Текст книги "Враждебная тайга (СИ)"

Автор книги: Роман Шалагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Молчишь, ну и хрен с тобой, а я поговорить хочу. Хватит глухонемым ходить, а то кроме врачей и поговорить не с кем. Разговоры у них, брат, научные, да ты сам, небось, там был и слышал.

Первый лежал, не шевелясь.

– Тебя наверно замели за то, что ты пальцы любишь в розетку совать?

Лысеющий долго хохотал своему изувеченному остроумию, а потом приподнялся на локте и прищурясь спросил:

– А тебя случаем не за «мокруху» замели? Твоя жена, небось, с генералом спала. А тебе звездочки на погоны сыпались? Как у Высоцкого в песне: «Вон покатилась вторая звезда вам на погоны». Угадал или нет?

Первый даже не моргнул.

– Ну не хочешь, не отвечай, а только генерала того ты «пришил», верно?

Молчание.

– А я вот тоже за уголовку тут парюсь, троих замочил. Да, да, троих – отца, мать и кореша своего. Спрашиваешь, как дело было? Сюжет самый обыкновенный: собрались мы с корешем забухать, сказано – сделано. Выпили, посидели, решили еще добрать немного, а дождь был, идти по грязи неохота. Я и предложил своего батю за флаконом заслать, а он в крик, матом меня и всяко. Я по пьяному делу дюже злой делаюсь, ну, поднялся из-за стола и нож ему к горлу, пойдешь, дескать, или нет, а он ни в какую. Ну, я его ножом-то и чикнул по шее. Тут мать забегает, ну и давай причитать, а я ведь злой по пьяни – вот и бац ей кулаком по лицу. Кровь у нее ото всюду потекла, а я как кровь учую или увижу – сразу зверею, ну и тоже ее ножом… Кореша я бы не тронул, да он пытался меня утихомирить, пришлось и его на тот свет отправить.

В это время послышался металлический лязг открываемой двери, только в этот момент в глазок не наблюдали. Им и воспользовался не подававший признаков военный. Он даже не повел глазами, но быстро, четко и внятно произнес:

– Если ты, козел, еще хоть раз попытаешься меня достать своими разговорами, я тебя придушу ночью, как последнюю падаль. Даю тебе слово офицера российской армии.

Тройной убийца ошалело глянул на соседа, но тот уже вернулся к своему прежнему состоянию прострации. На пороге стояла медсестра, больше походившая на ресторанного вышибалу, за ее спиной стояли два санитара, по сравнению с ними Шварценеггер показался бы дистрофиком.

– Снимайте штанишки, ребятки! – пробасила медсестра, – Процедуры!.

III

Следственный изолятор ФСБ. Камера № 217…

Солнце сюда проникало только раз в день, и то ровно на восемнадцать минут через узкое зарешеченное окно под самым потолком. Серые мрачные сырые стены, такой же потолок, вмонтированная в стенку железная койка, всегда поднятая к стене и лишь с десяти до шести утра опускаемая на ночь, ровный каменный пол и та же пресловутая дырка.

Дверь металлическая огне– и взрывоупорная, пуленепробиваемая, если только из пушки или гранатомета. Свинцовое окошко, открываемой трижды в день для дачи завтрака, обеда и ужина. Впрочем, еда была всегда одна и та же – пресловутая «баланда», если картошку в ней выловишь – считай, повезло. Раз в три дня прогулка на тюремном дворе, раз в неделю допрос.

Один и тот же следователь, одна и та же комната, один и тот же охранник, одни и те же вопросы. «Чекисты» хотят свети его с ума этой обстановкой, но он не поддастся на их провокации. «Фээсбэшники» глубоко заблуждаются, если думают, что эта тюрьма – худшее место на свете, просто им не доводилось бывать осенними ночами в полнолуние на территории бывшей воинской части номер двадцать девять сто девятнадцать…

Окошко со скрежетом отворилось, и надзиратель гаркнул привычно:

– Подследственный Андреев, на допрос!

Там же. Тюремный двор.

И все же это было небо. Пусть всего несколько квадратных метров, пусть через нержавеющую стальную решетку толщиной с кулак, но все же это было небо, настоящее, прозрачно-голубое, с бегущими облаками и изредка пролетавшими птицами.

Каменный четырехугольник высотой в три с половиной метра, часовые над головой с автоматами. Руки за спину, голову вниз и мерным шагом двигайся по периметру, за малейшее нарушение – семь дней карцера, сырости, холода, голода и бесконечных побоев. А потом лишение права прогулок на две недели.

Лагшин в тюремной робе, стриженный наголо, медленно двигался в положенном направлении, вдыхая влажную осеннюю прохладу. Главное, идти, не сбиваясь с шага, тихо и спокойно – раз, два, раз, два, как учили когда-то в армии…

– Эй, дезертир! – крикнул начальник караула. – Давай обратно на нары, прогулка кончилась!

В/ч № 29 119. Следующий вечер.

Здесь не было никакого движения, кроме дуновений ветра. Он пользовался предоставленной ему безграничной свободой, залетая в выбитые стекла, снятые двери, очищенные пустые склады и помещения. Ему было скучно свистеть в брошенных зданиях и гонять по голой земле мусор с листвой, тогда он яростно набрасывался на окружавшую это мертвое место тайгу. Набрасывался и трепал кроны деревьев, склоняя их вниз.

Сегодня ветер услужливо разогнал облака, и полная Луна стала полновластной хозяйкой звездного холодного неба. Она хорошо освещала вымершее пространство под собой, проливая на него свой золотистый свет. Пустые, запущенные, продуваемые дома, ветер, ночь и мрачная тишина…

Но вдруг в одном из выбитых окон мелькнул огонек, слабый, дрожащий, чуть разгонявший мглу, а потом мелькнула тень, быстрая, нечеткая. Ветер стих совсем. Вдали где-то среди этой бескрайней черной тайги завыл волк, его звуки, пронизанные жалобной безысходностью, пронеслись над верхушками деревьев и растворились в ночном воздухе. Огонек погас, будто и не было его. Ветер снова взялся за свою работу.

От разрушенной казармы, слабо белевшей, уцелевшей известью, отделился силуэт человека. Это была женщина, вся в черном одеянии, ветер трепал ее черные волосы. Она шла тихо, без звука, твердой и уверенной походкой. Луна светила ей в спину, но тени, как впрочем, и следов она не оставляла.

Уже у ворот, обмотанных колючей проволокой с трепыхавшейся на ветру табличкой: «Внимание! Запретная зона. Посторонним вход строго воспрещен!» – она остановилась и оглянулась, глаза ее блеснули зеленоватым огнем.

– Ты все поняла? – прошелестел старческий голос.

– Да.

– Тогда иди и принеси мне это! Твоя давняя знакомая уже там, ступай и ты.

Женщина не ответила и шагнула к воротам. Неожиданно возникший из мрака поток зеленого света ударил по воротам, и ржавое железо со стоном отворилось.

– Иди, – повелел голос. – Даю вам срок до конца следующего полнолуния.

Женщина все так же молча шагнула в ночь.

IV

Две недели спустя. Следственный изолятор ФСБ.

Ямпольский хотя и дал себе слово бросить курить, но сила воли дала слабину, и рука непроизвольно потянулась к раскрытой пачке. Взяв сигарету в рот, он не спешил щелкать зажигалкой, а долго и выжидательно смотрел на папку с шифром, состоящим из трех шестерок. Раздался стук в дверь.

– Войдите.

Дверь открылась, и на пороге появился сержант госбезопасности. Козырнув, он доложил:

– Товарищ полковник, подследственный Лагшин по вашему приказанию доставлен.

– Введите.

– Наручники снять? – осведомился конвоир.

– Обязательно.

Сержант ввел подследственного, снял наручники и вышел. Ямпольский посмотрел на худую угрюмую фигуру со сложенными за спиной руками и, указав на стул перед своим столом, сказал:

– Садись.

Лагшин нерешительно сел.

– Кури, – протянул ему пачку «Мальборо» полковник.

– Спасибо, товарищ полковник, – мотнул головой ефрейтор, – Не курю.

– А что так?

– Отвык за двенадцать месяцев…

– Ну что ж, – отодвинул назад сигареты Ямпольский, – Хоть какая-то польза от предварительного заключения.

Лагшин только хмыкнул на это.

– Рад, что у тебя осталось чувство юмора, – поднялся полковник.

– Я тоже рад.

