Текст книги "Камень Солнца. Рассказы этнографа"
Автор книги: Рудоль Итс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Факелы освещали дома, светильники – дамбы. Всю ночь город не спал. Всюду праздновали и пировали. Смешавшись с группой своих сверстников, Койельшауки оказался на чьем-то богатом дворе. Здесь угощали всех и все говорили о завтрашнем празднике Нового огня. Воины готовили доспехи и оружие, ведь будет турнир и будет сражение с пленными. «Сражение?» – удивился Койельшауки.
Гостеприимный хозяин подозрительно посмотрел на него. Разве он не знает, что пленным дадут не настоящие мечи с острыми обсидиановыми вкладышами, а лишь деревянную основу – почти детскую игрушку, какую дают для тренировки молодым воинам?
Подозрительный взгляд, казалось, пытался проникнуть в мысли тлашкаланца, но веселье было в разгаре, и гости отвлекли хозяина. Когда же он вспомнил о юноше, задавшем странный вопрос, то нигде не смог найти его. Тот уже давно покинул двор и теперь направлялся к главному храму.
Сегодня ночью много теночков осталось на храмовой площади. Кто славил богов песней, кто устраивался на ночлег. Огонь бесчисленных алтарей и светильников озарял все вокруг. Неподалеку от подножия холма Койельшауки
увидел огромный камень, установленный на невысоком, но массивном постаменте. На камне – рельефный диск, в центре которого изображение бога Солнца Тонатиу. Вокруг ацтекские рисунки, означающие прошедшие периоды истории мира и дни месяца. Койельшауки не боялся теночкских богов и, обойдя Камень Солнца, прилег на траву у его подножия.
Койельшауки плохо помнил, что происходило на храмовой площади до полудня. В памяти его смешалось все: молчание жертв, у которых жрецы, вспарывая грудь, вырывали сердца; ликующие крики ненавистной толпы теночков; кровь от ран, которые наносили сами себе ацтеки в жутком экстазе. Тлашкаланец кое-что знал о страшных обрядах ацтеков, но то, что он увидел, перевернуло душу, заставило ожесточиться сердце.
Теперь он не боялся никого и ничего. Встав в рост, юноша вышел из тени Камня Солнца.
...Прямо на него шел Тамалли, высоко подняв голову, сжимая в левой руке небольшой щит, а в правой – деревянную основу меча. Восемь ацтекских воинов – четверо в шлемах наподобие орла, четверо в шкурах оцелотов с боевыми мечами и щитами, – сопровождали Тамалли. Тамалли шел к Камню Солнца. Прославленный тлашкаланский воин был выбран для сражения в честь Нового огня.
Койельшауки пал ниц перед Тамалли.
– Тамалли-цин! Супруга Мокель передает тебе, что твой род осчастливлен сыном!.. Я выполнил свой долг и сдержал свое слово. Скажи, что теперь мне сделать для тебя, Тамалли-цин?
Тамалли, пораженный неожиданным появлением сородича, остановился. Воины кланов орла и оцелота ничего не понимали. Наверное, так и должно быть в день праздника? И они застыли в ожидании. Тамалли пришел в себя первым; он поднял с земли Койельшауки и быстро сказал:
– Мой воин, ты смел, как были смелы отцы и деды наши. Боги помогли тебе принести эту весть, я благодарю их и твое мужество. Я полагаюсь на небеса, а ты остерегайся и уходи. Уходи от врагов. Я буду сейчас биться с ними так, как бились наши предки. Ты передай это сыну.
Тамалли отстранил юношу и решительно подошел к Камню. Он встал спиной к нему так, что его затылок касался лица Тонатиу. Ацтекские воины, не обращая внимания на Койельшауки, отошедшего к зрителям, рассевшиеся на корточках вокруг Камня, веревкой привязали тлашкаланского воина к Камню Солнца.
«Трусы, трусы!» – звенело в голове Койельшауки, который презирал ацтеков и за их обряд, и за все приготовления к «сражению», ни чем не отличавшемуся от жестокого убийства.
– Начали! – донеслось властное откуда-то сверху холма.
И восемь воинов, подняв острые мечи, пошли на Тамалли. Скованный в движениях путами, тлашкаланский воин ждал врагов, улыбаясь полученному известию и вышедшему из-за туч солнцу. Он ждал врагов спокойно, готовый к битве, как будто в руках у него был настоящий меч. Койельшауки подался вперед и почувствовал, что зрители притихли. Все замолкло в ожидании кровавого боя.
Койельшауки, как и тысячи собравшихся на храмовой площади, увидел чудо, свершенное богами и человеком Тлашкалы – Тамалли. Моделью боевого меча тлашкаланский воин нанес два сокрушительных удара, и к подножию Камня Солнца хлынула кровь двух воинов клана оцелота. И в этот миг площадь взорвалось неистовым криком зрителей:
– Позор! Снимите путы! Позор! Дайте тлашкаланцу настоящее оружие – и пусть будет настоящий бой! Позор!
Собравшиеся вскочили. Крики их достигли вершины холма. И вновь властный голос, тот же самый, который возвещал начало боя, слетел с высоты:
– Снять путы! Продолжайте бой, воины ацтеков, воины кланов орла и оцелота!
Тамалли, освобожденный от веревки, сделал выпад и, легко увернувшись от занесенного меча, вновь нанес удар. Воин клана орла остался лежать на подступах к Камню Солнца. Зрители неистовствовали, и нельзя было понять: то ли они порицали своих воинов, то ли восхищались доблестью врага. Пятеро оставшихся в живых перестроили свои ряды и вновь двинулись на Тамалли. Чей-то меч рассек ему щеку, но рана только придала силы – и еще двое остались лежать на земле. В столице ацтеков в праздник Нового огня совершалось нечто невиданное, невозможное. Воин мечом без обсидиановых вкладышей поражал восьмерых хорошо вооруженных бойцов! Об этом через много лет расскажут в легендах, и, возможно, никто не поверит, что так было на самом деле.
Наступил такой момент, когда лицом к лицу с Тамалли осталось двое противников. И тотчас, рассекая обезумевших зрителей, двадцать воинов клана орла бросились на помощь ацтекам. Двадцать два воина пытались одолеть Тамалли, а он, подхватив боевой меч врага, отражал их нападение. Толпа оцепенела. Такого не было, такого не могло быть. Ацтеки вели бесчестный бой. И когда Койельшауки рванулся вперед, чтобы помочь своему предводителю, десятки юношей устремились за ним. А толпа ревела, заглушая шум битвы:
– Позор! Свободу и жизнь! Жизнь! Жизнь!
– Жизнь! – скандировали зрители, а Койельшауки, его неожиданные помощники и сам Тамалли раскидывали воинов клана орла.
«Жизнь! – неслось над площадью, как призыв, как требование. – Жизнь!»
Громоподобный голос прозвучал с высоты пирамиды:
– Остановитесь, воины!
И все замерло. Воины опустили мечи: отступила от них толпа; опираясь на Камень Солнца, опустил свой меч Тамалли. Рядом с вождем, поддерживая его, стоял Койельшауки, готовый вновь броситься на врага.
– Великий Монтесума, – донесся голос с вышины, – дарует бесстрашному Тамалли жизнь и назначает его предводителем победоносного войска ацтеков! Слава великому Монтесуме!
«Слава! Слава!» – подхватила толпа, а воины клана орла преклонили колени перед новым предводителем. Площадь ликовала. Такого никогда не видели ацтеки, такого еще никогда не случалось.
Когда стихли радостные крики, обращенный к вершине холма голос Тамалли взлетел над людьми:
– Великий Монтесума! Пусть твоей мудростью гордится твой народ, но, встав во главе твоего войска, я пойду против своих, а жизнь, купленная предательством, не для меня! – И совсем тихо: – Койельшауки, ты хотел помочь мне? Дай свой кинжал!
Как завороженный юноша передал обсидиановый кинжал Тамалли. И вновь над толпой зазвучал голос тлашкаланского вождя.
Тамалли обратился к собравшимся:
– Я люблю свою землю, свой народ больше, чем свою жизнь!
