Текст книги "Ильин Роман. Автобиография (СИ)"

Автор книги: Роман Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

долгов перед ломбардом – как своих, так и Боронина.

Мать в дополнение очень любила мебельные магазины, мебель

из которых в доме не появилась ни разу, но ненависть к

матери потихоньку крепла.

«Во дворе», как все, не гулял. Ходил в школу и из школы, – потом

в институт и из института, – обходя коловших себе в вену

героин то соседа с первого этажа, – тоже Рому, – то мальчика

Ушана с четвертого этажа. Еще одного угарка забрали то-ли в

армию, то-ли он просто помер. Не стало его в подъезде через

пару лет после нашего переезда.

Был еще алкаш Рома с пятого этажа. пытавшийся некоторое

время занимать деньги у матери и часто звонивший на домашний

телефон. Потом мне было рассказано, что он работает на

КБП, вытачивает обечайки для ракет. В это время я уже учился

в политехе, на ракетостроении.

А пока я учился в 8-9 классе, учился нормально, однажды и

сам был учителем – на дне самоуправления – учителем музыки.

Научить класс чему-то удалось мало, Шариков Алексей под

последней партой из своего чемодана разливал водку. И даже

Паша Барымов, к которому Шариков старался быть как можно

ближе, пил ее с большим рвением, чем учил детей. В это же

время, по мере сближения с компанией, стала появляться Елена

Барматина, отличница, но, как пел "Алексин", вполне хищница,

– и любительница выпить не меньше, чем все мужское представительство

класса. Сыграла Елена тоже свою косвенную роль

в моей истории, но является сейчас учительницей английского

языка и, можно предположить, по незнанию – уважаема вновь

возникшими туляками.

В то же время из ленинского поселка стала приезжать бабушка

Валя, немного "не в себе", но желавшая видеть внука. Мать

приказывала не открывать ей дверь и вести себя в квартире тихо,

если бабушка приедет. Бабушка ждала, когда я возвращался из

школы, и, поначалу, слушаясь мать. приходилось прятаться – и

тогда она кричала на всю улицу. Сейчас говорит,что привозила

деньги и отдавала. Может, и получилось подойти несколько раз.

Но с такими школьными друзьями они быстро пропивались.

Кузьмин называл ее сумашедшей бабкой. "Как там твоя сумашедшая

бабка тогда", – и тому подобное.

К ней, или немного до этого, – что вряд ли, – или после, несколько

раз с матерью выпало горе съездить домой в ленинский.

В переполненных тульским жиром автобусах производства шестидесятых

годов, всегда ездивших медленно, всегда по жаре,

всегда стоя. Весь поселок был по периметру застроен вонючими

дворцами цыган, наполнявших и улицы тулы, и вокзалы, и

транспорт. Цыгане гадали, воровали, торговали наркотиками, и

никто ничего не собирался делать. Тула была цыганской, потом

тудла стала грузинской и азербайджанской. Бабка просто жила

в пустой квартире и жаловалась на постоянный стук соседей.

С Кузьминым все так же проводилось время за компьютером.

Мое внимание – его действия. Несколько лет мы вели экологический

школьный лагерь, готовили познавательные игры для

младшеклассников, доклады, и были полноценными важатыми.

Некий тип Лисянский из "В" класса с особенным рвением,

иногда с преследованием и оккупацией подходов к квартире

Павла, старался влезть и в вожатые, и в саму дружбу. Как бабушка

Валя, ловил по дороге домой, заливал уши ничего не значащим

набором слов и был неприятен ни мне, ни Кузьмину, ни,

похоже, всему "В" классу. В итоге был невербально послан, но

единажды встречен в 2013 году, – году зла, о чем ниже.

Но он, и еще один его одноклассник, в моей жизни поприсутствовали

немного позже и вне лагеря. Ребята ходили в "качалку

", и почему-то предложили и мне. Было весело. Я не мог отжать

от груди даже гриф от штанги – приходилось его спихивать

в сторону. Зато немного мог отжимать вес ногами в положении

сидя. Стоило все по двадцать рублей за занятие и скоро прекратилось.

