Текст книги "Если не сможешь быть умничкой"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Росс Томас
Если не сможешь быть умничкой

Об авторе: Росс Томас родился в Оклахома-Сити, во время Второй Мировой войны служил в частях Армии США на Филиппинах. Закончил Университет Оклахомы. Работал репортером, редактором, директором по общественным связям в различных печатных изданиях, на радиостанциях и в государственных организациях. Помогал политическим деятелям в США, Европе и Африке. В настоящее время живет в Вашингтоне.

Росса часто сравнивают с Раймондом Чандлером. Среди других книг Росса Томаса – «Сделка времен Холодной войны», «След от желтой тени», «Городские дураки за нас!», «Дублер».

(Впервые опубликовано в Великобритании в 1974 г.)

Перевод – Рощин А.В.

История странного перевода

Английского я, должен признать, не знаю. Учился в обычной школе, без репетиторов, да и то – даже в обычной окраинной московской школе не повезло: за время обучения сменилось ровно 8 преподавателей английского!

В общем, когда уже после поступления в МГУ меня на распределении по языковым группам «англичанка» спросила «What was your mark in English in school?» я только каким-то невероятным напряжением ума догадался, что она интересуется моей оценкой по английскому в аттестате. К сожалению, английская цифра на тот момент вылетела у меня из головы; поэтому только после некоторого раздумья я, наконец, вспомнил и произнес: «Five!» «Англичанка», видимо, введенная в заблуждение моей паузой, опешила; не иначе, она ожидала услышать что-то другое. Поэтому она от удивления даже перешла на русский: «Вы шутите?!» Тут у меня очень кстати всплыло из глубин сознания еще одно английское слово, и я гордо ответил: «No!»

В общем, хорошо, что на вступительных не было экзамена по иностранному языку – а то б не видать мне психфака; с другой стороны, во многом по этой причине я на него и пошел… Но речь не об этом. Речь о том, что где-то в середине 90-х занесла меня нелегкая в Ростов-на-Дону – по делам, не имевшим ни малейшего отношения ни к психологии, ни к иностранным языкам. Бродя в свободное время по городу, я наткнулся на оборванного дедка, который прямо на тротуаре продавал несколько потрепанных книжек карманного формата. Книжки при этом были все «не по-нашему» написаны – то бишь по-английски.

Язык я к тому времени знал почти так же плохо – разве что имел в активе выученный еще на первом курсе наизусть «To be or not to be». Гамлет мне пригодился; сначала я в армии, стоя зимними ночами в карауле, декламировал его вслух белым медведям; а потом, уже попав на работу во всякие международные консалтинговые агентства, периодически «срезал» им коллег-америкосов, которые «Быть иль не быть» не знали и своей серости, как правило, стыдились…

Однако одну книжку решил прикупить – типа для тренировки. Была она уже изрядно потрепанной. На обложке красовалась, как положено, некая полуобнаженная красотка с ужасом на лице, а называлась она дивно: If you can’t be good. Мужичок, тем более, был готов ее уступить то ли за 3, то ли за 5 рублей.

На внутренней стороне обложки оказалось также написанное кем-то карандашом, по-русски: «Тегеран, 75». Я так и представил, что книжку купил какой-нибудь наш нефтяник или дипломат – тогда блестящий, а ныне опустившийся, коротающий свои дни вдали от аятоллы Хомейни в богом забытом Ростове… Ну как тут не дать 5 рублей?

Книжка сначала долго валялась где-то в глубине моих книжных шкафов, периодически всплывая и пробуждая во мне укоры совести – мол, когда ж английским то займемся? Потом я ее извлек и решил читать в метро. Читал я ее года полтора-два. Можно было бы и быстрее – но я ведь любил все делать обстоятельно: со словариком, стараясь не упустить ни одного слова…

То есть к началу нового века я детектив Росса Томаса с божьей помощью одолел. Уж и работ сменил штук 6, и Ельцин сменил Путина, и сферы своей деятельности я поменял, и развелся – женился! И на общение перешел почти исключительно с отечественными деятелями, для которых «TO BE OR NOT TO BE» в подлиннике – вообще тарабарщина какая-то…

И душа запросила новых рубежей. Почему бы, думаю, мне б не перевести книжку ПО-НАСТОЯЩЕМУ? То есть – письменно? Идея мне больше всего понравилась своей прагматичностью: для себя читать – только самообразованием заниматься, а за перевод, глядишь, и денег еще можно получить! Не напрасно, так сказать, дурака-то валяешь!

Так и стал переводить. Детектив-то недурной, право слово!

Еще год переводил, если не больше.

А когда сделал уже – тут и решил в издательства податься. И – что вы думаете? Облом!

Оказывается, подстерег меня маленький нюанс: книжка в неудачном году вышла! Если б хоть на полгодика пораньше – успела бы ДО подписания СССР-ом Бернской конвенции об авторских правах. И тогда ее вполне можно было бы издать забесплатно. А у нее копирайт 1973 года. Все, кранты. Это надо нашим издательствам с Америкой связываться, права выкупать… А книжка-то старая, почитай, американские реалии 30-летней давности описываются. Плюс – вообще американские детективы, даже свежие, у нас публика не так чтобы очень охотно берет. Не «отобьется», в общем.

Так мне все издатели разобъяснили. Сорвался мой план круто озолотиться за счет американского детектива.

Но – чего ж горевать-то? Не пропадать же добру, раз уж оно УЖЕ на русском! И откровенно говорю – детектив крепкий. Не шедевр, конечно, но очень даже ничего. Плюс некоторые реалии Америки 70-х, по-моему, весьма любопытные…

Короче – решил я рОман здесь, в ЖЖ выложить. Надеюсь, старина Томас на меня не будет в обиде. В своем переводе, понятно.

Будет как настоящий в журнал – в том еще, «старом» смысле слова. Обещаю выкладывать по главе ежедневно. Это ж добрая традиция – в журналах детективы с продолжением печатать!

Название я перевел как «Если не сможешь быть умничкой». Почему так? Это станет ясно только в предпоследней главе. Итак…

Алексей Рощин, переводчик (http://sapojnik.livejournal.com/profile)

Глава первая

Конец света начнется так же, как эта история: телефонным звонком в три часа утра (или ночи?). Звонил Ларри Каллан – тот самый Каллан, который вечно мучается бессонницей и, наверно, считает, что все прочие страдают от того же. Я подозреваю, что именно Ларри будет первым, кто сообщит мне, как обстоят дела в момент пришествия Армагеддона.

Вместо приветствия, вопроса «Как жизнь?» или хотя бы легкого сожаления по поводу близости конца он спросил: «Слушай, как ты насчет того, чтобы пойти поработать на парня, которого боится весь Вашингтон?»

– Мистер Гувер уже умер и похоронен, – сказал я.

– Я имею в виду Френка Сайза.

– О! – сказал я. – Вот кого!

– Что означает твое «вот кого»?

– Ты знаешь Френка Сайза? – ответил я вопросом на вопрос.

– Еще бы мне его не знать! Он – один из моих клиентов. А что – с ним что-то не в порядке?

– Ну… – сказал я, – Ничего, кроме одного: врет он много.

– Пожалуй. Но ведь он всегда приносит извинения, если что. Печатает, знаешь, такие миленькие маленькие опроверженьица…

– «И никому еще от этого не было вреда», – процитировал я. В три ночи язык еле ворочался – я все еще был в отключке.

– Что это? Ты о чем? Что ты там бубнишь? Я не понимаю!

– Да так, кусочек песенки. Ничего больше.

– Какой такой песенки?

– Тема Боба Хоупа, «Благодарю за то, что помнишь…». Он пел ее Ширли Росс в «Большой трансляции» 1938 года. Да, думаю, это был 38-й. Должно быть, нынче он уж сыт ею по горло.

– А это ведь был год твоего рождения! Тридцать восьмой.

– Ну да.

– И ты не становишься моложе…

– О Господи, Ларри! Ты и мертвого заколебёшь!

– А тебе того и надо бы: начать колебаться, шевелиться, подумать, черт возьми, о своем будущем! Если ты не начнешь это прямо сейчас… Ну что ж! Тогда у тебя, приятель, будет бездна времени поразмышлять об этом. Позже – когда уже стукнет полсотни и ты обнаружишь себя где-нибудь под забором, с двумя грошами в кармане и без малейшего понятия, куда бы кинуть кости!

Самому Ларри было как раз 50. И он был, пожалуй, самым успешным инвестиционным консультантом в Вашингтоне. Казалось, к нему стекались все слухи, сплетни и все те, кто так или иначе имел к ним отношение…и, очевидно, большая часть последних становилась его клиентами. При этом он был истинным «порождением Великой Депрессии». Она все еще преследовала его, и он любил, не жалея красок, живописать страдания и муки несчастных оборванцев, оставшихся в преклонные годы посреди улицы с жалкими медяками в кармане (одна монетка в четверть доллара, три пятака и один гривенник). Иногда он добавлял немного пронизывающего ветра или снега.

– И кого же ищет твой Сайз? – спросил я.

– Журналиста, способного собирать конфиденциальную информацию самого деликатного свойства – как раз такого, как ты, – ответил он.

– Но я не проныра-репортер, – сказал я. – Я, скорее, проныра-историк!

– Ты – человек-ищейка! – заявил Каллан. – Федеральная ищейка! А они даже не дали тебе постоянного статуса госслужащего. Ты – простой консультант!

– Консультант, между прочим, на ставке 108 баксов в день! – ответил я. – И, если говорить с точки зрения службы, я самый долгоиграющий консультант в городе. И все время возвращаюсь и возвращаюсь к Камелоту…

– И Билли Сол Эстесу…

– И к аферам Корпуса Мира в Нигерии. Тогда, помнится, мы очень аккуратно запрятали концы в воду.

– И в итоге за 12 лет ты сменил двадцать одно место службы, – тоном резонера завершил Каллан.

– Должностей, Ларри! Служба у меня всегда была одна – во благо моего Президента.

– Никаких социальных гарантий, – забубнил Каллан. – Никакой тебе пенсии. Никакой медицинской страховки! И, кроме всего прочего, твои политики тебя всегда подставляют. Я вообще не понимаю, как ты умудрился выжить в последние четыре года!

– Очень просто! – ответил я. – Я всего лишь откопал несколько мертвяков, в закапывании которых мне приходилось принимать участие. Подобные услуги я могу предложить и следующей администрации… Если она когда-нибудь появится.

– Я думаю, что ты просто обязан поговорить с Френком Сайзом.

– А Сайз упоминал о чем-нибудь интересном – к примеру, о деньгах?

Возникла некоторая пауза.

– Э-э… На самом деле я еще не говорил с Френком.

– А с кем же ты тогда говорил «на самом деле»? – передразнил я.

– Я говорил с Мейбл Зингер. Она – личный секретарь Френка. Ты знаешь Мейбл?

– Да, что-то слышал, – сказал я. – А Мейбл упоминала о чем-нибудь интересном – к примеру, о деньгах?

– По правде говоря, нет. Но она упомянула кое-что еще, – что тебя уж точно должно заинтересовать!

– Что же?

– Ты сможешь работать на дому.

– Ты имеешь в виду – никаких «с 9 до 5»?

– Вот именно.

– Ты уверен?

– Именно потому я тебе и звоню! – заявил Каллан. – Это даст тебе возможность спокойно отслеживать приключения того француза… ну, того, о ком ты постоянно пишешь свои статьи. Как там его имя – Бон– и что-то…

– Бонневиль, – подсказал я.

– Да, Бонневиль! Он ведь, кажется, давненько уж помер, не так ли?

– Да уж около ста лет назад, – ответил я.

Глава вторая

В конце 1959 года, когда я был кандидатом на получение ученой степени по истории в Университете Колорадо, Бобби Кеннеди вихрем пронесся по Западу в поисках тех, кто хотел бы видеть его братца кандидатом в Президенты. Мне был тогда всего 21 год от роду, и я числился социалистом – но тем не менее я взял и организовал что-то типа кружка под названием «Студенты-республиканцы за Кеннеди». Это произвело много шума,[1]1
  Видимо, из-за того, что Кеннеди выдвигался от Демократической партии (здесь и далее – прим. перев.)


[Закрыть] но все же недостаточно, чтобы предотвратить потерю Джоном Кеннеди штата Колорадо на выборах 1960 года. Не хватило около 62 тысяч голосов.

Теперь я не социалист. После 12 лет работы на Правительство я – скорее анархист.

Однако братья Кеннеди оказались истовыми приверженцами принципа «дележа добычи».[2]2
  Система «дележа добычи» (амер. spoils system) – предоставление постов и привилегий сторонникам победившей партии за услуги, оказанные партии во время выборов.


[Закрыть] Полные благодарности за мои старания, они пригласили меня в Вашингтон. Прибыл я туда в начале февраля 1961 года, и поначалу никто не имел понятия, что же со мной делать. Поэтому меня сделали консультантом – на ставку в полсотни баксов в день – а затем приписали к чему-то загадочному под названием «Продовольствие за мирное существование!».

Сей эпохальный проект был запущен из маленького, но роскошного кабинета в старом Административном Здании, по соседству с Белым Домом, неким молодым экс-конгрессменом по имени Джордж Мак-Говерн.[3]3
  Был кандидатом от Демократической партии на выборах Президента США в 1969 году, но проиграл Никсону.


[Закрыть] Бедняга уже просто не знал, как иначе от меня отделаться.

В итоге было решено, что мне, как без пяти минут историку, сам бог велел заняться историческим описанием первого путешествия «Пищи за Мир» – от момента, когда суда с провиантом под соответствующие фанфары покинут Балтимор, до того светлого дня, когда вышеуказанная Пища наполнит желудки борцов, чьи сердца и умы день и ночь добывают победу во имя Демократии.

Полагаю, что в том далеком 1961-м чрезмерная наивность была распространена значительно шире, чем сегодня…

Первые 300 тонн пшеницы благополучно достигли западного побережья Африки. Зерно предназначалось гражданам одного из тамошних государств – из тех, что изнывали под британским гнетом пару сотен ужасных колониальных лет. Треть груза испарилась на черном рынке буквально в первый день после выгрузки. Остальное исчезло чуть позже – с тем только, чтобы несколько недель спустя вновь материализоваться на борту голландского грузового судна, бросившего якорь в Марселе под удобным во всех отношениях либерийским флагом.

Еще 6 недель спустя элитные части Новой Африканской Народной армии щеголяли 49 новыми девятимиллиметровыми пистолетами-пулеметами французского производства. Мне удалось запечатлеть сей факт несколькими чертовски удачными снимками, которые я приобщил к своему 129-страничному отчету. Назывался он так: «Куда ушла пшеница, или Сколько калибров 9 мм в одном бушеле?»

После этого я как-то вдруг превратился в неофициального Специалиста по Алчности и Коррупции, всегда то временно приписанного, то навязанного тому или иному попавшему в беду правительственному агентству. Обычно я с мрачным и загадочным видом два-три месяца рыскал то там, то сям, копаясь в записях и приставая с вопросами к окружающим. Затем я писал длинные отчеты, неизменно содержащие весьма мерзкие истории все о том же: жадность и подкуп со стороны тех, кто хотел что-то продать правительству, алчность и лихоимство со стороны тех, кто покупал это от имени правительства…

И почти всегда кто-то придерживал мои отчеты, пока другие суетились и поспешно заметали следы. Когда что-то все же выплывало на поверхность, вспыхивали грандиозные скандалы. Пузыри шли с такой силой, что буквально срывало крышку. На ум приходит, к примеру, Дело Короля Арахисового Масла. Это когда мошенники с Мэдисон Авеню нагрели Управление Экономического Благоприятствования… Тот отчет я озаглавил «Нищета – это там, где деньги».

Подозреваю, что Республиканцы, придя к власти, оставили меня чисто «для блезиру». В 1969-м меня вызвали в старое здание Правительства, опять в тот же кабинет. Туда, где все началось восемь странных лет назад… Там уже другой экс-конгрессмен (его имя я сейчас не в силах припомнить) сообщил мне, что я волен остаться в своем прежнем качестве, как бы оно ни обозначалось, «хотя, конечно же, в Ваших услугах не будет особой необходимости, поскольку новая администрация намерена быть чиста… чиста как…э-э…»

– Платье невесты, – предположил я.

– Точно! – согласился экс-конгрессмен.

И я остался, опять переключаясь с одного агентства или департамента на другое и находя на всех этажах власти – как верхних, так и самых нижних – коррупцию и махинации ровно в тех же масштабах, что и прежде, при демократах.

Но путешествовал я теперь уже реже, гораздо реже, и это позволило мне проводить большую часть суббот в Библиотеке Конгресса в компании капитана Бенжамена Луиса Элуаль де Бонневиль, бывшего офицера Седьмого пехотного полка Армии США, выпускника Вест-Пойнта, протеже Тома Пейна, монтаньяра, друга Вашингтона Ирвинга, банкрота, и – подозреваю – временами секретного агента Генштаба.

Капитан (позже генерал) Бонневиль был предметом моей кандидатской диссертации, которой я занимался в Университете до того, как был призван на «Новые Рубежи».[4]4
  «Новые рубежи» – название политического курса, провозглашенного Президентом Кеннеди.


[Закрыть] Тогда я пытался отыскать следы его дневника, одно время принадлежавшего Вашингтону Ирвингу. Теперь, 12 лет спустя, я считал, что подобрался к нему поближе. Хотя это не имело большого значения… По крайней мере, для Бонневиля.

У него уже все было: и плотина, и соляная низина, названные в его честь. Он был живее всех живых!

Одна безумная мыслишка продолжала меня согревать: что вот, завершу я свою диссертацию, получу ученую степень, да и поступлю в какой-нибудь захолустный колледж, например, с названием «Парамаунт Ю» – из тех, где время остановилось, а Рональд Колман – все еще Президент, и короткостриженные студенты, свежевыбритые и сияющие, все как один водят авто с откидным верхом, и единственное, что их волнует – это поставит ли старый Проф Моррисон зачет по химии Бумеру, чтобы он смог-таки сыграть против штата на Дне встречи выпускников?

Да, я лелеял в душе эти киношные фантазии – как безопасное противоядие против преследовавших меня миазмов Великого Болота тотального мошенничества, через которое я пробирался всю последнюю дюжину лет. Мне нужно было еще немного свободного времени, чтобы закончить диссертацию. Если Френк Сайз настолько любезен, что готов позволить мне работать дома, я бы отплатил ему за доброту… стянув у него еще немного ЕГО времени. 12 лет работы в правительстве сделали мои нравственные устои немного… растяжимыми.

За ланчем в ресторанчике Пола Янга на Коннектикут Авеню я рассказал Френку Сайзу много занимательного о себе – кроме, конечно, своего тайного замысла использовать часть оплаченных им рабочих часов по своему усмотрению. Обедали мы втроем – он, я и его секретарша Мейбл Зингер. Платил, само собой, Френк.

Сайзу этой весной должно было стукнуть 46 лет. Он был единоличным собственником и автором ежедневной новостной колонки, которую приобретали более чем 850 ежедневных и еженедельных газет по всей Америке, Канаде и, насколько мне известно, в мире.

Колонка славилась фирменным сайзовским стилем – в духе «это что ж такое творится-то!» Сайз, безусловно, свято верил, что звон от его колонок разносится из Вашингтона подобно громовым раскатам… На самом деле они, пожалуй, больше напоминали кудлыкание старого индюка, который только что почуял поблизости лису. Тем не менее он мог одним абзацем разрушать репутации, и были люди, которые видели в них причину по крайней мере 2 самоубийств.

Но вообще-то во внешности «человека, которого боится весь Вашингтон» не было ничего особо примечательного. Вполне рядовое лицо – если не считать глаз; не было в нем ничего такого, что отличало бы его от любого другого лица во главе вторничного стола за полуденным ланчем. Широкий, ухмыляющийся рот; большая челюсть, над которой алели толстые щеки; удивительно тонкий нос и изящные маленькие ушки, обрамленные тем немногим, что осталось от его шевелюры.

Прочие части его тела и подавно не впечатляли. Все выглядело мягким и дряблым – особенно брюхо, которое перекатывалось туда-сюда над ремнем и свешивалось вниз, словно выглядывало местечко, куда бы упасть.

Но глаза его ясно говорили, что им нет дела до того, какое впечатление производит его живот. Его лысина. Его узкие плечи и сутулая спина. Если бы презрение имело цвет, оно имело бы такой вот оттенок седины, как его глаза – тусклые, холодные, отдающие серым блеском полированного гранита под зимним дождем. Эти глаза как будто уже оценили мир и нашли его дешевым и низкопробным местечком, заполненным весьма непрезентабельными жильцами… которые к тому же постоянно запаздывают с арендной платой.

«Что ж, вам пришлось чертовски много пережить за эти 12 лет, не так ли?» – спросил Сайз, ловко подцепив вилкой кусок картофеля и отправив его в рот. Это пробудило во мне голод. Уже три года я не ел жареную картошку. В отличие от Сайза, во мне еще оставалась толика тщеславия.

– Ну, все было не так уж плохо, – ответил я. – Вдоволь попутешествовал по свету.

Я сделал третий глоток от собственного ланча, который состоял из шеф-салата и неразбавленного мартини. «Заказать, что ли, еще бокальчик? – подумал я. – Или это будет слишком для собеседования с будущим работодателем?» Френк Сайз казался человеком непьющим, но, по счастью, Мейбл меня поддержала.

– Я бы хотела заказать еще выпивки, – сказала она. – Как ты?

– Конечно, он не откажется, – сказал Сайз. – Вы, так сказать, не прочь иной раз пропустить стаканчик, не так ли, мистер Лукас?

– Ну да… Иной раз.

– Закажите еще выпить, Мейбл, и дайте мне материалы, что вы принесли с собой.

Если вы ведете колонку, которую половина нации ежеутренне читает сразу вслед за спортивной страничкой, вы можете не беспокоиться насчет качества обслуживания в ресторанах. Мейбл Зингер только приподняла голову, как официант со взглядом спаниеля уже изогнулся у ее локтя в готовности услужить. Она заказала «Манхеттен» для себя и мартини для меня. Потом нагнулась и достала изящный кожаный кейс на молнии, извлекла оттуда овсяного цвета папку и передала Сайзу.

– Как вас зовут, мистер Лукас? – спросил он.

– Мистер Лукас.

– Я не о том. Разве вас зовут не Декатур?

– Так звала меня моя мама. Почти для всех прочих я – просто Дик.

– Это так по-студенчески, – вставила Мейбл Зингер. – И я как-то ездила с Диком в Огайо. Меня тогда звали Фитой; Фита Гем. Спору нет, конечно – ничего уж не осталось от тех времен! Бог мой, как давно это было…

Я прикинул – это должно было быть лет 16 назад. Мейбл – рослая, сильная женщина; студенткой, значит, была такая же – здоровая, «кровь с молоком»… Этакая сообразительная, дерзкая девица, затейница, вот только до свиданий с мальчиками все как-то дело не доходит… пока, наконец, сестрички по Университетскому женскому клубу не дают денег одному малому из баскетбольной команды, чтоб поработал с недотрогой как следует.

В свои 37–38 Мейбл все еще оставалась «мисс», незамужней. У нее была репутация лучшего и самого высокооплачиваемого личного секретаря в Вашингтоне. Я знал, что Правительство Соединенных Штатов периодически предпринимало попытки нанять ее на работу – но, увы, каждый раз убеждалось, что пока не может себе этого позволить.

– Так вы, стало быть, могли бы поработать и для нас, да? – спросил Сайз, листая папку, которую ему вручила Мейбл.

– Да как сказать? – ответил я. – Мы ведь еще не говорили о жаловании.

– Мы подойдем к этому, – сказал он. – Вот здесь сказано, что вам – 35 лет, и вы разведены. Ваша бывшая жена вышла замуж вторично. Общих детей у вас не было. У вас неплохой кредитный рейтинг; кое-кто из ваших соседей считает, что вы слишком много пьете, а ваша нравственность оставляет желать лучшего; и еще, вы принадлежите к таким весьма занятным организациям, как «Флейта Сакко и Ванцетти» и «Общество походных горнистов».

– Откуда вы все это взяли? – спросил я.

– Вот отсюда, – ответил Сайз, шлепая на стол овсяного цвета папку.

– И что ж это, черт возьми, такое?

– Ваше досье из ФБР.

– Ни фига себе!

– Удивлены, что у меня есть такое?

Я покачал головой.

– Нет. При вашей работе у вас там должно быть чертовски много ушей.

– Но вам это тем не менее не по душе, не так ли?

– Я вообще не люблю все это, – сказал я. – ФБР собирает разный мусор. Причем не сортирует его, а только подгребает к себе – а потом сидит на нем, пока он не начинает совсем уж откровенно смердеть.

– Согласен, – сказал Сайз. – То же самое я уже писал в своей колонке. Множество раз. Но когда мне надо кого-то нанять, я пользуюсь их данными. Это экономит массу времени и денег. Рекомендации и гроша ломаного не стоят! Вы ведь не внесете в список рекомендателей человека, если не уверены, что он скажет о вас что-то хорошее?

– Пожалуй, нет.

– Вот поэтому я и использую данные ФБР.

– Вы можете получить досье на любого?

– Да, практически на кого угодно.

– Это, должно быть, удобно.

– Я не держу их дома у изголовья кровати, чтобы читать на ночь, как, говорят, делал Линдон Джонсон.[5]5
  Линдон Джонсон – Президент США в конце 60-х годов прошлого века, тесно связанный со спецслужбами.


[Закрыть] Просто использую, когда мой интеллектуальный нюх подсказывает: история того стоит.

– Хм… Интеллектуальный нюх?

– Вы не считаете его непогрешимым? Я имею в виду – мой нюх?

– Не думаю, что такой вообще бывает.

– А что скажете о своем собственном?

– То же самое.

– Но поступаете вы так, как он вам подсказывает.

– Несомненно.

– Ну, вот видите, – заключил Сайз. – Так и я строю свою жизнь. По мере того, что ему удается учуять.

Официант принес выпивку, и я, готовясь нырнуть дальше в глубь этических рассуждений, сделал хороший глоток. Не думаю, что Френк Сайз был бы в состоянии понять, о чем я собирался потолковать. По правде говоря, не уверен, что мне и самому это удалось бы…

– Почему бы вам не поговорить о работе? – вмешалась Мейбл. – Френк, ведь Вы для этого и пригласили его на ланч.

Френк Сайз усмехнулся, и это была славная усмешка девятилетнего озорника, наклеенная поверх обвисшего лица пожилого мужчины. Она была бы очаровательна, если бы не глаза. В глазах не было и грамма веселья.

– О’кей! – сказал он. – Давайте вначале о деньгах. Вы ведь не возражаете против разговора о деньгах, Дик?

– Это моя любимая тема, – ответил я, гадая, сколько баксов сулит мне столь дружеское обращение по имени.

– Работа будет стоить 22 тысячи долларов в год. Это примерно соответствует тому, сколько в этом городке реально зарабатывает самый высокооплачиваемый репортер.

– Я в этом городке – самый высокооплачиваемый историк, и я сейчас зарабатываю 28 тысяч в год.

– Я знаю, сколько вы зарабатываете, – сказал он. – Я не могу платить 28 тысяч. Но я подкину кое-что сверху – из того, что вы сегодня не получаете. Я могу предложить не требующий взносов пенсионный план. Настанет ведь и такой день, когда вам понадобится пенсия.

– Вы говорите точь-в-точь как Ларри Каллан…

– Наш общий друг, – подтвердил Сайз. – Он и помог мне все это устроить. Он сказал, что для вас это будет аналогично дополнительным двум тысячам в год.

– И что еще вы кладете на бочку?

– Участие в прибылях.

Он повернулся к Мейбл.

– Сколько тебе это принесло в прошлом году?

– Порядка двух тысяч. Может, чуть больше.

– Чудесно! – сказал Сайз. – Это уже около четырех. Больничная страховка. Раз уж мне все равно приходится за это платить, я выбираю самый лучший вариант. Будет выходить что-то типа плюс тридцатки-сороковника в месяц. Вот вам и еще порядка четырех сотен на бочку.

– Продолжайте, я весь внимание!

– Бонусы. Ежегодных бонусов типа «за хорошую работу» я не плачу. Я, черт возьми, ничего другого и не жду. Но я выплачиваю премии за дьявольски хорошую работу, за работу высочайшего класса! И это, смею уверить, жирный кусок.

– И сколько калорий в этом жирном куске?

– Достаточно для того, чтобы глупая улыбка неделю не сходила с лица.

– Мы все – одна дружная семья, – вставила Мейбл Зингер.

– Счастливые как слоны, – продолжил Сайз. – Людей у меня немного. Шесть репортеров, вот, Мейбл и я. Бухгалтеров и юристов я не считаю, это так, обслуга. У меня есть только парочка правил, но вам стоит их выслушать внимательно. Во-первых, я не принимаю извинений. Причины – да! А от извинений у меня страшная изжога. Второе: когда я говорю «вы уволены», это означает, что через минуту вы у меня уже не работаете. Не через месяц, не через неделю, не через день – через минуту! И вы вправе уйти таким же образом. По этому поводу некоторые склонны поднимать вой насчет охраны труда, трудового законодательства и так далее, но я это так не воспринимаю. Если вы чертовски классный работник, я буду дурак, если выгоню вас. Но я буду еще большим дураком, если стану держать того, кто гонит полную лажу. Что касается посредственностей, то о них я вообще не беспокоюсь: такие ко мне не приходят.

– И что же я должен буду делать, если пойду к вам работать?

– Да, это вопрос, над которым я раздумывал довольно долго, – ответил Сайз. – Понимаете… Время от времени бывает так, что новость не кончается. Вот я услышал какую-то историю, дал ее в одной-двух колонках… Ну, или, допустим, в трех-четырех колонках – и все. Но ведь то, что я использовал при этом – это только верхушка айсберга! Осталось еще много всякого, чертовски много – но тут уже на подходе другая новость, и приходится переключаться на нее. Я кручусь в этом чертовом бизнесе с бешеной конкуренцией, как белка в колесе, семь дней в неделю, 365 дней в году. Снимаю сливки, скачу по верхам. А я бы хотел добираться до сути! Но это требует копания, солидного, основательного копания. Вы понимаете, о чем я.

– Немного приходилось заниматься чем-то подобным, – сказал я.

– Угу! Я видел некоторые ваши отчеты.

– Я помню один, который вы ухитрились раздобыть. Он был весь покрыт штампами «совершенно секретно», и министерству юстиции было чертовски любопытно узнать, как же он к вам попал?

Сайз ухмыльнулся:

– Пожалуй, в тот раз мне не стоило вам верить.

– Пожалуй, не стоило бы.

– Бывает, мы раскапываем какую-нибудь сложную историю, а она требует много времени и усилий – гораздо больше, чем можно себе позволить при таком штатном составе и при необходимости заполнять Рубрику семь дней в неделю! Думаю, вам понятно теперь, что это не дает мне покоя?

Он произнес «Рубрику» так, что это прозвучало как «бездонную бочку». Думаю, так оно и было.

– Интересно вам это? – спросил он.

Я допил свой мартини. «Да знаю я, о чем ты на самом деле спрашиваешь! – подумал я. – Интересно ли мне помогать тебе гнаться за Пулитцеровской премией?» Сайза три раза номинировали на Пулитцеровскую премию, и три раза он пролетал мимо кассы. То жюри считало, что в писаниях Сайза слишком много хитрости и недостаточно мастерства. То – что в них избыток полуночных «стрелок» и похищенных досье – вместо систематического, солидного, степенного репортажа. А один раз, что было для Сайза совсем уж невыносимо, они сочли, что при сборе материалов для своих историй Сайз пользуется … гм! гм!.. весьма сомнительными методами. Попросту говоря, если не удается никак иначе, бодро ворует новости. Или пользуется украденным.

– Мне это интересно, – сказал я.

– И когда вы можете выйти на работу?

Я немного подумал.

– На следующей неделе. Они будут рады от меня избавиться.

– Мы даже можем слегка отрекламировать это в колонке!

– Можете дать рекламку и мне – в письменном виде, – сказал я.

– Видала, Мейбл? – спросил Сайз. – Этот парень – наш человек!

Мейбл кивнула.

– Думаю, он получит от Вас официальное приглашение на работу сегодня ближе к вечеру.

– А может, прогуляетесь вместе с нами в контору? – предложил Сайз. – Заодно дадите Мейбл всю эту лабуду типа вашего номера социального страхования… А я посвящу вас в перипетии той истории, которой вам предстоит заняться.