Сильной рукой он ударил кинжалом в грудь и рухнул к подножию Камня Солнца...
Прошло полмесяца – десять дней. На одиннадцатый день – день обезьяны – в доме Мокель появился Койельшауки. Он молча прошел в дальний угол, где лежал крошечный сын Тамалли, и положил у его изголовья обсидиановый кинжал с застывшими каплями крови...
* * *
13 августа 1520 года конкистадоры Кортеса завершили кровавую бойню в столице ацтеков. Пять шестых Теночтитлана были разрушены и объяты пожаром. Город перестал существовать. Через десятилетия заросло, а затем и высохло озеро Тескоко. На его месте во времена испанского владычества возникло новое поселение, после войны мексиканского народа за независимость оно стало столицей Мексики – городом Мехико.
В 1941 году перед президентским дворцом в Мехико прокладывали новые трамвайные пути. Здесь-то рабочие и натолкнулись на Камень Солнца. Его извлекли из земли и поставили на почетное место в национальном музее, а точную его копию в знак восхищения подвигом ленинградцев в годы Великой Отечественной войны мексиканские ученые отправили в Ленинград.
В дни летних олимпийских игр в Мексике, наряду с символом из пяти колец, символом столицы олимпиады был Камень Солнца. Мексиканский народ отдавал дань предкам, которые населяли эту землю, жили, боролись и страдали на ней. Нет ни одной более или менее значительной книги по истории Мексики ацтекского периода, чтобы в ней не упоминалось о чудесной победе пленного тлашкаланца над воинами кланов орла и оцеолота.
В Ленинграде только копия Камня Солнца, но в ней все щербины и сколы подлинника, в ней – сохраненная память о подвиге, совершенном в 1507 году.
ПЛАЩ ИЗ ПТИЧЬИХ ПЕРЬЕВ
В конце декабря 1778 года корабли третьей кругосветной экспедиции Джемса Кука взяли курс от Австралии на северо-восток, имея намерение пройти Беринговым проливом и Ледовитым океаном в Европу. Экспедиция состояла из двух кораблей – «Резолюшн», которым командовал начальник экспедиции, уже знаменитый английский мореплаватель Кук, и «Дискавери», под командованием капитана Кларка. Длительная совместная работа и трудности морских переходов сблизили внешне и по темпераменту разных людей – Кука и Кларка. Кук отличался завидным здоровьем. Кларка часто мучили приступы лихорадки или простуды. Кук мог вспылить, быть резким, Кларк обычно оставался хладнокровным, что многие принимали за надменность. Кларк был не только капитаном «Дискавери», но и помощником Кука по экспедиции. Помощником капитана Кука на «Резолюшн» был Кинг – молодой и самолюбивый офицер, которого команда не любила и не уважала за спесь.
Оба корабля куковской экспедиции шли открытым океаном и приближались к точке с координатами 18° северной широты и 155° восточной долготы.
Ветер, налетавший порывами, ослабел. Еще немного, и оба больших судна, идущих под английским флагом, вынуждены будут задрейфовать.
– Капитан, капитан! – донеслось из наблюдательной бочки. – Разрази меня гром, я вижу землю.
Матрос кричал, вытянувшись во весь рост, и показывал руками на северо-северо-восток, прямо по курсу корабля.
– Тебе померещилось, Дик, здесь нет земли. Я не вижу ее!
– Капитан, вы не туда смотрите! – кричал сверху матрос.
Джемс Кук резко повернулся и, подняв подзорную трубу, посмотрел вперед.
– Земля, на самом деле земля, а на картах здесь пустой океан, – задумчиво произнес Кук и крикнул матросу: – Дик, высматривай бухту!
– Есть, сэр, – донеслось сверху.
Дик, ладно скроенный природой – рослый, с широченными плечами, добродушным открытым лицом, в каждую пору которого накрепко впились тропический загар и соленый ветер, – пользовался любовью экипажей обоих кораблей.
На экспедиционном судне «Дискавери» он появился еще во время второго кругосветного путешествия. Тогда Кук, обследовав Новую Землю, дрейфовал вблизи небольшого острова. Матросов послали на берег в поисках пресной воды. На безымянном острове они встретили Дика, который, путая английскую речь с полинезийской, толком ничего не мог объяснить в первые минуты. От радости он плакал, падал перед ними на колени, вскакивал, бросался обнимать каждого, бормоча при этом какие-то непонятные слова.
Дик был матросом на английском купеческом судне, которое совершало плаванье вокруг Африки в Китай. Однажды, когда корабль уже прошел зону Индонезийского архипелага, страшный ураган разломал снасти и отдал беспомощную посудину во власть Тихого океана. Корабль носило несколько суток, било о рифы и подводные скалы. Люди покидали судно, но многие, если не все, погибли. Сколько их осталось в живых – Дик не знал. Волны выбросили его на берег. Много дней и ночей провел он на острове, покрытом пышной растительностью, среди добрых островитян.
У матроса не было семьи, и он всей душой привязался к команде. Когда Кук забрал его на «Резолюшн», Дик искренне огорчился, но вскоре понял, что команды обоих кораблей – одно целое. Кук держал Дика при себе, ценя его морскую хватку и неплохое знание местных языков и обычаев – все-таки Дик провел среди островитян Тихого океана почти два года.
Хорошо вооруженные корабли медленно подходили к неведомой земле.
Восемь больших островов вытянулись в океане цепочкой с севера на юг. Перед путешественниками предстал самый южный и самый большой остров архипелага – Гавайи. Над ним возвышались снежные вершины вулканов Мауна-JIoa и Мауна-Кеа. Даже палящее солнце тропиков не может растопить их снеговые шапки. Чем ближе к подножию гор, тем гуще тропический лес. Пышная растительность ярким ковром покрывала восточные равнины. На западе, где дожди выпадали реже, ее было меньше.
Берега острова то крутые, то отлогие. Во многих местах буруны предупреждали о коралловых рифах. Только напротив небольшого селения удалось найти удобную гавань.
– Капитан! – донеслось сверху. – Я вижу бухту. Но окати меня волной, если я не вижу и людей, они прыгают в лодки, капитан. Если это не людоеды, я не прочь с ними встретиться. Они выглядят вполне прилично.
Корабли входили в гавань, и уже простым глазом можно было различить далекие строения и людей, появившихся на берегу.
– А они на самом деле красивы, эти люди. – Кук обратился к офицерам: – Господа! Мы открываем новую землю. Возможны любые неожиданности, прошу всех быть на своих местах.
Убрали паруса, и корабли, готовые к бою, стали на якоря. Уже много месяцев экспедиция Кука бороздит моря и океаны. Позади необитаемые берега и населенные страны, и всякий раз тревога охватывает команду, когда на горизонте встает неведомая земля. В такие минуты Кук старался сохранить хладнокровие. «Что теперь ждет меня на этой земле, – думал капитан, – что это за люди, что мне сулит встреча с ними?»
Вблизи можно было разобрать, что открытая земля – большой населенный остров, а слева от него сквозь легкую дымку марева полуденного зноя угадывались другие острова, уходящие на север.
Навстречу кораблям спешили на лодках обитатели острова.
* * *
В те времена жители восьми островов находились в постоянной вражде друг с другом. Соседи нападали на соседей, захватывали добычу, уводили в свои селения военнопленных и превращали их в рабов. Главными враждующими силами были остров Гавайи и остров Оаху, славившийся плодородием своих земель.
Каждый остров имел своего верховного правителя – владетеля всех земель, всех лесов и вод, омывающих обрывистые, с голыми скалами, и отлогие, с пышной растительностью, берега.
Самых богатых и знатных жителей острова называли алиями. Когда умирал правитель, каждый из алиев старался захватить власть и шел войной на своего соперника. Войны между островами, войны на своем острове – сколько они уносили жизней! Больше всех страдали свободные крестьяне, ремесленники и арендаторы. В случае поражения их предводителя они становились рабами, а что может быть ужаснее для человека, чем потеря свободы и права быть человеком? Сохранить жизнь раба или нет – это было во власти алиев.
Многим распоряжались, многим владели алии. Даже желтые попугайчики «оо» и красные попугаи «ииви», беспрестанно порхающие в густых сандаловых лесах, принадлежали им.
Островные государства имели свои неписаные законы, толковать которые могли только алии и жрецы. Сильная каста жрецов своим могуществом могла равняться с алиями. Она зорко охраняла свои интересы и интересы верховного правителя острова. Власть его была безгранична.
«Табу! Табу!» – священное и неприкосновенное. Табу – запрет. Табу на горы и леса, на пещеры и капища, где жрецы совершали таинство – жертвоприношения.
На наследника правителя тоже табу. Простого смертного, посмевшего взглянуть на наследника днем, умерщвляли мгновенно. На первую рыбу, пойманную в океане, было табу. Ее отправляли в дар правителю. На первые плоды с новых деревьев – табу, они шли на стол правителя. На длинные плащи мамо из перьев оо и ииви – тоже табу. Их мог носить только правитель. И никто из его ближайших помощников, даже самые знатные из алиев, не смели иметь длинный плащ, они носили накидку или короткий плащ – ахуула.
Никто не смел нарушить табу. Жрецы знали много легенд и страшных историй о нарушениях табу, пугали ими людей. Напевая эти легенды во время церемоний, жрецы день ото дня внушали соплеменникам повиновение правителям, богам и духам.
Но жил на острове один алий, который откровенно смеялся над бессмысленными табу и сочиненными жрецами легендами. Мужественный человек, сильный и знатный алий, богатство которого почти равнялось богатству самого правителя, внушал страх владыке острова.
Алия звали Камеамеа.
В двадцать лет Камеамеа стал во главе своей оханы – общины. Такого еще не бывало на острове. Все братья и сестры, их жены и мужья, дети и племянники подчинялись ему, а он один, только он один, отвечал перед государем – правителем. Владения Камеамеа больше моку – округа (на моки делится весь остров). Земли его оханы, разбросанные в пригорных и прибрежных районах, были удобны и плодородны. На полях, устроенных террасами по горным склонам, густо росли основные культуры острова – таро и ямс. В засушливое время года воды горных потоков, перекрытых шлюзами, раз в неделю орошали поля. Когда вода стояла на полях-террасах, те казались бассейнами, бортики которых выложены из камня.
Дома Камеамеа – обычные прямоугольные жилища из жердей и травы, с двускатной крышей, покрытой ветками и листьями. У Камеамеа было несколько домов: один для него самого, другой для женщин, третий для ремесленников и рабов. Один небольшой дом был для идолов. В нем хранилось очень старое деревянное изваяние великого бога Лоно. Главный жрец острова боялся покровительства этого бога Камеамеа и старался не замечать насмешки алия над табу.
Ремесленники и рабы Камеамеа были искусными мастерами. Они выделывали украшенные орнаментом посудины – калебасы из тыквы-горлянки, полировали зеркала из кусков вулканической лавы и делали для рабов-земледельцев простейшее орудие – заостренную палку, которой возделывали землю. Такие красивые колебасы и зеркала не умели делать даже рабы правителя.
Ремесленники и рабы Камеамеа сплели из крошечных перьев оо и ииви наряд алия – главы оханы – шлем с высоким гребнем и короткий плащ. Когда хозяин надевал наряд, его стройная фигура с гордо поднятой головой приобретала величественную осанку. На ярко-красном плаще симметрично расположились узоры из желтых перьев, похожие на лезвия старинных секир. Широкая желтая кайма украшала низ плаща, и легкая желтая опушка шла по гребню красного шлема.
Но не этим богатствам завидовал правитель, не они вызывали его ярость. Владыку приводило в бешенство то, что у Камеамеа птицеловов-охотников за редкими попугаями было больше, чем у него; что во время войны, когда алии должны были приходить со своим войском, Камеамеа выставлял самый большой отряд воинов; что до сих пор ненавистный алий, хотя он живет уже не менее сорока лунных лет, устраивает «испытание смертью», которое он, владыка, не может запретить или повторить. Сам верховный жрец благословляет этот обряд, и владыка острова вынужден присутствовать на нем.
Раз в год алии и свободные крестьяне из всех моку сходятся к отлогому берегу, усеянному мелкой галькой. Камеамеа идет вдоль берега, а несколько воинов бросают в него копья. Пружиня мускулистым телом, ловко отворачиваясь от летящего оружия, алий идет вперед, приседает, прыгает и ловит руками пущенные в него копья.
Все восхищаются смелостью и ловкостью алия, но никто не решается повторить это испытание. Никто! Слава о Камеамеа идет по островам, а правителю остается утешать себя одной мыслью: никогда Камеамеа не наденет плащ мамо...
Гордый алий думал иначе. Уже давно приказал он своим рабам сделать для него плащ мамо, длинный плащ табу. Делать его могли лишь старики. Тех, кто начинал плести основу, уже не было в живых, и теперь другие мастера продолжали труд, не зная, закончат ли они работу. К основе, представляющей сеть из волокна растения олона, необходимо привязывать одно за другим крошечные перышки. Чтобы сделать короткий плащ, надо потратить годы, а на длинный плащ верховных владык острова – десятилетия. На плащ мамо шли перья почти двух тысяч попугайчиков, и Камеамеа обложил все подчиненные оханы данью пером.
Этот алий, наверное, действительно не боялся богов, если задумал при жизни правителя стать владыкой острова, и только ли одного острова? Даже Коа, любимый племянник, надежный помощник в его делах, не знал, как далеко идут помыслы Камеамеа.
* * *
– Сэр, посмотрите, как они ловко управляются со своими корытами, – сказал Дик, не отходивший от Кука с тех пор, как корабли стали на якоря. На флагман перебрался с «Дискавери» Кларк, здоровье которого в последние дни стало хуже, и он редко выходил на палубу из каюты, предоставленной ему. Матрос показывал на легкие лодки островитян, стремившихся к кораблю.
Лодки были длинные. У большинства из них к борту прикреплен балансир, который придавал устойчивость этим неуклюжим на первый взгляд суденышкам. Выдолбленные из целого ствола дерева, заостренного с двух сторон, они легко и быстро скользили по волнам. Все одеяние островитян составляла неширокая повязка вокруг бедер да браслеты из ракушек на руках и ногах.
– Капитан Кларк, – Кук обратился к своему гостю, – не напоминают ли они вам воинственных римлян? Посмотрите на шлемы тех двух. Может быть, мы на том свете и нам уготована встреча с Цезарем, а это его воины, которых жгли на медленном огне и кожа их стала красной.
Кук усмехнулся и передал подзорную трубу Кларку. На носу двух лодок стояли рослые мужчины в высоких наподобие кирас легионеров красно-желтых шлемах и такого же цвета накидках на широких плечах. Подплывали они молча. Только вода всплескивала под ударами весел.
Кларк улыбнулся и передал трубу Кингу – помощнику Кука.
– Сэр, – отрывисто произнес Кинг, – вы не обратили внимания на топоры и дротики, которые сжимают безмолвные посланцы сатаны?
Кук поднес трубу к глазам. Да, он видит оружие. Спокойные, мужественные лица островитян не выражают ни страха, ни ненависти. Они спокойны, удивительно спокойны.
– Не беспокойтесь, сэр, – Дик повернулся к Кингу, – нам они не грозят преисподней. Пусть мне не встречать попутного ветра, если я не прав. Здешние туземцы, видно, миролюбивый народ, во всяком случае на нас они нападать не хотят, но они любопытны, дьявольски любопытны.
– Дик прав. – Кларк медленно пошел в каюту, а Кинг презрительно повел плечами. Он не мог понять, почему капитан Кук позволяет Дику при офицерах высказывать свои суждения. Конечно, он полезный матрос, он знает много языков, обучен лучше других, но все же... Флотилия лодок разделилась и стала обходить корабль. Кинг резко повернулся к Куку:
– Не кажется ли вам, сэр, что это уж слишком. Туземцы обходят нас, а так как это не привидения, не стоит ли пугнуть их?
Кук не ответил, мозг лихорадочно работал: «Чего они хотят?» Матросы с затаенным страхом наблюдали, как лодки окружали корабль, – чего они хотят?
Было удивительно тихо, так тихо, что становилось жутко. Лодки не пытались пристать к борту. На расстоянии проходило безмолвное знакомство.
Вдруг одна лодка подошла к якорному канату, островитянин, удивленно качая головой, потрогал канат рукой и стал старательно его пилить каким-то инструментом. Канат не поддавался, островитянин потянул его и, отчаявшись понять, что это за штука, отплыл назад.
Кук нервно сжал подзорную трубу, так что побелели кончики пальцев. Кинг приблизился к капитану:
– Я считал бы уместным, сэр, дать команду зарядить пушки.
– Отдайте приказ. – Кук подошел к самому борту. Лодки теснее окружили корабль. Островитяне, показывая на Кука, громко закричали: «Лоно!» – И пали ниц.
Вот они поднялись, и теперь над океаном зазвучала какая-то удивительно мелодичная громкая песня, похожая не то на воинственный марш, не то на гимн.
– Окати меня волной, – старался перекричать певцов Дик, – если это не гимн в вашу честь, капитан! Мне знакомы некоторые слова, я слышал их на юге, у земли, где стоят каменные чудища. Это вам они кричали Лоно! Что вы хотите делать, капитан?
Но Кук не слышал матроса, он повернулся к Кингу и приказал бомбардирам открыть огонь, взяв прицел дальше лодок.
– Я только попугаю их, – решил Кук.
Раздался выстрел, дым на мгновение закрыл океан, остров и лодки.
– Сейчас разбегутся! – воскликнул Кинг и поднес подзорную трубу.
Через минуту он подал ее Куку.
– Посмотрите сами, сэр, я ничего не понимаю.
Лодки стояли на месте, а сидящие в них громко и радостно кричали уже знакомое короткое слово – Лоно!
Кук был недоволен собой. Нервы не выдержали! Он приказал разрядить орудия и быстро ушел в каюту.
К вечеру лодки возвратились к берегу, и Кук вызвал к себе всех офицеров.
– Господа, – Кук подошел к карте, лежавшей на столе, и ткнул пальцем в точку севернее Камчатки. – Мы идем сюда, к проливу Беринга. У нас мало времени, и мы не можем задерживаться здесь, у этих неизвестных островов, как бы благословенны они ни были. Нам предстоит трудный путь, мы можем больше нигде не встретить людей, пресной воды и пищи. Как бы ни было неудачно первое знакомство с островитянами, только здесь мы можем пополнить запасы пресной воды и провианта.
– На этих островах, сэр? – язвительно заметил Кинг.
– Да, на этих островах, сэр, которые так напугали вас. – Кук раздраженно посмотрел на своего помощника. – Именно здесь, господа, на этих островах. Черт возьми, они никак еще не названы. Я предлагаю назвать их Сандвичевыми островами, в честь сэра лорда адмиралтейства Британии Сандвича. Господа офицеры не возражают? – Кук посмотрел на собравшихся, те сосредоточенно разглядывали карту и кивком головы выразили свое согласие. – Итак, господа, завтра с утра приготовьте бусы, гребешки, иглы, кольца для обмена с туземцами. Если они не пришлют своих послов на борт, я сам с Диком и с кем-либо из вас, господа, сойду на берег.
* * *
Еще утром, заметив в открытом океане две быстро приближающиеся к острову точки, Камеамеа отправил Коа на берег, дал ему нескольких воинов и приказал разузнать о пришельцах.
Прошло много времени, солнце спешило к закату, а Коа не возвращался. Алий нервничал. Гавань была скрыта от дома Камеамеа горным склоном. Рабы, выстроившись цепочкой, передавали хозяину, что видно стоящему на гребне. Хозяин был недоволен. Получаемые сообщения не разъясняли, почему там кричали «Лоно!» и что это за громовый удар, раздавшийся из-за горы. «Неужели, – думал алий, – самому надо идти на берег? Нет!»
Камеамеа умел ждать.
На берегу в жилищах не гасли светильники, и до рассвета люди толковали о событиях прошедшего дня. Один Камеамеа ничего толком не знал. Он терпеливо ждал Коа.
Вздремнув на миг, Камеамеа очнулся от легкого шороха. Открыл глаза. В почтительной позе Коа стоял перед алием, а слова так и вертелись на кончике языка.
Камеамеа улыбнулся:
– Ты, видно, был и в доме правителя, и у верховного владыки духов? Рассказывай, я долго жду тебя.
– Да, повелитель, я был у толстого Торреобоя (тут Камеамеа усмехнулся: никто на острове так не называл вслух правителя, но в доме алия люди становились смелее) и великого владыки духов, я подходил к большим лодкам, которых раньше не встречал в океане, и видел на них людей с белой кожей, такой, какая была у великого Лоно. Они из толстого черного бревна пустили в океан огонь, и все наши люди кричали «Лоно!». О Лоно говорили у толстого Торреобоя и у верховного жреца. «Завтра день Лоно! Завтра Лоно вернется к нам. Он прибыл на двух больших лодках и с ним вся его семья – охана!» – так сказал великий владыка духов, а потом запел легенду, которую повелитель сам знает, легенду о Лоно. Я все сказал, повелитель, но я ничего не понимаю. Я видел на лодках людей с белой кожей, разве они боги?
Коа замолчал и выжидающе посмотрел на Камеамеа, а тот сидел с закрытыми глазами и думал. Он, конечно, знает легенду о Лоно, ее часто рассказывал отец.
Лоно был сильный и мужественный воин. Храбрый охотник и хороший рыболов. Он одним из первых поселился на этом острове. Его охана всего имела вдоволь. Повсюду почитали его, как вождя, и преклонялись перед ним, как перед божеством солнца. У него была белая кожа.
Однажды жена Лоно нарушила табу. Она выпила при нем сок кокосового ореха, а обычай запрещал женщине есть с мужчиной в одном доме. В гневе Лоно убил ее. Но после, мучимый раскаянием, предался глубокой скорби и лишился рассудка. Он хотел найти утешение в смерти, объехал все острова, вызывая желающих на борьбу и кулачный бой, но никто не мог одолеть его. Лоно был бессмертным. Тогда он покинул на лодке остров и сказал, что не вернется, пока не заслужит прощения богов.
С тех пор прошло много сотен лет. Каждый год в день, когда Лоно покинул остров, происходят кулачные бои. В этот же день устраивает испытание смертью Камеамеа.
Камеамеа знал, что Коа ждет ответа, и прямо посмотрел в глаза племяннику:
– Завтра день Лоно. Завтра эти люди или боги придут на берег. Ты, Коа, не боишься людей и не будешь страшиться богов, ты пойдешь к ним, все будешь видеть, все запоминать. Завтра четырнадцать воинов вызвались бросать в меня копья. Ты приведешь белокожих на берег. Если они боги, они поймут наш язык. Камеамеа будет ловить копья в честь бессмертного Лоно. Ты можешь сказать им. Ты не боишься, Коа?
– Нет, повелитель, я не боюсь!
Юноша покинул дом хозяина. Над Мауна-Лоа вставало солнце, и утро будило залив и селение Каракакуе.
Наступил день Лоно.
Коа вместе с двумя военачальниками и несколькими воинами направился в лодке навстречу богам. С затаенным чувством страха и любопытства они пристали к борту корабля. Все трое были одеты в праздничный наряд алиев. С корабля бросили веревочную лестницу, и Коа решительно полез по ней. Наверху, на палубе, он очутился лицом к лицу с белокожим богом и, склонившись ниц, пробормотал приветствия. Он был уверен, что бог поймет его язык. Ведь Лоно жил на этих островах.
– Дик, вы что-нибудь понимаете? – Кук обратился к своему любимцу.
– Что-то понимаю, сэр, мне сдается, разрази меня гром, простите, сэр, что он бормочет приветствие какому-то богу Лоно. Я попробую спросить его.
Дик быстро заговорил на наречии туземцев южных островов. Пока матрос переводил, Коа выпрямился и с любопытством смотрел на белокожего. "Он не понял нашего языка, а этот бородатый белокожий говорит так, как не говорят на наших островах, но его слова можно понять. Бог Лоно не понял своего языка, значит. . ." Коа испугался своей догадки и сказал:
