себя улыбнуться и вернулась в палату к Кланки.
В ответной улыбке Кланки было столько горькой иронии, что Мара поняла: ее подруга прекрасно осознает, как мало времени ей осталось.
– И что же сказали тебе эти придурки доктора? – с обычной бесцеремонностью спросила Кланки.
– Что более грубой пациентки им до сих пор не приходилось встречать.
Кланки не ответила на колкость очередным саркастическим выпадом, как делала всегда до сих пор, и это еще больше обеспокоило Мару.
– Не надо вызывать сюда моих сестер! – внезапно заговорила Кланки. – Я их почти не знаю, а потом едва ли у них есть деньги, чтобы добраться сюда аж с Миссури.
– Насчет денег могла бы и не…
– Обещай, что выполнишь эту мою просьбу! Все близкие люди, которые у меня есть, сейчас находятся здесь, во Флориде.
Мара, поколебавшись, кивнула, и лицо Кланки чуть просветлело. Подруга Мары всегда отличалась худобой, но сейчас это была не Кланки, а кожа да кости. Мара невольно вспомнила, как впервые встретилась с Кланки… Та никогда не была красавицей, но от нее так и веяло молодостью, здоровьем, надеждой. Надежда умерла первой – после того, как ее использовал и выбросил этот… как же его звали? Джонни? Как давно все это было!..
Кланки поймала ее руку.
– Сколько они отвели мне на жизнь? – спросила она.
– Пару десятилетий… может быть, три, если ты перестанешь гонять на мотоцикле, – откликнулась Мара.
Кланки даже не улыбнулась.
– Сколько? – спросила она, сжимая руку Мары все крепче.
– Год… может быть, два.
Кланки со вздохом упала на подушки.
– Какой гуманизм!.. Неделя от силы, и это точно как дважды два. – Она заморгала, словно сдерживая слезы. – Я уже отчаливаю отсюда, Мара. Я чувствую это… Это похоже на песок между пальцами. Ты их сжимаешь, а он сыплется, сыплется – и вот уже на ладони ничего нет…
Мара попыталась возмутиться и закричать, что она не собирается слушать всю эту чушь, но Кланки не дала ей сказать ни слова.
– Я бы хотела открыть тебе один секрет, Мара. Он мне не давал покоя все эти годы.
– По-моему, ты не способна была хоть что-то скрывать от меня… Наверняка я уже об этом знаю…
– Речь идет обо мне и Лобо. Тогда, в Калифорнии, мы с нетерпением дожидались, пока ты заснешь, а потом… в общем, он приходил в мою комнату.
– Так ты и Лобо..?
– Да!
Маре стало досадно и вместе с тем обидно.
– Но зачем же надо было скрывать это от меня? Неужели я не поняла бы тебя?
– Во-первых, это была не только моя тайна… А во-вторых…
– Во-вторых, ты стеснялась, что связалась с немым?
– Нет, черт меня возьми! Я слишком переживала из-за того, что могут подумать обо мне окружающие. Мне было стыдно признаться, что я всего лишь человек со всеми человеческими слабостями. И Лобо боялся – он боготворил тебя, а меня… меня он просто любил, как любят женщину.
Кланки зарыдала, и Мара погладила ее руку.
– Я рада, что ты мне обо всем рассказала, – успокоила она, хотя и не была уверена, правду ли она говорит сейчас.
– Наверное, это нехорошо, что я что-то скрывала от тебя, в то время как ты делилась со мной абсолютно всем…
– С чего ты взяла, что я делилась с тобой всем? – спросила Мара. – У меня тоже были свои секреты.
Кланки перестала плакать и с прежним неуемным любопытством уставилась на подругу.
– Что за секреты? А ну раскалывайся! – потребовала она.
Мара расхохоталась, а через секунду смеялась и Кланки. Вскоре она уснула, и когда Мара нагнулась, чтобы Поцеловать подругу, щека Кланки была холодной, словно жизнь уже начала уходить из ее тела.
Утром чуть свет, не приходя в сознание, Кланки скончалась.
Мара отвезла ее тело в Калифорнию и похоронила старую подругу на кладбище Санта-Розы рядом с Лобо.
Одной из самых неприятных обязанностей Мишель в ее новом качестве была необходимость при случае копаться в старых папках мистера Сэма. Эти пыльные бумаги, и в особенности журналы гастролей, которые мистер Сэм скрупулезно, с почти религиозным благоговением вел все пять десятков лет, слишком очевидно напоминали ей о собственной молодости и о том, что она еще очень многого не умеет в таком тонком деле, как руководство цирком.
