Текст книги "Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов"

Автор книги: Рой Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Однако главным событием съезда писателей оказалось не то или иное выступление его делегатов или резолюция, а открытое письмо к съезду А. И. Солженицына, которое он написал и размножил еще до съезда и перед открытием разослал почтой по 235 адресам за своей личной подписью.

Главной темой письма Солженицына была свобода писательского творчества и необходимость отмены цензуры. Он, в частности, писал:

«…Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем “Главлита” тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями… Тленная, она тянет присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных…

Наша литература утратила то ведущее мировое положение, которое она занимала и в начале нынешнего и в конце прошлого века, и тот блеск эксперимента, которым она отличалась в 20-е годы. Всему миру литературная жизнь нашей страны представляется неизмеримо бледней, плоше и ниже, чем она есть на самом деле, чем она проявила бы себя, если бы ее не ограничивали, не замыкали. От этого проигрывает и наша страна в мировом общественном мнении, проигрывает и мировая литература: располагала она всеми естественными плодами нашей литературы, углубись она нашим духовным опытом – все мировое художественное развитие пошло бы иначе, чем идет, приобрело бы новую устойчивость, взошло бы даже на новую художественную ступень.

Я ПРЕДЛАГАЮ СЪЕЗДУ ПРИНЯТЬ ТРЕБОВАНИЕ И ДОБИТЬСЯ УПРАЗДНЕНИЯ ВСЯКОЙ ЯВНОЙ ИЛИ СКРЫТОЙ ЦЕНЗУРЫ НАД ХУДОЖЕСТВЕННЫМИ ПРОИЗВЕДЕНИЯМИ, ОСВОБОДИТЬ ИЗДАТЕЛЬСТВА ОТ ПОВИННОСТИ ПОЛУЧАТЬ РАЗРЕШЕНИЕ НА КАЖДЫЙ ПЕЧАТНЫЙ ЛИСТ…»

Письмо Солженицына произвело большое впечатление на делегатов съезда и на всю творческую интеллигенцию. В дни съезда некоторые из его участников написали в президиум съезда письма, в которых они присоединялись к предложениям Солженицына. После съезда аналогичные письма написали также некоторые из известных писателей, которые не были участниками съезда. Что касается самого Солженицына, то с 1967 года не издавалось ни одного из его прежних или новых произведений, что ясно свидетельствовало о твердом цензурном запрете. Против Солженицына началась кампания клеветы: его объявляли уголовником, бывшим военнопленным, добровольно сдавшимся в плен, и даже человеком, «служившим немцам». В действительности Солженицын прошел войну командиром батареи, был награжден орденами и арестован уже в 1945 году в Восточной Пруссии за критику Сталина.

Во многих отношениях крайне важным в культурной жизни нашей страны стал 1968 год, когда советская интеллигенция находилась под сильным влиянием событий в Чехословакии. Хотя, конечно, целый ряд значительных событий в культурной жизни страны происходил независимо от развития международной ситуации. Большой интерес у зрителей вызвали фильмы «Твой современник» Ю. Райзмана и Е. Габриловича и «Шестое июля» по сценарию М. Шатрова и Ю. Карасика. После многих проволочек и запретов театр на Таганке с успехом поставил спектакль «Павшие и живые», а также «Антимиры». В литературе главным событием года стала публикация в «Новом мире» романа Ф. Абрамова «Две зимы и три лета», центрального романа из большой эпопеи. Не прошли незамеченными и повести В. Белова «Плотницкие рассказы», В. Быкова «Атака с ходу», В. Лихоносова «На улице Широкой».

Важным событием в литературной и общественной жизни страны стала книга В. Солоухина «Письма из Русского музея» (несколько ранее опубликованная в журнале «Молодая гвардия»). С появлением этой книги стало все более явственно определяться еще одно важное направление в нашей общественной жизни, которое можно условно назвать русским национальным движением и которое раздробилось вскоре на несколько различных по своей программе и своим методам течений.

«Письма» эти вызвали возражение и полемику в печати. Некоторые авторы соглашались с Солоухиным насчет бессмысленности и преступности разрушения в Москве да и в других городах многих ценнейших памятников старинной архитектуры и особенно церквей. Но они резонно отмечали, что, сохраняя заповедные зоны в наших городах, мы не можем в том же стиле вести и новое строительство. Нельзя отнимать у людей образы прошлого, но нельзя и жить в прошлом, отказываясь от иных впечатлений, а в архитектуре – и от иных художественных решений.

Растущий произвол в области культуры был продемонстрирован в изобразительном искусстве. В июле 1968 года в выставочном зале на Кузнецком мосту предполагалось открыть выставку картин молодых художников. Отбор картин для выставки проводила комиссия Московского отделения Союза художников СССР и ЦК ВЛКСМ. В канун открытия ее пожелала посмотреть секретарь МГК по вопросам культуры и идеологии А. П. Шапошникова, известная своими консервативными взглядами. Многие из картин не понравились Шапошниковой, и она запретила открывать выставку. Утром вместе с большой группой первых посетителей на Кузнецкий мост явились десятки дружинников с красными повязками, которые сняли все картины и ликвидировали таким образом выставку, несмотря на протест Союза художников. Так и в Москве дружинников стали использовать почти как хунвэйбинов в Китае.

Советская печать, и особенно журнал «Огонек», развернули настоящую кампанию против демонстрации в СССР зарубежных фильмов – как приключенческих, так и развлекательных. Под удар тенденциозной критики попали действительно малосодержательные фильмы, которые, однако, приносили нашей казне немалый доход (из-за отсутствия достаточно интересных советских картин), но, к сожалению, и некоторые превосходные ленты, как, например, «Развод по-итальянски». Несправедливой критике постоянно подвергались и популярные театральные постановки.

Наступление консервативных сил в области культуры усилилось к концу 1968 года. При выборах в Академию наук СССР по Отделению литературы была провалена кандидатура А. Т. Твардовского, а Ленинградский обком провел даже тенденциозную «проверку» идеологической работы в коллективе Пушкинского дома, который выдвинул Твардовского в АН СССР. Газета «Красная звезда» в грубой форме обрушилась на интересную повесть В. Быкова «Атака с ходу», опубликованную в «Новом мире».

Становилась все более открытой и активной пропаганда националистических и шовинистических взглядов в журнале «Молодая гвардия». Вспоминается статья М. Лобанова «Просвещенное мещанство», направленная против современной интеллигенции и молодежи. Подлинные источники духовного обогащения молодежи Лобанов находил только в прошлом, пытаясь противопоставить одну нацию другой и всячески подчеркивая превосходство именно русской нации[58]58
  Молодая гвардия. 1968. № 4.


[Закрыть].

Большой интерес у читающей публики вызвало появление (с большим запозданием) девятого номера «Нового мира», украшением которого стала статья В. Лакшина «Посев и жатва» с подробным и глубоким по мысли и ярким по форме анализом трех пьес «Современника» – «Декабристы», «Народовольцы», «Большевики». Разбирая эти спектакли, Лакшин одновременно вступал в дискуссию с авторами ряда публикаций, особенно с В. Чалмаевым.

В культурной жизни страны 1969 год был переломным. Подготовка к реабилитации Сталина не могла не сказаться и на культуре, ее нужно было зажать в еще более крепкие цензурные тиски, и эти тиски сжимались на протяжении года. Однако именно 1969 год был не только годом весьма ожесточенной борьбы в области культуры, но и годом явного подъема литературы. Достаточно напомнить, что именно в 1969 году «Новый мир» опубликовал на своих страницах повести Ф. Абрамова «Пелагея», Н. Баранской «Неделя как неделя», Ю. Трифонова «Обмен», В. Быкова «Круглянский мост» и Б. Можаева «Лесная дорога». Был опубликован роман Г. Владимова «Три минуты молчания». На Украине еще в 1968 году вышел в свет роман О. Гончара «Собор», однако бурная полемика вокруг этого романа на Украине, где один из партийных руководителей «узнал» себя в одном из главных отрицательных персонажей книги, помешала знакомству читателей страны с этим произведением.

На протяжении всего 1969 года среди писателей распространялись слухи о скорой отставке А. Твардовского – «за ошибки». С особенным ожесточением нападали на Твардовского и «Новый мир» авторы журнала «Огонек», руководимого А. Софроновым.

Попытку напомнить о себе предпринял и М. Шолохов, опубликовав в «Правде» несколько новых глав из романа «Они сражались за Родину», который был начат еще в первый год войны, но потом заброшен на 25 лет. Новые главы, однако, не вызвали интереса у читательской публики: невыразительный язык, отсутствие интересных фактов и соображений, надуманные сцены, явное упрощение той сложной обстановки, которая сложилась на Дону в начале войны, особенно среди казачества.

Продолжалась полемика и вокруг литературных и иных публикаций «Молодой гвардии». С критикой статей В. Чалмаева, А. Ланщикова и других публицистов-русофилов из «Молодой гвардии» выступил один из ведущих критиков «Нового мира» А. Дементьев. В большой статье «О традициях и народности» (Новый мир. 1969. № 4) Дементьев показывал, насколько позиция «Молодой гвардии» находится в противоречии со взглядами Маркса и Энгельса, Ленина и решениями партии. Статья Дементьева не была свободна от элементов догматизма, но в целом верно отмечала порочность и ошибочность линии журнала «Молодая гвардия», линии, которую Дементьев определяет как «славянофильское мессианство».

С осени 1969 года в центре внимания советской общественности оказался новый роман В. Кочетова «Чего же ты хочешь?», который начал публиковаться в журнале «Октябрь». Совершенно неинтересный с литературной точки зрения, этот роман явился открытым и предельно грубым вызовом всем тем, кто выступал против сталинизма, против реабилитации Сталина, за демократизацию и обновление советского общества. Такого не просто сталинистского, но и откровенно черносотенного романа в нашей литературе еще не было. Борьбу со сталинизмом Кочетов прямо считал результатом происков американского империализма. О Сталине он писал как о лучшем из большевиков, революционеров-марксистов, который хорошо подготовил СССР к войне и уничтожил «пятую колонну» в партии. Кочетов высказывал крайнее недовольство советской молодежью, которая якобы слишком беспечна и преклоняется перед западной модой. Главный положительный герой книги – писатель Булатов, в котором нетрудно узнать самого Кочетова. А для Булатова главным положительным героем советской истории является Сталин. Булатов горячо защищает Сталина и в беседе со своим сыном. С откровенной злобой говорят «положительные герои» романа Кочетова о временах Хрущева. Кончается роман сценой, где бывший русский аристократ, он же эсэсовец, воевавший против СССР и вывозивший для Розенберга из России произведения искусства, принявший теперь итальянское гражданство и итальянскую фамилию – Карадонна, неожиданно проникается любовью к Советскому Союзу и произносит патриотические речи перед сыном «ученого» Зародова – Генкой, которому и задает вопрос «Чего же ты хочешь?», ставший заголовком романа.

Роман-донос, роман-пасквиль Кочетова вызвал возмущение среди большинства московской интеллигенции и среди многих коммунистов Запада. По Москве стали распространяться различные пародии, весьма остроумно высмеивающие Кочетова и его роман.

В ноябре 1969 года главным событием, которое занимало литературную общественность в нашей стране, было исключение А. И. Солженицына из Союза писателей. Солженицын в то время жил в Рязани, и исключение его из Союза обсуждалось на общем собрании Рязанской писательской организации из 6 человек в присутствии представителей обкома партии и Союза писателей РСФСР. Обвинений было много, но главное из них состояло в том, что «произведения и имя Солженицына активно используются буржуазной пропагандой и что Солженицын не только не высказал публично своего отношения к этой кампании, но, несмотря на критику советской общественности и неоднократные рекомендации Союза писателей СССР, некоторыми своими действиями и заявлениями, по существу, способствовал раздуванию шумихи вокруг своего имени».

Солженицын присутствовал на собрании и решительно опроверг все эти обвинения. Решение об исключении было принято пятью голосами против одного. Уже на следующий день в Москве собрался Секретариат СП РСФСР. Против исключения Солженицына высказался лишь Д. Гранин. Однако Секретариат Союза российских писателей утвердил решение Рязанской писательской организации. Несомненно, что судьба Солженицына и его произведений была в 60-е годы в центре внимания как советской общественности, так и общественности западных стран. При этом роль Солженицына в 60-е годы существенно отличалась от той роли, которую этот писатель сыграл в 70-е годы, и многое как в поведении, так и в духовной эволюции Солженицына зависело от его личной судьбы и отношения к нему. В молодости он мечтал внести «свой вклад» в развитие ленинизма и хотел написать роман, прославляющий Октябрьскую революцию и ее вождей. В годы войны зародившиеся у него критические взгляды распространялись только на Сталина, стратегические способности и полководческий гений которого вызывали у молодого капитана артиллерии Солженицына большие сомнения. В годы заключения и ссылки мировоззрение Солженицына претерпело коренные изменения, однако широкое признание и слава начала 60-х годов снова оказали влияние на этого писателя, и он был готов включиться в процесс «перестройки» советского общества и вовсе не собирался отказываться от Ленинской премии по литературе, к которой его представила редакционная коллегия «Нового мира». Книги Солженицына, изданные на Западе в 60-е годы, получили наибольшее распространение и признание в первую очередь среди западной прогрессивной и левой интеллигенции, тогда как различные факты дискриминации и преследований писателя использовались правыми кругами и западной пропагандой, чтобы доказать наличие в СССР неосталинизма и тоталитарного режима. Разумеется, в 60-е годы Солженицын уже не объявлял себя сторонником марксизма или ленинизма. Если судить по его произведениям, то многие относили Солженицына к особому интеллектуальному течению «этического социализма». Однако даже в 30–40-е годы не существовало обязательного требования, чтобы Союз писателей СССР объединял в своих рядах одних лишь марксистски мыслящих писателей.

Солженицын распространил в Москве не только свое выступление на собрании Рязанской писательской организации, где он выступал в первую очередь против замалчивания преступлений Сталина и сталинского времени, но и свое «Открытое письмо» Секретариату Союза писателей РСФСР. Письмо Солженицына было, пожалуй, последним из его обращений, в котором он выступал не против советского общества и социализма, а за их оздоровление, за демократию и гласность, за то, чтобы «массы обо всем могли знать и судить открыто».

«Слепые, поводыри слепых! – писал Солженицын. – Вы даже не замечаете, что бредете в сторону, противоположную той, которую объявили. В эту кризисную пору нашему тяжело больному обществу вы не способны предложить ничего доброго, ничего конструктивного, а только свою ненависть – бдительность, а только “держать и не пущать…” “Враги услышат” – вот ваша отговорка, вечные, постоянные враги, удобная основа ваших должностей и вашего существования. Как будто не было врагов, когда обещалась немедленная открытость! Да что бы вы делали без “врагов”? Вашей бесплодной атмосферой стала ненависть, не уступающая расовой. Но так теряется ощущение цельного и единого человечества и ускоряется его гибель… Гласность, честная и полная гласность – вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже. И кто не хочет нашей стране гласности – тот равнодушен к отечеству, тот думает только о своей корысти. Кто не хочет человечеству гласности – тот не хочет очистить его от болезней, а хочет загнать их внутрь, чтобы они гнили там».

Письмо Солженицына вызвало многочисленные отклики и у нас в стране, и за границей. «Литературная газета» ответила весьма злобным комментарием, в котором содержались уже не намеки, а прямое предложение «отправиться туда, где всякий раз с таким восторгом встречаются его антисоветские произведения и письма».

Как мы уже отмечали выше, реабилитация Сталина не состоялась ни в декабре 1969 года, ни позже. Этот факт заметно отразился на положении и содержании советской культуры. Было принято негласное решение – воздерживаться впредь как от наиболее откровенных просталинских произведений, так и от антисталинских. Говорили о необходимости «золотой середины», но это означало также конец полемики и господство посредственности и серости в литературе и искусстве. Для того чтобы добиться этой цели, надо было в первую очередь изменить линию, а стало быть, и состав редакционной коллегии «Нового мира». «Новый мир» именно в 60-е годы стал не просто лучшим, но и любимым журналом прогрессивной части советской интеллигенции и читающей публики. Этот журнал завоевал свой огромный авторитет не только высоким качеством журнальных публикаций, но и своей верностью линии XX и XXII съездов, исторической правде. Вести легальный журнал в трудных условиях второй половины 60-х годов без всяких компромиссов было невозможно. Но уступки «Нового мира» были минимальными, а достижения – максимально возможными для условий тех лет. Журнал пользовался наибольшим уважением и среди друзей СССР за пределами нашей страны, с его деятельностью связывались надежды на оздоровление общества. Но именно такой журнал вызывал неприязнь и вражду как партийной бюрократии, власть и влияние которой становились все более сильными, так и наиболее консервативной части нашего литературного мира в целом и литературного «начальства» в частности.

