355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Розмари Полок » Песни над облаками » Текст книги (страница 8)
Песни над облаками
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 13:08

Текст книги "Песни над облаками"


Автор книги: Розмари Полок



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Утром в Martedi Grasso – итальянское название Скоромного вторника – Канди, проснувшись, обнаружила, что дождь, устойчиво льющийся с самого утра ее отъезда из Рима, наконец прекратился и город купается в сиянии золотых солнечных лучей зари. В поле зрения не было ни облачка, и когда, поддавшись порыву, она распахнула окно спальни и посмотрела вниз на искрящуюся улицу, ее неожиданно встретил плывущий в воздухе аромат невидимой мимозы. Сделав глубокий вздох, Канди закрыла глаза, и, казалось, напряжение, усталость и уныние, с которыми она жила день за днем, неделя за неделей, слегка отступили.

Но это ощущение покоя продолжалось недолго, и к тому времени, когда девушка, поспешно позавтракав в своей комнате, спустилась в гостиную труппы, чтобы встретиться там с Лоренцо Галлео, она была так же напряжена, как хорошо натянутая струна скрипки. Итальянец, слегка прищурив глаза, внимательно посмотрел на нее и, подойдя поприветствовать, взял обе ее руки в свои.

– Кандида… – Он улыбнулся ей. – Дитя мое, ты должна расслабиться.

Она беспомощно улыбнулась:

– Я знаю, но не могу.

– Сядь. – Канди повиновалась, и маэстро, наблюдая за ней, слегка нахмурил брови. – Знаешь, это совершенно естественно, что ты сейчас так напряжена и нервничаешь. И также естественно, что, вынужденная работать так усердно, чтобы подготовиться к представлению за столь короткое время, устала. Но, по-моему, ты больше, чем устала, больше, чем нервничаешь, и больше, чем напряжена. – Он засмеялся тихо и покачал головой. – Я почти готов вызвать врача и спросить его, достаточно ли ты здорова, чтобы двигаться дальше?

– О, но это смешно… я в полном порядке. Я прекрасно себя чувствую!

Мгновение он пристально смотрел на нее, затем почти незаметно пожал плечами:

– Benissimo [30]30
  Очень хорошо, отлично (ит.).


[Закрыть]
! А теперь, что бы ты хотела сделать сегодня?

– Сделать? Ну, я думала репетировать…

– Только не сегодня. Ты слишком усердно работала, без отдыха, без жалоб. Ты достаточно потрудилась. Не думаю, что еще одна репетиция поможет твоему сегодняшнему выступлению.

– Смею надеяться.

– Ты, конечно, помнишь, что я тебе говорил о необходимости упорной работы?

– Я никогда не забывала об этом.

– Это я понял. – Лоренцо вновь улыбнулся широкой отеческой улыбкой. – Но если бы я знал, что ты окажешься настолько хорошей ученицей, я также сказал бы тебе, что можно работать как много, так и мало. Хорошо быть отличной певицей, – добавил он, поддразнивая ее, – но, если у тебя не осталось сил для пения, ничем уже не поможешь.

– У меня достаточно сил, синьор. Для пения.

– Хорошо, хорошо, это хорошо. – Он поколебался, чувствуя странную неуверенность в себе. – Я говорил тебе также, что ты должна раствориться в своей музыке. Но, знаешь, на самом деле я не предполагал, что ты растворишься так полностью. Когда ты пришла ко мне, каждый мог видеть, как ты несчастна. Затем мне показалось, что ты стала более счастливой, и вот теперь ты несчастна опять.

Канди отвернулась от него и выглянула в окно на солнечное утро.

– Я всего лишь немного нервничаю, – пояснила она. – К вечеру я буду в полном порядке.

Лоренцо Галлео вздохнул и решил, что ничего не добьется, продолжая зондировать почву. Он встал.

– Хорошо. Что скажешь о небольшой прогулке под солнышком?

Канди покачала головой:

– Нет, мне не хочется… О, извините. Иногда я бываю невыносимой, но… я предпочла бы заняться чем-то.

– Тогда одно условие – чем бы ты ни занималась, это не должно быть слишком утомительным! И больше никакой работы, пока сегодня вечером не поднимется занавес. Ты меня поняла?

– Я чувствую себя гораздо лучше, когда работаю, – начала умолять она. – Я становлюсь не такой… не такой раздраженной.

– Я знаю, знаю.

Сев рядом с ней, Лоренцо Галлео с беспокойством, которое пытался скрыть, посмотрел на нее. Когда эта девушка пришла к нему три месяца назад сырой и совершенно необученной, он посчитал важным объяснить ей, как объяснял всем своим ученикам, что дорога вперед будет отнюдь не легкой. Тяжелая работа и самоотречение от всего обязательны, если она хочет добиться хоть малейшего успеха. Но на самом деле он не ожидал, что Канди воспримет его слова настолько серьезно. Она работала так, как никогда прежде не работал никто из его учеников, и, осознавая ценность ее таланта, Галлео был рад ее целеустремленности, однако вскоре начал опасаться, как бы она не переусердствовала. Канди Уэллс была натурой впечатлительной, эмоциональной и физически хрупкой. А в подобных случаях излишнее самопожертвование может быть гораздо опаснее, чем его нехватка.

– Ты помнишь, Кандида, – спросил он ее теперь, – что я сказал тебе, когда ты впервые пришла ко мне?

– Да, синьор. Каждое слово.

– Сегодня ты имеешь право быть невыносимой. Возможно… возможно, ты просто хочешь побыть одна?

– О, пожалуйста! – Она с благодарностью взглянула на него.

– Тогда я тебя оставлю. Но… – Он остановился. – Кандида, есть одна вещь, о которой я хочу тебя спросить.

– Да, синьор?

– Ты счастлива, что сегодня выступаешь на сцене? Или считаешь, что тебя слишком поторопили… что все произошло слишком быстро и ты не готова появиться на публике?

– А что думаете вы? – тихо спросила она.

– Я знаю, что ты полностью готова, но хочу быть уверен, что ты не делаешь этого против своей воли.

– Это не против моей воли. Я хочу двигаться вперед и хочу добиться успеха. – И что-то внутри нее добавило: «Потому что в моей жизни больше ничего нет».

Канди провела остаток дня, пытаясь отдохнуть. По молчаливому, казалось, согласию все оставили ее в покое, и она большую часть времени просидела в своей комнате читая, – единственное занятие, дающее ей возможность расслабиться. День тянулся медленно, и постепенно девушка начала волноваться, досадуя на себя и зная, что душевного равновесия ее лишают не только мысли о предстоящем выступлении. Она не просто желала, чтобы Микеле был с ней, она чувствовала себя такой же потерянной, как и одинокая корабельная шлюпка посреди Тихого океана.

Джон Райленд еще дважды пытался ей дозвониться, но Канди без колебаний вешала трубку, и он, видимо, признал безнадежными дальнейшие попытки. Один раз Джон даже появился на ресепшене и спрашивал о ней, но она решительно отказалась с ним встретиться, и теперь, вопреки всему, надеялась, что он все понял. Ей было совершенно безразлично, возобновит ли Джон свой страстный интерес к красавице Анне или удалится в монастырь, сама идея поговорить с ним вызывала у нее тошноту. Теперь Канди понимала, что ее чувства к нему были детскими, вызванными отчаянным желанием к кому-то прильнуть. Неожиданно и со всей ясностью она увидела в нем все, что было наименее привлекательным: малодушие, эгоизм, тщеславие и высокое самомнение. Но если бы Канди его действительно любила, если бы между ними возникла та магическая, таинственная связь, не поддающаяся объяснениям, никакие недостатки, свойственные человеческим характерам, не имели бы значения. Канди не любила его и теперь была рада, что так удачно избежала несчастья, которое вполне могло ее постичь. Ведь она могла выйти за него замуж!

В пять часов ей принесли отличный английский чай с наилучшими пожеланиями от менеджера отеля. Канди направила ему записку с благодарностью и налила себя чашку благоухающего напитка, но оставила кексы и сандвичи нетронутыми, даже не желая на них смотреть. От Микеле все еще не было никаких известий, и девушка боролась со все возрастающей паникой.

Что, размышляла она, ей делать, если он не приедет? Канди понимала, что сходит с ума, позволяя себе полагаться на Микеле во всем и рассчитывать на него, тем более что в рождественскую ночь воочию убедилась, что Катерина – единственный человек в мире, который действительно для него что-то значит, но ничего не могла с этим поделать. Если бы только в этот раз он был здесь, чтобы придать ей мужества!.. Потом она будет вести свою борьбу одна. Канди знала, что должна перестать видеться с ним, но сейчас не хотела об этом думать. Пока нет… Ей пришло в голову, что, если Микеле не приедет, Катерина, скорее всего, не появится тоже. И тогда она на самом деле окажется одна.

Вскоре после пяти принесли телеграмму, и, даже не открывая ее, Канди уже знала, что она от Сью и Пола.

«Самой большой удачи, дорогая. Все волнуются до предела!»

Она прочла слова несколько раз, прежде чем убрала листок в конверт. Как приятно знать, что есть на свете кто-то, кому ты небезразлична!

Сразу же после этого позвонил Лоренцо Галлео. Его речь с сильным акцентом была веселой и успокаивающей, и, когда он напомнил ей, что вскоре они отправляются в театр, Канди не почувствовала такой паники, которую ожидала. Скорее испытала ощущение вялости и еще холодок внутри, а еще у нее появилось новое и странное чувство отрешенности.

Вскоре после шести они уже были в театре, и, когда Канди сидела в гримерке в компании нескольких других девушек, участвующих в спектакле и сочувственно суетящихся вокруг нее, она на мгновение засомневалась, не снится ли ей все это. Это не могла быть она, Канди Уэллс. Она не чувствовала волнения, даже не нервничала – до того все казалось ей нереальным.

Представление планировалось начать в половине восьмого, и к семи часам Канди была полностью одета и почти готова морально. На несколько минут заглянул Джулио Прети и поговорил с ней немного на отвлеченные темы. С техническими сторонами дела они давно покончили, разговор быстро иссяк, и он ушел.

Затем доставили еще одну телеграмму. Почти не задумываясь, Канди медленно развернула кремовый листок бумаги, и пальцы ее тут же задрожали, а кровь забилась в висках. Телеграмма была от Микеле… и послана из Швейцарии.

«Я не смогу быть с вами… – Строчки затуманились у нее перед глазами. – Пойте так, как вы никогда не пели. Благослови вас Бог. Микеле".

Рука ее опустилась, и листок скользнул на пол. Канди порадовалась, что была в этот момент одна. Он не сможет приехать… Он даже не написал, что сожалеет… Только: «Благослови вас Бог»…

Канди медленно опустилась на стул перед туалетным столиком и невидяще уставилась на свое лицо в гриме. И в этот момент за дверью в коридоре раздался внезапный взрыв голосов на повышенных тонах. Поначалу она едва обратила на это внимание, но за шумом мгновенно последовали неистовые удары в дверь. Кто-то яростно пытался повернуть ручку, но ему мешали войти. Канди по-прежнему сидела, пристально глядя в зеркало, не в состоянии проявить интерес и не имея сил узнать, что происходит. Но через несколько мгновений дверь распахнулась, и на пороге появилась графиня ди Лукка.

Она была одета в изумительное соболье манто и, как всегда, наряжена с головы до ног, но под безупречным макияжем прекрасное лицо итальянки казалось бледным, глаза огромными. Позади Анны стоял Лоренцо Галлео, его лицо было таким же напряженным, как и лицо графини.

– Этот… человек не позволял мне войти! – Знаменитая красавица сделала театральный жест в сторону своего соотечественника. – Но я должна вас увидеть… я должна поговорить с вами…

– Графиня… – Синьор Галлео осторожно прикоснулся к ее руке. – Я не желал вас обидеть. Вы выдающаяся, вы несравненная, и я вас обожаю так же сильно, как любой другой мужчина в Италии. Но для этого дитя…

Он замолчал, затем продолжил говорить на итальянском. Графиня отвечала ему быстро и многоречиво, а Канди стояла в замешательстве, удивленно переводя взгляд с одной на другого.