– Вот и хорошо, – закурил Ямпольский, – Зачем вызвал, знаешь?

– Никак нет, могу лишь только догадываться…

– По делу сообщить есть, что?

– Никак нет.

– Может, вспомнил что-нибудь или добавить хочешь?

– Нет, товарищ полковник.

– Вот и отлично, – Ямпольский затушил окурок и протянул лежащий на столе белый лист с машинописным текстом, – Тогда ознакомься и распишись.

– Что это?

– Подписка о неразглашении и постановление об освобождении тебя из-под стражи.

– Совсем? – искренне удивился Лагшин.

– Да, совсем, – протянул ручку полковник.

Ефрейтор нервно расписался.

– Так я совсем свободен?

– Да, с этой минуты, – Ямпольский выждал паузу и, убедившись, что собеседник способен воспринимать дальнейшую информацию, продолжил. – Гражданин Лагшин, с этой минуты вы освобождаетесь из-под стражи, с вас полностью сняты все выдвинутые ранее обвинения. Вам выплатят зарплату за все время пребывания здесь, вам выдадут документы и билет до дома. В свою очередь, вы обязуетесь не разглашать информацию, вам известную по данному делу, а также все увиденное и услышанное здесь. Вы все поняли?

– Так точно, товарищ полковник.

– Хорошо. Вопросы есть?

– Так я могу идти?

– Да, завтра в семь сорок придете получить ваши документы и необходимые бумаги. Срок пребывания в этом учреждении будет засчитан как второй год военной службы. Тебе ведь через пару недель срок увольняться из рядов нашей доблестной армии?

– Так точно, – промолвил Лагшин, – Можно еще один вопрос?

– Конечно.

– А что с моим товарищем?

– Андреева мы освободили два дня назад, он уже наверно прибыл в свой родной Краснодар.

Центральная клиника судебной медицинской экспертизы, Казань.

Он опять очутился в одиночной камере, единственным ее отличием от двухместной было количество коек. Совместное проживание, которое, по мнению врачей, могло пойти ему на пользу, едва не обернулось трагедией.

Две ночи назад он чуть не придушил своего соседа подушкой, благо санитары успели вмешаться. Они здорово отлупили его, но зато он вновь оказался один в любимой им тишине. Она не надоедала, не мешала, со всем была всегда согласна и не отвлекала от мыслей.

Эти истинные придурки – врачи увеличили дозы своих убийственных уколов, но ничего пока он еще в своем уме, а диагноз – прогрессирующая шизофрения – пусть засунут себе куда подальше и поглубже…

Послышался звук открываемой двери. Он метнул взгляд, напряженно ожидая очередных визитёров. На пороге стояла женщина в белом халате и колпаке, но она была немедицинская сестра. Он узнавал весь средний медицинский персонал по звукам, походке, шелесту одежды и запаху духов, ее среди сотрудников не было.

Он поднял голову и внимательно глянул на нее, она демонстративно позволила ему это. И он узнал ее. Ни неестественная худоба, ни затемненные очки, ни излишний макияж, ни качественный импортный парик, ни поднятый воротник, не полностью закрывавший косой шрам на шее – ничто не могло сбить его с толку.

– Ты-ы? – прошептал он посеревшими губами.

Она молча сняла очки и глянула на него своими абсолютно пустыми глазами. Он вскочил и согнулся, как тигр для прыжка.

– Но ведь ты умерла год назад! Тебе отрезали голову!

– Как видишь, не совсем, – произнесла она загробным голосом и указала на рваный бледный шов, косо идущий через всю шею.

Он перекатился по койке, и теперь она разделяла их.

– Это глупо, – не шевеля губами, сказала она, – Тебе некуда деться.

Он знал, что если закричит или забарабанит в дверь, то никто не придет на помощь, вступать в схватку с тем, что стояло перед ним, было бессмысленно – однажды ему довелось почувствовать стальные объятия подобного нелюдя. Все, что ему оставалось – достойно умереть, чтобы не превратиться в седой скрюченный труп.

В этой камере, где все привинчено и вмонтировано, где нечего взять для самообороны и некуда бежать, умереть достойно было весьма проблематично, но он не впал в отчаяние, а стал кружиться вокруг койки, выигрывая время.

– Скажи, где оно, и умрешь быстро и легко, – посоветовала она, кружась вместе с ним.