Интересное наблюдение было зафиксировано, может, несколькими

годами ранее, в летнем лагере на территории детского

сада. где проходили занятия моей предначальной школы.

Ученик из "В" класса Гвазава придумал интересную игру – обладая

развитой фантазией и являясь ведущим игры, в ней непосредственно

не участвуя, – придумывал сюжеты на любую тематику,

чаще космическую, где участникам – мне, Козловскому,

приходилось в каждой придуманной им ситуации делать выбор

из нескольких придуманных им же вариантов – или что-то отвечать,

– или как-то поступать. Некий вариант словестной РПГ.

Просто тип игры с придуманным кем-то сюжетом, подготовленными

персонажами и вариантами действия впоследствии превратился

на некоторое время в мою реальную жизнь. И последствие

это было уже начато и до Гвазавы.

Все встречи одноклассников – мальчики и 2-3 девочки сводились

и приводили к попойкам, и сей обычай сохранился у выпускников

еще некоторое время после выпуска. Часто, на таких

вечерах, в моей голове звучала фраза, что я лишний – и я уходил

в другую комнату – если происходило все на чьей-то квартире,

или вглубь парка Металлургов. Тогда отправляли Елену, простите,

Олеговну, меня возвращать и пить, – как нормального

друга, – со всеми. Елена часто сокрушалась о том, что ей стоит

уйти в монастырь, – обязательно мужской. Не знаю ничего того,

чего бы не было в таком монастыре из ее мирской жизни. Поэтому

Елена осталась жить на воле.

Старый детский «друг» Андрюша Леваков, учившийся в параллельном

классе, приезжал несколько раз на "копейке" со своим

другом Кузьмичом. Они жили в угаре почти не переставая.

Учебный процесс шел на четверки, домашние задания делались

на половину, появился мультимедия диск "Кино", – откуда,

в цифровой последовательности, можно было достать все песни,

которые я подолгу слушал. Набирались кассеты Ариии. самого

Кино, появилась группа Мановар и волосы росли. Начались записи

фолк – музыки по примеру группы "Мельница", для чего

была быстро освоена блок-флейта и это составляло свободное

от школы, домашних занятий и редких – раз в неделю, но жестоких

встреч с одноклассниками вне школы.

Жаль теперь, что все записи сохранились на стопке сломанных

винчестеров. которые я обязательно когда-нибудь починю.

Иногда Паша Барымов, перехав, как настоящий новый русский,

в отличную квартиру в центре города, – приглашал к себе,

поражая ее размерами, убранством и своей внешней возвышенностью

надо всем, что я видел до нее. Но парень был общительный

и вмеру добрый. Он владел поразившей меня на короткое

время красной гитарой Ibanez 320DX с флойдом. не державшим

строй, – но это была настоящая рок-гитара. которую он, вместе

с процессором Digitech, дал мне на время. Владел он так же замечательной

аккустикой Gibson на которой пытался сочинять

и петь песни. А это закончилось вместе сним написанной и исполненной

в две гитары со сцены актового зала песне "Учителя,

спасибо вам". И это был уже выпуск, и зал был полон. Только

рояля не хватало.

И время медленно подошло к выпускным экзаменам, которые,

несмотря на преупреждения директора, я здал на среднеарифметические

четверки, – и к выпускному.

Шариков прятал водку в пианино, что компания в уменьшенном

виде, – без него и барымова, – стала делать в моем и у меня

дома, и прошел без ожидаемых обычно на выпускных волшебных

событий. Домой пришел по-моему рано, но, – может быть, -

по начатой с выпускного традиции, вся компания одноклассников

продолжила выпускной у Корабельникова Яна, – того урода,

который бросил меня на дороге.

До окончания школы я уже стал посещать подготовительные

курсы по высшей математике – мать решила из класса филологии

отправить меня на факультет механики и систем управления.

Надеясь на такую-же рабочую судьбу, как и у себя. У тулы

были другие планы.

Высшая математика была непонятна и проходила очень тяжело,

но это не помешало сдать вскоре единый гос. экзамен по

школьным курсам математики, русского и физики, – частью

списаннй, – на достаточный проходной балл для факультета

ракетостроения политехнического института. До поступления

были курсы уже были при политехе, проходили так же тяжело, -

давая понять, что специальность не совсем моя. Последующее

обучение показывало это не настолько явно.

Между подготовками и экзаменаменами, выпускники, – дабы

обозначать дружбу на всю жизнь, продолжали встречи, а Тула

была всем сердцем, палатками и магазинами рада всему, что

происходит с ее молодым поколением.

Рады были и Федоренко со Слюсарской, Рада была и Барматина

распивать девятиградусный сидр и газированный столькожеградусный

колокольчик на детских качелях, или дома, или в

лесу. А как был рад тот некий, про которого будет рассказ далее,

никто не поверит. Кроме тех, кто им руководил.

Но это был редкий фон жизни, жизнь же основная, как и

раньше, проходила дома, – в подготовках, здачах, и поиске себя

в списке зачисленных на первый курс ракетостроения в группу

121331.

Как неясно и потерянно чувствовал я себя, стоя в первом

корпусе перед первыми днями и записывая расписание лекций

и практик на неделю. Так начиналась "самостоятельная", "нешкольная

" жизнь, сулившая так всем необходимую институтскую

свободу. Все оказалось сказкой.

В группе оказались двое из параллельного класса – Евгений

Авдеев и Андрюша Пелешко. Старостой был выбран Паша Прасолов,

по странному совпадению оказавшийся тоже металлистом

– маленький, скрытный, тихий мальчик. Но так же с явно

скрываемыми тайнами. Мальчик слушал блек-метал, считал

себя сатанистом, между лекциями барабанил пальцами по уже

и так разбитым партам и хрипел. Над чем Женя не забывал подшучивать.

И над чем еще он только не забывал это делать!

Первое занятие прошло в набитой аудитории, в которой помещался

далеко не весь поток, и все сидели по 3-4 человека на

парту. С каждым годом поток рядел.

На первом курсе были даны общие дисциплины – физика,

вызывавшая больше вопросов, чем решений. химия, английский

язык, экономика и подобные. Началась высшая математика,

преподаваемая господином Авериным, – мужиком всегда

пьяным, экзамены которому в некоторых случаях сдавались коньяком

и водкой. Ими же, но позже, сдавались экзамены и рассчетные

работы по кафедре. но уже в объеме накрытого алкогольного

стола.

Началась начертательная геометрия, чертимая мною на ватманах

дома и носимаю в тубусах, – и планиметрия, – непонимаемая

мною до сих пор.

Аудитории политеха, прошедшие явно не одну войну со студентами,

были испаганены от парт до потолков. Зимой преподаватели

советовали нам не раздеваться. Как во времена Блокадного

Ленинграда, преподаватели Ленинградской консерватории

давали уроки игры на рояле в перчатках и под разрывы авиационных

бомб.

Все училось, все сдавалось, особенных проблем не было, зачеты

были получаемы на среднеарифметические 60 баллов.

Частыми стали визиты в гости к Евгению Авдееву, жившему

на 38-м и дружившему через пиво Жигулевское, 1.5 литра и

через "Дьябло 2". Там же произошло знакомство с его братом,

Алексеем. недавно вернувшимся из армии и все время стремившимся

показать свое владение боевыми искусствами. Что

при должном разогреве алкоголем было показываемо постоянно.

Как и самим Женей, решившим меня однажды придушить.

А Женя авдеев – это 80 килограмм мышц, Женя авдеев, качок

еще со школьных времен и придушил меня, но воремя выпустил.

Леша же, смеясь, говорил потом, что от его брата в таких

случаях можно спастись только здавив ему яйца. И по поводу

яиц – приходил как-то к нему знакомый ДПСник и жарил на

сковородке траву, которую все, используя трехлитровую банку,

потом курили. Не накурились, трава была плохой, но тупое

женино лицо, расплывшееся в улыбке, запомню надолго. Благо.

увидеть его с такой же улыбкой предстояло еще не раз.

И в завершение рассказа о семье авдеевых образца перво-

го – второго курса скажу, что район подобал им всем своим личным

составом. Ни утром, ни вечером там показываться не стоило.

Но так как я был "авдейский друг", то цел остался. Район

был помешан на мотоциклах. Один мотоциклист так и остался в

виде венка у березы. Современные жители в его честь устроили

на этом месте помойку. Мы же с Лешей, от алкоголя получавшего

бонус к храбрости или глупости, одажды тоже покатались

на яве. И, странное дело, выезжая на основную трассу с улицы

Газовая, задним ходом нас сбила какая-то лада. Вернее, сбили ее

мы, – она просто подставила заднее крыло. в результате чего, я,

укрепленный косухой, перелетел и через лешу, и через крыло.

Но касуха на то и сделана. И подставы на то же. В данном случае

косуха оказалась сильнее. За разбитое крыло расплачивался сам

Леша, таинствнно улыбаясь и говоря, что все "хорошо".

Сам по себе Женя вполне вел себя как друг, сам звонил, разговаривал,

шутил. Все оказалось ложью.

Денег не было. Был деньги чтобы доехать в институт и вернуться.

На еду приходилось часто занимать у того же Жени.

И еда была по-тульски – залитый наполовину чашки сухой роллтон

с плевком кетчупа сверху.

Или более дорогой вариант, – в банке, но тоже с нехваткой

воды. Кто-то мог позволить себе подобие хот-дога. Женя покупал

в палатке кукурузные хлопья, называемые им "убийцами",

а рядом стоял тип и хвастался пенсионной книжкой и третьей

группой инвалидности. До второго курса я еще мог бегать. Сейчас

500-700 метров пешком, потом день отдыха. И бегал я, как и

в школе, – и быстрее Кузьмина, и быстрее Пелешко. Жаль. Это

умение уже не вернется. Со второго курса, поняв, что перестал

прыгать через две ступеньки и что отключается голова, начались

походы к врачам, унесшие много денег и времени, не принесшие

ни диагноза, ни лечения, – а приведшие меня к неизлечимой

вторично-прогрессирующей форме рассеяного склероза.

Что видимо всем и нужно было. Мать молчала.

И каждое утро, крепя нервы, я вставал, портил все настроение

на весь день, и ел ее еду, – одинаково невкусную, – и терпел

ее присутствие. И так подолжалось многие годы. А Тула наблюдала.

А встречи одноклассников продолжались. Более того, я был

приглашем к Елене Олеговне, ныне Барматиной-Богачевой, домой

на починку компьютера. И убил бы себя, если бы был невнимательным.

Елена с улыбкой попросила починить. Я с улыбкой

открыл его и хорошо, не стал трогать руками включенный.

С блока питания на корпус била дуга толщиной в пол-сантиметра.

Очень испугался за Барматину, – могло же убить будущего учителя,

– побежал в магазин за новым, установил. Вот так Барматиной

не удалось убить меня. И даже еще пару раз пригласить

к себе удалось показать замечательные фотографии ее группы

из Педа, их замечательные праздники, хеллоуины, ряженых, ее с

придыханием старосту.

И встречи продолжались. Ян Корбельников, учившийся где-

то на гуманитарном, привел в школьный коллектив красного

муравья. И этот муравей, под громкие одобрительные хлопки

Тулы, загадил мою жизнь до конца. Звали его Сергей Боронин.

Сергей Боронин был из уездного города Богородицка. посещавшегося

нашим классом годами ранее в контексте экскурсии в

усадьбу Болотова. На момент приезда данного лица, город представлял

из себя частный сектор по окна в грязи с парой пятиэтажек.

Боронин с детства привык пить. И в школьной компании,

как человек, не знающий тулы, нашел себе занятие по духу.

А потом, видимо, и задания. Но по началу он просто пил и трахал

Барматину, далеко не отходя от квартиры бабушки Яна Корабельникова,

где и происходили все пост-выпускные встречи.

После, когда с Яном рассорились координаторы пьянок – Артем

Федоренко и Юлия Слюсарская (желавшая стать детским

психологом, и, вероятно, чтобы я – слесарем), встречи переместились

ко мне домой. И, как верный друг, отказать я не мог.

И, благо, встреч было немного. Происходило же на них все по

стандартному сценарию, но однажды г-н Боронин, увидя в моей

ванной фаллические символы и груди на кафеле, разбил задом

Барматиной раковину. И главный вопрос не в том, чем им не подошла

чугунная ванная, – а в том, почему ни воспитанная Барматина,

ни это говно ни слова об этом не сказали, и деньги на

новую раковину были заработаны мной уже несколько позже.

Далее встречи были перенесены на свободную территорию

квартиры Барматиной на улице Шухова, где находися местный

УВД, а Боронин был изгнан и из компании, и из пары Барматина-

Боронин за характер, личные черты, нрав, алкоголизм и начавшую

проявляться наркоманию. Примерно за то же он был

изгнан и из института со второго курса, не появляясь там и

предпочитая заниматься своими основными делами. Конечно,

учитывая успеваемость с посещаемостью. Вместе с ним, но не

зная его, из политеха был выгнан Андрюша Леваков, примерно

за тоже, что и Боронин, но имел честь сразу отправиться в армию.

Второй мой курс прошел, как и первый, успешно. Где-то в то

время стали добавляться профильные предметы. появился пропуск

в секретный учебный корпус и степень допуска к секретной

информации. Зачем, – не ясно, и какая она могла быть после

этого секретная, тоже. Был представлен зав. факультета МиСУ

Орлов, проведший вступительную лекцию о мечтах Циолковского.

трехступенчатых ракетах и прочем, – и мы всей группой

121331 были, через подвал, приведены на территорию профильной

нашей кафедры "ракетостроение". Кафедра находилась на

втором этаже корпуса, факультету было отдано все правое крыло

здания на втором этаже. Но попасть нам было дозволено не

через входную дверь, а через подвал (прокуреный в сизый цвет)

и подвальную лестницу.

Пелешко и Авдеев пару раз приходили в гости, и Пельш, на

память, на дверной притолоке, оставил рисунок фашистской

свастиуки с его ником – НВ (нервоз). Этими же буквами подписывал

книги второй мой дед, на деньги от смерти которого

мать купила квартиру. Дед Василий Степанович умер приерно

вместе с ним.

Потом этот нервоз стал инженером КБП. И делает оружие

для России. Логично.

Тогда же произошла самая разрушительная встреча в моей

жизни. Пока издалека, потом далее по тексту. Объект был маленький,

в дредах и привлек внимание общим внешним видом.

Много всякого там "училось".

А Боронин всегда был рядом. Хоть и изгнанный из университета

и из всех компаний, – договариваясь с Артемом, – приезжал

из своей (чужой) квартиры в заречье на школьный стадион.

Где и стал потихоньку подлаживаться под меня.

В параллельной группе был у нас некий великий, – и считавший

себя таковым, – гитарист Александр Шмерега, со второго

курса начавший искать второго гитариста в свою группу. Старос-

те была куплена гитара Aria Pro 2 "обязательно зеленого цвета",

но на прослушивании. состоявшемся дома у бассиста группы

Алексея Ксенофонтова (сайд-проэктом которого была группа

"Иглодор"), Паша показал свое неумение использовать инструмент.

Мне повезл, до необходимой начальной степени использовать

его я умел (второй раз в жизни, была у меня только аккустика),

и вступление к песне "Торреро" было вроде сыграно. А я

взят то-ли в группу "Феникс", то-ли в группу "Империя" Я в это

время слушал по примеру старосты блэк-метал и у меня была

майка единственной группы, которая пыталась из стиля делать

музыку – группы "Emperor" Но тогда мнггих параллелей я еще

не замечал.

Шмерега был ужасно похож на гитариста Арии Холстинина,

был пафосным, строгим, требовательным и играл абсолютно

тоже и так же, что и его прообраз. Подом меня удивила последовательность

Шамрай (гитарный мастер) – Шмерега – Шумахер

(барабаньщик, о нем позже). Не единственная последовательность

фамилий и событий в жизни, заметь которые, мне бы сразу

закончить предписанную кем-то историю. Но, слава Богу, так

или иначе, история закончилась сама, а вот что началось вместо

нее с жизнью, телом и мозгом – это далее.

С 2006 года начинается серия походов к неврологам, на которые

приходилось занимать деньги у матери. и которые ничего.

кроме трат не принесли. А обострения РС происходили все

чаще. И, к сожалению, теперь даже прокуратура этой области не

смогла воостановить потерянные заключения врачей.

Встречи на стадионе гимназии продолжались, и общий

знакомый – Артем Федоренко стал медленно отходить назад,

освобождая Сереже Боронину простор для проведения параллелей

и нахождения зацепок, чтобы стать ближе. Появились

общие увлечения. Естесственно, тяжелая музыка, появились

рассказы о группе в богородицке, появились диски, названия

групп, вокруг них диалоги, – вокруг диалогов пиво, и для общения

один на один уже нужен был только телефон. Делать

ему было в основном нечего, приезжал он относительно часто

и так как не был ничем занят, как бы начал искать работу.

И как бы предложил мне присоедениться. Работа была найдена

– аптечный склад. Мы были сборщиками заказов. Работа

была по ночам, добирался я домой пешком, он – как говорил,

тоже пешком, причем через какое-то кладбище. Тяжело было

ездить в институт, я часто засыпал стоя в переполненных в

7 утра автобусах после смены, но, как ни странно, работать

нравилось, – и раковину я купил. Платили не больше 4 тысяч,

принимал нас на работу какой-то лысый мужик и, естественно.

никакого официального оформления не было. Что днем

делал Боронин, знает, вероятно только СК. Во всяком случае,

следователям бы я доверил дописать эту часть, скрытую от

моих глаз. Сережа воровал лекарства, – вкусные конфетки,

и уже начал курить. Курить начал и я. Курил только с ним,

как и пил.

Проработали мы относительно недолго, месяц-два, потом я

получил возможность нормально быть в институте и сдавать

сессии. Сережа что получил, не знаю. Разговоры были на отвле

ченные темы, рассказывал как ему тяжело платить за квартиру.

И пили пиво.

Но вскоре работа снова пришла в голову, – как навязчивая

идея, – и я нашел по объявлениюю самую доступную – грузчик. В

Спар. Ездил на другой конец города, не вполне понимая, зачем,

работал на складе. разгружал товар на приемке, вывозил в зал.

Странно было многое, – начиная от кассирши в майке какой-то

блэк-группы, необходимость поднимать двадцатикиллограммовые

ящики с яйцами на два метра под ехидные улыбки работников,

– и Боронин. Сподобил Боронин, приехавший к разгрузочному

пандусу украсть ему со склада бутылку дорогой водки.

А потом случайно расставляя товары я разбил ящик с дорогим

пивом. Воздояние получилось.

Через некоторое время перевели на другой склад с хлодильниками.

а потом я просто ушел и не вернулся. Платили там 2500

р. и смысл был только в самоунижении и толстой маленькой начальнице.

Потом, через несколько лет начальница станет больше

в два раза и во столько же толще.

Еще один или два дня был отдан авдеекскому Леше, занимавшемуся

отделкой квартир, и я, с сильнейшей зубной болью

и гноем, ехал к нему на объект в поселок "Горелки", помогать

то-ли что-то отделывать, то-ли просто таскать цемент. Тоже

сколько-то платил. 500 рублей, наверно.

Далее снова учеба, практики, лекции, сессии. Попал как хороший

студент в список проходящих практику на закрытом полигоне

г. Саров.

Были в группе и такие, которые являлись только на сессию,

или которые все-таки отсиживали часы, но где сами учатся имели

посредственное представление. Но доучились. Деньги решают.

Еще была практика на заводе «Штамп», показали весь техпроцесс.

Один из согрупников, г-н Марков, устроил за копейки

на пару недель работать на другой завод. Кем – не помню. Наверно,

формовщиком.

Музыкальная деятельность в группе «Империя» началась

примерно в это время. Репетиции проходили в дк Металлуров.

Играл я на чем попало, во что попало, и комнатка, в которой репетировала

группа была узкая и маленькая. Вдруг появилась бабушка

и заявила, что у нее есть сберкнижка на мое имя, – и срок

вклада уже подошел, – и так вовремя подошел, что огромные

10000, накопленные ей внуку были сразу же отданы за новый

инструмент. Через месяц я стал обладателем Ibanez RG321, отличного

инструмента за свои деньги, и единственного инструмента

класса "электрогитара" до сих пор. Во что, кроме педали

Jackhammer. я играл – не помню. Помню непосещавших репетиции

"распиздяя" Лешу Дисторшена (того, из Иглодора) – программиста,

участвовавшего во многих, с его слов, олимпиадах

и слетах, – и вокалиста Геогина, зазнавшегося парня, не желавшего

заниматься, как от него требовал Шмерега. И помню, что

меня все сторонились и старались ни о чем не разговаривать.

Концертов пока не было. Я же сам не особенно понимал, что я

там делаю. Репетиции только начинались.

В разряд просушиваемой музыки попало творчество Сергея

Маврина и потом стало ясным желание Шмереги и играть музыкальное

подобие группы "Ария" и его нездоровое визуальное и

прочее сходство с ее гитаристом. Слава богу, на Маврина я похож

не стал, но часть мелодизма проникла в стилистику игры.

Что с упорством выживается. Сам же Маврин умудрился, как

и все обычные люди, которых я знал и не знал, жизнь мне подпортить.

Видимо, желая ее украсить. Но тогда он был просто недоступной

да и не должной к доступу звездой, бывшей где-то.

Шмерега же уже светил рядом.

В 2002 году выходит альбом Manowar «Warriors of the world»,

обозначивший фактически конец группы. и бывший настолько

впечатляющим, что кассета сразу была подарена Павлику Кузьмину,

лежавшему в военом госпитале с легкими.

Потом, – или прежде, – ему был подарен и «Sign of the hammer»

с буклетом, – и вполне претендовавшим на лицензию. Не стоило

никому ничего делать от души. И впоследствии это станет явным.

Кузьмин-Раптор после школы пошел в Артучилище, прослужил

КМБ, в течение которого был мной и его родителями посещен.

Выбежал тощий мальчик откуда-то из леса с автоматом

на три минуты, – отхаркиваясь, – и убежал. Чему он научился в

артучилище, будет рассказано ниже. Да и чем он заменял артучилище

тоже.

Глава пятая

Наступил 2007 год, Боронин уже как год нашел себе замечательную

работу во вновь открывшемся от питерской стороны

мультимедиа-супермаркета "Сфера". А если был Боронин, Питер,

воля и деньги, начались и наркотики. Их, – по моему, – первых

сферовцев, и вербовали в питере только колесами. Управляющие

работали с Борониным только на них. И на амфетамине.

И на траве. Но трава-не наркотик, а дудка. Как и тульский губернатор

в то время.

Поэтому Боронин, не любивший ни работы, ни людей, ни

проблем, ни ответственности, быстро перестал быть продавцом

и стал сразу управляющим магазина. Но пока меня это касалось

только рассказами – вот навязчивая необходимость в работе

была более вещественна.

Говорить о том, посещал ли я его в это время – в Заречье – не

стану. Помню о периоде сферы. Можете спросить у него сами, он

с удовольствием в подробностях расскажет. Помню только, что

он был занят, быстр и имел самолюбиво-гордый вид. И общение

с ним, скорее всего, сократилось, поскольку новые друзья были

для него уже выше уровнем, чем старые. Или не было старых.

Но иногда он соизволил звонить, о чем-то говорить (уверен,

он напишет такую же историю, о чем) и однажды я спросил его,

нет ли в его супермаркете рабочего места. Его вроде не было, и

Боронин скрытно, мутно и вихляя об этом говорил, но пригласил

на собеседование, – и с этого момента можно перечислять

трупы.

Свободное место было в отделе мультимедиа, и, хотя, в игры

я не играл, – но индустрию на тот момент знал и в компьютерах

разбирался. Зашел в магазин, удивился его цивилизованности

и современности – оитличием от всего, что было и есть в Туле,

– мимо впопыхах пробежал Сережа, – спросил за чем я, – сказал

что он занят и кинул мне анкету отдела. Стоя перед кассой,

огромным полукруглым прилавком, за которым сидели две гордые

девушки, – заполнил анкету, – и отдал ее Жене Колабину,

улыбчивому, всегда радостному мальчику, всегда в ораньжевом

и в очках – администратору отдела, после чего пошел рассматривать

отдел, – пока не пришел Женя и сказал продолжать изучать

товар. На работу меня приняли, провели беседу с мужиком – военным,

отвечающим за безопасность и личные данные (странно.

если бы там работал действительно любой представитель

хотя-бы МВД), познакомили с директором тульского магазина,

молодой девушкой Юлией (как потом говорил Боронин, при

первоначальном приеме на работу все были одинаковы, и сам

Боронин мог бы стать директором), бухгалтером Варварой, -

и ушел в отдел. Может, это было в течение двух дней.

Во всяком случае, работал я с 10 до 9 вечера в течение как

раз двух дней, потом два дня был в институте. Последней моей

расчетной работой была ПЗРК "Игла", – Тула смеялась, как могла,

– над собой и своими детьми, которые так и продолжали по

подъездам колоть героин и метадон, но после 2013 года резко

стала все прятать и перекрашивать.

Готовить расчетные работы к сессии приходилось прямо на

рабочем компьютере, что было не удобно. Иногда приходилось

работать и не в свои смены. По началу было физически тяжело

стоять на ногах девять часов с перерывом, и ноги превращались

в тумбы.

Нескско раз перед сменой снилось, как бегу к автобусу и не

могу двигать ногами. Днем ингда появлялся образ себя с трос-

тью и ощущением, что это "круто". Тула дождалась. Только

трость нужна чтобы кое-как дойти до магазина или аптеки. Это

круто.

Сама работа сложность представляла только в моменты

конфликтов с людьми, шедших на них в случае проблем с

продукцией или просто из-за характера туляка. Но все было

решаемо, ассортимент быстро изучен, постепенно изучались

работеники. Боронин, казавшийся другом, оказался еще более

сильным алкашом, чем был без работы. Без Ягуара, энергетиков,

пива, амфетамина, травы ему не работалось, но если

работалось, то работалось, – не сказать, что плохо, – просто

в тягость. В магазине был замечательный подбор персонала.

Первый, кого стоит отметить, – был Алексей Карпеченко, -

торговец замечательной травой, придумавший слово "дудка"

(то-ли в честь губернатора, то-ли губернатор выбрал себе такой

псевдоним), в отделе музыки работали как представители

тульской зарождавшейся и почившей к 2013 году рок-сцены

Владимир Шумахер и какой-то еще маленький толстый потный

тип, игравший панк-рок (работал в отделе видео, потом

ради прикрытия женился на женщине с ребенком и сделал еще

одного), так и просто торговец наркотиками г-н Синельников

(и сел, – на пять лет, – но потом, еще через пять лет). Были просто

лесбиянки, Черноусова и Тишина, была девочка Катя, но уже

Белоусова. Была богатая девочка Даша Ларина, приехавшая из

Москвы как бы с учебы, жившая с мамой (совладелицей типографии

Гриф и Ко) и быстро нашедшей общий язык с Борониным.

Ему нужны были подобные люди, и когда Синельников

его не снабжал, в распоряжении Сережи появились некий Антон

и ДД, своевременно снабжавшие его необходимыми инст-

рументами. Но это было позже, пока Сережа расчитывал на

имеющиеся возможности.

Мы же с Алексеем, благо у него почти всегда была трава, час-

то курили, и Женя Колябин становился понятно почему улыбчив.

Работе это не мешало, не мешало и учебе, – продажи были

на 100000 в день, получали мы копейки, – все остальные деньги,