Текст книги "Песнь меча"

Автор книги: Розмэри Сатклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Думаю, продержится до нашего возвращения в Барру, а там мне смастерят что-нибудь получше, – сказал он, закончив работу, и надел деревянную ногу, словно боевое облачение. Он туго затянул последний ремешок вокруг пояса, под мечом, и встал на ноги под приветственные возгласы дружины.

– А вот и деревянный человек!

Он обернулся к Бьярни, который поднялся с таким чувством, будто про него забыли, и на его губах скользнула мимолетная горькая улыбка.

– Будет напоминать мне о славной битве в славной компании.

Глава 6. Свадьба в Барре

Три дня они провели под выступом Бьюта за починкой своих кораблей и захваченных пиратских ладей, прежде чем опустили весла на воду и отплыли в Барру. За островом Арран [34]34
  АРРАН – крупнейший остров залива Ферт-оф-Клайд на западе Шотландии.


[Закрыть]их встретил шквалистый ветер, но на третье утро очертания южных островов Барры выступили, словно призрачное облако, из моря, и до наступления вечера они, обогнув Ветерсей [35]35
  ВЕТЕРСЕЙ – один из Баррских островов Внешних Гебридов.


[Закрыть], подплыли к главной гавани Барры.

Паруса были спущены, команда села на весла, и Бьярни, гребя бок о бок с товарищами, видел только изящный изгиб старнпоста [36]36
  СТАРНПОСТ – передняя часть ахтерштевня (нижней кормовой части судна в виде рамы, служащей продолжением киля) с отверстием для трубы, через которую пропускается гребной вал.


[Закрыть]и за ним – «Наездника волн», «Красного волка», «Северного оленя» и «Звездного медведя», и три захваченных корабля с пленниками, следовавшие один за другим, а дальше – пустынные воды, из которых они возвращались. Онунд стоял на новой деревянной ноге у рулевого весла, ведя «Морскую ведьму» и весь флот домой.

Гребцы бросали взгляд через плечо, когда ладьи проплывали мимо родных берегов. И Бьярни, тоже обернувшись, увидел остроконечные крыши корабельных сараев над серым каменистым берегом, который был чужим, когда он впервые приплыл сюда, но со временем стал ему домом.

Затем он увидел весь берег и за ним – склоны, поросшие ковылем и усеянные людьми. Видно, их заметили еще издали – возможно, с Ветерсея – и все поселение вышло, чтобы приветствовать их победоносное возвращение – восемь боевых кораблей, вместо пяти.

Онунд торопил гребцов: «Навались! Навались!», и «Морская ведьма» подпрыгнула на волнах, как кобыла, учуявшая свое стойло и рвущаяся домой. Онунд налег на рулевое весло, корабль развернулся, как морская чайка, и другие ладьи шли по пенистому следу ее кормы. Вода на отмели стала зеленой, и они направились прямо в буруны, где выступал обросший водорослями причал – спасение от шторма и бурных приливов.

– Суши весла! Доставай бревна! Закатывай на берег!

Они убрали весла, втащили их на борт, и достали из-под скамеек катки. Люди спрыгнули за борт, очутившись по пояс в ледяной воде, и направили корабль по мелководью.

Жители поселения помогали, упершись плечами в бока корабля, покуда другие вытаскивали его на каменистый берег, подбадривая друг друга криками.

Собралась чуть ли не вся община – старики, мальчишки, женщины и дети, и шумная свора собак. Бьярни стоял по колено в воде, когда Хунин с радостными визгами бросился к нему, пытаясь запрыгнуть и оглушив всех громогласными раскатами лая. Бьярни отпихнул его ногой, но несколько мгновений спустя, когда «Морская ведьма» уже была на берегу, присел на корточки, позволив лохматому черному псу проявить всю свою неистовую любовь.

Вокруг них мужчины обнимали жен и детей, и по всему берегу счастливые люди встречали своих родных, кроме нескольких женщин, которые тщетно искали мужей или сыновей, не вернувшихся домой. Невдалеке стояли девушки – они, подоткнув юбки, тоже прибежали на берег, чтобы встретить корабли; среди них была и Тара, дочь жреца. Она прошла совсем близко от Бьярни, бросив на него украдкой взгляд из-под опущенных ресниц и выпрямив спину, чтобы ее маленькие, круглые, как яблоки, груди казались больше. Но он не заметил ее, потому что зарылся лицом в шерсть Хунина, почесывая его огромные теплые уши.

Позже, когда ладьи вытащили на берег и заботливо поставили в сараи, как славно потрудившихся лошадей в конюшни, и радостные встречи закончились, а ужин был съеден, добычу вынесли на широкий двор перед Каминным залом, и команды кораблей собрались на дележ, а остальные жители наблюдали за ними. Урожай, собранный рабами и женщинами, оказался небогатым – тонкие колоски, побитые бурей, – но эта морская жатва поможет им пережить долгую, скудную зиму. Смеркалось, люди зажгли факелы, и сквозь облако пыли блеснуло разноцветное содержимое плетеных сундуков и парусиновых свертков, вываленное на обессиленную землю.

Бьярни, пристроившись среди команды «Морской ведьмы», смотрел на освещенную факелами добычу летнего плавания; клинки из бивней нарвалов [37]37
  НАРВАЛ, единорог ( Monodon monoceros) – млекопитающее семейства дельфиновых со спирально закрученным бивнем длиной до 3 м. Обитает в водах Гренландии и Северной Канады.


[Закрыть], которые можно продать на юге как рога единорогов, шкуры, эмалевые украшения и прочные медные кастрюли для кухни. Он увидел толстую бурую шерстяную накидку – видимо, лучшую одежду какого-нибудь зажиточного крестьянина – и испорченный морской водой полосатый шелк из заморских стран; гладкий серебряный крест и портрет женщины с золотистой шапкой на голове и ребенком на руках [38]38
  …портрет женщины с золотистой шапкой на голове и ребенком на руках – икона Богородицы с Младенцем Иисусом, золотистая шапка – нимб над головой Девы Марии.


[Закрыть], тоже поврежденный водой; наверняка его украли из церкви Белого Христа.

Были еще завесы, украшенные извивающимися драконами, которые пираты, наверное, сорвали в зале какого-нибудь вождя; конская сбруя и пять кожаных ремней; сумки, набитые золотыми, серебряными и медными монетами, и кусочками разбитого металла, стоимость которых, как и монет, определялась по весу. Была даже деревянная кукла в мокрых лохмотьях и с ниткой синих бусинок на шее – когда-то симпатичная детская игрушка, пока один из пиратов не положил на нее глаз, может, решив отвезти в подарок своей дочке.

Раздел добычи проходил в заранее известном порядке и занимал много времени, так что давно уже наступила осенняя ночь, окрасившая в темно-грязный цвет весь мир за дымящимися на ветру факелами. Сначала отложили законную долю Эйвинда с Востока. Тут была большая часть церковных сокровищ – хотя сам он не был последователем Белого Христа, его супруга и многие домочадцы поклонялись Ему. Затем выбрали себе награду капитаны кораблей. Онунд взял только прекрасную шкуру белого медведя, желтую, как старая слоновая кость, и положил ее к ногам Эсы, вышедшей вместе с другими девушками посмотреть на морскую жатву, которую привезли домой мужчины.

– Вот прекрасное украшение для нашего свадебного ложа, оно согреет тебя, когда «Морская ведьма» выйдет в море.

Поднялся веселый гул голосов, и девушка, покраснев, наклонилась, чтобы поднять тяжелую шкуру.

Оставшуюся добычу разделили на пять частей – по одной на каждого капитана, – и они стали раздаривать это богатство членам своих команд.

Большую часть добычи решили продать: какой толк в кубке с серебряной оправой, когда нужно зерно, чтобы засеять поле, или пара новых башмаков! Но некоторые вещи воины получили в дар от своих господ: например, браслет, покрытый эмалью, меч искусной работы, серебряную цепочку с бирюзой для невесты или жены.

Бьярни, наемник, продавший свои услуги одноногому капитану на одно летнее плавание, а затем и на второе, за регулярную плату, ничего еще не получал из общей добычи, и на этот раз тоже не ждал подарков. Но под конец он услышал свое имя, и, когда вскочил на ноги и отозвался, Онунд ухмыльнулся и сказал:

– За славную битву в славной компании, – и кинул ему что-то блестящее.

Бьярни схватил подарок и, почувствовав в руке что-то круглое, легкое и теплое, увидел, что держит нить крупных янтарных бусин, блестящих в свете факелов, как шарики из темного меда.

– Славная битва в славной компании, – согласился он и улыбнулся Онунду в ответ.

Повернувшись, он увидел горящие глаза Тары, дочери жреца, стоявшей неподалеку среди щебечущих о чем-то девушек. Он быстро отвел взгляд, притворившись, что не заметил ее и не понял, как она хотела, чтобы он преподнес это янтарное ожерелье ей. Многие моряки дарили часть своей добычи понравившимся девушкам. В отблеске факелов он видел, как Свен Гуннарсон очень аккуратно и сосредоточенно вставлял тяжелые коралловые серьги в серебряной оправе в уши своей жены и смачно поцеловал ее, прежде чем они скрылись в темноте. Бьярни ухмыльнулся и повесил хрупкую красоту себе на шею – он разглядывая ее и не замечал, как девушка, гневно взмахнув юбкой, резко отвернулась от него и обратила все свое внимание на кого-то другого.

Несколько дней спустя отложенные приготовления к свадьбе Онунда возобновились. Готовили угощения, варили эль; лучшие одежды достали из сундуков, чтобы починить их и проветрить на воздухе; из стада жениха выбрали черного барана и молочно-белого ягненка для жертвы Одину, повелителю всех богов, и Фрейе, его жене, покровительнице свадеб и домашнего очага. Стали приезжать и торговцы, потому что слух о готовящемся празднестве в Барре облетел все острова и берега Альбы [39]39
  АЛЬБА – раннесредневековое королевство, которое объединяло Пиктское королевство и гэльское королевство Дал Риада и включало в себя север и западное побережье Шотландии и север Ирландии.


[Закрыть]и Эрина [40]40
  ЭРИН – древнее кельтское название Ирландии.


[Закрыть], а свадебное вино вождя всегда считалось залогом славной торговли.

В тот день, когда Эса под руководством опытных женщин пекла огромный свадебный пирог, широкобокая «Морская корова», всем своим видом выражая услужливость, появились в гавани Барры, обдаваемая осенним ветром и дождем. И ближе к вечеру, когда Бьярни отправился на берег по своим делам, он встретил Хериольфа Купца, шедшего по дороге к поселению. Они приветствовали друг друга радостным похлопыванием по плечу и укрылись от ветра под торфяным навесом, чтобы обменяться парой слов.

– Смотри-ка, какую бороду ты себе отрастил, – сказал Хериольф.

Бьярни рассмеялся в ответ, но покраснел до кончиков волос: его борода была не длиннее, чем у молодого петушка, и он прекрасно знал это. Он не думал, что Хериольф угадал его мысли, но хитрый торговец всегда понимал больше, чем от него ожидали.

– Говорят, Славный Кушулан красит бороду соком черной смородины.

– Ну, тебе это не нужно, – ответил Хериольф ободряюще. – Ты стал настоящим мужчиной.

– Два лета на веслах, – сообщил Бьярни.

– Два лета? А, кажется, будто только вчера ты нанялся к Деревянной ноге… Хорошие были плавания, да?

– Да, ничего.

Хунин, бродивший по своим делам, прибежал к хозяину, распространяя вокруг себя резкий запах рыбьих кишок, и ласково уткнулся носом в его руку.

– Значит, решил остаться?

Бьярни кивнул.

