Текст книги "Обнаженные чувства"
Автор книги: Розмари Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
– Ох! – недовольно хмыкнула Марти. Она начала аккуратно раскладывать вещи Евы в ровные стопки на кровати и уже больше ничего не могла вымолвить после этой реплики, хотя ее осуждение проявлялось так сильно, что было почти что осязаемым.
В конце концов, Ева решила забрать с собой только два чемодана. Она оставила Марти чек – свою часть квартплаты за следующие два месяца, – а также ключи от квартиры. Почему-то в каждом ее действии сквозило ощущение какого-то последнего прощания, ей казалось, будто она вверяет себя попечительству Брэнта, и это чувство наложило на нее печать тихой отстраненности. Ей вдруг почудилось, будто она сидит в вагончике «американских горок», который сорвался с рельсов и мчится вниз, чтобы разбиться вдребезги. Уничтожит ли Брэнт ее в конце этой игры?
Глава 32
Перед домом, словно дурная примета, стоял Джерри Хормон. Он прислонился к ограде из потемневшего кирпича и пристально оглядывал их обоих. Почему-то как только Ева увидела его, торчащего там, она до смерти перепугалась – совершенно беспричинно, потому что все-таки именно Брэнт, а не Джерри затеял тот ночной кошмар. Брэнт, который…
Она вдруг неожиданно почувствовала, что не в состоянии выбраться из машины, не хочет выходить из нее, но сильные твердые пальцы Брэнта сжали обе ее руки, он приподнял ее, помогая выйти из машины, и повел ее вперед. Джерри проигнорировал ее, и она почувствовала некоторое облегчение.
– Эй, Брэнт! Я весь день пытался застать тебя. Выяснил, что ты ушел в плавание, значит, ты вернешься не слишком поздно. – Наконец он удостоил своим взглядом Еву, которой захотелось съежиться, когда он на нее посмотрел.
– Развлекаешься в полном одиночестве, а? Ну а как насчет того, чтобы слиться с народом сегодня, у меня? Там будет кое-кто из южных краев. Да, они просто горят от нетерпения поразвлечься. Я сюда притащился только потому, что был уверен, что перехвачу тебя.
С лица Брэнта не сходила его холодная вежливая улыбка, но при этом он отрицательно покачал головой, и Ева почувствовала, как по всему ее существу разливается теплый поток облегчения. В течение нескольких бесконечных ужасных секунд она испытывала страх оттого, что он может согласиться и заставить ее поехать с ним.
– Извини, Джер, я на какое-то время выбываю из игры, а может быть, навсегда. Я полагаю, вдобавок к этому ты можешь разболтать всем, что завтра я снова уезжаю из города. Ева и я женимся.
Он сказал это легко, как обычную реплику приятельского разговора. Но Ева рассмотрела, как Джерри вытаращил от удивления глаза, приоткрыл, а потом захлопнул свой рот, будто ему трудно было подобрать слова для ответа.
Наконец он медленно проговорил:
– Ну, парень, ты и шутишь! Это все очередной твой закидон. Ну-ка, давай расскажи мне все, давай поржем вместе. Да это же не твоя ноша, Брэнт, малыш. Ну, в смысле, я хочу сказать, ты – классный парень, дорогуша. Ну, может, чуть-чуть тронутый, как и все мы, но не до такой же степени. Да ладно, кончай, скажи старине Джеру, что ты опять дурачишься, солнышко тебе головку напекло…
Не отдавая себе в этом отчета, Ева вдруг обнаружила, что и она тоже пристально смотрит на Брэнта, с нетерпением ожидая его иронического смеха, его насмешливого рассказа, что он на самом деле и не собирался жениться и все это было лишь розыгрышем.
Однако вместо этого он сказал Джерри нечто иное:
– Прости, Джер, но я в самом деле не шучу – наконец-то не шучу. Может, мне все просто так опостылело – понимаешь? Ну, в общем, можешь выдумать какую-нибудь дикую басню для народа. Я сейчас буду чертовски занят, чтобы заниматься всякими официальными разъяснениями.
Джерри еще долго стоял, покачивая головой после того, как они зашли в дом, – Ева, так и не промолвив ни звука, а Брэнт, кратко объяснив, что им предстоит куча сборов перед отъездом.
– Ты что, смываешься?
– Можно и так это назвать. Мы пока еще не решили, куда и когда. Но очень скоро. Мы уезжаем утром, поэтому будь душкой, пусть здесь никто не маячит, ладно?
Джерри, все еще пребывавший в оцепенении, молча согласился, однако он неожиданно догадался, что, наверное, Брэнт задумал какую-то безумную, чудовищную выходку, чтобы одурачить и эту девчонку, и его, и их всех. Брэнт иногда мог быть таким изощренным сумасбродом – ни черта не разберешься, что он там задумал.
Но выбрать из всех возможных вариантов Еву Мейсон? Всем было известно, что она свихнулась на том парне, юристе, брате Фрэнси. Да к тому же эта вся шумиха насчет ее отъезда в Нью-Йорк, чтобы занять место Бэбса Бэрри в той, как ее там называют, обадценной программе, – это-то все что, побоку? Черт, думал он, ведь только неделю назад или что-то в этом роде Брэнт созвал всю команду к себе, чтобы трахнуть эту телку, даже раззадоривал всех. А он-то думал, что он, Джерри, лучше всех знает Брэнта Ньюкома! Вот смехота, как тут поймешь этого Брэнта с его миллионами, такого молчуна? Даже если ты с ним гнил на одной и той же базе во Вьетнаме.
Брэнт Ньюком всегда был бобылем, даже когда он был в центре команды, героем вечеринок. Все время в его жизни были женщины, это точно, и даже время от времени мужики попадались, если оргия складывалась так, что все расходились до такой степени, когда уже было неважно, кто с кем. Но у Брэнта, в отличие от других парней, никогда не было самого близкого друга (если не считать таковым его самого, Джерри, ведь Брэнт его-то всегда выделял из этой толпы, ведь так?). Не было у него и постоянной бабы. Даже когда он жил в Европе, где вроде как полагалось для шику мужчине его калибра иметь в любовницах какую-нибудь известную актрису или оперную певицу.
Брэнт со своей внешностью, со своими миллионами мог бы так распоряжаться женщинами, такие сдивки собирать! А вместо этого он просто трахал их и выбрасывал за ненадобностью. Он в самом деле плевал на всех них. Некоторые ревнивицы, чье самолюбие бывало задето тем, как быстро он бросал их, пытались распускать слухи о том, что Брэнт на самом деле тайный гомосексуалист. Однако никто этому особо не верил, потому что Брэнт постоянно бывал на самых разнообразных сборищах с большим количеством дамочек – иногда это получало слишком широкую огласку – и вовсе не скрывал, как он балдеет от всего этого. Он был так же похотлив и всегда готов к бою, как восемнадцатилетний жеребец.
Так какого же черта он нашел в этой Еве Мейсон? Она была красива, но ведь в наши дни красота – это не редкость, да есть еще столько способов стать привлекательной. По происхождению она была выскочкой из очень среднего класса, какого-то маленького городка, так, ничего особенного. Побывала под необходимым количеством мужиков, чтобы куда-то выбиться. Значит, Брэнт в ней обнаружил для себя нечто такое, особенное, ведь должно же там быть что-нибудь эдакое. Джерри так и не понял, что же это. М-да, говорят, леопарду не вывести своих пятен, а Брэнту не измениться враз. Он ведь тоже имеет слабости, как и все; наверняка через какое-то время он вновь войдет в оборот, либо со своей невестушкой, либо без оной.
Джерри брел, размышляя, к тому месту, где он припарковал свою машину. Неожиданное заявление Брэнта потрясло его на самом деле гораздо больше, чем он сам мог себе в этом признаться. Ведь в конце-то концов они были «корешами» еще со Вьетнама, а сейчас Брэнт даже не пригласил его к себе в дом, холодный ублюдок!
Вдруг, когда у него в голове появилась неожиданная мысль, Джерри ускорил шаг. Черт возьми, как же это он сразу недодумался? Ведь сейчас у него в руках самая пикантная новость в городе – он ведь знал то, чего пока не знал никто. Черт, да не только в городе! Это же светская хроника международного масштаба для телевидения и различных агентств. Ему же чертовски повезло, это ведь живые деньги, и малыш Джерри не упустит эту золотую жилу. Может, его старый кореш Брэнт позволит ему поснимать на своей свадьбе? Сейчас срочнейшим образом надо было звонить Звелин Адаме в Лос-Анджелес, и она подскочит до потолка от радости, что именно ей первой досталась эта горячая новость. К тому же она всегда отстегивала, не скупясь. Вот это пойдет на карманные расходы. Ведь все его вечеринки влетали в копеечку…
Ева подумала, что самое страшное в Брэнте для нее – это его жестокость. Эта жестокость не была осознанной, преднамеренной – по крайней мере, в большинстве случаев, – но поэтому-то ей и было страшно, поскольку его жестокость была инстинктивной и бездумной. После встречи с Джерри Хормоном в ее душу вернулся страх, сковавший все ее существо, и с самых первых минут их пребывания в доме Брэнта она чувствовала, что отдалилась от него так, как никогда прежде.
Здесь ей было нечего делать, обо всем уже позаботились, даже о последних сборах перед дорогой. Если ей вдруг захотелось бы чего-нибудь еще, ей просто надо было бы вызвать звонком Джемисона и приказать ему, а дальше было уже его дело. Она беспокойно думала, как же все-таки Джемисон относится ко всей этой затее – последней прихоти своего хозяина. Он вообще о чем-нибудь думает, или он просто робот? Может быть, именно таким образом полагалось вести себя, чтобы выжить рядом с человеком, который собирался стать ее мужем?
Она бродила по комнатам, расположенным на первом этаже дома, пока не набрела на Брэнта, который, оторвавшись от телефонного разговора, предложил ей выпить успокоительного. Она отказалась, он хмыкнул и продолжил свои телефонные переговоры. Теперь Еву разбирало любопытство, кому он звонит, ведь он висел на телефоне, казалось, уже целую вечность, названивая все снова и снова.
– Мне нужно кое о чем распорядиться, прежде чем мы отбудем завтра, – объяснил он.
Да, конечно, она еще не является его женой и не имеет права задавать ему такие вопросы, но почувствует ли она когда-нибудь себя настолько уверенной с ним, чтобы спросить его о чем-либо?
Наконец Ева взобралась на верхний этаж, легла на кровать и щелкнула кнопками, чтобы зазвучала музыка. Чик – и прохладные, взвешенные, успокаивающие звуки полились из колонок. Однако они все же не могли заглушить ее мысли. Она подумала, что если бы приняла успокоительные таблетки, они, наверное, помогли бы ей.
О, Господи. Что же все-таки со мной будет в результате всего этого? Нужно ли мне это на самом деле? Конечно, у меня будут деньги, но я буду принадлежать только ему. Я его боюсь. И как же быстро все завертелось! Когда он занимается со мной любовью, он весь отдается мне, и это хорошо, и на это короткое время мой страх проходит. Но все остальное время он держится так сдержанно, так преднамеренно отстраненно… Я совсем не понимаю его, я не могу почувствовать, что у него внутри.
Она закрыла глаза, но его голос резко вторгся в ее мысли:
– Ева, не засыпай, мы ведь должны еще позвонить твоей матери, помнишь?
Она действительно вспомнила. И вновь не могла подобрать заранее слов для объяснения. Ее мать будет потрясена, конечно. Она была достаточно старомодной женщиной, чтобы непременно сделать вывод о том, что Ева беременна. Но мама ведь так и не спросит об этом. Бедная мамуля!
– Брэнт, можно я немного самоустранюсь и первым поговоришь с ней ты? Она же сразу подумает…
– Что ты беременна. Ну, ладно, детка, может, так и поступим, коль скоро мы все делаем в такой спешке.
– Брэнт!
– Ты сказала это, будто ты уже моя жена. Следи за собой.
Он сел на кровать рядом с ней и улыбнулся ей, и вдруг она поняла, как же редко он улыбается.
– Интересно, пойму ли я тебя когда-нибудь? – Слова выпорхнули из нее совсем случайно. Она хотела лишь произнести их про себя.
Он с удивлением посмотрел на нее, однако моментально овладел собой.
– Вот на это трудно что-нибудь ответить. Иногда даже я сам не могу разобраться в себе, уже давно бросил это бесполезное занятие. Единственное, чему я научился за три года курса самоанализа – это принимать себя таким, каков я есть на самом деле.
Его рука легла на ее бессознательно сжатый кулачок, который разделял их.
– Успокойся, Ева. Тебе необходимо научиться преодолевать свой страх и напряжение, которые ты постоянно чувствуешь по отношению ко мне.
– Брэнт…
– Да, я знаю. У тебя есть на это причины.
– Нет, дело не только в этом. – Она села, чтобы посмотреть ему в лицо. – Дело еще в том, что меня не покидает ощущение, что жестокость стала твоим инстинктом, что на самом деле тебе безразличны другие люди до тех пор… до тех пор, пока они не становятся тебе нужны по той или иной причине.
После того как она высказала это, она с волнением подумала, не зашла ли слишком далеко в своих рассуждениях. Однако он со стороны казался просто глубоко раздумывающим, будто бы в данный момент он подвергает анализу ее эмоциональный всплеск.
– Скорее всего, ты права, – наконец вымолвил он. – С тех пор… Ну, с тех пор, когда я был совсем молоденьким, я знаю, что на свете нет никого, кто мог бы помогать мне, кроме меня самого. И, как я понимаю, любой другой человек может прийти к подобному выводу. Если уж играешь в эту игру, тебе лучше знать все ее правила. И я их хорошо выучил. Поэтому если я жесток, а при этом кому-нибудь больно, я никогда не впадаю в рассуждения по этому поводу. Скорее всего, о других людях я никогда не думал как о живых существах. Ты, наверное, догадываешься, о чем я. Так, просто необходимые дополнения к избранному мной стилю жизни!
– Ты имеешь в виду твоих собратьев по вечеринкам? Но почему ты избрал именно это? Ты бы мог стать и монахом, рассуждать обо всем этом в каком-нибудь монастыре или живя в святых местах, или… или бы сделал для окружающего тебя мира что-нибудь такое, в чем нуждаются люди!
Он резко рассмеялся, и смех его носил иронический оттенок.
– Монахом! Да, кстати, действительно, можешь смеяться надо мной, но я как-то даже и об этом подумывал, однако это показалось мне скучнейшим занятием. Эта жизнь по канонам, вся эта дурь насчет послушания и целомудрия безо всяких видимых причин не по мне. К тому же мне не хотелось все время пребывать в одиночестве. На то были причины. Но ты хочешь знать, почему я живу именно такой жизнью теперь, ведь так? В основании ее лежит теория – сенсуализм, гедонизм как возможность дать выход мощному пламени, подвергнуть тело излишествам, а не воздержанию, чтобы высвободить разум. Что-то вроде воззрений тех древних монахов-аскетов, которые жили в пустыне, отшельников, которые настаивали на поиске собственного пути к спасению. Просто мой путь гораздо масштабнее. Я баловался и травкой, и кокаином, и ЛСД, и «коктейлем» – все, что ни назови из этой серии, я хоть раз в жизни да попробовал. Иногда наркотики помогают усилить ощущение чувств, понимаешь? Но через какое-то время все приедается, и иногда тебя начинают сдавливать стены, а ты – один и так чертовски напуган, потому что уже не можешь с этим справиться… Когда вокруг полно народу – это помогает, но лишь поначалу. А потом…
Пока он говорил, его взгляд потускнел, но неожиданно, в какой-то неуловимый момент их глаза встретились, и Еве показалось, что она наконец заглянула в глубины его души. Чувство, граничащее с состраданием, которое она испытала к нему в этот момент, заставило ее дотронуться до него.
– Не… Я не хотела ничего выпытывать у тебя. Я просто хочу тебя понять…
– Чтобы меня понять, нужно время, детка. Долго-долго надо учиться заботиться о других, а я ведь к этому не привык. Тебе придется помогать мне. Иногда я впадаю в гнусное настроение, но я хочу научиться хоть что-нибудь давать другим, а не только брать. Но, черт побери…
– Осторожно, – сказала она, содрогаясь. – Ты слишком раскрываешься. И я могу… я даже, наверное, могу кончить тем, что ты мне понравишься, и… может, из-за этого я наскучу тебе?
Он положил руки на ее плечи и пытливо посмотрел ей в глаза.
– Наверное, это как раз то, что мне нужно: без устали трудиться над тем, чтобы убедить тебя в том, что я тебе нравлюсь. К тому же ты меня заинтересовала настолько, что я хочу достичь твоих глубин, запрятанных под оболочкой мягкой сексапильной кисоньки, чтобы докопаться до истины, какой бы она ни была.
Она почти что ждала, что вслед за этим он уложит ее на постель, но он вместо этого осторожно поцеловал ее в лоб.
– О'кей, хватит душевных мук. Почему бы нам не позвонить твоей матушке прямо сейчас, чтобы успеть до того момента, когда Джемисон объявит ужин.
Ева покорно согласилась. Брэнт продолжал удивлять ее, черт его подери, причем делал это настолько часто, что ее постоянно разбирало любопытство. Может быть, именно это он подразумевал, когда говорил о проникновении в глубины?
Глава 33
Брэнт еще раз удивил Еву до глубины души, когда она увидела, что он, по всей видимости, по-настоящему полюбил ее мать. Она ждала, что после первоначального шока он понравится матери или, по крайней мере, ей понравится мысль о том, что дочь наконец-то выходит замуж. А много ли матерей может с гордостью сказать, что являются тещами миллионеров?
Мать, как обычно, сначала была крайне смущена, потом начала обнимать и целовать их. Младшие дети глазели с безопасного расстояния – на первых порах, а потом потихоньку стали подходить все ближе и ближе, чтобы, в конце концов, повиснуть на Брэнте.
– Эй, а ты правда собираешься жениться на Еве? Она нам говорила, что никогда не выйдет замуж.
А потом ее младшая сестренка Пэт смущенно пробормотала:
– Ух, какой ты шикарный мужчина. Как жаль, что не я первая тебя встретила!
Она-то уж позабыла, насколько непосредственной и цепкой может быть ее семейка, поэтому она ожидала, что Брэнт сразу же укроется за непроницаемой стеной своей дежурной улыбки. Однако он, наоборот, казалось, впервые за все время их общения стал каким-то человечным, отвечая на поцелуи и объятия ее матери, при этом галантно говоря ей, что теперь ему ясно, откуда взялась такая потрясающая внешность ее дочери, обещая ее брату, Стиву, что непременно поиграет с ним в мяч, и даже умудрившись шепнуть Пэт, что ему тоже очень жаль, что он первую встретил не ее.
Это была идея Брэнта – начать свадебную церемонию из ее дома, ее настоящего дома. И, сдавшись на милость победителя, не в силах спорить с ним, Ева предоставила бурному течению событий нести себя по своим волнам.
Она даже не поинтересовалась, как это Брэнту удалось в один день организовать сдачу крови на анализ и моментально получить ее результаты, а также договориться об оформлении брачных документов. Свадьба должна была состояться уже на следующий день в церкви, а соседи и друзья их семьи были уже оповещены и проинформированы о необходимости такой спешки.
Ева слышала, как ее мать производит последние телефонные звонки.
– Ну, Минни, ты же знаешь нашу современную молодежь: они же всегда твердят, что им некогда возиться. Они собирались сочетаться браком где-нибудь в экзотическом месте, но в последний момент жених Евы решил венчаться в церкви. Что ты говоришь? А, но ведь у них все билеты и номера в гостиницах зарезервированы уже заранее на все время их медового месяца и им теперь никак уже нельзя все это поломать и заказать вновь. Ведь в этом случае им придется с месяц опять ждать, а им-то как раз этого и не хочется.
Невинная ложь! Почему это всегда надо оправдываться перед чужими? Ева неожиданно ощутила себя такой разбитой и усталой, когда она легла в постель на своем втором этаже в первый день их пребывания в ее доме. Мускулы лица болели от постоянных улыбок. Несмотря на усталость, она лежала, глядя в родной низенький потолок, и не могла заснуть. Она беспокойно переворачивалась, никак не в состоянии найти уютную позу, и казалось, проходят часы, а она все не спит, прислушиваясь к отдаленным голосам, доносящимся из гостиной. Неужели во всем доме она – единственная, кто хочет заснуть? Заставь себя закрыть глаза и расслабить все тело, Ева. Заставь себя не думать о Дэвиде.
Наступило утро. Ева поняла это и, к своему удивлению, обнаружила, что все-таки она ночь проспала. Она продолжала лежать, не в силах двинуться, надеясь вновь заснуть, однако мысли, не выходившие у нее из головы ночью, все еще роились в голове. Странно предаваться подобным мыслям в день свадьбы. Свадьбы с незнакомцем. Хотя, по крайней мере, между ней и этим незнакомцем не будет места для притворства. Не будет любви, но и лжи не будет тоже.
О, Дэвид! Мысль о нем мелькнула нежданно-негаданно, постоянная мысль, жившая в ней еще с тех времен, когда она повторяла это имя про себя беспрерывно, как заклинание. Дэвид, Дэвид, Дэвид!..
Она увидела собственное лицо в зеркале в шкафу. Такая бледненькая без косметики. Испуганная.
С Дэвидом у нее никогда бы не было свадьбы. Он выжал из нее все жизненные соки, не осталось ничего – ни ненависти, ни любви, ни инициативы, ни чувства собственного достоинства. Она, полностью отдав себя в его власть, превратила его в какого-то вампира. Сама же провоцировала его на все более жестокое и равнодушное отношение к себе своей слабостью и мазохизмом, в котором боялась признаться.
Ева вновь лежала на спине, тупо смотря в бревенчатый потолок своего детства, вспоминая о тех ночах, когда она была еще совсем юной… И так же лежала, думая… Да не выразить ни словами, ни мыслями ее тогдашних желаний. Потолок превратился в зеркало, и она теперь уже видела собственное корчащееся тело – ее и не ее. И казалось, вновь наползает та ночь со всеми теми руками – прикасающимися, хватающими, держащими ее, когда золотоголовый кудрявый Брэнт обрушился на ее тело, кровожадно подступая к беспомощно раздвинутым ногам… Нет! Не сегодня. Она не должна, не может и не будет об этом вспоминать.
Ее глаза лихорадочно заметались, не в силах остановиться на чем-либо – окно, мягкие обрывки облаков, сливающиеся вдали почти что в дождевую тучу, небо сквозь сплетение веток яблонь. Она будет во всем белом, наденет свое свадебное платье ценой в целое состояние, а дядя Джозеф передаст ее в руки жениха.
В руки жениха – Брэнта Ньюкома. Отдаст незнакомцу. Нет, так думать нельзя. Ведь все люди – незнакомцы друг для друга. Она и Брэнт, по крайней мере, видели друг друга и в наихудших, и в наилучших проявлениях.
Ева закрыла глаза. Господи, будь что будет! Это неожиданное выражение выскочило из далеких детских воспоминаний. Ее любимое заклинание. Когда она не хотела, чтобы шел дождь в день ее рождения, когда она хотела, чтобы ей досталась главная роль в школьном спектакле, когда она хотела, чтобы мамуля не догадалась о губной помаде, взятой у Андрии…
Неожиданно она расслышала голоса, звучавшие за окном, а также смех. Какой кошмар! До чего идиотский, бессмысленный, языческий обычай, согласно которому она не должна видеть его лицо до второй половины дня, когда они уже станут мужем и женой. А за окном был именно он, игравший в мяч – это вам не шутки – с детьми (а Пэтти небось следует за ним повсюду, как хвостик), в то время как она должна была пребывать в заточении в своей комнате.
Она стала думать о нем нежнее и добрее. Никуда не денешься, он все-таки с такой легкостью подружился с детишками. С детьми ему было легче, вольнее, она это сразу заметила.
Скорее всего, он ждет, что я стану прямо курицей-несушкой! Однако в общем-то сейчас мысль об этом не так уж тосклива, не так невыносима, как, скажем, лет десять назад или даже меньше. Лайза помогла ей вновь пробудить любовь к детям, и она будет очень скучать по Лайзе, бедной, никому не нужной девчушке. Вот любовь Лайзы – это настоящая, искренняя, свободная от внешних обстоятельств, не то что отношение к ней Дэвида, все время находящееся в зависимости от каких-то условностей, будто он дает себя взаймы.
Мать, тихонько постучав в дверь, вернула Еву в реальность. О, Господи, неужели мамуля хочет провести с ней старомодную, традиционную беседу по душам? Только не это, ведь они уже столько проговорили с глазу на глаз вчера.
Мать вошла и присела на край кровати, в руках у нее была чашечка кофе – еще один непременный ритуал времен ее детства. Только тогда мамуля приносила горячий шоколад. Ева села на кровати и принялась с удовольствием потягивать напиток из чашки, оттягивая время начала беседы.
– Ева, дорогая моя, ты на самом деле хочешь этого? – Значит, мать все-таки почувствовала тяжесть, камнем лежащую у нее на душе. Как странно: столько лет прошло, а мать все так же видит ее как на ладони.
Она обняла мать за плечи.
– Я сейчас чувствую то же, что и все, когда наступает день свадьбы, мам. Я… просто я очень волнуюсь. А ты, ты уверена, что выдержишь всю эту шумиху? Тут будет фотограф, друг Брэнта, и, знаешь, вся эта публика из газет и журналов. Может, даже приедет телевидение. – Не в силах сдержаться, она недовольно сморщилась. – Все они начнут соваться с вопросами и всюду снимать, снимать…
– Милая моя, если ты сможешь это выдержать, смогу и я. Я… просто хотела выяснить для себя наверняка, любишь ли ты его и… и что все это не из-за денег, понимаешь? И еще я думала, что с тех пор, как нет твоего отца, ты сама несешь ответственность… – Мать покраснела, и неожиданно Ева осознала, насколько ей трудно продолжить. Ведь так долго они были совсем чужими друг для друга, мать с ней толком и не говорила с того времени, когда она покинула родительский дом, но Ева все равно понимала, насколько тяжело и больно матери видеть, что ее дочь пренебрегает всем тем, чему родители пытались научить ее.
«О, мамочка!» – неожиданно подумалось ей, со стыдом вспоминая, что когда-то она стыдилась своей многодетной католической небогатой семьи. Глядя в карие глаза матери, излучающие беспокойство, она начала артистично лгать:
– Да, конечно, я люблю его, мам. Неужели он тебе не понравился? Ну, признавайся, ведь и ты влюбилась в него! Ты же счастлива, что я привела в дом красивого, приличного молодого человека, ведь так?
– Дорогая моя, конечно, да! Я просто не знала, с каких слов начать, чтобы сказать тебе, насколько я счастлива, хотя все это у вас произошло как-то уж очень неожиданно. Я просто хочу окончательно все понять про него. И сейчас мне кажется, что я поняла. Он мне очень нравится, Ева. Такой красавец, вежливый, да я вообще никогда и не думала, насколько он богат, пока ты мне не разъяснила.
Неожиданно Ева вспомнила слова Брэнта: «Да к черту эти поганые деньги!» – и у нее промелькнула мысль, привыкнет ли она когда-нибудь к тому, что она так богата.