– О чем это ты?

– Не тяни время, говори!

– Я скажу, – свирепо оскалился он, – Я всегда ненавидел тебя, когда ты была моей женой, мои чувства нисколько не изменились теперь. Для меня ты навеки останешься толстой и глупой!

– Где оно? – не обращая внимания на оскорбительные признания, упрямо твердила она.

– Да и впрямь дура! – закончил свою тираду он. – Эта дрянь убила тебя, а теперь ты служишь ей!

Они обогнули койку уже два десятка раз, остерегаясь движений друг друга. И все же он выиграл эту дуэль, зарычав и стремительно прыгнув на нее, сложив руки в воздухе молотом. Удар пришелся прямо в грудь, она отлетела в противоположный угол, ударившись затылком о стену.

На секунду она потерялась, и этой секунды хватило ему, чтобы схватить ее за волосы (парик слетел при падении) и пять раз ударить головой о ту же стену. Следующим ударом ребром ладони он раздробил ей гортань и трахею. Ловкими уверенными движениями он обшарил ее карманы и быстро извлек пистолет.

Он щелкнул затвором и отошел к двери, но она в этот миг открыла глаза. Он поднял оружие и спустил курок. Пуля угодила точно между глаз, но жертва, как будто и не заметила этого попадания. Женщина спокойно поднялась на ноги, обильно поливая пол черной дымящейся кровью.

Капитан только усмехнулся и выстрелил ещё семь раз в свою бывшую супругу. Пули изуродовали лицо, шею, живот, черная гуща сочилась из ран просто ручьями, источая удушающее зловоние. Он уже знал, что эту нежить не остановить, а потому приставил дуло к виску и сказал:

– Смотри, тварь, как умирает настоящий офицер.

Последний выстрел прозвучал громче остальных.

Москва. Тот же день…

Таблетка снотворного уже начала действовать, когда настойчиво зазвонил телефон. Ямпольский с трудом расцепил слипшиеся веки и сквозь темноту протянул к тумбочке руку.

– Слушаю вас, – бросил он дежурную фразу.

В трубке заговорили быстро-быстро. С каждой секундой доклада лицо полковника всё сильнее мрачнело и вытягивалось. Когда в трубке говорить закончили, он сказал единственную фразу:

– Вас понял, выезжаю немедленно.

В трубке послышались гудки.

– Твою мать! – в никуда выругался Ямпольский и потер глаза. – Проворонили.

Он, не включая света, быстро застучал по кнопкам телефона, и когда на том конце сняли трубку, заговорил:

– Это ты, Евгений Анатольевич? Да, я. Извини, что разбудил, срочно одевайся. Да, есть дело. Только что сообщили – убит Рябинин, подробности в самолете. Москва – Казань, рейс через два часа. Да, вылетаем сегодня.

Рейс № 4221 Москва – Казань.

Самолет уже набрал положенную ему высоту и, размеренно гудя, парил среди облаков. Большинство пассажиров мерно дремали, коротая предрассветное время, среди них был и полковник Ямпольский, одетый в серый костюм. Он не любил гражданской одежды, предпочитая ей свой мундир, честно заслуженный за тридцать лет. Однако служба есть служба.

В данной ситуации ему вовсе не хотелось привлекать к себе повышенное внимание, потому это был обычный рейс гражданской авиации и для него требовалась гражданская одежда. Если полковник олицетворял собой само спокойствие, то его помощник не знал, куда деваться. Он выпил пять чашек кофе, выкурил полпачки сигарет и теперь не знал, чем заняться.

– Успокойся, майор, – не открывая глаз, пробормотал Ямпольский, – Через час сорок будем на месте, если не рухнем куда-нибудь в Оку.

– Не могу, товарищ полковник.

– Чего не можешь?

– Понять, что происходит.

– А вот ты о чем, – выдохнул полковник, – На месте разберемся.

– Но версия у вас есть?

– Я никогда не строю предварительных версий.

– Почему?

– Это потом может помешать ходу следствия.

– Но хоть какие-то предположения?

– Гипотезы и предположения – это удел математиков, мы опираемся на очевидные факты, скрепленные логикой. Пока лишь известно, что Рябинин застрелился.

– Что-о-о? – протянул майор. – Откуда он достал оружие? Там даже иголку не утаишь.

– Загадка номер один, – зевнул Ямпольский.

– Есть и номер два? – уныло спросил майор.

– Есть и номер три…

– Везет нам на всякого рода ребусы, – сник Пряншев, – Николай Николаевич, если вам не трудно, посвятите меня в эти тайны.

– Пожалуйста, – открыл глаза Ямпольский, поняв, что вздремнуть ему вряд ли придется, – Сколько пуль в магазине ТТ?

– Девять.

– Верно. Одна в мозгах Рябинина, остальные не обнаружены.

– А может, был всего один патрон?

– На полу девять стандартных гильз того же калибра и марки.

– Подбросить не могли?

– Кто?

– Убийца, например.

– Вы не верите в самоубийство?

– Просто отрабатываю возможные версии.

– По данным баллистической экспертизы, все гильзы от найденного в камере пистолета.

– А что отпечатки?

– На рукоятке только пальцы Рябинина, убийца работал в перчатках.

– Ага! – воскликнул майор. – Вы тоже не верите, товарищ полковник?

– Да, не верю. Убийца проник в здание без всяких проблем…

– Значит, имеет допуск! – вставил майор.

– Возможно. Далее убийца устраняет постовую медсестру и санитара…

– Как это устраняет?

– Оба задушены металлической леской. Имея ключи от камеры, убийца проникает в нее, а дальше туман неизвестности.

– То есть?

– Выстрелов никто не слышал, борьбы тоже, но остался ТТ, девять гильз и один труп с одной пулей…

– Да-а-а, – выдохнул Пряншев. – Ну, а об убийце хоть какие-то наметки есть?

– Есть примерный фоторобот.

– Уже? Оперативно сработали ребята! – похвалил майор.

– Еще бы, – сказал Ямпольский, – Я дал команду «Воздух»*.

– А взглянуть можно?

– Конечно, – полковник засунул руку во внутренний карман и извлек оттуда сложенный вдвое листок. Вот, пожалуйста.

Пряншев взял бумагу и нервно развернул его. Глаза его округлились, кожа лица натянулась на скулах.

– Но это же… – сглотнул он.

– Да, – утвердительно кивнул Ямпольский. – Вы правы, Евгений Анатольевич, – это покойная жена капитана Рябинина.

Казань. Центральная клиника судебной медицинской экспертизы. Следующий день.

Ямпольский, уже облаченный в свой мундир, миллиметр за миллиметром осмотрел камеру, где случилось ЧП. Ранее он опросил весь персонал, затребовал личное дело каждого, кто хоть как-то имел отношение к пребыванию Рябинина. Затем Ямпольский лично допросил бывшего «соседа» капитана, едва им не задушенного, дождался данных экспертизы и вскрытия, и уже хотел уходить, как вдруг спросил:

– Что это за пятна на полу?

Медлительный и недалёкий, но исполнительный капитан местного отделения ФСБ открыл свою папку, покопался в аккуратно сложенных листах и извлек один нужный, протянув его полковнику. Тот бегло пробежался глазами и отдал его назад.

– Ничего не смыслю в медицине.

Стоящий позади врач деликатно откашлялся:

– Если не вдаваться в подробности медицины, то жидкость на полу можно условно считать человеческой кровью.

– То есть?

– Вы знаете, чем отличается кровь живого человека от крови покойника?

– Если честно, то нет.

– Так вот, эта кровь на полу может принадлежать только мертвому.

– А срок смерти установить можно?

– Уже установили, – заявил врач, – Примерно десять месяцев.

– Или одиннадцать? – спросил Ямпольский.

– Или одиннадцать, – подтвердил врач.

– Ну что ж, – задумчиво протянул полковник, – пока все свободны, а мы с тобой, майор, пойдем, попьем пива и потолкуем.

Тот же день. Казань. Бар «Эльвира».

– Бред какой-то,– равнодушно глотая золотистую пенистую жидкость, произнес Пряншев.

– Это ты про пиво? – поинтересовался полковник.

– Да нет, пиво нормальное, я о деле…

– «Бред» – это несколько не подходящее для данной ситуации слово.

– А как иначе все это назвать? – воскликнул майор. – Пистолет оказывается у шизофреника в камере и это при ежедневном тщательном обыске! Девять гильз и всего одна пуля, кровь покойника, убитого год назад на другом конце страны!

– Да, это сложно, но объяснимо…

– Объяснимо? Ну, нет, я никогда себе не объясню, что ловлю убийцу, который сам, вернее, сама была убита год назад. Ей отрезали голову, ее тело истлело, его объели грызуны и хищники! А теперь вдруг она ожила, и сама стала убивать! Да, я сам видел в морге ее сгнившие останки!

– Успокойся, майор, – спокойно сказал Ямпольский, – Между прочим, свидетели видели косой шрам на ее шее…

– Так вы верите во все это?

– Я верю фактам, данным заключения медицинской экспертизы, у меня есть фоторобот подозреваемого – всему этому я верю.

– Все равно это… – запнулся майор и виновато пожал плечами, – Как же вы думаете поступить теперь, товарищ полковник?

– Установить наблюдение за Андреевым и Лагшиным.

– А дальше?

– Ждать и действовать по обстановке.

– Ждать?

– Да, именно ждать. Убийство Рябинина напрямую связано с событиями прошлого года и не последнее звено в этой цепи. Те, кто послал убийцу, наверняка захотят выйти на Андреева и Лагшина, вот тогда придет наш час.

– А кто, по-вашему, это может быть?

– После сегодняшних событий даже не возьмусь предполагать.

– А может Андреев и Лагшин замешаны в этом деле сами?

– Не исключено, – допил своё пиво Ямпольский, – Но у обоих на момент происшествия железное алиби. Андреев был на свадьбе друга, а Лагшин выступал в местном рок-клубе, он вроде на гитаре хорошо играет.

Когда майор и полковник расплатившись вышил на улицу, то Ямпольский спросил:

– Тебе, Евгений Анатольевич, не показалось, что за нами кто-то наблюдал?

– Нет, я думал о другом…

V

Две недели спустя. Краснодар…

Это был сон жуткий и кошмарный, пришедший внезапно, заполнивший собой все сознание. Он знал, что это сон, но никак не мог выйти из него. Тайга, бескрайняя, гудящая на ветру, вечная, как время. Он чувствует, как она враждебна к нему, ее злоба и неприязнь ощущалась в каждом движении крон, шелесте веток, треке ломающихся сучьев.

Он пытается бежать от нее, но она везде и всюду, тайга обступает его со всех сторон, пытаясь взять в кольцо и раздавить своей массой, хвойные ветки цепляют одежду, хлещут по щекам, корни, точно ожившие змеи, оплетают ноги. Он отбивается, рвет и ломает эти ветки…

Ему все же удалось вырваться из зеленого плена, он видит поляну, а на ней огромные валуны. Завыл волк, где-то совсем рядом и вдруг звуки, монотонные, глухие, настойчиво зовущие к себе. Тум, тум, тум, тум…

Он не хочет, но шагает на эти звуки. Пред ним открывается природный каменный амфитеатр, повсюду горят огни, много огней, но людей нет. Теперь он видит, откуда идет звук – это старик, весь белый, мерно бьет в бубен. И вдруг бубен замолкает, он видит человеческое тело на обтесанном гладком валуне.

Он не видит лица лежащего, но слышит голос: «Берегись, Илья, они уже добрались до меня!». Он узнал этот голос – это говорил Лагшин. «Им нужен твой нож, чтобы снять заклятие. Спрячь его в надежное место, и помни – они не могут коснуться его…» Тело исчезло, но он видит две фигуры – это женщины. Их лиц не видно, но чувствует их взгляды на себе. Подул ветер, повеяло могильным холодом.

Старик повернулся к нему лицом – глубокие морщины на иссушенном лице и глаза, светящиеся адским желтым светом. Старик захихикал беззвучно и указал на него своим костлявым пальцем, женские фигуры двинулись на него. Он хочет бежать, но с ужасом понимает, что ноги его онемели. Он слышит крик дикий инстинктивно безотчетный, этот крик вылетает из его же груди…

Он проснулся от собственного крика, едва не задохнувшись. Вокруг темень, но кровать высвечена чем-то с улицы – это Луна светила с ночного неба. Он вскочил и судорожно нащупал выключатель. Мягкий свет залил всю комнату, успокоив напряженные до предела нервы. Он отдышался и, еще целиком не отогнав кошмарное наваждение, машинально глянул в висящее на стене зеркало.

На него смотрело бледное испуганное отражение с расширенными зрачками и испариной на лбу. Щеки имели красный оттенок, будто по ним хлестали. Страшная догадка мелькнула в его мозгу, он глянул на шею и руки – они были в мелких точках уколов. Только теперь он заметил, что в его кулаке что-то зажато.

Он медленно раздвинул дрожащие пальцы и вскрикнул – на ладони лежали свежие хвойные иголки, они искололи его тело. Он с брезгливым ужасом бросил их на пол. За какие-то секунды иголки побурели, высохли и стали трухой, которую разметал ветер, невесть откуда взявшийся.

Какой-то звук за стеной резанул по нервам. Он сунул руку под подушку и выхватил огромный тесак, глаза его лихорадочно блестели, он уже потерял над собой контроль. Свободная рука потянулась под кровать, нащупав дерево топорища. Так он ночевал уже месяц, с таким вот арсеналом, особенно теперь в полнолуние…

Он пришел в себя и отбросил топор с ножом, обхватив голову руками. Нервы явно сдали и после года отсидки, и после тех событий в тайге, и особенно теперь в полнолуние. Он глянул в окно, и ему показалось, что на Луне кровавые разводы. Он закрыл глаза, а потом со стоном подскочил и задернул шторы.

Когда он успокоился, то вдруг понял, что сон ему снился неспроста, рука нащупала висящий на шее нож, данный ему когда-то Вольгулом. Холодная сталь охладила воспаленный разум и тут же в голове зазвенела мысль: с Серегой случилась беда…

Белгород. Тот же вечер…

Сергей лежал на кровати в душной комнате и молча курил в темноте. Красный огонек вспыхивал сильнее при каждой затяжке. Он мог открыть окно или хотя бы форточку, чтоб проветрить спертый воздух и клубы табачного дыма, ну уж нет!

Бойся полной Луны осенними ночами – так говорил дед Утиляк и те, кто его не послушались, уже давно в земле. А он – Сергей Лагшин, всегда следует советам мудрых. Сегодня почти годовщина и пусть от Белгорода до туда тысячи километров, поостеречься надо.

Дзинь.

Это кто-то легонько стукнул по окну. Третий этаж, карнизов и балконов нет, птицы ночью не летают.

Дзинь.

Настойчиво так. И вдруг он понял – это пришли за ним. Да, это они – выследили и пришли...

– Спокойно, ефрейтор, – сказал он сам себе, извлекая из-под ковра охотничий кинжал.

В звенящей тишине ясно послышались звуки металла. Кто-то ковырялся в замочной скважине.

– А вот и гости, – прошептал Сергей, завязывая шнурки на берцах, – Щас будет вам прием…

Дверь отворилась со скрипом на пороге стояла женщина в черной одежде, ее глаза светились желтым светом. Она уверенно шагнула в коридор, а оттуда в комнату.

Щелк!

За ее спиной загорелся свет. Она обернулась, и тут же на голову ей обрушился табурет. Когда она очнулась, то поняла, что связана металлическим шнуром по рукам и ногам. Сергей наступил ей на уже раздробленное горло жесткой подошвой и, держа в руке кинжал, поприветствовал:

– Вечер добрый, мадам Рябинина!

Она дернулась и зашипела.

Он поднял ногу и с размаха пнул ею в живот пленнице.

– Молчи, падаль, и отвечай на мои вопросы, а будешь рыпаться, знай – я вот этим ножом могу тебе еще раз голову отрезать.

Она дергалась, пытаясь освободиться. Он молча обрушил на нее свою ярость, пиная связанное тело, дробя кости и внутренности.

– А теперь отвечай, тварь! – утер он пот со лба. – Капитана Рябинина ты грохнула?

Она молча истекала черной зловонной кровью.

– Можешь не отвечать, я и так вижу, что ты. Здорово он попортил твою рожу!

Она вновь забилась.

– Кто тебя послал?

Она шипела, сверкая своими желтыми глазами.

– Ладно, я и так знаю, что это он.

Она не переставая, словно гигантская гусеница, билась об пол.

– Вижу, диалога у нас не вышло, – сказал Лагшин и вышел. Он вернулся с бутылкой ацетона и зажигалкой.

– К боли ты не чувствительна, – закурил он и открыл пробку на бутылке, – Но вот огня вы не любите. Одного мы уже спалили в тайге, теперь твоя очередь.

Она успокоилась.

– Это другое дело. Последний вопрос – Ваши люди следят за мной?

Она упорно молчала.

– Больше повторять не буду.

Он вылил на нее все содержимое бутылки.

– А жду я две секунды…

Она прикладывала титанические усилия, чтобы освободиться, но тщетно.

– Счастливого пути в преисподнюю!

Он картинно уронил окурок на нее.

Ввуух!

Синеватый огонь пополз по ее телу, она завизжала и, как в агонии, заметалась на полу.

– Ага, не нравится, тварь. Это тебе за капитана…

Он вышел на улицу, глянул на Луну, почувствовал себя неуютно и поспешил прочь. На углу улицы Лагшин оглянулся на свое окно, там плясал неровный свет пожара. Сергей шагнул в подворотню, но тут же пожалел об этом. На него повеяло могильным холодом, под ногами ощутилась дрожь асфальта.

Лагшин понял, что это конец, но успел выхватить кинжал. Яркий свет ослепил глаза – это на него на полной скорости мчался «Москвич», за рулем сидела женщина. Сергей узнал ее, но это не имело значения – автомобиль отбросил его на пару метров вперед.

«Москвич» остановился, женщина вышла с включенным фонарем, осмотрела труп, развернулась и пошла к подъезду бывшего ефрейтора. Во дворе было людно и дымно, все кричали, бегали, во всех окнах горел свет, а из квартиры Лагшина валил дым, вдали выла сирена. Здесь больше делать было нечего, и женщина пошла к своему автомобилю.

Москва. Главное управление ФСБ. Следующий день.

– Как случилось так, что квартира Лагшина осталась без присмотра? – распекал Ямпольский кого-то по телефону, майор сидел тут же и молчал.

Полковник нервно барабанил пальцами по столу и крича в трубку:

– Я на ваших ротозеев рапорт напишу, куда следует! Все, хватит оправданий!

В трубке еще что-то говорили, но Ямпольский грохнул ее на телефон.

– Идиоты!

Ямпольский глянул на майора и тот посчитал необходимым что-нибудь сказать:

– Так точно.

– Подведем итоги, – закурил полковник. – Лагшин убит в результате наезда, машина не найдена, в его квартире обгоревший женский труп, связанный проволокой. Причина пожара – возгорание технической жидкости, сходной с ацетоном, а труп принадлежит нашей старой знакомой…

– Рябининой?

– Ей самой. Ох, проворонили Лагшина…

– Но есть еще и Андреев.

– Что по нему?

– На час убийства есть алиби – ночевал в медвытрезвителе…

– Что, что?

– Напился где-то и учинил дебош.

– Где он сейчас?

– В данный момент приобрел билет на вокзале и сел в поезд до Белгорода.

– На похороны, что ли?

– Наверное. Наши люди его ведут.

– Ох, майор, – пригрозил пальцем Ямпольский, – Не упусти его.

– Будем стараться.

– Ну, давай, старайся, обо всех деталях операции и наблюдения лично докладывать мне.

– Есть, – козырнул Пряншев, – Разрешите идти, товарищ полковник.

– Иди, майор, иди.

Ямпольский погасил сигарету и подошел к окну. Последние события выбили его из колеи, но он зналлучшее средство прийти в себя – сто пятьдесят грамм коньяка и хороший сон. Полковник вновь и вновь перетасовывал все факты, выстраивал свою определенную линию, но она все более и более окутывалась какой-то непонятной мистикой.

Ямпольский открыл заветный шкафчик, извлек оттуда начатую бутылку «Наполеона» и стакан. Медленно он открыл свой любимый коньяк, налил четверть посуды, подумал, махнул рукой и довел уровень жидкости до краев. Бережно взяв тару, полковник с видом знатока принялся смаковать каждый глоток.

Сумерки кабинета рассеял золотистый свет – это из-за туч вынырнула Луна. Ямпольский в шутку поднял в ее честь стакан, вдруг ему показалось, что она подмигнула. Приписав это своей впечатлительности и усталости, он допил оставшееся одним глотком. Крякнув, полковник спросил сам у себя: