Текст книги "Песнь меча"

Автор книги: Розмэри Сатклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13. Свадьба в Кейтнессе

Лагерь Торштена раскинулся в глубине острова и ничем не отличался от привычных укрепленных зимовок викингов, расположенных на возвышенности. Это был не морской утес, а невысокий выступ холма, окруженный с трех сторон петляющей рекой, а с четвертой, где он выдавался вперед, – рвом и наспех сооруженной торфяной стеной. Внутри растерянно жались друг к дружке хижины с плетеными стенами, все еще покрытые корабельными навесами вместо крыш. Сами корабли лежали на болотистых берегах, словно отдыхающие морские чудовища, и над ними носился голубой дым очагов.

Дозорные заметили «Фионулу» и «Дикого коня» в устье реки, и весь оставшийся путь сопровождали их вдоль берега верхом на лохматых лошадках [76]76
  ЛОХМАТЫЕ ЛОШАДКИ – на северо-востоке Шотландии в древности встречались табуны приземистых и лохматых диких лошадей. По всей вероятности, пикты завезли их на Шетлендские острова к северу от Шотландии, и там они стали родоначальниками ШЕТЛЕНДСКИХ ПОНИ, которых использовали как вьючных животных и на сельскохозяйственных работах, потому что они очень послушные, сильные и выносливые.


[Закрыть], а вестники поскакали вперед, чтобы сообщить об их прибытии вождю. И когда они подплыли к пристани, Торштен, с огромным ястребом, вытянувшимся, как стрела, на его руке, и свитой верных воинов, встретил их на берегу.

Они подняли весла и бросили якорь под приветственные крики дружины, ожидавшей на мелководье. «Фионула» глухо ударилась о пристань и заскрипела, а команда с веревками в руках спрыгнула на берег, чтобы привязать ее. Женщины и дети вышли на палубу, чтобы осмотреться, и когда «Фионула» столкнулась с пристанью, Лила, младшая девочка, потеряла равновесие и упала на спину, ударившись головой, и разрыдалась, но Мергуд, с добрым лошадиным лицом, тут же взяла ее на руки и принялась успокаивать.

Детям и женщинам помогали сойти на берег. Эрп поднял леди Од, а Бьярни взял на руки Гроа и выбрался на берег, держа ее как можно выше над водой; ее руки обвивали его шею – холодные, как лопасти весел, как морская вода. Наверное, точно такой же показалось бы женщина-тюлень смертному, укравшему ее шкуру…

На мгновение, опуская Гроа на землю, он почувствовал, как ее руки сжались вокруг его шеи, и увидел испуганный взгляд, обращенный мимо отца, к кому-то или чему-то за ним. Повернувшись, он увидел незнакомцев, которые пришли на берег с Рыжим Торштеном и его дружиной. Они были похожи на прошлогодних послов на Оркни, с голубыми отметинами на лбу и длинными, узкими бородами.

Впереди стоял высокий, худощавый человек, в богатой накидке из меха рыжей рыси и штанах в черную клеточку, с темными, широко расставленными глазами и острым носом. Этот нос вместе с жесткими бурыми волосами, торчавшими надо лбом, как взъерошенные перья, придавали ему сходство с огромным кречетом, которого он держал на кулаке.

По крайней мере, он еще молод. Бьярни вздохнул с облегчением. Намного старше Гроа, чего следовало ожидать, но гораздо младше Торштена Олафсона. Бьярни удивился, что для него это так важно.

– Ты быстро приплыла, матушка, – приветствовал Торштен леди Од. – Вот Дангадр из Данкансби, повелитель множества воинов, мой друг, который жаждет увидеть свою невесту.

Леди Од стояла на обросшей водорослями пристани – королева Дублина, с мокрых ног до заплетенных волос на голове.

– Гроа пока не готова предстать перед женихом, она промокла и устала после такого дальнего плавания. Я думала, даже ты, с твоей дубовой головой, поймешь это!

Торштен нахмурился. Он боялся, что на этом она не успокоится.

– Тише, матушка. Сюда часто заходят торговцы, и он немного понимает наш язык.

Но леди Од, несмотря на возраст, усталость и морскую болезнь, наградила пиктского вождя прекрасной, тихой улыбкой, которая не раз убеждала мужчин в ее правоте.

– Значит, он понял, что я сказала тебе.

Пикт склонил голову в знак уважения и ответил на прекрасном норвежском, хотя и с необычным певучим акцентом:

– Госпожа, я не буду смотреть на девицу; я не увижу ее, пока не получу вашего разрешения. – И подняв свободную руку, он закрыл лицо краем накидки.

– Прекрасно сделано и прекрасно сказано, – одобрила леди Од. – Хотя у нас так не принято.

Смеясь и теряя терпение, Торштен сказал:

– Да будет так, но не стоит слишком тянуть до того счастливого дня, когда наши народы заключат союз благодаря этой свадьбе.

– Я скажу, когда придет время. А пока я, моя внучка и прислужницы нуждаемся в тепле, ужине и покое, чтобы привести себя в порядок.

Для них приготовили длинный дом с вересковой крышей, и когда сундуки с драгоценностями леди Од и свадебными нарядами, которые они привезли с собой, доставили с кораблей, они расположились там, чтобы прийти в себя после бурного плавания и подготовиться к свадебному пиру Гроа.

А пока разукрашенные племена и северяне пили и ели вместе и охотились на свежее мясо, надобное для праздника. Они возвращались из леса только к вечеру с тушами оленей и грозных кабанов, перекинутыми через спины пони. Это было славное время для Бьярни – встречи со старыми товарищами и обмен летними новостями – о воинах, еще сражавшихся с пиктами, о перемирии, о ярле Сигурде, который в Сатерленде [77]77
  САТЕРЛЕНД (Сазерленд) – историческая область на восточном побережье Северной Шотландии.


[Закрыть]вел переговоры с Мелбригдой Волчьим клыком, правителем тех краев.

Команда «Фионулы» привезла мирные и не такие важные новости: о жатве и охоте на тюленей, о рождении детей, о смерти одного старика после славной пирушки, об отломившейся верхушке утеса, о ссоре между соседями, о том, как у чьей-то любимой собаки родились щенки…

Наконец, спустя четыре дня, в канун новой луны: это было важно для пиктов, а Бьярни задумался, знала ли леди Од, что новая луна для них – время свадеб и всех начинаний, из амбаров принесли припасы и мед и свежее молоко темных низкорослых коров, которые паслись на холмах. В женских покоях развели огонь, и вскоре ароматы готовящихся кушаний разнеслись по всему лагерю, возвещая ожидавшим мужчинам, что Гроа, дочь Рыжего Торштена, готовит свой свадебный пирог, и Дангадру сообщили в охотничий лагерь, что пора возвращаться.

На следующее утро, когда длинные тени еще окутывали лагерь и болота, Гроа вступила в Каминный зал, в платье из некогда блестящего полосатого восточного шелка, которое носила еще королева Дублина, и с убранными волосами [78]78
  …УБРАННЫМИ ВОЛОСАМИ – девушки из семей викингов распускали волосы по спине и плечам; после выхода замуж волосы убирали в пучок.


[Закрыть]под свадебной короной из позолоченного серебра. Она шла рядом с бабушкой к недавно разожженному огню в очаге, где ее ждали отец и Дангадр, с дружками и христианским священником в коричневом одеянии.

Торштен соединил их руки над языками пламени перед пестрым собранием пиктов и северян, наполнившим задымленный зал. А Гроа и Дангадр, видевшиеся лишь однажды, да и то мельком, сквозь дым костра не сводили друг с друга глаз, пока их руки перевязали шнурком из тюленьей кожи, и капли яркой жертвенной крови упали в огонь.

Затем священник подошел, чтобы в знак благословения перекрестить их лбы. Хорошо, что Белый Христос тоже участвовал в церемонии, хотя все знали, что настоящий брачный союз – когда соединяют руки над огнем и забирают невесту домой, к ее новому очагу…

Огромный свадебный пирог разделили на множество кусков и заполнили ими щиты, чтобы обойти всех собравшихся; и толпа вышла на широкий двор усадьбы, где из ям для жарки уже плыл запах мяса. Как обычно, юноши состязались в беге и борьбе, показывали свое умение владеть оружием – пикт против пикта, северянин против северянина, северянин против пикта; и между развлечениями проголодавшиеся гости угощались поджаренным мясом кабана и олениной, диким медом и овсяными лепешками с огромных подносов.

Бьярни улегся рядом с одним из костров, набил рот кровяной колбасой, которую выиграл в рукопашном поединке и стал вспоминать свадебный пир на Барре несколько лет назад и чем это для него кончилось. На этот раз Хунин в безопасности… В безопасности? Он резко сел; в безопасности от чего? Но тут же успокоился; Хунину ничего не грозит. С тех пор многое изменилось. Не о чем беспокоиться. Он посмеялся над собой, запихнул в рот последний кусок кровяной колбасы, и тревога утихла. Но не исчезла совсем.

День клонился к вечеру, солнечный и безоблачный день – большая редкость в этих краях. Внутри недавно выстроенного зала Торштен сидел с Дангадром, а между ними – леди Гроа. Она уже спрятала свой свадебный наряд для младших сестер, чтобы те надели его, когда придет время. Она попрощалась с ними, и с бабушкой, и с Мергуд, которая нянчила ее с детства, и они все удалились в женские покои. Теперь она была единственной женщиной среди собравшихся и ждала, как и все, следующего обряда.

Свадебный эль еще ходил по рукам, и воины в свое удовольствие развалились у костров, поднимая кружки за все на свете, откусывали последние, сладкие кусочки мяса с костей и бросали остатки псам, загадывали длинные, сложные загадки, а гусляр Торштена бродил между ними, рассказывая бесконечную легенду о Волшебном кузнеце каждому, кто хотел послушать.

Не успело солнце скрыться за краем пустошей, оставив яркие отблески на северо-западной стороне неба, как кто-то крикнул, указывая вверх, и, обернувшись, все увидели бледный осколок новой луны, плывущий в огненных лучах заката.

Мгновенно возникла суета – пикты, разбредшиеся кто куда, пока шел пир, уже бежали мимо гостей, на ходу вскакивая на лохматых лошадок, которые ждали их в глубине зала. Среди них мчался конь вождя, и в ту же секунду Дангадр со смехом поднялся на ноги. Он подхватил Гроа, взметнул ее на нетерпеливое животное, вскочил на него сам и понесся к воротам в торфяной стене лагеря, в окружении своих воинов, которые смехом и дикими криками приветствовали новую луну. Все знали, что так и будет, но произошло это неожиданно, словно во сне.

Мимо Бьярни, из-под изгиба сильной руки ее нового господина, промелькнуло лицо Гроа с опущенными глазами, бледное и испуганное. Бьярни бросился вместе с другими членами команды «Фионулы» к ожидавшим их коням. По традиции братья невесты должны пуститься в погоню, но у Гроа не было братьев и эту обязанность взяли на себя самые молодые воины, которые привели ее на пир. Помня бледное, испуганное лицо, Бьярни отвязал ближайшего коня, взлетел на него и устремился к воротам с таким пылом, словно на самом деле был ее братом, а ритуал – настоящим похищением.

Пикты уже добрались до пустоши, пока Бьярни и его товарищи миновали ворота лагеря, крича, как дикие гуси, и направили коней вслед за всадниками, видневшимися на северо-западе. Они скакали что есть мочи и вскоре догнали «похитителей». Согласно обычаям пиктов теперь они должны были драться за невесту.

Оба вождя велели обойтись без кровопролития – ведь даже мнимый бой между недавними врагами мог вновь ожесточить их сердца. И когда первый викинг догнал одного из разукрашенных воинов, и тот развернул навстречу ему коня, между ними завязался не слишком яростный бой: сначала посыпались беспорядочные удары, потом наездники, смеясь, пробовали сбросить друг друга наземь, скача по вересковой пустоши и белым завиткам болотной травы навстречу полумесяцу.

Это был славный бой, от души; лишь немногие остались невредимы. Бьярни мог похвастаться разбитым в кровь кулаком и синяком под глазом, когда они въехали на холм к крепости Дангадра – она возвышалась на отвесном песчаном утесе, высоко над проливом Пентленд-Ферт. Ворота в неприступном торфяном валу сверкали пламенем факелов, которые гостеприимно освещали путь и приглашали внутрь, как думал Бьярни, но, оказалось, в крепость въезжать рано. Должно было произойти еще кое-что. Факелоносцы спустились с крепостного вала им навстречу, неся накидки для жениха и невесты и корону с вызолоченными орлиными перьями для Дангадра.

Всадники спешились, и пикты взяли лошадей под узды.

– Что теперь? – крикнул Бьярни человеку, который принял его коня.

Тот покачал головой.

– Не бойтесь, – сказал он, – не бойтесь.

Видимо, это были единственные норвежские слова, которые он выучил к сегодняшнему вечеру. Они вошли в узкую расщелину, заросшую дроком, которая спускалась с самой вершины утеса; сначала шли факелоносцы, затем Дангадр, ведя за собой Гроа, и остальные гости свадебного пира, пикты и северяне. Бьярни оказался рядом с капитаном «Фионулы» и спросил:

– Куда они ведут ее? Что происходит?

Тот пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, они проведут брачную ночь в каком-то особом месте.

Ущелье выходило на самую вершину утеса и превращалось в тропинку, петлявшую с другой стороны вниз, по крутому склону, до серой галечной отмели выше линии прилива. И там, на расстоянии всего в несколько ладей, возвышался один из трех утесов устья Пентленд-Ферт, и холмы острова Хой на севере.

Утес круто поднимался из моря, усеянный птичьими гнездами с самого подножья, где бил прибой, и до зарослей ковыля на вершине. Здесь же, в глубине острова, тропинка, похожая на ту, по которой они только что шли, блуждала в свете факелов, заранее расставленных по всему пути, между выступами и крутыми травянистыми склонами. А легкая, как лепесток, рыбацкая лодка ожидала у воды, покачиваясь на гальке.

Все было так странно, что потом Бьярни вспоминал этот день, как сон. Желтые пятна дрока на темном ковре кустов, горячий, смолянистый запах факелов вперемешку с холодными парами морского тумана – где-то высоко над ними забили барабаны, когда Дангадр усадил леди Гроа в лодку, и гребцы взялись за весла.

Всю короткую летнюю ночь на вершине холма били в кожаные барабаны, вплетая в их пульсирующий ритм нежные напевы свирели, и гости брачного пира удобно расположились на каменистом склоне, следя за тем, чтобы никто не приблизился к гребню утеса под сиянием новой луны. На рассвете лодка вернулась, выплыв из колец тумана, который начал подниматься с моря. Вождь высадил свою жену на берег, и они двинулись в обратный путь по тропинке. Тогда барабанный бой прекратился, и утро показалось удивительно бледным и опустошенным.

На этот раз в воротах их встречала целая толпа жителей, в основном женщин. И в усадьбе Дангадра в тот день устроили пир, как вчера у Рыжего Торштена, – все ради укрепления союза между двумя народами. А Бьярни уже начал подумывать, что довольно пировать и веселиться, и пора возвращаться в лагерь.

Женщины разукрашенного народа не ели на пиру вместе с мужчинами, они садились за стол позже, в отдельном зале. А пока они прислуживали гостям, разносили кувшины с медом и вересковым элем, чтобы рога не пустели. Гроа не было весь день, и вот она появилась среди женщин, с тяжелыми серебряными украшениями на концах убранных волос, в темно-зеленом платье; она налила своему новому господину мед, а затем прошлась между небольшими столами, чтобы наполнить кружки пирующих.

Бьярни, увидев, что она направляется к нему, поднял свою кружку и сквозь шум бурного застолья, спросил:

– Что передать вашей бабушке? Все ли в порядке, леди Гроа?

Она наполнила его кружку, стараясь не пролить ни капли, и подняла на него глаза. Это была уже не та Гроа, которую он знал. Интересно, помнит ли она еще остров Святого Брендана? У нее был вид человека, который, возможно, слишком серьезно относится к своему долгу и к жизни; но она не выглядела ни несчастной, ни испуганной.

– Скажи бабушке, что у меня все хорошо. Скажи, что мне хотелось бы вернуться домой, но я помню, что она рассказывала – о том, как скучала по дому, когда стала королевой Дублина, и утешилась только с появлением первенца, моего отца.

На мгновенье она улыбнулась ему и пошла дальше, с кувшином меда, к очередной пустой кружке.

Утром их небольшой отряд отправился назад в лагерь. Они были довольны. С разукрашенными племенами утвердился мир. Скоро настанет время заменить корабельные навесы соломенными крышами, привезти жен и детей, расчистить землю для пахоты, сеять ячмень и пасти скот, который будут охранять собаки, на пастбищах суровой пустоши.

Лошади бежали неторопливой трусцой, совсем не так, как два дня назад, и Бьярни задумался: как бы привезти Хунина с Малла – если, конечно, ему не придется вернуться на Малл самому, тогда лучше не забирать пса. Как же хорошо было бы вновь почувствовать в своей руке большие черные трепещущие уши…

В начале лета уже была одна драка – Йон Оттарсон, который ехал рядом с ним, получил тогда незаживающую рану чуть ниже плеча, – но на сей раз все прошло на редкость мирно, о чем они почти жалели.

Наконец они подъехали к лагерю, которому суждено было стать главным поселением северян на Кейтнессе…

– Что-то не так, – сказал Йон и схватился за руку, которая все еще беспокоила его.

Весь склон холма пришел в движение, дрожа, как натянутая кожа барабана. Лошадей пригнали с пастбищ, одни мужчины собрались у кузницы – из нее вырывались отблески пламени, слышался звон и грохот молота по наковальне, другие ждали своей очереди у оружейного хранилища посреди лагеря, откуда к конюшне несли мечи и секиры, и узелки с припасами, чтобы навьючить ими животных.

– Что происходит? – спросил Орм Эриксон гребца «Морского змея», который примостился у ворот и до блеска начищал свой шлем куском замасленной тряпки.

– Вести от ярла Сигурда, вот, что… – сказал он. – Мирные переговоры ни к чему не привели, и снова будет бой. Торштен собирает свою дружину – команды трех кораблей; с восходом солнца выступаем на юг.

Никто не удивился; такое часто случалось.

– Каких кораблей? – поинтересовался кто-то.

– «Морского змея», конечно, «Моржа» и «Фионулы».

У Бьярни перехватило дыхание. Он привязал своего коня вместе с остальными. Как прекрасна жизнь – его не оставят снова в лагере с детьми.

Позже, достав свой походный мешок из сундука и обнаружив, что истрепался один из ремешков горна, он направился к складу в поисках вощеной нити и по дороге столкнулся с леди Од – она смотрела за приготовлением лепешек и сушеного мяса для дружины, пока Мергуд и две внучки готовили целебные мази и полоски ткани.

Леди Од позвала Эрпа, чтобы тот заменил ее на минуту, и отошла в сторону. Видимо, Бьярни был первым, кого она увидела после возвращения кораблей со свадьбы.

– С девочкой все в порядке? – спросила она.

Бьярни кивнул.

– У леди Гроа все хорошо. Мне удалось переговорить с ней до отъезда, и она просила передать, что хотела бы вернуться домой, к вам, но она помнит, о чем вы рассказывали ей – как скучали по дому, когда стали королевой Дублина, и утешились только с рождением вашего первенца, ее отца.

– Моего первенца… – сказала Од, и взглянула туда, где Рыжий Торштен стоял посреди лагеря с секирой на плече, и его медная борода горела пламенем в лучах заходящего солнца.

Леди Од снова обернулась к Бьярни.

– Она справится, моя девочка, если то, ради чего они устроили этот союз, не рассыпется прахом.

Глава 14. Перемирие

В бледном свете раннего утра, под зов чибисов на пустошах, дружина выехала из ворот в торфяном валу лагеря – тьма мужчин и лошадей – и направилась на юг. Торштен Олафсон, в сопровождении вчерашнего посланника и дружины, а за ним – воины трех ладей, с навьюченными лошадьми. Рядом с Бьярни, что удивительно, ехал Эрп, их конюх и лазутчик.

– Конюх вам точно понадобится, а еще надо разведывать дорогу, – сказал он Торштену прошлой ночью.

– А если ты заведешь нас в ловушку? – Как один разумный человек другого, спросил Торштен.

– Если бы это был Аргайл и моя земля, я бы, скорее всего, так и поступил, – искренне ответил Эрп. – Но это не мои горы и не мой народ, хотя я похож на них больше, чем ты. И у нас схожие языки, хотя и не совсем. Разве раньше, когда возникала нужда, я не был тебе верным переводчиком?

Рыжий Торштен задумался на миг, поглаживая свою огненную бороду, а затем сказал:

– Хорошо, поезжай с нами, и если заслужишь и останешься жив, по возвращении кузнец Грим прежде всего разрубит кольцо на твоей тощей шее.

Они с поспешностью продвигались на юг, три дня были в пути, останавливаясь ненадолго, чтобы накормить коней и дать им отдохнуть; сами же почти не смыкали глаз. И держали мечи наготове.

Несколько раз они делали привал, пока Эрп разведывал дальнейший путь – за изгибом реки, крутым спуском в долину или пустынным холмом могла скрываться засада. Но до самого Дорнох-Ферта [79]79
  ДОРНОХ-ФЕРТ – залив Северного моря, у северо-восточных берегов Шотландии.


[Закрыть]и пределов Сатерленда было пустынно и удивительно тихо для земли, которую разрывала война. Кое-где виднелись сожженные дома и убитый скот, но нигде не было следов воинов, живых или мертвых, или женщин и детей у разгромленных поселений; наверное, они скрылись в диких лесах.

– Здесь была битва, но, кажется, она закончилась, – сказал Эрп на третий день пути, сидя с Бьярни около лошадей и обедая пресными лепешками.

К тому времени они стали находить трупы – тела своих соратников и разукрашенного народа, распростертые среди вереска или у переправы через реку и лошади шарахались от них, выпучив глаза и похрапывая.

Вскоре, на верхушке горного кряжа, они увидели лагерь ярла Сигурда, знакомое скопление торфяных хижин и корабельных навесов, местами – следы пожара, а дальше – сероватые отблески залива и холмистые горы на юге. Теперь они ехали по полю боя, усеянному воронами и чернобокими чайками [80]80
  ЧЕРНОБОКИЕ ЧАЙКИ – морские, тихоокеанские чайки.


[Закрыть], которые взлетали прямо из-под копыт их коней; повсюду чувствовался запах смерти.

Но когда Торштен приложил огромный резной воловий рог ко рту и подал длинный гулкий сигнал, на него ответили из лагеря, и два зова разнеслись эхом по берегу.

– Хоть кто-то живой, – крикнул Торштен своим людям, когда они подъезжали к воротам. Множество людей в темном вышло им навстречу.

Что бы здесь ни произошло, могучие воины ярла смогли выжить и, кажется, не запятнали своей чести.

Но самому ярлу это не удалось.

Сигурд с Оркни лежал на своем плаще из медвежьей шкуры; его нос, словно нос корабля, был устремлен к полосатому сукну – навесу с собственного корабля, служившему крышей торфяной хижины, которую воины построили, когда четыре дня назад лихорадка убила их вождя, и тонкие кровяные нити, несущие смерть, поползли от небольшой раны над коленом вверх, к самому сердцу. Его богатырский меч лежал рядом с ним, и у входа в хижину, на древке копья висела отрубленная, лохматая и уже чернеющая голова пиктского вождя, с огромным волчьим клыком, торчащим изо рта, которому повелитель Сатерленда и был обязан своим прозвищем – Мелбригда Волчий клык.

Внутри хижины стоял Гутторм, в браслетах оркнейского ярла, украшенных извивающимися драконами, и тяжелым янтарным, великоватым ему кольцом на пальце правой руки.

– Это была славная битва, – сказал он в ответ на мрачные расспросы Торштена. – Думаю, пожаров в этих местах больше не будет. По крайней мере, какое-то время. Отец вернулся из боя с головой Волчьего клыка, за волосы привязанной к седлу. Рана на его ноге тогда казалась царапиной.

Он посмотрел на лохматый трофей на древке копья и ухмыльнулся:

– Наверняка скажут, что отрубленная голова Мелбригды укусила его, и рана воспалилась из-за попавшего туда яда.

– Может быть, может быть. Тут часто рассказывают странные истории о смерти героев. – И Торштен сочувственно положил руку на твердое плечо юноши.

Жители Оркни уже готовили высокий погребальный костер для ярла Сигурда – из сучьев, собранных в дремучих лесах острова, древесины и веток старой сосны, в которую много лет назад ударила молния. Костер разложили там, где земля возвышалась над проливом, чтобы курган, возведенный на этом месте, стал знаком для плывущих мимо кораблей.

