Текст книги "Шут для птичьего двора (СИ)"

Автор книги: Рони Ротэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Всё произошло одновременно: сорвалась вниз тяжёлая воротная решетка; неожиданное дуновение воздуха в безветренном пространстве высоко всколыхнуло ленты на карете, и они ярко полыхнули, попав под выпущенный Иннегардом огонь; один из столбов пошатнулся и рухнул на возок, опрокинув его набок, придавив возницу и подперев дверь. Горящие факелы вывалились из подставок, упали в гущу цветов и лент, и карета с новобрачными вспыхнула.

В ужасе закричали люди, заметались по стенам, побежаливниз. Астид дернулся, было, к лестнице, но князь удержал его за локоть и едва заметно качнул головой. Полукровка заглянул ему в глаза, и понял безмолвный приказ. Он перевел взгляд на Иннегарда. Тот замер на месте, забыв опустить дрожащую руку, и смотрел набушующий под стеной огонь расширившимися от страха глазами.

Шипел и плевался многоцветной радугой в ночное небо праздничный фейерверк. Ошметки горящих цветов разлетались в пространстве огненными мотыльками, опадали на ковры тонкими лепестками пепла. Тонкий, протяжный, вибрирующий женский крик рвал воздух. Трещала, выгибаясь под ударами, заклинившая дверца кареты. Оборвав постромки, вдаль унеслись визжащие лошади с полыхающими гривами и хвостами. У ворот с воплями метались люди, пытаясь сдвинуть застопорившуюся лебедку и поднять тяжелую решетку. Заламывая руки, исходила плачем баронесса, глядя на охваченную пламенем карету, в которой заживо горел её сын.

Наконец, решетку удалось поднять и к карете помчались люди. Барон бежал впереди, но, сунувшись к опаляющему пламени, отступил и заслонился руками. Рядом с ним возник виконт Риоган, трясущийся и надрывающийся от крика.

– Воды!!! Воды!!!

Гилэстэл молча наблюдал за сумятицей. Астид, вцепившись в край парапета похолодевшими пальцами, смотрел на корёжившийся в бурном пламени остов кареты, в которой уже никто не кричал.

Бросив взгляд во двор, полукровка увидел, как скорчилась и осела наземь баронесса. К ней бросились слуги и унесли прочь. Там, где она упала, по ковру расползлось кровавое пятно.

– Ваша светлость… – через силу выдавил Астид, взглянув на бесстрастное лицо князя.

Эту ночь в замке Хонгескъё запомнили надолго. Как и говорил Гилэстэл.

Когда утих огонь, слуги залили водой то, что осталось от возка. Перемазанный сажей, в обгоревшей одежде и с обожжённым лицом, плачущий барон Фаннегард разгребал руками мокрую золу и угли, извлекая из-под них останки сына и виконтессы. Виконт Риоган сидел поодаль на земле, уставившись на пепелище невидящим взглядом, раскачиваясь и подвывая осипшим голосом.

Иннегард так и остался наверху. Он опустился на колени и, прислонившись лбом к холодным камням, просидел там до тех пор, пока стражники не увели его.

Рассвет замок встретил скорбной тишиной. Гости, потрясенные случившимся, попрятались по своим комнатам. Астид глядел из окна, как притихшие слуги расчищают пространство перед воротами, а в ушах всё еще звенел крик Виарины. От заплаканной служанки, принесшей в комнату кувшин с водой, полукровка узнал, что баронесса Киара потеряла ребенка.

Горе горем, но после полудня в большом зале стали появляться гости. Первый шок прошел, и многим захотелось поделиться своими версиями и догадками о случившемся. Проголодавшийся Астид, спустившись в зал, обнаружил там не менее трех десятков гостей, обсуждающих происшествие.

– Какое нелепое стечение обстоятельств! – горестно качала головой эльфка в помятом платье.

– Считаете, это случайность? – окинул её недоверчивым взглядом сидевший рядом эльф с безупречной осанкой.

– Господа! – шёпотом выкрикнул третий. – О чем вы говорите?! Это же чистое, неприкрытое убийство!

Гости так же шёпотом заспорили. Астид прошел к столу, сел на лавку, налил себе вина, придвинул блюдо с кусками холодной оленины. Он просидел в зале довольно долго, внимательно слушая, но не вступая в разговоры. Гилэстэл не появился. Возвращаясь в свои покои, Астид заглянул в комнату князя. Там было пусто.

А Гилэстэл в это время отправился к баронессе. Бледная, осунувшаяся Киара лежала в кровати, опустив худые руки поверх одеяла. На вошедшего князя она даже не взглянула, продолжая безучастно смотреть в стену опухшими красными глазами.

– Я сочувствую вам, баронесса, примите мои соболезнования. Потерять одного сына по вине другого…. Это чудовищно. Несправедливо и горько.

Князь остановился у кровати, с состраданием глядя на баронессу. Её нескорый ответ прозвучал шорохом сухих листьев.

– Иннегард мне не сын.

– Да, я знаю. Но вы заменили ему мать. А он так поступил с вами, с братом. Мне так жаль, так жаль.

Киара перевела на него уставший, потухший взгляд.

– Он мне не сын, – повторила она окрепшим голосом. – Он выродок, чудовище, кровожадное и злобное. Он убил свою настоящую мать, убил вторую жену Фаннегарда. Пусть не намеренно, но это сделал он. Да, князь, не смотрите на меня так. У мужа нет от меня тайн. Иннегард – его проклятие, боль его сердца. Не удивлюсь, если и к смерти моей предшественницы он приложил руку. Я боюсь его, князь. Вы видели, на что он способен.

– Я понимаю вас, баронесса. И поражён вашим мужеством и стойкостью, с которой вы противостоите постигшему вас горю. Тем более, что преступление вашего пасынка не случайно, а вполне намеренно. Ведь все слышали, как он угрожал Эрегарду. И претворил свою угрозу в действие.

В оживающих глазах баронессы Гилэстэл с удовлетворением прочел то, ради чего явился к ней.

– Могу я что-то сделать для вас, баронесса? – присев на край кровати, Гилэстэл осторожно коснулся её холодной руки.

– Да, Ваша светлость. Останьтесь до похорон моего сына.

– Конечно, – наклонил голову князь.

Успокаивающее тепло его руки заставило кровь баронессы бежать быстрее, донеся до её изнурённого, ослабевшего от горя мозга настойчивую, острую, как рыбья кость, мысль.

***

Поначалу Иннегарда заперли в комнате. Но на закате за ним явилась стража, и старший сын барона по приказу отца был отведен в тюремную камеру. Идущего под конвоем Иннегарда – тихого, растерянного – провожали недоумёнными, осуждающими, опасливыми взглядами.

Полукровка тут же отправился к Гилэстэлу. На этот раз князь оказался у себя.

– Его заперли в подвале, – сообщил Астид.

– Я знаю, – откликнулся князь, сидя в кресле и перелистывая одну из своих книг.

– Что дальше?

– Подождем.

– Чего?

– Пока баронесса допечёт мужа. Думаю, к утру он согласится с её требованием.

– С каким? – покосился на князя Астид.

– Казнить Иннегарда.

Астид изумлённо уставился на князя.

– Вы шутите?! Собственного сына?!

– Именно. Киара жаждет мести. И, я уверен, добьется желаемого.

Полукровка озадаченно потер лоб, усмехнулся.

– Так вот что вы затеяли…

Князь отложил книгу, поднялся.

– Давай-ка навестим арестанта.

Стража беспрепятственно пропустила их к Иннегарду. Открывая замок тюремного подвала, караульный предостерег князя:

– Осторожнее, Ваша светлость. Кто его знает, чего у него на уме.

Тюремные камеры были пусты – мелких нарушителей в честь праздника отпустили. В тесной каморке за массивной решеткой на деревянном топчане сидел Иннегард. Он с надеждой взглянул на приблизившихся к камере Гилэстэла и Астида.

– Вас прислал отец?

– Нет, мы пришли по собственной инициативе, – князь остановился перед решеткой, сложив руки на груди. – Знаешь, Иннегард, честно говоря, я поражён. И не я один. Ты выбрал радикальное средство, чтобы поквитаться с братом и невестой за их предательство.

– Но я этого не делал! – протестующее воскликнул Иннегард. – Это была случайность! Нелепое невезение.

Вскинув глаза, он наткнулся на скептический взгляд князя.

– Конечно, не делал, – излишне поспешно согласился Гилэстэл, всем своим видом, однако, показывая истинное отношение к заявлению Иннегарда. – Конечно, это была случайность, роковое стечение обстоятельств. Я в это верю. Но вот верят ли остальные…

– Я не желал им такой участи, – простонал арестант, роняя голову на ладони. – Унизить – возможно, посмеяться – наверняка. Но не убивать их. Я не хотел такого исхода. Не хотел…

Гилэстэл сочувственно вздохнул.

– Я верю тебе, Иннегард. И поговорю с твоим отцом, постараюсь убедить его смягчить наказание.

– Благодарю, – отняв ладони от лица, Иннегард с признательностью посмотрел на князя.

Утром, как и предвидел князь, Фаннегард Хонгескъё принял решение. Собрав в зале домочадцев и гостей, барон обвёл их угрюмым взглядом запавших глаз. Голос, когда он заговорил, был негромким, но твёрдым.

– Уважаемые гости. Вы прибыли в мой дом на праздник. Но оказались вовлечены в трагические события, произошедшие по вине члена моей семьи. Моё горе от потери сына и его супруги омрачается тем, что в их гибели повинен другой мой сын. Принятое решение далось мне нелегко. Как отец, я безутешен. Как глава дома Хонгескъё и судья на своих землях, я должен быть справедливым. Я выношу смертный приговор Иннегарду Хонгескъё, своему старшему сыну, и приговариваю его к казни через обезглавливание. Казнь состоится завтра утром. Похороны моих сыновей и виконтессы… тоже завтра.

Находящиеся в зале эльфы и люди застыли, поражённые вердиктом барона. Кто-то из женщин сдавленно всхлипнул. Гилэстэл выступил вперед.

– Барон! Я присутствую здесь от имени Его Величества. И его именем я прошу помилования.

– Простите, Ваша светлость, – голос барона чуть дрогнул. – Но это дело касается не государства, а моей семьи. И здесь я останусь верен своему решению. Казнь состоится в назначенный час.

Фаннегард, не глядя по сторонам, покинул зал быстрым шагом. Вздыхая и глядя вслед барону, кто – с сочувствием, кто – осуждающе, ошеломлённые гости медленно разошлись.

Вновь застучали топоры и заскрипели пилы – во дворе торопливо возводился эшафот. В замковом склепе спешно готовили два новых места: одно предназначалось для Виарины и Эрегарда, другое – для осуждённого. Гилэстэл, спустившись в усыпальницу, с интересом понаблюдал за работой камнетёсов, гравирующих надмогильные плиты. Над той, что закроет гробницу влюблённых, трудились трое: выбивали орнамент по периметру, аккуратно обводили витиеватые буквы имён и слово вечной любви, золотили надписи. Другая плита, без прикрас и изысков, уже была готова. На ней незамысловатым шрифтом были высечены два слова – Иннегард Хонгескъё. Гилэстэл усмехнулся, оценив разницу в оформлении.

Некоторые из гостей, не желая быть свидетелями предстоящих событий, покинули замок. Но большая часть осталась. Странно было смотреть на них, расхаживающих с драматическими лицами в цветных праздничных нарядах. Напоминанием о том, что праздник сменился горем, стали лишь траурные повязки и ленты, наспех нарезанные из черного шёлка и розданные гостям.

Навестить Иннегарда не отваживался никто. Ни один из гостей, ни его сводные братья и сёстры. Даже замковая прислуга. Открытые разговоры о первенце барона приобрели оттенок дурного тона, став запретной темой, но о нём тихо шептались в своих комнатах. Прилюдно же много говорили о погибших новобрачных, вспоминая их лучшие качества – скромность Эрегарда, красоту Виарины, где-то уже и приукрашивая.

В разгар этой суматохи возник вопрос о наличии палача. Как оказалось, мастер заплечных дел у Фаннегарда отсутствовал. Мелкие наказания вроде порки розгами исполнял начальник замковой стражи, а он наотрез отказался приводить в исполнение вынесенный бароном приговор. В обсуждении деликатной темы участвовал и Гилэстэл. Глядя на растерянное лицо Фаннегарда, князь предложил:

– Почему бы вам самому не исполнить приговор, барон?

– Мне? – испугался Фаннегард. – Я судья, а не палач.

– Это было бы символично, – с полной серьёзностью во взгляде и голосе продолжил Гилэстэл. – Вы подарили ему жизнь, вы её и забрали. Какаявозвышенность, благородный трагизм.

– С меня хватит того, что я вынес приговор, – огрызнулся Фаннегард. – Я и так по самое горло в…

Вышла заминка, которую разрешил виконт Риоган. Горевший желанием возмездия не меньше баронессы Киары, он отправил в своё поместье гонца с приказом – к утру привезти палача в замок Хонгескъё.

Вечером, оставшись один на один с Гилэстэлом, Астид обеспокоенно заметил:

– Мы рискуем потерять Иннегарда, князь.

– Нет, если будем действовать правильно.

– Всё же, удивляюсь ему, – пожал плечами Астид. – Я бы уже давно сбежал!

Князь усмехнулся.

– Во-первых, он не знает, что его ждёт. А во-вторых, он надеется на отцовскую любовь и прощение. Если ничего не предпримем, Фаннегард может сломаться и отменить приговор. Сделаем так…

***

Единственным посетителем заключенного был тюремный сторож, носивший ему еду. Но он молчал, а Иннегард его ни о чем не спрашивал, с нетерпением ожидая отца. Однако пришел к нему не барон, не имеющий ни отваги, ни желания видеть сына, а Гилэстэл.

На замок опустилась ночь, когда князь появился в подземелье в сопровождении Астида. В руках полукровка нёс прикрытую холстом корзину, из которой выглядывало горлышко винного кувшина. Громкий стук по внешней двери темницы заставил дремлющего Иннегарда вздрогнуть, а сторожа – сорваться со своего места и броситься к входу.

– Пусти, – приказал Гилэстэл караульному и взглядом указал на корзину. – Последний ужин.

Сторож покорно пропустил господ, и поплелся за ними следом. Иннегард, слыша приближающиеся шаги, обхватил прутья и приник к решетке. В его глазах мелькнуло разочарование, когда он увидел приближающихся князя и Астида.

– Ваша светлость, – склонил голову узник. – Один вы меня не забываете.

– Что верно, то верно, – без улыбки ответил Гилэстэл, а затем обернулся к сторожу. – Открой камеру.

– Но, Ваша светлость, – тот опасливо покосился на Иннегарда. – Его милость барон запретил.

– Барон запретил ему кушать? – воздел брови князь.

– Нет, – смешался охранник.

– Видишь эту корзину? В ней просто еда. И немного вина. Это бароном не запрещено. Открой камеру и оставь нас ненадолго. Можешь закрыть дверь снаружи, я тебя позову.

Помявшись, охранник кивнул, открыл замок и, поминутно оглядываясь, удалился. Пока не стихли его шаги, Гилэстэл не произнес ни слова. Как только наверху громыхнула дверь, он и Астид вошли в камеру к Иннегарду. Полукровка поставил корзину на пол, и, сложив руки на груди, прислонился к решётке. Гилэстэл приблизился к арестанту.

– Что вам нужно? – Иннегард отступил и опасливо покосился на князя.

– Ты. Живым и невредимым. Мы хотим забрать тебя отсюда.

– Я никуда с вами не пойду, – заупрямился Иннегард.

– Тогда ты выйдешь отсюда в сопровождении палача.

На встревоженный и вопросительный взгляд Гилэстэл веско произнес:

– Барон утвердил тебе смертный приговор. И отказался объявить помилование.

Красавчик сглотнул и бессильно опустился на жесткое арестантское ложе.

– Отец…

– Отец отрекся от тебя, Иннегард. Тебе отрубят голову. Утром. Похороны – твои и твоего брата – тоже состоятся завтра. Барон, как оказалось, не настолько расточителен, чтобы тратиться на них дважды.

Осознание услышанного длилось несколько минут. И вдруг Иннегард расхохотался. Он смеялся, как сумасшедший, задыхаясь в приступах хохота, стуча кулаками по нарам, по стене. Астид недоуменно переглянулся с Гилэстэлом.

– Папенька… папенька всегда называл… называл меня «безголовым»! – сквозь хохот различили они слова Иннегарда. – Безголовым!

Неуместное веселье прервалось так же внезапно, как и началось. Иннегард перевел дух.

– Как только на свет появились мои братья, он прилепил мне это прозвище, – с горькой иронией усмехнулся он. – Я, видно, и в самом деле глуп, раз вернулся сюда. Не надо было этого делать. Но мне так хотелось, чтобы он мной гордился, уважал меня хоть немного. Чтобы хоть кто-то, хоть кто-то не считал меня за недоумка, способного лишь портить девок, пить и драться. Это не от глупости, не от злости, а от бессилия. От невозможности или избавиться от этого проклятья, или научиться жить с ним.

– Ты далеко не глуп, Иннегард, – Гилэстэл подошел вплотную, глядя на полуэльфа сверху вниз. – Ты всего лишь хотел, чтобы тебя поняли и приняли таким, какой ты на самом деле. Но индюку не понять журавля в небе. Потому что индюк не умеет летать. Ты – журавль на птичьем дворе, Иннегард. Что тебе делать тут? Тебе нужна своя стая, в которой ты будешь среди равных.

– Балаган, что ли? – широко усмехнулся Иннегард. – Театр уродов? Я и так провёл там целый год.

– Разве я похож на шута? – спросил князь.

– Как можно, Ваша светлость, – насмешливо опроверг его слова полуэльф. – Такой солидный и благородный вельможа не может быть шутом.

– Дело не в титулах. Совсем не в них. Астид, покажи ему.

Гилэстэл отступил в сторону. Иннегард покосился на стоящего неподалеку полукровку. Фигура Астида вдруг странно дрогнула, поплыла зыбким туманом, и вновь сгустилась. Насмешливая улыбка Иннегарда сменилась испуганно-удивленным выражением лица. Перед ним возникла его точная копия. Иннегард потер лицо, зажмурился, вновь открыл глаза.

– Я сегодня не пил ничего, кроме воды, – пробормотал он. – Я совершенно трезв.

– Несомненно, – подтвердил Гилэстэл.

– Тогда кто это?

– Это Астид, мой друг и ученик. Достаточно, Астид.

Полукровка стряхнул морок, вернувшись в свой облик.

– Те, кто называют его шутом, живут очень недолго. Твои способности, Иннегард, не проклятье, а великий дар. Крылья, которые ты получил от судьбы. Зачем тебе этот птичник, суетливый и напыщенный?

– Предлагаете лететь с вами? – Иннегард настороженно изучал князя.

– Именно. У тебя два варианта – под топор или под моё крыло. Мне грустно и больно видеть, как твой талант попирается тобой же, втаптывается в грязь повседневности. Разве розжиг очага и свечей – это все, на что способна твоя огненная натура? Еще и под насмешки бесталанных обывателей, принимающих твои способности за дешевые трюки. Это унизительно, Иннегард. Позволь нам помочь. Я увезу тебя туда, где ты сможешь научиться большему, где не нужно никому доказывать свою исключительность. А здесь тебя ждет только одно – небытие. Смерть, на которую тебя обрек собственный отец.

– Довольно, – выдохнул Иннегард. – Я не верю, что он сделает это. Не верю!

– Понимаю, – наклонил голову князь. – Я дам тебе возможность убедиться. И решить. Астид останется здесь вместо тебя. Если барон отменит свое решение, ты вернешься в семью. Если нет – сам выберешь свой дальнейший путь. А сейчас идем со мной.

– Он останется здесь вместо меня? – Иннегард встревожено указал на полукровку, совершенно спокойно осматривающего камеру. – А вы не опасаетесь за его жизнь?

– Нет, – ответил князь, протягивая руку Иннегарду и помогая ему встать. – Он способен заморочить голову, кому угодно. Астид, будь любезен.

Полукровка скинул плащ, передал Иннегарду. Тот набросил его на плечи, закутался, надвинул капюшон на глаза.

– А если меня узнают?

– Не узнают. Я об этом позабочусь, – Гилэстэл придирчиво оглядел арестанта, перевел взгляд на Астида.

– Будь внимателен и осторожен.

– Да, Ваша светлость.

Иннегард с трепетом перешагнул порог камеры, слегка замешкавшись. Оглянулся на Астида, с беззаботным видом усевшегося на топчан.

– Ты, в самом деле, останешься?

– Иди уже, – подавил зевок полукровка. – Утром посмотрим, насколько ты дорог своему папеньке-эльфу.

Иннегард поднялся по ступеням на негнущихся ногах. Когда сторож на стук Гилэстэла отпер дверь, князю пришлось поддерживать беглеца за локоть. Караульный покосился на закутанную фигуру, норовя заглянуть под капюшон.

– Вы в порядке, Ваша милость?

– Он просто замёрз, – пояснил князь. – В темнице сидеть – не у свадебного костра греться.

Сторож, подавившийся смешком, успокоился.

– Спасибо, Ваша светлость, – с чувством произнес охранник вслед удаляющимся мужчинам.

– За что? – обернулся князь.

– За доброту. Окромя вас, никто ж к нему не пришёл.

Гилэстэл быстро провёл Иннегарда по пустому двору. Увидев помост с широким чурбаком, Иннегард затрясся.

– Держись, держись, – перехватив Иннегарда за плечи, Гилэстэл втолкнул его в дверь и попустым коридорам дотащил до своей комнаты. Там усадил в кресло, наклонился над ним и, глядя в глаза, заговорил.

– Не вздумай никуда выходить. А еще лучше – поспи.

– Вы шутите? – клацая зубами, откликнулся Иннегард. – Кто же заснет перед… перед…

– Ты в безопасности.

– Но утром они обнаружат моё отсутствие! – запаниковал Иннегард. – Надо убраться из замка сейчас же!

– Зачем? Ты ведь уверен, что отец тебя пощадит?

– Да…

– Так успокойся. Утром всё прояснится. Сиди тихо, я скоро вернусь.

Оставив Иннегарда в своей комнате, князь направился к Фаннегарду.

Несмотря на позднее время, в его покоях горел свет, на что Гилэстэл и рассчитывал. Деликатный стук заставил барона отвлечься от невеселых дум. Меньше всего ему хотелось сейчас кого-нибудь видеть. Он не пошёл к Киаре, уставший от её упрёков и поучений, не пожелал доброй ночи своим детям, напуганным смертью старшего брата и суровым решением отца. Барон заперся в своей комнате, раздираемый противоречивыми чувствами. В этот миг к нему и явился Гилэстэл.

– Князь? – открыв двери, барон впустил его в комнату. – Мне казалось, все уже спят.

– Только бессердечный может уснуть в такую ночь, – ответил князь.

– Что привело вас?

– Поговорите с сыном. Навестите его. Быть может, после этого вы измените своё решение.

Барон отвернулся, ломая пальцы.

– Я уверен, он раскаивается в содеянном. Будьте великодушны, – продолжал настаивать Гилэстэл.

– Хорошо, – сдался барон, и князь заметил, что сделал он это с изрядной долей облегчения.

Сторож, проводив посетителей, обнаружил узника уже пьяным. Поворачивая в замке камеры ключ, охранник неодобрительно косился на привалившегося к стене мужчину с кружкой в руке. У ног арестанта стоял кувшин, извлеченный из корзины.

– Эх, Ваша милость, – осуждающе покачал головой страж. – Когда надраться-то успели? И зачем?

Едва караульный успел задремать, как в двери каземата снова забарабанили.

– Да что ж такое-то! – вскинулся сторож. – Неуж днем нельзя было придти? Нашли, тоже, время для свиданок.

Ворча, он распахнул дверь и умолк. На пороге стояли Гилэстэл и Фаннегард.

– Где он? – спросил барон.

– Тут, Ваша милость, – сторож, радуясь визиту барона, поспешил к камере Иннегарда. – Тут он, куда ему деться-то.

Фаннегард медленно спустился, подошел к камере, заглянул внутрь и скривился. Гилэстэл, идущий за ним, опустил глаза, скрыв довольный блеск. Астид, приняв облик Иннегарда, спал, развалившись на топчане. Правая рука его свесилась до пола, рядом валялась пустая кружка. Из опрокинувшейся корзины вывалились хлеб, половинка жареного цыпленка и яблочный пирог. Причём по пирогу основательно потоптались.

– Я взял на себя смелость принести ему ужин. Вино, как видно, было лишним, – покаянно вздохнул Гилэстэл.

Фаннегард не ответил, глядя на сына с выражением крайнего сожаления.

– Иннегард, – позвал барон. – Иннегард!

Узник шевельнулся, приоткрыл мутные глаза, уставился на посетителей, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Оп-па, па-па! – расплылся в пьяной ухмылке.

– Иннегард, я пришёл поговорить, – в голосе барона чувствовалось нарастающее раздражение. – Я думал, увижу тебя раскаявшимся или хоть немного сожалеющим о твоём преступлении. А ты…

– Рака… раска… Тьфу ты, – арестант с усилием приподнялся, сел, уставился на барона. – Кх…каяться? Мне? За что?

– За то, что ты сделал, – стараясь оставаться спокойным, выдохнул Фаннегард. – За убийство Эрегарда, за гибель Виарины. За смерть несчастного кучера, наконец. За певца в гостинице. За… за женщину, причиной смерти которой ты стал когда-то.

Узник поднялся, покачиваясь. Пристально глядя барону в глаза, злобно прошипел:

– Какой внушительный перечень. Что касается брата… Если бы у меня была еще одна возможность, я бы спалил их ещё раз. И брата-предателя, и эту миловидную тварь. А заодно и твою ненаглядную Киару вместе с её выводком и со всеми её кузинами. А ты ведь ничем не лучше меня! И тоже станешь убийцей завтра! Убирайся прочь! Ты мне не отец!

С этими словами, поддев раздавленный пирог носком сапога, арестант метнул его в Фаннегарда. Врезавшись в решетку, пирог разлетелся ошметками, заляпав лицо и рубашку барона. Фаннегард отшатнулся, глаза его запылали яростью и негодованием.

– Помиловать вот это?! – рявкнул он в лицо Гилэстэлу и бросился прочь из подвала.

Сторож, причитая, закрыл за вельможами дверь, и вернулся к камере.

– Ваша милость! Да что ж вы творите-то! Батюшку-то почто так? А ну как смилостивился бы? Ведь на плаху пойдёте! Э-эх!

Пока сторож говорил, узник взял кувшин, налил полную кружку, и, пошатываясь, доплёлся до решетки.

– Эй, пес цепной! Не желаешь со мной выпить? За помин моей души? – арестант просунул руку с кружкой меж прутьев.

– Людям как в глаза смотреть завтра будете? Негоже передказнью-то напиваться.

– А как по мне, то собственная казнь самая подходящая причина, чтобы напиться. Ну же! Будь моим последним сотрапезником! Я приказываю! Иди сюда. На, вот, я тебе налил уже.

– Ваша милость, негоже. Жаль мне вас, коли жизнь погубили, так не губите уж имя своё.

Сторож приблизился к решетке, глядя с сочувствием на молодого барона. Астид настойчиво сунул ему сквозь прутья наполненную вином кружку.

– Не скули. Я пока еще твой барон, имя моё при мне, и могу приказывать. Так что бери и до дна. До дна!

Подмешанные в вино зелья сработали как нужно. Опустошивший кружку страж пошатнулся, ухватился за прутья, сполз по ним на пол, погрузившись в глубокий сон. Волосы под кожаным шлемом посветлели, лицо преобразилось, помолодев и приобретя черты Иннегарда.

Астид, более не считая нужным притворяться, встряхнулся, принял своё обличье и вытянул руку в ту сторону, где на гвозде висели ключи от темницы. Связка, негромко звякнув, перелетела к нему в ладонь. Самым трудным оказалось переодеть сторожа и взвалить на топчан. Полукровка натянул на себя форму, нахлобучил на голову шлем, вышел и закрыл камеру.

***

Палач прискакал в замок Хонгескъё на рассвете. Он едва успел перевести дух, как барон велел ему готовиться и идти во двор.

– Что за спешка, – ворчал палач, переодеваясь и на ходу дожёвывая завтрак. – Ни отдохнуть толком не дали, ни поесть. А ну как рука дрогнет? Я ж не мясник какой, моя работа точности требует.

За осужденным пришли, когда солнечные лучи осветили замковый двор и собравшихся там зрителей. Астид, перекинувшийся в сторожа, открыл камеру и впустил конвоиров. Солдаты принялись теребить спящего, пытаясь привести его в чувство.

– Дрыхнет, как пьяный плотник. А еще барон. Ваша милость! Вставайте! Скоро вдоволь отоспитесь. Тащите его, как есть, что ли!

Подхватив осужденного под руки, стражи подняли его с топчана и потащили к выходу. Желтоволосая голова безвольно болталась, носки сапог волочились по булыжникам, которыми был вымощен двор.

Стоявший на балконе барон, глядя, как стражники волокут к помосту бесчувственного сына в распахнутой, заляпанной вином рубашке, прикрыл глаза, сгорая от стыда. Находившиеся во дворе люди запереглядывались, зашептались: «Пьян, пьян». «Лёгкая смерть» – тихо сказал кто-то. Сидевшая в кресле Киара нахмурилась, покосившись на мужа. Гилэстэл, стоя рядом с бароном Фаннегардом и виконтом Риоганом, то и дело бросал взгляды на занавешенное окно на третьем этаже.

Иннегард наблюдал за своей казнью из окна комнаты Астида, притаившись за портьерой. Астид, покинувший каземат, находился там же.

Конвоиры затащили осужденного на помост и остановились, держа его под руки и ожидая, что скажет барон. Фаннегард сделал шаг вперед, и, не глядя на провисшего в чужих руках первенца, огласил приговор:

– Я, барон Фаннегард Хонгескъё, приговариваю Иннегарда Хонгескъё к смертной казни за убийство Эрегарда Хонгескъё и Виарины Вистольтэ. Приступайте.

Спящего подтащили к чурбаку и опустили на него. Но стоило стражам отпустить осужденного, как он мешком свалился на помост, что-то промычав. Кто-то из зрителей прыснул в кулак. Стражи переглянулись, подняли приговорённого и пристроили на плаху, придерживая за руки. Палач отбросил с шеи казнимого мешающие волосы и занес меч, примериваясь. Конвоиры, опасаясь попасть под брызги крови, отпрянули, и осужденный опять съехал с чурбака. Палач опустил меч и с недоумением развёл руками. В толпе послышался смех. Киара прикрыла лицо ладонью.

– Да привяжите его уже! – не выдержав, выкрикнул виконт Риоган. Кто-то подал стражам веревку.

К барону подступил Гилэстэл, и громко произнёс:

– Барон, я прошу прекратить этот фарс и объявить помилование.

Фаннегард молчал, глядя, как его сына привязывают к чурбаку.

– Милости! – выкрикнул кто-то во дворе.

Палач повернул голову осужденного, отодвинул волосы, взглянул на балкон.

– Милости! – раздались ещё несколько голосов.

– Заканчивайте, – выдохнул Фаннегард.

Взмах меча, и светловолосая голова бумкнула о дно корзины. На помост из обезглавленного тела брызнул алый поток. По площади пронёсся вздох ужаса, послышался тихий женский плач – большинство следящих за казнью были уверены, что барон отменит своё решение.

В комнате Астид подхватил оседающего на пол Иннегарда.

– Убил… он меня убил… – сквозь частый стук зубов расслышал полукровка всхлипы. – Он убил!

– Тише, тише, – Астид оттащил ослабевшего, еле державшегося на ногах Иннегарда прочь. – Убедился?

В комнату быстро вошёл Гилэстэл, запер дверь. Усадив Иннегарда в кресло, налил полный бокал вина и сунул ему в руки.

– Пей! Это поможет.

– Убил… – твердил тот, принимая трясущимися руками кубок. – Что это?

Рука дрогнула, алые капли пролились на пол.

– Словно кровь. Я не буду её пить!

Иннегард отшвырнул бокал.

– Как он мог?! – его вскрик заставил князя недовольно поморщиться. – Меня?! Собственного сына?! Первенца?!

– Иннегард! Перестань истерить. Ты жив и здоров.

– Я жив, – утихнув, пробормотал Иннегард. – Но кто….кого казнили… там?

– Неважно, – дёрнул углом рта князь. – Важно, что не тебя.

Иннегард застонал, бросился к двери, принялся дергать щеколду.

– Иннегард! Успокойся! – воскликнул князь.

Но тот его не слушал, рвал дверь. Гилэстэл с досадой тихо ругнулся, и, направив в сторону мятущегося полуэльфа ладонь, произнес слова сонного заговора. Иннегард, продолжая цепляться за замок, сполз по двери на пол и утих в глубоком сне.

– Горячий парень, – покачал Гилэстэл головой. Астид хмыкнул. Подхватив полуэльфа, они уложили его на постель и укрыли с головой, Гилэстэл прислушался к происходящему в коридоре, подмигнул Астиду.

– Уйдёшь вечером. Мы уезжаем утром.

Когда утихли песни плакальщиц, погасли последние свечи над поминальными столами и сумерки окутали замок Хонгескъё, из открытых ворот вышел крестьянин с большой корзиной за спиной. Стража не обратила на него никакого внимания – в последние несколько дней ворота замка почти не закрывались, выпуская уезжающих гостей и впуская крестьян, доставляющих к столу благородных господ провиант.