– Пока да, хотя я еще три с лишним года не смогу вернуться домой, и, может, меня потянет в дальние моря.

Порыв ветра залетел под навес и брызнул ему в лицо холодными каплями дождя.

Три дня спустя Онунд Деревянная нога должен был забрать Эсу из дома ее отца. Еще до рассвета все поселение собралось на широком дворе перед Каминным залом. Солнце засияло яркими золотыми лучами – неожиданно тень огромных грозовых облаков чуть не испортила погоду; но урожай был собран, и корабли вернулись домой, так что волноваться было нечего.

Вместе с командой «Морской ведьмы» Бьярни провел ночь в доме Онунда, и рано утром, нарядившись в свои лучшие одежды, они отправились за невестой; Онунд шел своей обычной раскачивающейся походкой на новой деревянной ноге, которую корабельные плотники смастерили из древка весла, захваченного у берегов Бьюта.

Женщины вывели к нему Эсу, одетую в оранжевое платье, купленное у заморских купцов, с поднятыми волосами, украшенными тяжелой серебряной короной невесты, захваченной в одном из давнишних набегов. Афлег соединил их руки над огнем в очаге, трижды перевязав их шнурком из тюленьей кожи. Затем они выпили из одной чаши перед лицом всех жителей поселения.

– Я забираю эту женщину из дома ее отца, – произнес Онунд. – Отныне я ее муж.

Эса торжественно подняла голову, пытаясь удержать тяжелую корону, и улыбнулась ему.

– Я пойду за ним из дома моего отца, – ответила она. – Отныне я его жена.

На этом обряд закончился.

Затем жених с невестой и ближайшие родственники, выпив священный нектар, который вызывал божественные видения у жрецов во время жертвоприношений, направились к храму богов в священную рощу, где Асмунд ждал их с черным барашком и белым ягненком. А когда они вернулись, шествуя позади Асмунда, в забрызганной кровью одежде, у Онунда и Эсы на лбу были полоски крови. Так они просили богов благословить их брак.

И вот настало время пира. Вынесли бочки свадебного эля, а огромный пирог невесты поделили между всеми гостями. Весь день они провели пируя и играя на гуслях; жених и невеста, жрец и вожди поселения сидели у очага в Каминном зале, а юноши состязались в борьбе и беге, прерываясь, чтобы отведать мясо горного барашка и тюленя, треску и пресные лепешки на огромных подносах, творог из овечьего молока и мед.

Наступил вечер, и золотистый свет праздничных огней осветил лица гостей в сгустившемся сумраке, а шум моря стал громче – как всегда перед заходом солнца. Бьярни, приятно утомленный после славно проведенного дня, насытившись вкусными кушаньями и немного опьянев от свадебного эля, примостился рядом с Хериольфом подальше от шумного веселья, у стены хлева.

– Надвигается буря, – сказал торговец, принюхиваясь к ветру, как ищейка. – Ничего, к утру прояснится. – Плохая погода спутала бы все его планы, потому что, славно поторговав за эти несколько дней, утром он хотел выйти в море.

– Куда поплывешь на этот раз? Или думаешь перезимовать в какой-нибудь гавани?

Хериольф пожал плечами:

– Может, к Мисти Айл [41]41
  МИСТИ АЙЛ ( Misty Isle, Isle of Skye) – самый большой северный остров Внутренних Гебридов.


[Закрыть]или дальше к югу, на Малл. Стоит посетить Рыжего Торштена до наступления зимы.

– Там тоже намечаются свадьбы? – лениво спросил Бьярни.

– У него три дочери, но они еще слишком маленькие для свадеб. У меня есть кубок с эмалью, украшенный речным жемчугом, который может понравиться его матери. Леди Од знает цену красивым вещам и может за них заплатить.

– Это ее называют Мудрой Од? – спустя пару минут спросил Бьярни.

Купец рассмеялся:

– Да, ее. Но у нее хватает ума не показывать свою мудрость…

Где-то посреди двора заиграли на свирели, и несколько мужчин и женщин постарше закружились в танце, притопывая и хлопая в ладоши. Полная луна появилась на небе – широкая, как щит, и желтая, как пшеничные снопы, то прячась за облаками, то освещая землю, она примешивала свой холодный свет к яркому пламени костров и факелов. Привлеченные музыкой девушки пробрались сквозь толпу и встали в круг для танца, лицом к гостям. Смеясь, они взяли друг друга за руки, легко и изящно ступая в такт.

Молодые люди подошли ближе и праздно смотрели на них, притворяясь, что им не очень-то интересно и передавая кувшин с элем из рук в руки. Хлопавшие женщины подхватили мелодию и стали петь без слов, но так задорно, что ноги сами пускались в пляс, а кровь ударяла в голову, и юноши забыли об эле.

Бьярни увидел среди девушек симпатичное, глупое лицо Тары, ее светлые волосы были перевиты лентами из разноцветного шелка. Трижды она проходила в танце мимо него. Затем, все еще кружа перед гостями, девушки отпустили руки, делая широкие, свободные шаги, и одна за другой стали выбегать из круга, чтобы ухватить понравившегося юношу и вовлечь его в танец. Тара, раскрасневшаяся и безрассудная, очутилась лицом к лицу с Бьярни и вдруг прижалась к его груди, обхватила руками, смеясь и пытаясь поцеловать влажными губами, и потянула в круг.

Если бы он был трезв, он никогда бы не решился на такое. У него хватило бы разума или, скорее, доброты. Но свадебный эль ударил ему в голову, и он не хотел иметь ничего общего с Тарой, дочерью жреца, которая все время вертится вокруг него. Он разомкнул ее руки и весело толкнул в объятия стоявшего рядом парня, а сам схватил другую девушку и закружился с ней в танце, подняв высоко над землей. Он едва знал ее, но она с радостью последовала за ним, заливаясь смехом, вращаясь в кругу вместе с остальными. Сама ночь кружилась и плыла перед глазами в бледном свете луны в такт музыке, в парах эля и запахе приближающейся грозы.

Кружась в танце, на мгновенье он увидел Тару – она повернула голову, чтобы посмотреть на него, – ее лицо потеряло всякую миловидность, и большие голубые глаза были словно осколки льда. Они обдали его таким взглядом, что он обжег Бьярни, несмотря на весь выпитый эль, и на мгновение чуть не отрезвил. Потом танцующие загородили Тару, и он почти забыл об этом – почти, но не совсем.

Грозовые облака бежали против ветра, предвещая бурю, и густой пеленой нависли над холмами, готовые поглотить луну. Команда «Морской ведьмы», дружинники и товарищи Онунда, стали собираться, зная, что хозяин захочет укрыть жену под своей крышей до начала грозы.

Вдруг Бьярни заметил, что Хунина нигде нет. Он свистнул – пронзительный свист на две ноты обычно заставлял пса возвращаться, где бы он ни был. Но на сей раз на зов никто не ответил. Когда «Морская ведьма» стояла в гавани, Хунин всегда спал у его ног, и какая-то странная тревога – возможно, всего лишь низкие раскаты надвигающейся бури – не позволила ему оставить пса на улице и отправиться к Онунду без него. Бьярни знал, что Хунин завел себе приятелей среди прислуги на кухне, и направился туда, уверенный, что найдет у них своего пса.

Под кухонным навесом он вдруг скорее почувствовал, чем увидел, присутствие двух невидимых фигур, одна из которых прижималась к другой. Этой ночью в поселении будет много таких парочек. Он решил не обращать внимания, тем более что среди общего гама в своих самых легких башмаках для танцев он ступал почти бесшумно, и они его не заметили. И тут мужчина заговорил:

– Так ты для этого привела меня сюда?

И девушка ответила:

– Отец, я не могла говорить об этом в доме Афлега.

Бьярни узнал голоса жреца Асмунда и его дочери. И какое-то непостижимое предчувствие опасности заставило его замереть на месте и прислушаться.

– Но это женские дела, обратись к богине, покровительнице женщин, самой Фригг, – сказал Асмунд. – Она будет благосклонна к тебе, ведь сегодня мы принесли ей жертву.

Тара почти рыдала:

– Нет, ты не понимаешь, мне нужна не благосклонность…

– Да, ты права. Ты жаждешь мести, так ведь, дочь моя?

– А разве я не могу отомстить? Опозорить меня перед всем поселением, – простонала Тара. – Он так жестоко со мной обошелся… видишь синяки на руках?..

Значит, она говорит не о нем. Он не мог оставить ей даже крохотный синяк.

Вновь послышались раскаты грома, на этот раз ближе, и девушка ухватилась за них с неистовой торжественностью:

– Разве ты не слышишь? Тор! Бог грома, разгневанный тем, что мы давно не приносили жертву на его алтарь. Скажи это вождям поселения и жителям, они не посмеют тебе возражать…

Гром подобрался ближе, заглушив ее последние слова, и когда раскаты стихли, тени исчезли.

Несколько мгновений Бьярни оставался неподвижным. Он не понял почти ничего из услышанного, кроме того, что Тара хочет отомстить кому-то, кто грубо с ней обошелся, и просит отца о помощи. Так или иначе, она наверняка добьется своего. Он был рад, что речь шла не о нем.

И он направился дальше, пнув камень с дороги и громко выругавшись, чтобы никто не подумал, что он подслушивает, и снова позвал Хунина.

Почти сразу же у выгребной ямы рядом с кухней послышался топот лап, и огромная морда пса уткнулась ему в руку.

– Пойдем, обжора, – сказал Бьярни, взяв его за ошейник, и они направились к Каминному залу.

Опять послышался гром, блеснула молния; буря двигалась к северу и, видимо, подошла совсем близко к поселению, когда они присоединились к остальным гостям, веселой, шумной толпой собравшимся перед Каминным залом. Онунд вышел к ним, и Эса стояла на просторном крыльце, укутанная в складки толстой шерстяной накидки, а ее мать и вся женская половина суетились вокруг нее.

– Останься, пока не пройдет гроза, – сказали вожди Онунду, но тот ответил:

– Нет, похоже, она разразится только к середине ночи. – И, рассмеявшись, притянул к себе Эсу. – А мне надо успеть отвести жену домой.

Эса молчала.

Они отправились в путь, освещая дорогу факелами, они вели невесту домой, распевая песни и немного покачиваясь от выпитого эля. Но в прибрежной и холмистой местности нелегко угадать, быстро ли движется гроза, а Онунд, хотя и бодро держался на своей деревянной ноге, был уже не так проворен, как в дни молодости, когда обе ноги были целы. Он всегда об этом забывал.

Им пришлось поторопиться, и не успели они добраться до края его усадьбы, как разразилась буря с оглушительными раскатами грома, который эхом отдавался в холмах – и бесконечные удары молнии озарили небо. Затем, в порывах ветра, который налетел на них, словно несущаяся во всю прыть лошадь, полил дождь.

Он со свистом ударил им в лицо, потушив факелы. Онунд накинул свой плащ на Эсу, и Бьярни услышал ее смех, резкий и пронзительный, как крик кулика, когда Онунд притянул ее к себе. Впереди, сквозь стену дождя, поблескивали костры поселения, они росли на глазах по мере приближения.

Наконец все ворвались в дом, смеясь и ругаясь, тяжело дыша и насквозь мокрые. Внутри было тепло и светло. Слуги зажгли факелы на стенах, а в очаге посреди зала высоко взвивалось пламя. Принесли последнюю свадебную чашу, и Онунд и Эса выпили из нее вместе, голова к голове, с двух сторон позолоченного кубка, а затем исчезли за тяжелой разноцветной завесой, отделявшей спальню новобрачных, под веселые крики команды «Морской ведьмы» и пожелания родить много сыновей.

Когда они ушли, Бьярни и остальные скинули с себя мокрые плащи и пристроились среди неугомонных собак у огня, запасшись кувшином эля, чтобы весело провести ночь, а гроза бушевала на крыше, и бледно-голубые молнии мелькали сквозь щели в ивовых ставнях.

Бьярни уже засыпал, вытянув ноги к огню, чувствуя теплый бок Хунина, ласково прижавшегося к нему, когда кто-то отдернул завесу на крыльце, защищавшую от бури. Гроза как будто прокралась в зал, и на пороге появились три фигуры, освещенные мерцающими факелами. Собаки вскочили с глухим рычанием, и встревоженная толпа увидела жреца Асмунда с двумя прислужниками-великанами из храма богов, прикрытыми только запачканными кровью кожаными фартуками.

Люди вокруг очага медленно поднялись на ноги, и Бьярни с ними, ухватив Хунина за ошейник. Вокруг него воцарилось безмолвие – островок тишины среди бушующей непогоды. Он смотрел на высокую промокшую фигуру, освещенную огнем, – Асмунд, отец Тары, точнее Асмунд – жрец Высших богов. Он видел расширившиеся зрачки его глаз и пятна слюны на бороде, и понял, что он опять пил священный нектар, который вызывал видения. Он взглянул в эти широко раскрытые глаза, и внезапная мысль пронеслась в его голове, подобно удару молнии; Бьярни понял смысл недавно подслушанного разговора. Они говорили о нем, и Тара вполне могла сама наставить себе синяков. Какой же он глупец, что не подумал об этом…

– Схватить черного пса, – приказал Асмунд. – Тор требует его в жертву! И слуги ринулись вперед, чтобы исполнить приказ.

В то же мгновение Бьярни выпустил ошейник Хунина и дал ему хорошего пинка, крикнув: «Беги!»

Дверь была открыта настежь, и, если бы пес поторопился, он успел бы спастись. Но Хунин растерялся, чуя только, что его хозяин попал в беду, и припал к земле, не понимая, что ему делать, и тут прислужники храма богов набросили на него веревки. Он заметался, как безумный, пытаясь высвободиться, и на его черной морде появился волчий оскал.

– Отпустите его! Освободите мою собаку! – Бьярни набросился на них с ножом в руке.

Все это походило на кошмарный сон.

Его схватили чьи-то руки – руки товарищей, которые гребли с ним бок о бок в двух летних плаваниях, но теперь пытались оттащить его и вырвать нож. Ему кричали не глупить, не призывать на свою голову гнев Повелителя грома.

Тем временем Хунину удалось освободиться, до крови разодрав руку одному из прислужников, но его вновь поймали, и тут Бьярни, вырвавшись из сжимавших его рук, безоружный, бросился в бой. Запах крови ударил ему в голову, и мерцающий огонь факелов заволок глаза красным туманом. Он не замечал толпу, ринувшуюся за ним, и руки, пытавшиеся схватить его, – только лица людей, тащивших Хунина…

Завеса на внутренней двери отдернулась, и появился Онунд, в одной рубашке и штанах, с обнаженным мечом в руке. Его голос зазвучал резко, как взмах бича, заглушив рев толпы:

– Что значит эта драка на моем свадебном пиру?

И все неприглядное действо замерло под затихающие удары грома. Бьярни стоял, задыхаясь в крепких руках Свена Гуннарсона и еще одного члена команды «Морской ведьмы», а Хунин рычал и пытался высвободиться из веревок, которые чуть не задушили его, хотя прислужники ослабили их на мгновение, когда замерли у двери.

– Они забирают моего пса, – сказал Бьярни, переводя дыхание. – Они тащат его в священную рощу.

Но голос Асмунда заглушил его слова:

– Тор Громовержец разгневался за то, что сегодня на его алтаре не было праздничных жертв. Он требует жизнь этого черного пса!

– На свадебных пирах не приносят жертву Тору, – ответил Онунд.

Слюна текла по бороде жреца, и вновь ударил гром, хотя не так сильно, как раньше.

– Слышишь в небе его молот? Кто мы, чтобы сомневаться в требованиях Повелителя грома?

– Если это требование его, а не жреца, – вкрадчиво сказал Онунд. Они смотрели друг другу в глаза, оценивая, чья воля окажется сильнее.

Еще один раскат грома унесся к западу, в открытое море.

И Асмунд, чувствуя, как теряет власть, удивленно возопил:

– Бог говорит устами жреца, это надо сделать и немедленно, чтобы умилостивить его…

И вдруг его правая рука, скрытая в складках накидки, взметнулась вверх, сжимая священный кинжал. Он указал им на плоский печной камень у очага.

Бьярни, со скрученными за спиной руками, отчаянно кричал:

– Жертва должна быть добровольной! А он этого не хочет – посмотрите на него – и я тоже! Я убью вас за него. Я убью любого за него…

– А с Тором ты тоже готов сразиться? – пронзительно крикнул Асмунд.

– Этого хочет не Тор, а ты, выпив слишком много священного нектара, и ты знаешь почему…

Бьярни испугался, что гнев Повелителя грома испепелит его на месте, но все же он был уверен в своей правоте: ему противостоит только Асмунд, со слюнявой бородой, полный злобы, которую разожгла его дочь.

Голос Онунда вновь заставил их умолкнуть.

– Есть один способ быстро положить этому конец, – и он направился своей жесткой, раскачивающейся походкой через зал туда, где Хунин, полузадушенный веревками, все еще бился в руках прислужников. Бьярни видел, как пламя осветило клинок в руке Онунда, и, не веря своим глазам, почувствовал, как ужас сжал сердце.

Кто-то взревел:

– Нет! Нет!

Это был его голос – жуткий вопль. А потом, сквозь смятение и ужас, до него донеслись слова Онунда:

– Все кончено! Отпустите его, отпустите их обоих!

В одно мгновение Бьярни и Хунин припали друг к другу; пес вдруг затих, уткнувшись мордой в хозяина, и кровь шла из его левой лапы, на которой не хватало двух средних пальцев.

– Ты искалечил моего пса! – закричал Бьярни, метнув свирепый взгляд на капитана, который вытирал меч сухим тростником.

Хунин скулил на груди Бьярни, заливая пол красными каплями.

– Ты лишил Громовержца его жертвы! – завизжал Асмунд. – Как я принесу на алтарь изувеченное животное?

– Действительно, как? – невозмутимо спросил Онунд, и Бьярни начал понимать.

Вождь и жрец стояли друг против друга. Ветер стихал с каждой минутой, густая синяя тьма за дверью просветлела, и гром прекратился.

– Кажется, Повелитель грома злится не так уж и сильно, как ты боялся. Нам повезло, – произнес Онунд среди внезапной тишины. – Луна осветит тебе дорогу домой.

Асмунд пытался сказать что-то, но в конце концов пошел к двери, так и не проронив ни слова, в сопровождении двух прислужников, как верных псов.

Когда они ушли и Бьярни, крепко держа Хунина за ошейник, встал на ноги, Онунд сказал ему:

– Есть время для битвы, и есть время для мира, а на борту «Морской ведьмы» нет места человеку, который не может отличить одно от другого.

– Они хотели принести моего пса в жертву, – ответил Бьярни, подумав в отчаянии, что капитан ничего не понял.

Но Онунд Деревянная нога все прекрасно понял.

– Ты не первый, кто теряет собаку таким образом. А теперь забирай его и уходи из Барры.

Бьярни не верил своим ушам. Неужели все это потому, что он затеял драку в неподходящий момент?! Ни один капитан корабля не мог быть таким щепетильным. А, может, потому, что он поднял руку на жреца, защищая Хунина – но ведь Онунд сам искалечил пса, чтобы не приносить его в жертву…

Он было задумался, но, взглянув на лицо Онунда, сказал только:

– Я два года верно служил тебе, Онунд Деревянная нога.

– И теперь я с честью освобождаю тебя от службы, – ответил Онунд. – Найди себе другого хозяина.