В бледных сумерках позднего лета они вынесли своего вождя из хижины и отнесли к костру; за ними следовала вся дружина, а Гутторм поддерживал голову и плечи вождя, как и подобает сыну. Перед ними несли сосновые факелы, и легкий бриз с моря колыхал их дымное пламя, а позади шли все остальные воины, кроме тех, что остались на страже.

В ту ночь на небе не было луны, только размытое свечение в проплывающих облаках, а шумные волны глухо ударялись о берег.

Они положили его тело, завернутое в плащ из медвежьей шкуры, на вершину костра, а голову Мелбригды – у его ног. Двум жертвенным быкам перерезали горло, содрали с них шкуры, покрытые жиром, и разложили вокруг костра, оставив мясо для погребального пиршества (оно слишком дорого ценилось, чтобы безрассудно отдавать его огню).

Затем Гутторм, с факелом в одной руке и мечом почившего вождя в другой, взошел на костер, положил клинок рядом с хозяином и, спрыгнув вниз, глубоко воткнул в основание костра истекающий смолой факел.

Раздался оглушительный крик, и факелы воинов полетели на хворост и ветки. Огонь красной нитью пронесся по всему костру, вспыхнул языками пламени, склонившимися под порывами морского ветра. Не было женщин, чтобы оплакать покойного. Это будет позже, у очагов, далеко на севере. А пока воины запели неторопливую печальную погребальную песнь – они стояли вокруг костра, опершись на свои копья. И отсвет пламени покрыл золотистыми чешуйками волны прилива.

Огонь поднялся уже высоко, когда послышались крики и топот, и на краю толпы из ночного сумрака возникли двое дозорных, таща за собой человека. Погребальная песнь оборвалась, и когда пленника выволокли на багровый свет пламени, где стояли новый ярл с Торштеном, со всех сторон поднялся ропот.

– Неужели это не может подождать, пока мы не погребли моего отца? – спросил Гутторм, и его ледяной голос пробирал до костей, словно восточный ветер – странный голос для молодого человека.

– Может и нет, – сказал один из стражей. – Мы нашли его за сараем с дровами, и нам не понравилась отметина у него на лбу. Эй ты, встань! – Он дернул человека за плечо и приставил кинжал к его горлу.

Бьярни стоял неподалеку и видел в свете факелов, что это совсем еще юноша – со знаками в виде наконечников стрел на лбу, которые выкрасят синим, когда он станет мужчиной; с гладким, как у девушки, вытянутым овалом лица и со спутанной гривой темных волос.

– Ты понимаешь меня? – спросил Гутторм.

– Немного, – ответил юноша. Он тяжело дышал, как олень после долгого бега, но удлиненные темные глаза, смотрели прямо в лицо новому ярлу.

– Почему ты прятался в лагере?

– Я пришел за головой моего отца, – ответил юноша.

На мгновенье все замерло; люди подошли ближе, чтобы лучше слышать и видеть происходящее.

– Ты опоздал, – сказал Гутторм. – Голова твоего отца уже исчезла в огне.

Все случившееся после этого было настолько стремительно, что заняло не более пяти секунд. Юноша издал нечеловеческий вопль и обвис на руках дозорных, а спустя мгновение, когда они, сбитые с толку, опустили его на землю, он рванулся как змея, наносящая удар, рука его метнулась к разорванной на груди рубахе из куницы и выхватила что-то маленькое, блестящее, несущее смерть. Грозно рыча, он потянулся к горлу ярла Гутторма.

Молодой ярл не спал четыре ночи, и внимание его притупилось, но кинжал Торштена остановил нападавшего в прыжке. Другие, и Бьярни среди них, накинулись на него со всех сторон. В отблесках огня засверкали обнаженные клинки, и молодой пикт упал у их ног, истекая кровью из множества ран. Но первый удар нанес Торштен, и небольшая, глубокая рана на его плече подтверждала это.

Несколько воинов наклонились, чтобы унести тело.

– В огонь или с утеса? – спросил кто-то.

Торштен стоял, сжимая рукой плечо, и капли крови струились между пальцами. Пусть решает ярл.

Гутторм, быстро дыша, покачал головой.

– Нет. Отнесите его к палатке и оставьте там. Наверняка его сородичи явятся за телом и захотят обговорить другие дела, еще до того как мы погребем моего отца.

И правда, на следующее утро, когда огонь потух и зола остывала, а воины, собрав камни на горном кряже и на берегу, строили длинный курган в виде лодки, группа всадников, с зеленой ветвью мира, подъехали к воротам, чтобы возобновить переговоры, прерванные битвой.

Гутторм вышел им навстречу, откинув складки плаща, чтобы над локтями были видны браслеты ярла. Его лицо под кованым шлемом Сигурда было сурово и спокойно, а Эрп стоял рядом с ним, чтобы переводить.

– Последний раз мирные переговоры закончились смертью многих людей, среди них и моего отца, – сказал он им. – Но мы выиграли битву и захватили ваши охотничьи земли. Так зачем же нам вновь говорить о мире?

– Если стрела не попала в цель, разве не стоит пустить еще одну? – ответил глава прибывших, старик в накидке из оленьей шкуры и с золотой цепью вождя, украшенной янтарями. – Вы приплыли в Кейтнесс и Сатерленд в поисках земли для поселений, и, действительно, здесь хватит места нашим народам – только если мы поклянемся жить в мире друг с другом. Иначе, хоть мы и лишимся свободы, вам тоже будет грозить опасность. Неужели вы не хотите спокойно охотиться на своих землях и не ждать удара в спину; спать по ночам и не бояться, что сожгут ваши дома; оставлять жен и детей, которых вы привезете сюда, чтобы они поддерживали огонь в очагах?

– Ты прав, – подумав минуту, сказал Гутторм. И, внезапно приняв решение, добавил:

– Что ж, садитесь, поговорим. Будем надеяться на лучшее.

И вскоре, когда увели лошадей, вожди и старейшины разукрашенного народа, в сопровождении молодых храбрых воинов, с одной стороны, и ярл Гуторм и Торштен Олафсон со своими воинами – с другой, сели у вновь зажженного мирного огня посреди лагеря. И там они привязали зеленую ветвь мира к древку копья и во второй раз принялись обсуждать договор между своими народами.

Торштен, завершив собственные переговоры на свадебном пиру, говорил редко, но сидел, поглаживая густую бороду, и слушал, переводя взгляд своих рыжих глаз с одного лица на другое, пока переговорщики разрешали споры и недоразумения, настойчиво согласовывали подробности и требования, и дело близилось к завершению.

Наконец они обговорили все – даже то, что будут отдавать своих сыновей друг другу на воспитание. На обнаженном мече, ячменном хлебе и соли они поклялись хранить мир – договор был заключен вновь – и на этот раз надежды на его силу было больше.

А затем, когда солнце закатилось и наступил вечер, принесли ужин и огромные кувшины коричневого мутного верескового эля. Но прежде чем пировать, старый вождь в плаще из оленьей шкуры, говоривший от имени своего народа, поднял взгляд от огня и сказал:

– Есть еще кое-что.

– Да, – ответил ярл Гутторм, – я так и думал. – И в его голосе послышалась настороженность.

– Теперь, когда мы поклялись в родстве и заключили дружеский союз между нашими народами, отдайте голову нашего повелителя Мелбригды.

– Вы опоздали с просьбой, – сказал ярл. – Голову Мелбригды Волчьего клыка уже поглотил огонь, и мы погребли останки со всеми почестями.

На мгновенье воцарилось грозное молчание.

И в полной тишине ярл Гутторм добавил:

– Но мы можем вернуть вам тело его сына, который пришел за ним раньше вас.

Тишину прерывали крики чаек и глухие удары прилива; где-то лошадь била копытом в ограду.

– Что ж, – сказал наконец старый вождь, – на эту охоту он отправился один.

Понизив голос, Эрп перевел.

– Кто его убил? – спросил старый вождь.

И Рыжий Торштен, кажется, впервые возвысив голос, спокойно ответил:

– Я.

Вождь посмотрел на него:

– Почему?

– Он хотел убить ярла Гутторма, а мой кинжал оказался ближе остальных.

– Понятно. Это веская причина, – сказал старик, с видом беспристрастного судьи.