Текст книги "«Торпедные аппараты к бою»! Исповедь офицерши (СИ)"

Автор книги: Роузи Кукла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Глава 17. Подстилки

Потому я не отвечала на звонки и не читала записки, которые мне каждый день втыкала в дверь Лариска. Она не понимала, куда я пропала, почему я в квартире, видела свет, но с ней не связываюсь и не общаюсь. Я знала, что она ждала от меня? И когда шло время, а этого все не происходило, то она просто стала сходить с ума. И буквально за мной следила. А я. Что, я?

После расставания я тихо съехала с квартиры и решила, что мне надо еще раз попытаться встретиться и все решить со своим мужем. Сначала я заехала домой и дождалась пропуска. А потом, собрала вещи и поехала к нему, без каких либо намерений.

Вернее, с одним только намерением. Развод. С собой я везла целый пакет его писем. Сама я почти не писала, только изредка присылала открытку. Он написал, что у него какие-то неприятности по службе, но он с радостью встретит и ждет меня. Что у него своя комната в офицерском общежитии, и я могу там оставаться столько времени, сколько захочу. И если я не желаю, то он может пока пожить у друга и меня не стеснит ничем. Обещал, что встретит. Но все получилось, как всегда. Меня он не встретил. Добиралась с попутчицей знакомой, с которой познакомилась в поезде, а она возвращалось домой к мужу. С ней я быстро сошлась и она мне здорово помогла в первое время.

Приехала. Вот же! Все, как говорила мне Лариска. Вокруг уныло и все не так. И люди и этот постылый гарнизон и эти несчастные женщины. Витютя ушел в море, перед самым моим приездом. Так, что мне предстояло самой жить и ждать его возращения. Сначала я решила развернуться и уехать, а потом застеснялась. Так как, уже познакомилась и стала привыкать к людям, к характеру людей и порядкам в военном городке. Такой поступок, как уехать, не дождавшись мужа с моря, всеми ими просто не переносился. А если бы вдруг, теоретически, я бы решила остаться с мужем и не расходится, но уехала бы сейчас, то они бы все, кто был бы свидетелем моего бегства, потом не дали бы мне прохода. Да и ему, тоже. К тому же мне надо было все разузнать о том, что же за неприятности у него. Так, что я решила еще раз испытать свою судьбу. Осталась. Тем более, в общежитии, женщины все узнавали первыми и знали о каждом: когда и кто вернется с моря, из похода. По их сведениям, мне предстояло подождать около месяца. Ну, месяц я могла еще выдержать в этой дыре, но не более. Решила, что буду ждать, как все женщины, как ждали все офицерши. Думала, что я изменилась и стала другой, но опять сплоховала.

Примерно через неделю я уже познакомилась с большинством женщин, которые, как и я, ждали своих мужей из похода. Разница между нами была как пропасть. Они терпеливо и трепетно ждали, предвкушая радости встречи, секса и общения с мужьями, а я ждала его для того, чтобы покинуть. И никакого тебе общения, не то, что радости.

Очень скоро меня стали раздражать одни и те же разговоры об этом. И как-то раз я не выдержала и вспылила. Поспорила по поводу роли женщин в судьбе моряка. Толком я ничего об этом не знала, но не хотела принимать в свой адрес упреки по поводу того, что такие, как я только и ждут мужей для денег и секса. Неожиданно, к неприятному разговору подключились другие женщины и к всеобщему удивлению, спор очень быстро вышел за пределы общей кухни и стремительно прокатился по этажам общежития и дошел до начальства. Меня в споре выставили, чуть ли не самой главной задирой. Постаралась одна дамочка. Однажды, утром ко мне постучали в дверь, и я открыла. На пороге стоял офицер, звания которого я особенно не различала, и попросил разрешения зайти и поговорить. Я, все еще не втянулась в эту субординацию и пригласила. Он по-хозяйски осмотрелся, спросил о том, как мне живется и какие у меня трудности. Я и не думала, что это офицер из штаба. Подумала, что он сослуживец и решил навестить жену своего друга. Поэтому я не сильно так, но все, же разоткровенничалась. И как-то сам по себе разговор перешел на все еще тлеющую тему недавнего спора. Иван Тимофеевич, так звали офицера, выслушал все мои разглагольствования по этому поводу и мои комментарии к позиции противоположного лагеря. По его поведению я поняла, что ему очень хотелось бы, чтобы больше подобных споров не возникало, и он меня стал уговаривать принести извинения той дамочке, которой я дала отпор. Я, естественно, отказалась. С какой стати? Тогда он, привел мне убийственный аргумент и сказал, что я себя веду так, как будто я, а не та дамочка, жена старпома и мне бы следовало вести себя по скромнее, тактичнее. Вот еще, друг? Подумала. А потом догадалась и спросила о том, кто он и кем служит. После его ухода я крепко задумалась.

Вспомнила слова Лариски о друзьях, любовниках, начальниках мужа и поняла, что я окончательно обосра….. Так бы она сказала. И не только сама, но и мужа, так же.

Это тебе не вольная жизнь. Говорю себе. Видимо мне, все-таки придется прислуживать офицершей! А я – то думала? Мне всего этого было не нужно. Всех этих разговоров и проблем, и уж тем более производства себя в офицерши. В душе я была против и решила, сразу же уехать и больше тут ни дня не торчать в этой дыре. Забыть обо всем, как о плохом и противном сне.

С теми офицершами, с которыми я ждала возвращения мужа, вскоре стала терять общий язык и интересы. Они были точно такими, какими должны были быть офицерши по Ларискиным рассказам. Служили вместе с мужьями.

Меня просто раздражал этот военный пионерский лагерь, с общими правилами и распорядком жизни для всех, не только мужей и матросов, но и почему-то для нас и детей.

Утром моряки выскакивали из дома, оторвавшись от тел любимых подруг, перескакивая через ступеньки, летели по лестнице общежития на какое-то общее построение. Топот и гул лестницы, быстрые шаги, хлопанье дверьми, так начиналось каждое утро. Смешно ведь, ей богу! Взрослые мужики, а как в детском лагере, утренняя линейка. Днем, вся многотысячная база, со всеми нами, вместе взятыми, обедала. Причем в одно и то же время для всех. Даже местная школа, магазины все работали по общему распорядку. Вечером, слава богу, еще можно было примериться, если бы не звуки военного духового оркестра где-то там за казармами. Эхо отдавалось от унылых скал, окружающих нашу базу и нелепо врывалось в окна, и душу. Это называлось у них развод и караул! Точно, я говорила себе, самый настоящий развод и караул. Но не тот, что у них, а у меня с Митютей. Кстати, его приход опять переносился на неопределенное время.

Спустя годы я поняла, что все меня раздражало потому, что я была не готова к такой жизни, не сталкивалась и по причине неприятия Витюти, не хотела воспринимать ее такой, какой она была и какой жили все окружающие вокруг, включая жен и детей.

Я их жизни не то что не понимала, а ее тогда не воспринимала решительно!

Началась хандра. Мне нечем было заняться. Я настолько обленилась, что перестала даже что-то себе готовить. Ограничивалась бутербродами, кофе и чаем. Я, наверное, умерла бы там голодной смертью, если бы меня не навестила моя первая попутчица, Нинка, с которой я вместе приехала.

Обычно, я валялась в постели, что – то читала, иногда без всякого интереса накладывала на себя ручки, но это не выходило по нормальному, так как все время за дверью я слышала звуки жизни нашего общежития. Правда, однажды завелась от того, что за стеной, ночью услышала звуки не только плача маленького ребенка, но и потом, те самые, любовные звуки. Я даже припала ухом к стене, слушала эту музыку совокупления в тоске и зависти. А потом сама себя отлюбила и даже стонала. Как я потом догадалась. Это по тому, что на следующий день я столкнулась со счастливой моей партнершей, той, что за стеной была, и она на меня как-то странно так посмотрела.

И в тот день, когда ко мне постучали, я недовольная спросила, пускать к себе никого не хотела, а ей открыла. Нинка, была с подругой и вся просто цвела, пришла меня благодарить за то, что она наконец-то залетела, а по ее словам, она забеременела. Дело в том, что пока мы с ней добирались и ехали, она все о себе рассказала и особенно сокрушалась по поводу того, что уже год жила с мужем и все никак не могла забеременеть. Я расспросила ее и быстро рассчитала для нее дни наиболее благоприятные для оплодотворения. И еще дала парочку полезных советов. Сказалась моя практика и хорошая учеба. А я ей дала советы, тетки, врача, из родильного отделения, где мы практику проходили и где она меня заприметила. Даже уговаривала к ним на работу поступать. Так, что мои рекомендации сработали.

Я была рада за нее и за себя. Хоть на что-то сгодилась. Но оказывается, не только ей, а и другим нужна была моя консультация. И вскоре ко мне стали приходить, сначала ее знакомые, а потом и вовсе посторонние женщины. У всех были проблемы и довольно разные. Сказывалась их служба, с долгими перерывами и без мужей, да и погодные условия, которые всех тут губили. Снег, ночная тьма полгода, ветры. Я, как могла, помогала. Бескорыстно, конечно, но в благодарности за помощь мне тетки стали таскать выпечку, пельмени, блинчики и еще, черт знает что. Так, что я зажила и ожила.

Не принятая нормально в дамское общество офицерш, а даже более того, прозванная медсистриской, я связалась с такими же, как и я, офицершами, вернее, офицерскими подстилками, как их в гарнизоне все называли. Они, как и я, приезжали к мужьям только тогда, когда им что-то было надо материальное. Потому и встречали их с моря, чтобы потом, ублажить и выманить побольше денег. По сути, я дальше всех их пошла, так как ни разу за полгода к мужу не приезжала. Он сам мне все время пересылал деньги. А те, другие, офицерши, те ждали и рады были им, своим морякам, даже без денег. Но уж этого я не могла принять никак. А так, как я таковой не стала и не желала становиться, то меня очень скоро раскусили и вытолкали к подстилкам. Тут-то я и пригрелась.

Мне с ними было намного проще общаться, и по духу мы были одинаковые. Но проблемы бабские, как, ни странно, были и у них. Я стала задумываться. Сказывалась отличные знания и желание все самой разузнать, разобраться. Вспомните, что говорила Лариска? Я же в душе была не офицерша, а пацанка! Это же в ее духе. И я стала кое-что понимать, догадываться о причинах. Но об этом позже, а сейчас расскажу, как я загуляла и наепи-пилась.

Подстилки, есть подстилки и в скором времени я стала, как все они. Меня приглашали, и я шла на свиданку, как они называли свои бабские посиделки. Они собирались, несколько человек, трепались, пили, курили и рассказывали в пьяном угаре о своих любовных похождениях, которых по большей части не было, а они их либо от кого-то слышали, либо придумывали. Я их очень часто, тут же подлавливала на обмане и они даже стали меня стесняться, рассказывать. Вместо того они стали больше пить, топили в алкоголе свою не устроенность и неприятие такой жизни, как и я.

Этот случай со мной произошел на такой же свиданке. Мы втроем сидели, выпили и болтали, когда пришла еще одна дама с кавалером. Тем самым, капитан-лейтенантом Антипиным. Бабы сразу же оживились. Сказывалась практика. И так получилось, что он сел рядом и уже до конца вечера все ухаживал то за ними, а больше за мной. Не всем это понравилось. Перед концовкой, когда вышла пописать, меня в коридоре попыталась прижать дама, что пришла с ним.

– Ты, что? Отвали, от него. Поняла? Я его привела, и я с ним уйду!

– А то, что? Что будет?

– А то, что ты сама себя епи-пить будешь сегодня, поняла? Не видать тебе, как собственное очко, его торпедного аппарата!

– А ты, что же? Уже залегла на него? Он тебя, что уже бомбит?

– А то не твое дело, медсистриска! Губы свои подотри, а не то я …

Не стала я ждать и так ей под дыхала дала, что она сразу же согнулась в три погибели и заныла.

– Ты, что? Дура! Чего ты дерешься?

А я, толи от тоски, толи от ее унижений, а может и от выпитого, схватила ее за хвост, потянула и говорю.

– Вихляй, от него и забудь. Сама себя епи-пи. Ты поняла? – И уже сообразив, что теперь мне не отвертеться, и все надо доводить до конца, иначе нельзя, бабы не поймут, говорю.

– Сегодня я буду стрелять и все торпеды мои. А ты обойдешься! Ты поняла, сучка!

А потом? Потом на меня посыпались эти самые бомбы и торпеды и начались мои с ним срочные погружения для его торпедной атаки.

Вот лежу и все это вспоминаю, спать мне после его торпедных атак и бомб глубинных. Ой, и глубинных же! Спать после бомбежки моей лодочки совсем не хочется, к тому же за окном все время светло, весна и приближается полярное лето.

Глава 18. Как надо Родину защищать

Пока не пришел с моря Витютя, я еще немного погуляла. Попадала под чьи-то случайные торпедные атаки, да глубинные бомбежки. Ничего, так. Старались морячки! И не только, кстати, офицеры. Но и другие любители нашлись, помогла скандальная волна, что тогда в общежитии поднялась. Облегчила им доступ к моей лодочке.

Потом мы все-таки встретились, наконец. Почему так, да по тому, что Витютя оказался очень хороший специалист, как оказалось, и его все время перебрасывали с одной лодки на другую. Он сутками там возился и вскоре весь дивизион сдал какие-то там задачи, на отлично. И вот же эта флотская служба! Его бы так и дальше пинали, да унижали, если бы я, в один прекрасный момент, не встряхнулась и за него не заступилась.

Ведь он, как я потом узнала, что-то такое, сначала на своей лодке так отремонтировал и настроил, что они отстрелялись на отлично и его командир и старпом, муж той самой скандальной сучки, по благодарности от командующего флотом получили. А потом, тот старпом, ушел учиться и на повышение пошел, со своей заносчивой офицершей. А моего Витютю, потоптали еще, потыкали носом – на виду у всех и вместо благодарности и спасибо, нахамили ему и выговор влепили, за его плохое руководство людьми и подчиненными.

Я об этом узнала. Мне его друзья рассказали. Оказывается, его очень уважали, все те, с кем он служил, и они его, как могли, подбадривали, но молчали. Спаивали, конечно же, за его труды, на каждой лодке, но никто не заступился. Тоже мне друзья! Его бы так и заклевали. Я как узнала, так мне его так стало жалко и за него обидно, и я ему сказала. Что этого я так не оставлю и со всеми там разберусь. Пусть я плохая офицерша буду, и спать с его начальством не буду, да угождать, может ему, всю карьеру сломаю выходками своими, а его в обиду не дам. Не справедливо это!

Пошла, записалась на прием к начальству и не только его доброе имя восстановила, но и как следует, им хвост начистила, за то, что они к женщинам, офицершам, не по-человечески относятся.

Где, говорю женская консультация, почему женщины должны каждую неделю ездить в областную больницу? Почему не узнали, что им беременным нужно, пока их мужья Родину защищают? И, говорю, глядя на Ивана Тимофеевича, не сплетни надо по общежитиям ходить и собирать, а организовать амбулаторную, процедурную, кабинет смотровой для женщин. Что, говорю, тяжело кварцевание наладить? Ведь им же, беременным не хватает ультрафиолета? Или, говорю, вместо вашей, вечно пустой комнаты воспитательной работы, вы бы лучше организовали спортивный зал с тренажерами и массаж. Пенку кислородную и витаминную профилактику для беременных и детей. Я еще много чего им наговорила. Да так, что смотрю, заелозили. Раскраснелись. И что называется, достучалась.

Меня потом в женсовет выбирали, но я отказалась, причина была весомая.

Мысль поступит на работу в Аэрофлот, все сильнее меня доставала. Я даже затеяла переписку с нашим соседом летчиком, по родительской квартире и он согласился мне помочь. У него были знакомые.

В самый разгар событий и моего триумфа в гарнизоне, мне неожиданно пришел вызов на отборочную комиссию стюардесс, в Аэрофлот.

Помню, как мы лежали с Витютей, а мы уже стали встречаться и даже пробовать жить вместе, и я очень хорошо помню, как у нас все стало получаться. Кстати, и его чуду, во мне место нашлось, и я его очень даже полюбила за это. Так вот, лежали, обнявшись, и он все уговаривал меня не ехать и оставаться. К тому же меня начальство стало замечать и уважать безмерно, так как все женщины меня буквально на руках стали носить и уговаривали принять новенький медпункт для детей и женщин всего нашего гарнизона. Его буквально за неделю организовали под моим чутким руководством. И аппаратуру всю, какую я заказала, привезли, и мебель, даже кресло гинекологическое. Умора была с этим креслом! Это же надо! Его хотели потихонечку завезти, но получилось, на глазах всего мужского населения гарнизона. Его везли, как самую важную персону, под охраной нескольких матросов и офицера, а потом, торжественно, под восторженные и насмешливые крики, при скоплении большого числа людей, торжественно занесли на руках, и поставили в новеньком кабинете медпункта. Да и желающих работать в нем женщин, за небольшую оплату, нашлось предостаточно и все на меня уже как на заведующую смотрели и со мной все вопросы решали.

Я уехала раньше, чем по гарнизону издали приказ – по поводу улучшения, как в нем говорилось, бытового и социального обслуживания жен защитников Родины и детей военнослужащих. Этот приказ наделал много шума и даже в Москву ушел, как пример отношения начальства к подчиненным и особенно, к женам. Но я уже этого всего не знала, так как меня зачислили на курсы стюардесс, и я ступила на первую ступеньку к своей, собственной, новой жизни.

По ступенькам которой, шла и иду все это время, высоко подняв голову и развернув плечи, на которых никогда больше не будет лежать тяжелые обязанности и блестящие погоны офицерши!

Глава 19. Послесловие

А потом? Потом я стала летать и все старалась попасть туда, на рейсы Аэрофлота. Но мне все реже и реже, удавалось это, а потом меня перевели на внутренние и протяженные линии. Сначала, вглубь страны, а потом, после налета трех тысяч часов и присвоения первого класса, стала работать на международных рейсах. Сказались знания языков, мед. образование, здоровье, отсутствие семейных забот и внешность.

Вскоре, после моего отъезда, служба у Витюти опять затормозилась, и он перехаживал в прежнем звании. Все, что я смогла, для него сделать, напоследок нашей совместной жизни, приехала и добилась его перевода на военно-морскую базу Камрань, куда заскочила потом пару раз, а следом, мы расстались окончательно.

Я ему сказала, что к нашей семейной жизни, подходит пословица о лебеде, раке и щуке. Лебедь – я, он – щука, а отношения наши с ним раком и пятятся назад, поэтому, расстаемся, ведь дальше уже ничего не получиться.

Уже позже, потом, уходя из Аэрофлота, я узнала, как меня зачислили на учебу стюардесс. Место я получила, благодаря тому, что в отряд пришло большое письмо с благодарностью мне из нашего гарнизона. Письмо с просьбой, меня зачислить за подписью ста пятидесяти семи женщин.

А одна из подписей, стояла внизу отдельно. После фамилии, следовала запись:

«Капитан первого ранга, герой союза», фамилия и имя, вот с таким отчеством, «Иван Тимофеевич».

2011. Белград