– Хорошо, хорошо! – внезапно уступил синьор Галлео. – Пять минут! – Он посмотрел на Канди, и ей показалось, что маэстро выглядит до отчаяния обеспокоенным. – Малышка, что бы ни случилось, не расстраивайся. Помни, сегодня вечером ты будешь петь… ничто больше не имеет значения!

Он вышел, закрыв за собой дверь, и мгновение две женщины стояли, глядя друг на друга. Затем, к изумлению Канди, огромные слезы медленно потекли по щекам графини.

– О, Кандида, Кандида, я сожалею… – Голос женщины звучал потрясенно. – Я знаю, что значит первый выход на сцену. Вы ведь никогда прежде не выступали?! Но… но Микеле…

– Микеле? – тихо и спокойно повторила Канди. – Что с ним?

– Вы были близки с ним. Что он вам сказал?

– Он ничего мне не говорил, графиня. Боюсь… боюсь у вас создалось неверное впечатление. Ваш сын многим мне помог, но я… но мы не были близкими друзьями. – Она неловко подняла тяжелые юбки своего сценического костюма и пересекла комнату, чтобы подвинуть гостье стул. – Не присядете?

– Вы хотите сказать, что он не говорил вам о… почему он уехал в Швейцарию? Вы не знаете?

– О чем? – Канди почувствовала, как холодок пробежал по ней, зародившись в кончиках пальцев и постепенно распространяясь по всему телу. – Я ничего не знаю… за исключением того, что он отправился в Швейцарию.

– Но он уехал на операцию! Он болен… очень болен… и, о, Канди, я не знаю!

– Он… болен? – Канди схватилась за спинку стула. Кровь застучала в ее висках, и она почувствовала, что реальность теряет значение.

Графиня села и медленно, будто с трудом, рассказала ей все. Несколько месяцев назад у Микеле обнаружили серьезную болезнь костей. Его осматривали все крупнейшие специалисты Рима и Лондона, но их вердикт был единодушен.

– И что это был за… вердикт? – прошептала Канди. Красивый рот Анны Ланди задрожал.

– Вы должны быть мужественной, cara. Врачи считают… они сказали, что у него нет надежды. Они дали ему… восемь или девять месяцев. Возможно, чуть больше, но… ненамного. – Графиня закрыла лицо руками, как будто загораживаясь от мира и всего, что есть в нем. – Я попросила вас быть мужественной, – произнесла она странным, неестественным голосом, – но сама не могу этого вынести, Канди! Вы должны мне помочь!

– Почему он уехал в Швейцарию? – Канди показалось, что ее собственный голос доносится откуда-то издалека.

– Потому что несколько недель назад Микеле услышал, что в Швейцарии есть доктор, который берется оперировать такие случаи. Не так много шансов на успех, но есть… надежда. Это… это очень опасная операция, Канди. – Голос графини истерически возрос. – Или успех, или… или…

– И вы не знали? И вы ничего об этом не знали? – машинально спросила Канди.

– Конечно, я не знала. Марко был единственным, кто знал. Я понятия не имела, что он болен, пока Марко не сообщил мне об этом сегодня днем. Микеле написал ему и просил рассказать об этом мне… о том, что он собирается… оперироваться, чтобы это не было слишком большим шоком, если… – Анна крепко сцепила руки. – Канди, я была ужасной матерью! Подумать только, что он не смог мне сказать…

– Наверное, он просто не хотел вас расстраивать, – мягко проговорила Канди. Она чувствовала, как будто поднимается над всеми остальными эмоциями и, странным образом, ее дух отделяется от реальности. – Вы же понимаете это.

– Но это ужасно! Все эти месяцы… – Женщина остановилась, глотая слезы, и, вытащив из сумочки носовой платок, начала промакивать им заплаканное лицо. Затем вгляделась в Канди, как будто что-то в лице девушки привлекло ее внимание и напугало. Через несколько секунд она хрипло сказала: – Это несчастье и для вас, да?

Канди посмотрела на нее, не пытаясь что-то скрывать.

– Да, – просто ответила она.

– Значит, вы поедете со мной… вы поедете со мной в Швейцарию?

Прежде чем Канди смогла ответить, раздался стук в дверь. Немедленно после этого она открылась, и вошел синьор Галлео. Его взгляд сразу же упал на лицо Канди, и то, что он увидел, заставило его сказать что-то резкое на итальянском. Затем он пересек комнату и обнял за плечи худенькую фигурку в костюме прошлого века, как будто пытаясь физически ее защитить.

– Боже мой! Что здесь происходит?

– Не сердитесь, синьор. – Анна Ланди встала. Теперь она выглядела той, кем и была – отчаянно несчастной женщиной среднего возраста. – Знаю, я должна была подождать до конца представления, но я не смогла… не смогла этого сделать. – Она подошла к Канди, и, почти не желая этого, Лоренцо Галлео отступил назад. Графиня обняла англичанку. – Теперь я поняла, что ошиблась, cara. Это было жестоко – сказать тебе сейчас. Но это не меняет дела. Ты должна помнить, что Микеле – твой хороший друг и что одним из его самых заветных желаний в последние несколько недель было увидеть, как ты ступаешь на тропу, ведущую к становлению великой певицы. Если бы он мог услышать… если бы до него могли дойти новости, что сегодня ты имела огромный успех… – Не в состоянии больше говорить, она расцеловала девушку в обе щеки, затем отступила и кивнула Лоренцо Галлео. – Я ухожу. Канди, увидимся позже?

– Конечно.

– Моя машина будет ждать, чтобы отвезти нас в аэропорт.

– Хорошо.

Когда графиня ушла, синьор Галлео закрыл за ней дверь, затем взглянул на часы и с явным беспокойством – на Канди.

– Мое бедное дитя, сядь. У тебя есть еще десять минут. Как не вовремя! Что она тебе сказала? Если это плохие новости о молодом ди Лукке, я искренне сожалею… искренне сожалею. – Он закашлялся. – Микеле – мой друг и, кроме того… В общем, это большое несчастье. Но она не собирается забрать тебя сразу же после премьеры?

– Да. – Канди чувствовала, что ее губы застыли, но голос звучал нормально. – Он очень болен… в Швейцарии. Графиня хочет навестить его. Она… она настаивает, чтобы я поехала с ней.

– Ты любишь его? – прямо спросил Лоренцо.

Канди стояла, глядя на итальянца, но на самом деле его не видела. Лицо девушки было невыразимо печальным.

– Это не важно, – наконец ответила она. – Я не думаю, что это что-то значит.

– Моя дорогая… – Он сделал шаг к ней.

– Не беспокойтесь, – спокойно произнесла Канди, – я не собираюсь падать в обморок или заявить, что не смогу выступать. Я сделаю все, что от меня зависит. – Она отвернулась, чтобы взглянуть на свое отражение в зеркале. – Я… я выгляжу нормально?

– Ты выглядишь прекрасно, – искренне ответил итальянец. – Но, Канди… – В его глазах отразилось беспокойство. – Ты правда в порядке?

– В полном порядке. – Она повернулась и улыбнулась ему. Позже, вспоминая об этом моменте, Канди так и не могла понять, как она смогла тогда улыбнуться.

Она совсем не нервничала и позже, стоя в кулисах огромного театра в ожидании своего выхода на сцену, словно готовясь наблюдать за собственной премьерой. Ей на самом деле казалось, что ничего больше не имеет значения, ничего, кроме Микеле. Микеле, который вместо того, чтобы быть сегодня здесь, смотреть, как его усилия воплощаются в жизнь, ждал в какой-то швейцарской клинике операции, которая будет означать… будет означать… Канди резко одернула себя. С Микеле все будет в порядке… конечно, с ним все будет в порядке! Другого не может быть!

Поддерживая себя так, с гордо поднятой головой и полузакрытыми глазами, прямая и изящная, она внезапно ощутила, как магия музыки Гуно начинает проникать в ее душу и последняя тень сомнений испаряется из нее. Канди не запомнила всех деталей того вечера. Она лишь знала, что вскоре вышла на широкую сцену, и безбрежное море людских лиц смотрело на нее. Зрители аплодировали ей поначалу тепло, но беспорядочно, однако затем их одобрение постепенно возросло. Девушка легко и почти естественно вошла в роль Маргариты – трагическая история героини как-то по-особенному откликалась сегодня в ее душе. Роль поглотила все ее силы, потребовала от нее все, на что она была способна, и эта полная поглощенность оказалась именно тем, в чем Канди в данный момент нуждалась. Она чувствовала, как ее голос становится сильнее, а все ее существо приобретает силу. Наблюдая за ней из кулис, Лоренцо Галлео улыбался.

Она спела «О Dieux! Que de bijoux!» умело и с живым весельем, вызвавшим почти рев восторга потрясенной публики. Только двое из всех присутствующих знали, каким мучительно-горьким было для нее это веселье, и не было тех, кто не восхищался ее мастерством. Зрители по достоинству оценили ее пение, прекрасно понимая, что мастерство это было всего лишь малой толикой того, что певица сама вложила в свое исполнение. Она была вдохновленной, вкладывала сердце и душу во все, что пела, в свою интерпретацию роли, и публика отозвалась со всей чувственной глубиной итальянского характера.

Наконец, Канди запела последнюю арию. Несмотря на ощущение полной обессиленности, голос ее продолжал парить с новой силой и чистотой. Слова, которые она пела, были полны живой надежды, утверждая триумф добра над злом, света над тьмой, и ей самой казалось, будто они поднимают ее ввысь, придавая ей новые магические силы, изгоняют всю ее напряженность и слабость и дают возможность довести до конца это суровое для нее испытание. Последние ноты выдернули весь зал из кресел и заставили Лоренцо Галлео вздохнуть с облегчением и удовлетворением.

Овации продолжались и продолжались. Слышались одобрительные возгласы и топанье ног, летели цветы. Масса людей, заполнивших старый флорентийский театр, чтобы услышать новое и пока неизвестное английское сопрано, демонстрировала свой восторг в свойственной итальянцам манере. Цветы все больше и больше нагромождались у ног Канди, и она вновь и вновь, выходя на поклон, смотрела на них в полном недоумении. Сначала Канди была полна недоверия, но через несколько минут ее охватила сущая паника. Почему ей не дают уйти? Она хочет уйти… Шум был оглушительным и немного пугающим.

Во время десятого выхода на поклон букет оранжерейных роз попал ей в обнаженное плечо, и, будучи в напряженном состоянии, Канди почти отпрянула назад. Ее взгляд встретился с глазами синьора Галлео, который стоял внизу перед сценой. Маэстро кивнул и исчез. Минуты через две, когда она вновь оказалась в кулисах, Лоренцо был уже там, встречая ее.

– Brava, brava! – Сияя от восторга, он взял руку девушки и поцеловал. – Я знал это! Я был уверен! Ты была восхитительна!

Канди ничего не сказала. Оглушительный рев зала продолжался. Лоренцо с беспокойством посмотрел на девушку.

– Да, тебе уже достаточно. Я видел это снизу, вот почему поднялся. Больше не будет никаких поклонов. Я сам поговорю с ними. Габриэла! – Он помахал одной из хористок. – Проводи синьорину Уэллс в гримерную.

Канди обрела голос как раз вовремя, чтобы крикнуть ему уже вслед:

– Синьор Галлео…

– Да? – Он мгновенно вернулся к ней, его круглые черные глаза сверкали с отеческой гордостью. – Что такое?

– Я хотела поблагодарить вас. Вы так много для меня сделали. Спасибо, что помогли мне пройти через все… все это.

– Дитя мое… – начал он, но она его перебила:

– А теперь мне нужно уйти. – Канди произносила эти слова быстро, однако решительно. – Графиня ждет меня. Как только я переоденусь…

Он долго и серьезно смотрел на нее.

– Канди, ты уверена? Это твоя ночь. Это переживания, которые никогда не повторятся. Ты должна быть здесь, во Флоренции. Княгиня Ванчини дает прием в твою честь…

– Поблагодарите за меня княгиню, хорошо? Передайте ей от меня большое спасибо. – Глаза девушки были большими и напряженными, но очень серьезными. – Скажите ей, что я с удовольствием пришла бы на прием, но меня срочно вызвали…

Повисла тишина, затем Лоренцо взял ее руку и крепко пожал.