Первый номер журнала за 1970 год вышел в свет еще за подписью А. Твардовского и всех членов его редакционной коллегии. В журнале была опубликована большая статья академика А. Румянцева о Ленине, превосходная и глубокая повесть Ч. Айтматова «Белый пароход». Журнал отметил большой статьей И. Борисовой «Вступление» три первые повести В. Астафьева, тогда еще мало кому известного писателя.

Однако в феврале, еще до выхода в свет второго номера «Нового мира», Секретариат ССП принял решение об увольнении из состава редакционной коллегии двух заместителей А. Т. Твардовского – В. Я. Лакшина и А. И. Кондратовича и двух ведущих членов коллегии – И. И. Виноградова и И. А. Саца. Одновременно было объявлено о назначении нового заместителя Твардовского – некоего Д. Г. Большова и новых членов редакционной коллегии – О. П. Смирнова, В. А. Косолапова, А. И. Овчаренко и А. Е. Рекемчука. По традиции, главный редактор журнала сам подбирает себе редколлегию. Споры при этом возможны, но никто не назначается против воли утвержденного в ЦК КПСС главного редактора. Эта традиция была нарушена. К тому же заместителем Твардовского назначался человек, о котором Твардовский ничего не знал, даже не член Союза писателей. Протест Твардовского был отклонен. Он хотел встретиться с Брежневым или хотя бы с Сусловым, но в этих встречах было отказано. Суслов «соизволил» поговорить с Твардовским по телефону, настаивая на правильности принятого решения. Естественно, что у Твардовского оставался один выход – подать в отставку. Новым главным редактором «Нового мира» был назначен В. А. Косолапов.

Надо сказать, что разгон «Нового мира» не означал, что в литературе установился режим и дух кочетовых. Роман Кочетова и линия его журнала были столь критически встречены советской общественностью, что «продолжения не последовало». Правда, редакция «Октября» не была разогнана, и Кочетов остался главным редактором. Но тот резко отрицательный прием, которым был встречен роман, множество серьезных осуждающих рецензий и фельетонов, отсутствие поддержки «верхов» и даже требование «скорректировать» линию журнала «Октябрь» – все это существенно отразилось на самом Кочетове. Он теперь часто пребывал в состоянии депрессии, ложился спать, положив под подушку пистолет, а в самом начале 70-х годов покончил с собой.

Еще раньше ушел из жизни Твардовский. Глубоко потрясенный, лишенный любимого журнала, он не прожил после этого и двух лет и умер в декабре 1971 года.

Борьба с инакомыслящими и оппозицией

Период «стабильности» в брежневском руководстве, как мы видели из предыдущего изложения, вовсе не был лишен элементов сложной борьбы внутри партии и в обществе. Но особенного внимания заслуживает борьба между режимом, становящимся на все более консервативные политические и идеологические позиции, и общественными силами, противящимися консервативному повороту, борьба, которая происходила вне официальных политических или культурных систем и механизмов и которая позднее получила различные определения – движение диссидентов, движение инакомыслящих, движение за права человека и т. п. Если борьба за влияние внутри партии шла по разным закрытым каналам и большей частью не была известна ни советским людям, ни тем более западным наблюдателям, то борьба в области культуры привлекала пристальное внимание и советской, и зарубежной общественности, поскольку за различными перипетиями этой борьбы можно было следить по материалам нашей печати. Однако и в советском обществе, и внутри партии давно уже отсутствовали нормальные механизмы проведения политических дискуссий и легальной борьбы. Поэтому движение диссидентов происходило, как правило, вне официальных рамок, оно принимало самые разные и подчас неожиданные формы и привлекало очень большое внимание как внутри Советского Союза, так и за границей, подробно освещаясь почти всеми средствами западной печати и пропаганды.

На основе многих публикаций можно было бы сделать вывод, что движение диссидентов в СССР было характерной чертой именно времени Брежнева и что началось это движение главным образом после 1964 года. Это не совсем верно. В разных формах диссидентство как явление существовало на всех этапах развития советского общества и, вероятно, всякого общества вообще. Но после 1964 года это явление в нашей стране обрело некоторые особенности, которые позволяют говорить о нем как о движении, о появлении нового феномена общественной активности.

Что отличало борьбу диссидентов в 1965–1970 годах? Во-первых, эта борьба стала гораздо более массовой и открытой, чем в 50-е годы и в начале 60-х. Деятельность А. Синявского и Ю. Даниэля была тайной, глубоко законспирированной, «подпольной» деятельностью. Прошло несколько лет, прежде чем органы КГБ сумели обнаружить, кто именно скрывается под псевдонимами Абрама Терца и Николая Аржака. Когда сомнений уже не оставалось, Даниэль и Синявский были арестованы, и это произошло осенью 1965 года. Их арест не прошел незамеченным, хотя ни Даниэль, ни Синявский не являлись особенно известными писателями. Об их аресте сообщили западные газеты, сообщение о нем было передано также западными радиостанциями. Вполне возможно, что этот факт был бы скоро забыт, если бы на Пушкинской площади в Москве 5 декабря 1965 года, т. е. в День Конституции, не произошла первая за многие десятилетия не санкционированная властями демонстрация. В ней приняли участие около 200 человек – главным образом студенты московских вузов. Собравшиеся развернули два плаката – «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» и «Уважайте советскую Конституцию!». Демонстрацию быстро разогнали, лозунги отняли и разорвали. Около 20 человек было задержано, но ненадолго, человек 40 студентов были вскоре исключены из своих вузов. Мало кому известные тогда Владимир Буковский, Юлия Вишневская и Леонид Губанов были арестованы и помещены на различные сроки в психиатрические лечебницы. Это была суровая расправа, но она привлекла внимание и к нарождавшемуся правозащитному движению, и к судебному процессу над Синявским и Даниэлем, который начался в Верховном суде РСФСР 10 февраля 1966 года. История судебного процесса над Синявским и Даниэлем достаточно хорошо известна, и я не буду подробно ее описывать. Но надо все же отметить, что это был необычный процесс, который можно считать, пожалуй, наиболее сильным толчком, приведшим к возникновению правозащитного движения и движения инакомыслящих в СССР. Впервые в нашей стране судили двух писателей за их литературные произведения. Конечно, еще в сталинские времена в СССР погибли сотни писателей, в том числе всемирно известных. Но даже тогда писателям предъявлялись обвинения в «шпионаже», в участии во всякого рода мифических «антисоветских организациях», а не в создании тех или иных неугодных властям художественных произведений. Может быть, только ссылка О. Мандельштама в 1934 году была связана непосредственно с его знаменитым теперь стихотворением о Сталине. Но тогда не было никакого суда и никакой законной юридической процедуры.

Судебный процесс над писателями формально считался «открытым», но по-настоящему он не был ни открытым, ни закрытым. В зал заседаний допускались люди только со специальными пропусками, а сотни других стояли перед зданием суда. Но поскольку среди присутствующих находились ближайшие родственники подсудимых и все материалы суда имелись у адвокатов, то поэтому ход судебного следствия сразу же становился известным как в СССР, так и за рубежом. Конечно, мнение общественности раскололось. Консервативные настроения среди советской общественности были еще настолько велики, а давление прежних стереотипов так сильно, что только газетами «Правда» и «Известия» в начале 1966 года было получено несколько десятков тысяч писем с требованием не просто осудить «преступников», но часто – «расстрелять» их. Это же требование суровой расправы над Синявским и Даниэлем содержалось и в речи Михаила Шолохова на происходившем как раз в это же время XXIII съезде КПСС. Однако крайне сильны были и противоположные мнения. Значительная часть творческой интеллигенции решительно возражала против суда над писателями за их произведения и тем более против их сурового осуждения. В адрес Брежнева и в директивные инстанции шли коллективные письма с требованиями или просьбами отменить приговор по делу Синявского и Даниэля. Против этого суда резко выступила не только буржуазная западная печать, но и большая часть коммунистической прессы Западной Европы. На суде ни Синявский, ни Даниэль виновными себя не признали. Свою деятельность и свои произведения они не считали противоречащими советским законам. Они, по их утверждению, выступали не против Советского Союза как государства, а против сталинизма и попыток его возрождения и реабилитации в СССР.

Несмотря на всю убедительность защиты, Верховный суд РСФСР приговорил А. Синявского к семи, а Ю. Даниэля – к пяти годам исправительно-трудовых лагерей строгого режима. Формула этого приговора была крайне неубедительна. В Уголовном кодексе РСФСР нет ни одной статьи, которая запрещала бы советским авторам публиковать свои произведения за границей или отправлять их туда помимо почтовых каналов. Нельзя наказывать авторов и за публикацию своих книг под псевдонимами. Тот факт, что кто-то использует те или иные произведения в антисоветских целях, не создает для авторов никакого криминала. Сам суд над Синявским и Даниэлем в гораздо большей степени, чем их произведения и деятельность, использовался в антисоветских целях. Понятие «антисоветский», содержавшееся в статье 70 Уголовного кодекса (введена в июле 1962 г.), не имело точного определения и могло толковаться крайне произвольно, особенно когда речь шла о художественных или научных произведениях. Можно судить за действия, но не за взгляды и идеи. Как известно, многие из произведений В. И. Ленина, написанные в эмиграции, издавались в России легально, и никто из издателей этих произведений не подвергался судебному преследованию. Несомненно, что Синявский, как член Союза писателей, нарушил некоторые из положений этого устава. Но это может повлечь за собой исключение из СП, а не семилетнее заключение в тюрьме и лагере. Решение суда в Москве вызвало осуждение со стороны западной интеллигенции, включая и коммунистов.

Осуждение Синявского и Даниэля не только не сократило, но, напротив, стимулировало все то, что уже позднее получило название движения диссидентов. Окреп «самиздат», особенно за счет различного рода документов, связанных с этим процессом. Интеллигенция в Советском Союзе увидела в осуждении Синявского и Даниэля признаки возрождения сталинизма в СССР. В Москве появились сведения, что не менее 200 крупных военачальников направили в адрес открывавшегося XXIII съезда партии письмо с требованием реабилитации Сталина.

Конфронтация между интеллигенцией и находящейся у власти «командой» Брежнева нарастала. Выражением этого раскола стало письмо, которое подписали почти 200 советских писателей, включая и самых известных, с протестом против осуждения Синявского и Даниэля. Власти ответили на этот протест крайне примитивно – всех писателей, подписавших это письмо, кого на год, кого на два, лишили права на заграничные командировки и туристические поездки.

Как известно, Синявского и Даниэля судили на основании статьи 70 Уголовного кодекса. Однако для борьбы с нарождавшимся движением диссидентов эта статья оказалась недостаточной. Поэтому в сентябре 1966 года в УК РСФСР было внесено несколько дополнительных статей, в том числе статьи 1901 и 1903, которые «облегчали» преследование всех инакомыслящих. Эти статьи предусматривали наказание от одного года до трех лет за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», а также наказание за «активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти или повлекших нарушение работы транспорта, государственных или общественных предприятий, учреждений, организаций».

Эти дополнения в Уголовном кодексе явно противоречили Конституции, которая гарантировала советским гражданам право на демонстрации. Под нарушение общественного порядка можно было бы подвести какое угодно публичное проявление протеста граждан, и всякое требование представителей власти можно было бы посчитать теперь «законным». Кроме того, в новых статьях кодекса не давалось никаких пояснений – какие именно «ложные измышления» могут трактоваться как «порочащие» советский общественный строй и как должна определяться «ложность» или «вред» тех или иных «измышлений». Принятие этих новых статей УК расширяло возможности для произвола властей, и неудивительно, что группа крупных ученых и деятелей культуры выразила открытый протест против такого «дополнения» советского законодательства. Но их протест был оставлен без внимания.