Обычно она поручала просмотр архива помощнику, но сегодня ее секретарша слегла с температурой, а Мишель нужно было во что бы то ни стало найти погашенный чек трехлетней давности.
Они приехали на гастроли в Луисвилл после большого перерыва, и сегодня утром пожаловал некий поставщик со счетом в руке. Он заявил, что если они немедленно не оплатят использование грузовика, который наняли три года назад, то он через суд наложит арест на все имущество цирка.
Такие случаи бывали и раньше: иногда партнеры что-то путали или о чем-то забывали, чаще же – просто пытались поудить рыбку в мутной воде, а потому Мишель должна была в течение ближайшего часа во что бы то ни стало отыскать чек, в существовании которого не сомневалась ни минуты, После недолгих поисков она и в самом деле отыскала квитанцию об оплате со штампом в бухгалтерских книгах отца, но нужно было найти еще и погашенный чек. Именно поэтому она уже полчаса копалась в старых бумагах, хотя ее ждали и другие неотложные дела.
Чек наконец нашелся, но Мишель вдруг наткнулась на папку с надписью «Цирк Лэски» на обложке. Мишель стало любопытно, она сдула с нее пыль и раскрыла. В папке обнаружилась пестрая коллекция программок, переписка между дедом и цирком Лэски, а еще маленький блокнот, в который мистер Сэм тщательно заносил все свои обиды на семейство Лэски за последние полвека.
Мишель быстро просмотрела содержимое папки, задержавшись только на особенно ядовитых письмах, адресованных ее деду Джо Лэски. «Боже, какая бессмысленная трата времени и сил! – подумала она. – И вся эта возня – из-за женщины, о женитьбе на которой сам дед имел возможность тысячу раз пожалеть».
Если верить слухам, бабушка Мишель по линии Брадфордов была сущей мегерой, превратившей жизнь мистера Сэма в настоящий ад. Если бы Джо Лэски знал, какую услугу оказал ему мистер Сэм, отбив у него эту женщину!.. А впрочем, кто знает, быть может, бабушка Белль с другим мужем вела бы себя по-иному? Быть может, она сожалела об уходе от Джо Лэски и пользовалась любым удобным случаем, чтобы выплеснуть свою досаду на бедного мужа? Они так долго прожили вместе, что могли бы полюбить друг друга, но этого не случилось… Почему же они никак не решались развестись? Может, самолюбие не позволяло им публично признаться в ошибке, которую они однажды совершили на глазах у всех?
А в результате этот казавшийся Мишель незначительным эпизод вылился в годы вражды, что выходило за рамки всякого здравого смысла. Эффект цепной реакции: старая обида порождает ответный выпад, и так без конца. Что касается стариков, то для них этот раздрай стал как бы смыслом жизни и стимулом конкуренции, и мистер Сэм никогда не был таким воодушевленным и бодрым, как в те минуты, когда поносил соперника и всю его семью.
Мишель уже собиралась захлопнуть папку, как вдруг взгляд ее упал на листок, исписанный рукой отца. Развернув сложенную вчетверо бумагу, она прочитала ее и нахмурилась. Это был черновик письма, адресованного Стиву Лэски. Отец благодарил старшего из братьев Лэски за предложение о слиянии двух цирков и сообщал, что после долгих раздумий склонен дать положительный ответ – разумеется, если ему удастся склонить к этой идее мистера Сэма и если условия соглашения будут приемлемыми. Далее он просил о встрече – и здесь письмо обрывалось на полуслове, словно кто-то или что-то помешало ему.
Мишель потерла виски, стараясь все хорошенько обдумать. Что же могло произойти? Что помешало отцу закончить письмо? Она посмотрела на дату – за месяц до смерти родителей. Что ж, по-видимому, она так никогда и не узнает, почему Майкл Брадфорд так резко передумал. Ясно одно – отец вполне благожелательно воспринимал идею партнерства со своим закоренелым врагом.
Мишель убрала письмо в папку, но настроение у нее почему-то испортилось. По большому счету, все это дела давно минувших дней: письмо не дописано и не отправлено – в противном случае она имела бы сейчас дело с цирком Брадфорда и Лэски.
Что до нее, то она только рада тому, что сделка не состоялась. От одной мысли, что ей пришлось бы сотрудничать со Стивом Лэски, у нее кровь стыла в жилах. Хотя, с другой стороны, если бы сделка была заключена и оформлена, ей после смерти родителей и деда не пришлось бы в одиночку тащить этот неподъемный груз…
Ну ничего! Может быть, в следующем году дела пойдут получше. А как же иначе? Если не пойдут, то на что же ей вообще надеяться в этой жизни?