– Bene, дитя мое, я понял. Бог с тобой. Уверен, ты найдешь добрые вести в конце твоего путешествия.

В гримерной ее уже ждала графиня. Обладая в этом деле большим опытом, итальянка помогла ей быстро переодеться и снять грим. Она видела представление и теперь тепло поздравила девушку с успехом, но мысли Канди были далеко, и она не совсем понимала, о чем ей говорит мать Микеле.

Лоренцо, действуя быстро, организовал все так, что поклонников и нежеланных визитеров держали подальше от гримерки Канди, и когда настало время ей и графине выезжать, двое швейцаров и сам синьор Галлео были рядом, чтобы проводить их через давку у служебного входа в театр. Графиня подняла воротник своего манто и повязала голову шарфом в попытке скрыть свое лицо, но, как только они добрались до машины, один из репортеров, плотно сжатый толпой людей, узнал ее, и интерес к двум женщинам удвоился. Это был почти пугающий момент, но швейцарам как-то удалось безопасно усадить их в лоснящийся кремовый «ситроен» Анны, и шофер мгновенно отъехал, ловко миновал приливную волну фотокорреспондентов и вывел машину на старые улицы оживленной Флоренции.

Когда они отъезжали, кто-то поспешно что-то сунул в окно Канди, но только оказавшись уже далеко, она поняла, что это букет цветов. Девушка взглянула на приложенную к нему карточку. Сначала она ничего не могла различить – в машине было темно, затем в свете проносившихся мимо электрических фонарей наконец смогла прочесть:

«Поздравляю. Микеле».

Они ненадолго остановились у отеля «Микеланджело», чтобы Канди смогла забрать свои вещи, затем отправились в аэропорт. Истощенная и физически и душевно, девушка всю дорогу молчала, ее спутница тоже почти не говорила. И только когда они сидели в зале, ожидая посадки на рейс до Женевы – графиня заранее заказала два билета, – обе сделали попытку нарушить тишину. В конце концов, Канди это удалось. Просто она кое-что вспомнила.

– Катерина… – неуверенно начала она. – Она… она знает о Микеле?

Графиня откинулась на спинку кресла и, медленно повернув изящную головку, задумчиво и немного обеспокоенно посмотрела на девушку.

– Я думала, ты сама догадаешься, – тихо проговорила она. – Катерина поехала с ним.

– Ох! – выдохнула Канди. – Конечно…

Почему-то до этой минуты она почти не вспоминала о Катерине. Естественно, она должна быть с Микеле. Он нуждается в ней больше, чем в ком-либо еще… Ее же единственный предлог поехать к нему – просьба его матери. И Микеле никогда не узнает, как сильно ей самой хотелось быть рядом с ним.

Их самолет вылетал около полуночи. С небольшой группой других пассажиров они прошли к нему под мелким холодным дождем. Канди не боялась летать и, когда стюардессы прекратили суетиться вокруг них, а лайнер, как огромная трепещущая птица, взмыл в хмурое ночное небо, впервые за весь вечер почувствовала, что охватившее ее напряжение понемногу ослабевает. Что бы ни случилось, сейчас она на пути к Микеле, и каждая проходящая секунда делает его все ближе.

Но к тому времени, когда стюардесса принесла ей чашку чаю, которую она сама попросила, эмоционально измученная Канди уже крепко спала.

Она проснулась часа через два и обнаружила, что они все еще находятся воздухе, а за окнами царит черная февральская ночь. Большинство пассажиров крепко спали, но, искоса глянув на изящный профиль графини, Канди увидела, как дрожат ее длинные ресницы. Через несколько секунд, как будто почувствовав, что за ней наблюдают, графиня открыла глаза и повернулась.

– Проснулась? – спросила она.

– Да, – ответила Канди и вдруг пожалела, что проснулась так рано. Чувство покоя и расслабленности, которое она испытала во сне, сразу испарилось, будто его и не было.

– А где эта клиника? – спросила она. – Где лежит Микеле?

– Всего в десяти милях от Женевы. На берегу озера.

– Мы поедем прямо туда?

– Да. Операция послезавтра, так что времени почти нет.

Канди заметила, что итальянка потеряла склонность к истерикам, и ее место заняла холодная, глубокая печаль. И поддавшись порыву, Канди сказала то, во что у нее не было никакой причины поверить:

– Знаете, я думаю, он вас сильно любит.

– Кто? Микеле?

– Да.

– Нет, моя дорогая, он меня не любит. Он меня презирает. За все, чем я была, и за все, что я сделала им обоим, ему и его отцу.

– Я не понимаю…

– Нет? Ладно, объясню. В подобное время можно говорить такое, на что обычно никогда не отважишься. – Женщина удобнее устроилась в своем кресле и подняла одну руку, чтобы полюбоваться сверканием отягощавших ее камней. – Я вышла замуж совсем молодой… мне исполнилось тогда всего семнадцать лет. Но я уже была преуспевающей киноактрисой… В Италии, – она сдержанно усмехнулась, – мы иногда очень рано начинаем карьеру. Когда богатый граф ди Лукка захотел жениться на мне, я подумала: «Почему бы и нет? Я буду важной леди. У меня будет палаццо в Риме, вилла рядом с Генуей, и все станут меня уважать». И я вышла за него… Через два года родился Микеле. – В голосе графини появились нотки горечи. – Но я никогда не любила мужа и долгое время даже думала, что не люблю и его ребенка.

– Вы… кого-то любили? – тихо спросила Канди.

– Да. Я любила Марко, брата моего мужа. И он меня любил. Он не простил мне того, что я вышла за Джованни… так звали моего мужа. А позже начал ненавидеть меня за то, чем я стала… эгоистичной женщиной, не заботившейся ни о муже, ни о сыне. Как ты, наверное, знаешь, Марко так и не женился, и, когда я чувствую желание утешить себя, я говорю, что это из-за того, что он не может любить никого, кроме меня. Но на самом деле… на самом деле я знаю – это потому, что я показала ему, какой стервой может быть женщина.

Канди ничего не сказала. Значит, это правда – насчет Марко ди Лукки! Вот какая история лежит за его беспокойной, несчастной жизнью!

– Даже когда он вчера пришел ко мне сообщить новости о болезни Микеле, – вновь заговорила графиня нетвердым голосом, – я поняла, что он не простил меня. И я не думаю, что когда-нибудь простит. Я… – Она оборвала себя.

Канди посмотрела на нее и кое-что поняла. Знаменитая, потрясающая Анна Ланди, графиня ди Лукка, легендарная красавица, окружившая себя самыми восхитительными мужчинами и имеющая поклонников больше, чем какая-либо другая женщина в блестящем фешенебельном мировом сообществе, в котором она вращалась, была после всех этих лет все еще влюблена в своего деверя… в пресытившегося и утратившего все иллюзии Марко ди Лукку. Она поняла теперь, что мужчины типа Джона Райленда были для графини всего лишь мимолетным капризом, и не более того, и вряд ли графиня знала о том, что между нею, Канди, и Джоном когда-то было что-то серьезное, но теперь это не имело никакого значения.

Было все еще довольно темно, когда самолет прилетел в Женеву, а у трапа их встретил резкий холодный ветер Швейцарии. Без особых трудностей пройдя таможенный и иммиграционный контроль, они остановились внутри здания у главной двери аэропорта в ожидании, когда их багаж перенесут в такси. И в этот момент их окликнул знакомый мужской голос. Анна, вздрогнув, стремительно повернулась.

– Марко! – Он только что вошел в стеклянные двери, и она шагнула ему навстречу. – Марко, как ты здесь оказался?

– Самолетом, Анна, как и ты… только на несколько часов раньше. – Он посмотрел на Канди. – Доброе утро, малышка. – Затем его лицо стало серьезным. – Вы пели прошлым вечером? Вы не отменили представление?

– Нет, она пела, – ответила за нее Анна. – И пела, как ангел. Но сразу же уехала, чтобы прибыть сюда со мной.

– Прошлым вечером я сам пытался добраться до Флоренции, – печально признался Марко ди Лукка. – Хотел поговорить с Канди до тебя… убедиться, что она пойдет вперед, как хотел Микеле.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю