Текст книги "Гнев Земли (СИ)"

Автор книги: Роман Шалагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– И все-таки, встаньте в строй, – настойчиво повторил «младлей».

– Мне кажется, я свое уже отстоял.

Гуппанов сжал губы и подскочил к БТРу:

– Встаньте, когда с вами говорит старший по званию!

Грибов откинул в сторону окурок и спокойно сказал:

– Слушай, лейтенантик, я свою срочку[11] начинал, когда ты в детском садике на песочнице игрался и теперь не собираюсь ее заново проходить.

Гуппанов был бессилен изменить ситуацию, дальнейшее обострение конфликта могло подорвать его и без того низкий авторитет, поэтому пришлось отступить с угрозой:

– Мы продолжим наш разговор в кабинете начальника штаба.

Прапорщик вновь закрыл глаза:

– Да хоть в кабинете президента.

На лицах подчиненных лейтенант заметил злорадные ухмылки и скрытые насмешки.

– Равняйсь! Смирно! Вольно! – Гуппанов принялся прохаживаться перед строем точь-в-точь, как командир полка, – Как вам известно, утром на нашем участке произошел побег двух особо опасных рецидивистов. В результате два сотрудника милиции убиты, судьба еще одного неизвестна. Вполне вероятно, что преступники скрываются где-то по близости, не исключена попытка прорыва в одном из направлений этой дороги. Наша задача находиться в заслоне для недопущения перехода сбежавших и их поимки. Поэтому первая задача – оборудование инженерных позиций, утром начинаем несение службы и досмотра автотранспорта.

– Че такое инженерные позиции? – спросил «дембель».

– Окопы, траншеи, укрытия для стрельбы, – ответил «дедушка».

– Точно малек наш ё…тый: из-за двух зэков лопатами землю ковырять! Да они уже давно смылись куда-нибудь далеко.

В 5 км от Мертвого озера, 20:50.

Тамров заблудился в незнакомом лесу. Он проклял уже все на свете. В первую очередь братьев-придурков, что завалили двух ментов. Теперь вместо шести лет отсидки на приличной зоне придется бегать по чащам, а потом доказывать, что к убийству конвоиров отношения не имеешь. Даже если и докажешь, то все равно трешник за побег припаяют.

– Суки, урки позорные, – в отчаянии прошептал Тамбур, приваливаясь спиной к стволу.

Где-то рядом треснула сухая ветка. Тамров перестал тяжело дышать и оглянулся, превратившись в слух. Этого еще не хватало – напороться на зверье! Тамбур пожалел, что отказался взять предложенный Ковбоем ствол. Вообще-то, у Тамрова было давно установленное правило – никогда не иметь дело с «мокрушниками», не брать в руки никакого оружия. Даже на «зачистку» квартир он ходил, имея лишь обширный набор всевозможных отмычек.

Хруст высушенного дерева и шелест травы послышались вновь. Впереди сквозь наползающий сумрак вспыхнули две пары ярко-желтых глаз. Тамбур подскочил, но почему-то не побежал прочь, где-то на подсознательном уровне высветилось слово «бесполезно». Огромные лохматые тени в абсолютном молчании приблизились к нему. Тамров заорал от ужаса и отчаяния, но крик его утонул в мрачном вечернем сосняке.

Закрытая территория НИИ атомной промышленности, 22:04.

Попытка вырваться из плена грязи продолжалась уже почти четыре часа. Дождь все лил и лил, не думая останавливаться. Татауров понял, что пока не утихнет непогода, им не тронуться с места.

– Хватит ковыряться, – устало сказал лейтенант водителю, – Пошли в кунг, утром заведешься.

Татауров нехотя открыл дверь и за пару секунд вымок полностью. Пришлось преодолеть пару метров по месиву. Чавкающая грязь налипала на подошвы чудовищным грузом. Жутко матерясь, он все же залез в кунг весь мокрый и перепачканный.

– А где руль[12]? – спросил Свечников.

– Наверно в кабине остался, – равнодушно сказал лейтенант.

Он ошибался: водитель вышел следом за офицером, но едва тот вступил на землю, как тут же утонул в грязи по пояс. Он, было, закричал, но что-то дернуло его за ноги вниз. Водитель нахлебался воды и грязи, увязнув в ней по плечи. Еще один рывок и водитель исчез в ожившей жиже с головой.

Мертвое озеро, 23:02.

Кирилл так и не уехал, он остался, чтобы помочь новоприобретенному другу. Несмотря на разные судьбы и характеры за два дня с небольшим они сошлись. Чем ближе становилось приближение ночи, тем сильнее Часовский уговаривал друга уехать.

– Нет, я остаюсь, – твердо заявил Кирилл, – Вчера я бежал от непонятного явления, бежал, как трус, ужасно испугавшись. Моя мужская гордость задета. Сегодня, если опять все повториться, я должен взять реванш. К тому же мы так и не знаем, что это было.

Часовский нервно курил, изредка поглядывая в окно с явным беспокойством:

– Лучше нам и не знать. Я уверен, этот свет не предвещает ничего хорошего. Я бы тоже свалил отсюда, но без Цезаря не могу. Этот пес слишком много для меня значит: он единственное живое существо, которому я нужен.

Кирилл внимательно посмотрел в глаза Виктору:

– Ты ведь знаешь нечто больше о происходящем, чем я?

– Все это лишь мои догадки и предположения, наблюдения и собственные мысли.

– Так поделись ими, – предложил Кирилл.

Часовский приподнял вверх брови, что-то подумал про себя, а затем как бы в знак согласия опустил их вниз.

– Хорошо, сначала скажу, в чем почти уверен. В двух десятках километров отсюда военные устроили свалку отходов, я не знаю, что они закапывали в землю, кроме радиоактивной дряни, достаточно ее одной. Уровень местного излучения значительно превышает чернобыльский. Военные, конечно, об этом знают, но молчат, однако, достать дозиметр нынче – не проблема. Мои предшественники собирали пробы не только у озера. Еще пару лет назад они забирали почву, фрагменты коры, древесины, растений по все округе.

В районе нет системы очистки воды, планов дезактивации загрязненных земель, долгие годы место фельдшера занимали лишь те, что имели отменный опыт в медстатистике и учете. Зачем? Чтобы скрупулезно фиксировать данные смертоносности, рождаемости, заболеваемости. По непонятным причинам за несколько километров отсюда открывают щебеночный завод с умопомрачительными зарплатами. У тех немногих работников, что еще живы с той поры, я узнал: «карьерщики» получали в два раза больше шахтеров.

Непонятно по какой причине в округе начали искать золото, не скупились на зарплаты и химикаты. В итоге драгметалла нашли ничтожные крохи, зато угробили целую экологическую систему. Вообще в ныне захолустной и Богом забытой Ворошиловке еще лет двадцать назад была зона социального благополучия: большие зарплаты, льготы, товарное изобилие, школа, детсад и почти тысяча жителей…

Страшная догадка осенила Кирилла:

– Ты считаешь, что?..

– Да, – подтвердил Часовский, – Ворошиловка, окруженная болотами и лесами – это миниатюрный полигон. Полигон – для испытания воздействия всевозможных ядов и гадостей на людей, точнее, на несколько поколений. Вокруг отравлено все – воздух, вода, земля, нужно лишь наблюдать за состоянием жителей и фиксировать показания. Для военных – это возможность изучить тактику ведения войны в условиях экологических бедствий, например, что ждет солдат после применения оружия массового поражения. Для науки и медицины возможность наблюдать и экспериментировать, но не на белых мышах, а живых обыкновенных гражданах.

– Это ужасно и мерзко, – все еще до конца не веря в услышанное, произнес Кирилл.

Виктор закурил уже пятую сигарету подряд:

– А главное – не доказуемо.

– Уже достаточно твоих аргументов, чтобы поднять шум.

– Подобные сенсации уже были, сколько вышло репортажей, фильмов, книг и статей о Чернобыле, Южном Урале, Северодвинске, Новокузнецке, Магнитке и что? Ничего: поговорили, поохали, посочувствовали, пообещали небесных кренделей и забыли. Люди до сих пор живут в зонах экологического бедствия и будут жить еще не один век.

– Но выход должен быть, – упрямо в первую очередь самому себе сквозь зубы сказал Кирилл, – Должен!

Часовский нервным движением погасил окурок:

– Извини, но вынужден сказать тебе одну истину: лучше бы ты искал средство от лейкозов, чем занимался экологическими проблемами. В гематологии многое бы зависело только от тебя лично, и ты добился бы большего, чем на нынешнем поприще.

Кирилл вздрогнул, будто внезапно окунулся в ледяную воду, и поспешил перевести разговор на другую тему:

– Какова, по-твоему, природа этого непонятного свечения?

– Вот тут у меня нет даже гипотезы, – признался Виктор, – Только отдельные компоненты догадок и предположений, которые, несмотря на все усилия, я не могу увязать в единое целое.

– И все же?

Часовский потянулся к раскрытой пачке, но она оказалась пуста.

– Свечение исходит из озера и леса, примерно в пяти километрах отсюда. Между вспышками нет взаимосвязи в периодичности и частоте, свет возникает хаотично в обеих точках с разными временными промежутками, иногда синхронно. Озеро потому и названо Мертвым, что в нем нет абсолютно ничего живого, даже бактерии, простейшие и водоросли и те гибнут. Максимальная глубина менее шести метров, дно илисто-грунтовое, на нем кроме мусора и металлолома ничего нет. Свет из озера не органического происхождения и распространяется вне законов физики, не подчиняясь квантовым законам и канонам.

Свечение в лесу тоже не поддается логике и физическим характеристикам, единственное его отличие в том, что оно начинается не в воде. На военных грешить не стоит: вряд ли у нищей разваливающейся структуры вооруженных сил имеются деньги на какие-то испытания и эксперименты, не думаю, что это какое-то секретное новейшее оружие. Подобные версии годятся для триллеров и дешевых ужастиков Голливуда.

Кирилл пытался пошутить:

– Может, НЛО?

– Я не верю во внеземные цивилизации, пришельцев, колдунов, оборотней и прочее сверхъестественное действо, хотя все симптомы, говоря языком медицины, указывают именно на мистическую природу творящегося.

– Тогда что же тут происходит?

– У меня нет объяснения, – неохотно признался Виктор, – Но уверен, что это таит в себе угрозу.

– Для кого?

– Для всего живого, для нас в первую очередь. Цезарь всегда проявлял беспричинное беспокойство при этих вспышках, они будто влекли его к себе против воли. Животные лучше нас чуют подобные вещи, в них не угасли древние инстинкты.

– И все-таки зря мы не убрались отсюда, – сокрушенно сказал Кирилл.

– Может быть, – уклончиво ответил Часовский, – Но я хочу разобраться прежде, чем уйти. Это отняло у меня Цезаря, я не могу просто так отступать.

– Но ведь и нас, возможно, ждет небытие.

– Возможно, но для меня – человека уже потерявшего когда-то все и всех, последствия контакта с неизвестным не так уж и страшны.

Между Ворошиловкой и Мертвым озером, 23:56.

Новая, но уже побитая и заэксплуатированная «Газель», прыгая на кочках, разрезала темноту светом своих фар. За рулем сидел экспедитор Савельев. Он был зол и мрачен: еще бы, эта стерва – начальница Сметанина выдернула его из-за стола. Столько даровой выпивки и закуски осталось на растерзание местным гулякам.

Это еще полбеды: хозяйка застолья вдова, словно сошедшая с картины Кустодиева с неприлично большим бюстом и похотливыми глазами. Она уже словом и делом дала понять Савельеву, что не против того, чтобы тот остался ночевать с ней. Экспедитор дважды за вечер прощупал рельеф тела хозяйки, та ничуть не противилась, а наоборот поощряла подобные методы ухаживания.

Все так отлично всё шло и тут на тебе – влетает оголтелая Сметанина, не дает даже на путь-дорожку выпить, с дружбанами проститься, материт и позорит при всех, пинками выгоняет из-за стола. Видите ли, в город приспичило ехать, а за каким лешим не сказала. Вот почему не добравший нужного количества самогонки, не наевшийся до отвала и не вкусивший любовных утех Савельев злобно вертел руль и жал на газ.

– Эй, потише, Санек, – сказала ему Сметанина, – Не дрова везешь.

Пришлось сбавить скорость. Савельев явно побаивался своей начальницы, не то, чтобы боялся увольнения (поди-ка найди замену – в меру пьющего водителя-экспедитора, что будет терпеть бабий деспотизм и произвол), страшился огласки. Савельев с первых же дней делового сотрудничества принялся домогаться интима от Сметаниной.

Та лишь язвительно насмехалась и грубо отказывала, но однажды согласилась, поддалась на уговоры местного Казановы. Однако герой-соблазнитель на ложе любви потерпел неожиданное фиаско (выпил лишнего). Едва ли не на коленях Савельев упросил Сметанину не позорить его на всю округу, прося шанс на реабилитацию.

Увы, но снаряд дважды угодил в одну и ту же воронку. Ещё до «попытки номер два» экспедитор вновь перебрал первача, уснул и уткнулся физиономией в тарелку с пельменями. Двойная неудача на любовном фронте сделала Савельева заложником начальницы, чуть, что она угрожала все рассказать односельчанам в самых наиподробнейших подробностях. Боясь позора и насмешек, экспедитор был вынужден беспрекословно выполнять все прихоти шантажистки.

– Зачем едем-то? – осмелился спросить Савельев.

– Твое дело за дорогой следить, – сердито отозвалась Сметанина, – А то врежешься куда-нибудь или в кого-нибудь.

Продавщица была явно не в духе, ярость из нее так и брызгала в разные стороны искрами. Сметаниной донесли, что ее благоверный супруг лесозаготовитель находился в «командировке» у учительницы географии из соседнего села. Вот почему продавщица помчалась на ночь, глядя, чтобы уличить мужа – кобеля, устроить скандал – разборку, ну и в зависимости от весовой категории учителки можно было, и сойтись в рукопашной.

– Нет тут никого, – заверил Савельев, – Не боись, не врежемся.

«Газель» резко повернула, фары высветили темный силуэт большого четвероногого зверя, его глаза ярко фосфорицировали желтоватым отблеском. Савельев пытался затормозить и свернуть, зверь отскочить в сторону, но у обоих ничего не вышло: машина ударила на полном ходу существо. Удар был неожиданный и очень мощный, будто по железу с размаха добланули огромной кувалдой, кабину здорово тряхнуло.

– Что это?! – взвизгнула Сметанина.

– Х… его знает, – был ответ.

Продавщица чуть опомнилась от неожиданности и обрушилась на водителя:

– Козел ты, сверхскоростной, я тебе ведь б…дю этакому сказала, не гони! Сам будешь платить за ремонт!

– Да не верещи, истеричка! – не остался в долгу Савельев, – Сама сказала, чтобы быстрее доехали, не х… было по ночам ездить. Все беды только от вас, от баб…

– Ну, ты, мужик, у которого хобот поник, не забывайся! – пригрозила Сметанина.

Экспедитор испуганно опомнился:

– Ладно, не ори и без того башка трещит. Слава Богу, не человека сбили…

– А кого?

– Х… знает, – вновь блеснул красноречием Савельев. – Зверь какой-то, может, волк или рысь, глазища здоровенные.

Сметаниной овладело любопытство:

– Ну, так или и посмотри, тоже мне мужик, сидит, трясется, ладно хоть штаны сухие.

– Ты че, с дуба рухнула!? – бешено вытаращил глаза Савельев, – А вдруг это медведь бешеный, может, он живой, как кинется на меня, потом и тебя сожрет!

Любопытство продавщицы быстро сменилось страхом:

– Че расселся, бегемот пугливый, поехали!

«Газель» не заводилась, Савельев материл мотор, Сметанина своего экспедитора. После пяти минут безуспешной кутерьмы Савельеву пришлось прийти к выводу, что придется вылезать и смотреть двигатель. Дрожа от страха, испуганно озираясь, согнувшись, бубня матерные проклятья, он после долгих колебаний и душевных терзаний силой заставил себя покинуть кабину.

Вмятина была солидная, движок по счастью не пострадал. Савельев боязливо всматривался, ища тушу зверя, руки крепко сжимали металлический прут.

– Тоже мне, рыцарь, – из кабины громко фыркнула Сметанина.

– Заткнись, шалава, если такая смелая, давай, иди сюда, – злобно крикнул экспедитор.

Вдруг из темноты стремительно выпрыгнуло что-то огромное, лохматое и свирепое. Здоровенный зверь припечатал человека к машине, было слышно, как затрещали переломанные ребра и позвоночник, из раздробленной гортани вырвалось хрипение, на лобовое стекло брызнула кровь, ошметки кожи, волос, мозга. Сметанина истошно завопила, а зверь-убийца через секунду повторил прыжок, очутившись сквозь разбитое стекло в кабине.

[1] – Extitusletalis (лат.) в переводе летальный (т.е. смертельный) исход.

[2]– колючая проволока из нержавеющей стали в виде нескольких перекрученных спиралей, попав в нее, человек не может выбраться без посторонней помощи. Способна остановить движение колёсной бронетехники.

[3] – предельно допустимые концентрации.

[4] – раздел медицины, изучающий заболевания системы крови.

[5]– 29 сентября 1957 года на Южном Урале в 10 км от г. Кыштым произошел взрыв на атомном предприятии «Маяк», в результате были загрязнены радиацией тысячи гектаров земли. ПДК радиации превышала норму в 10 раз.

[6] – общественно-государственная подготовка, цикл гуманитарных наук, изучаемых всеми военнослужащими от рядовых до генералов.

[7] – на армейском жаргоне «провинившийся».

[8]– общевойсковой защитный костюм, для защиты личного состава от боевых отравляющих веществ.

[9]– презрительное прозвище прапорщиков. В начале 90-х гг. ХХ века зарплата прапорщиков и мичманов была 1 тыс. рублей – на жаргоне «кусок». И хотя зарплата российских контрактников неоднократно с тех пор менялась, данное прозвище надолго пристало к прапорщикам.

[10] – на армейском жаргоне младший лейтенант.

[11]– на армейском жаргоне срочная служба.

[12] – на армейском жаргоне водитель.

Часть вторая. Решающая схватка.

Свеча догорела, упало кадило,

Земля, застонав, превращалась в могилу.

Ю. Ю. Шевчук

День четвертый.

Ворошиловка, деревенский клуб, 00:02.

Лошадникова не любила, когда ее отрывали от дум за стопкой водки. Бутылку она выпивала за час, пьянела, но способность мыслить и говорить сама с собой в слух не теряла. А тут прямо в середине процесса уединения наглый и настойчивый стук в дверь. Опять пришли местные школьники старших классов, чтобы «арендовать» клуб для очередной попойки. Лошадникова недовольно оглядела стоящих на пороге визитеров.

– Ну, у кого сегодня день рождения? – спросила она, – У Коляна, Вована, Толяна уже были одно за другим, чья теперь очередь?

– Сереге скоро в армию, – после долгих раздумий сказал один, что потрезвей.

Лошадникова зло ответила:

– К вашему сведению, молодые люди, призыв через три недели с лишним начнется.

– Так отметить никогда не рано и никому не поздно, – отозвался второй визитер.

– Вы бы еще в два часа ночи притащились, – продолжала ворчать Лошадникова.

– Ну, так мы не с пустыми руками, – перед глазами заведующий клубом возникла бутылка водки.

– Я что похожа на врага своего желудка? – вызывающе спросила Лошадникова.

Ночные посетители непонимающе переглянулись и пожали плечами.

– Где закуска? – напрямую спросила завклубом.

– А-а-а, – смекнули визитеры, – Будет, Антонина Васильевна, через пять минут.

– Условия и сроки прежние, – сказала Лошадникова и пошла в свою комнатушку.

Мост через Большую Гнилку, 1:01.

Первыми на пост заступили Орлов и Греев. Мало того, что из-за прихоти «младлея» пришлось окапывать БТР и вырыть ходы сообщения вместо положенного сна, так еще пришлось сесть под дождем у моста в ожидании проходящих машин для досмотра.

– Сколько еще осталось? – нетерпеливо спросил Орлов, ежась от холода и дискомфорта влажной формы.

– Час сорок две, – посмотрел на часы Греев.

– Да ведь в последний раз, когда спрашивал, час сорок пять было, – в отчаянии воскликнул Орлов, – Всего три минуты прошло, что ли?!

– А ты чего хотел? – удивился Греев, – Спрашиваешь каждую минуту, а потом орешь.

Орлов обтер ручейки дождевой воды с лица:

– Вот сука наш «микромайор»[1] – два часа под дождем торчать и для чего? Кто в этой херовой глуши ездит ночью и еще в дождь?! Сейчас бы спали в казарме, пусть вонь портянок и храп, но зато тепло…

Греев уже отслужил год, поэтому давно привык к тяготам подобного рода. Слушая проклятия и стенания сослуживца, он уже впал в дрему, несмотря на то, что вымок насквозь.

– Ты относись к происходящему философически, – сонно пробормотал он.

– Да иди ты со своей философией в … – выругался Орлов, пытаясь получше укрыться древней плащ-палаткой.

– Я бы пошел, там тепло, – ничуть не обиделся военный философ.

– Эй, хорош дрыхнуть! Подъем! – энергично принялся трясти за плечо Орлов своего напарника, но тот не подавал никаких признаков пробуждения.

Орлов принялся отборно материть погоду, место, службу, младшего лейтенанта, ночь, спящего рядом сослуживца и вообще все, что приходило в его возбужденный ум. Через пять минут ругательства ему наскучили, все-таки не так уж и много нецензуры в могучем языке для длительного монолога без повтора. Он пытался закурить, но ливень размачивал сигареты и тушил пламя зажигалки.

Вдруг со стороны противоположного берега показались приближающиеся две полоски света, это явно грузовой автомобиль двигался к мосту. Орлов опять стал трясти Греева.

– Вставай! Тачка какая-то прет!

– А ты говорил, кто поедет в такую погоду, – ответил «философ» и вновь засопел.

– Да поднимайся же, пойдем шмонать! – потребовал Орлов.

Греев даже не пошевелил губами, но грозно процедил сквозь зубы:

– Не зарывайся, я свое уже отпахал. Отвали от меня, не трогай и заглохни, а то огорчу до неприличия.

Орлов сразу сник и оробел:

– Я же шмонать не умею…

– Все когда-нибудь приходится делать впервые, – прозвучала в ответ очередная «истина» армейского бытия.

– Может, кого разбудить?

– Получишь по репе, запомни, сынок, инициатива в армии наказуема…

Орловым овладело суетливое отчаяние:

– Этот вонючий грузовик будет на мосту через пару секунд!

Греев покрепче обнял ствол автомата:

– Вали отсюда, последний раз говорю. Тебе сказали досматривать, но при этом не приказывали останавливать машины.

Орлов ещё подумал немного, а в этот момент грузовик пересек мост. Бдительный солдат махнул рукой, уселся рядом со спящим товарищем и тоже попытался впасть в дрему.

В бортовом «КамАЗе», что проехал через мост, сидели Лобзиков и Тамров. Все время после побега они провели за рулем разных машин. Вырваться из района и затеряться среди больших городов и сети дорог не удалось, менты и «вэвэшники» (именно на их техническую и оперативную неспособность делалась главная ставка заговорщиков) сработали неожиданно быстро и надежно.

Куда бы не пытались сунуться братья-убийцы, всюду натыкались на заслоны, посты полицейских, сотрудников ДПС и ГИБДД. В поисках выхода из сжимавшегося кольца Ковбой и его напарник вернулись к исходной точке побега. Свое местонахождение они представляли весьма смутно, в то же время не признаваясь, что заблудились, выдохлись, и почти наверняка уже теперь не выберутся.

Две машины они сменили, передвигаясь «автостопом». Как только садились в салон, тут же избивали и связывали хозяев автомобилей, а потом бросали где-нибудь в лесу. А вот водитель «КамАЗа» оказался настырным и неподдающимся, пришлось Ковбою выпустить ему в голову две пули. Сделал он это без малейшего колебания и жалости, бросив труп прямо у обочины.

– Ладно, хоть на этом мосту мусоров нет, – облегченно вздохнул Лобзиков, ставя автомат на предохранитель и нервно оглядываясь на боковое зеркало.

– А хоть и были, всем кишки пустили бы, – мрачно заявил Тамров, его руки уверенно крутили руль, на коленях тускло блестел пистолет.

– Дай, я за руль саду, ты уже сутки не спал, – предложил Лобзиков.

– Херовый ты водила.

– Обоснуй, – обиделся Лобзиков.

– Я это понял, когда мы меня в «зечке» вез.

– Ха! Сравнил ментовской пылесос и теперешнюю тачку.

– Если водила – профи, то езду на самокате превратит в мягкий ход «мэрса».

Тамров не выказывал ни малейших признаков утомления или усталости, только глубоко запавшие серые глаза, исчертились прожилками крови.

– Зря мы трупак куда-нибудь подальше не кинули, – оживленно заговорил Лобзиков, извлекая из пакета кусок копченой колбасы и батон, – Менты найдут и сразу на нас повесят.

– Одним телом больше или меньше сути не меняет, – отмахнулся Ковбой, – Но на «семерке» в случае чего через заслоны не пробьешься.

– Тогда нужно было танк угонять.

– Юморить будешь, когда из мышеловки выберемся, – Еще больше помрачнел Тамров и тут же крикнул, – Хорош хавать, бабки на исходе, да и возле забегаловок светиться пока незачем.

Ворошиловка, 2:23.

Дед Матвей, как обычно, мучился бессонницей. Снотворные таблетки пить в последнее время он категорически отказывался. Однажды по телевизору видел передачу о последних годах жизни Брежнева. Оказывается, генсек стал придурком и недееспособным посмешищем в результате бесконтрольного приема успокоительных и снотворных лекарственных средств.

В каком-то журнале дед вычитал, что хорошему сну способствует получасовая прогулка на свежем воздухе. Он, не спеша и кряхтя, оделся, медленно вышел во двор. Ночь была, как нельзя лучше охарактеризована пословицей «хоть глаз выколи». Непроглядная темень, на небе ни звездочки, ни Луны, ни в одном из домов хотя бы огонька от свечки. В воздухе ощущалась влага и холод, но ветра – хозяина осени не было и в помине, вообще ни звука.

– Ох, и ночка, – сказал Матвей, чтобы развеять неприятные ощущения.

В памяти невольно всплыли воспоминания о такой же «недоброй» ночи 22 июня 1941 года. Тогда девятнадцатилетний красноармеец Петров Матвей после двух месяцев службы заступил впервые на охрану складов горючего недалеко от Минска. Едва черно-угольная ночь без единого звука сменилась рассветом, как внезапно с небес обрушилась немецкая авиация, за минуту превратив склады в горящие развалины.

Внимание Матвея привлек шум, доносившийся из курятника. Это что за новость, курям полагается от заката до рассвета спать. А вдруг это соседский кот? Тощий оборванец серого окраса уже однажды был уличен в краже яиц. Тогда дед оглушил кота черенком от граблей, видимо, нахал не усвоил урок.

Матвей Петров вооружился, как и прежде, граблями, щелкнул выключателем и с максимальной проворностью для своих лет ворвался в курятник. Несколько секунд глаза его привыкали к тусклому свету сорокаваттной лампочки и, наконец, он различил картину преступления: десяток несушек сбились в одну кудахчущую кучу, и в эту гущу в безумных припадках ярости бросался петух Генерал.

Каждый натиск ознаменовывался гортанным возгласом атакующего, паническими воплями избиваемых, облаком взлетавших перьев. Посреди курятника на соломе лежало бездыханное тело курицы, истрепанное и окровавленное. Сомнений быть не могло, ее заклевал до смерти петух.

– Геня (так ласково дед называл своего любимца), ты это что же творишь, засранец в перьях? – растерянно спросил Матвей, не веря в реальность увиденного.

Петух обернулся, его глазенки засверкали грозным желтым пламенем, в воздух вознесся воинственный клич. Генерал без малейших колебаний устремился на хозяина. Прежде чем тот опомнился, петух клюнул его в голень.

– Ах, ты, писька страусиная! – ругнулся дед и, крепко сжав грабли, приготовился к поединку с обезумевшей птицей.

Генерал ничуть не дрогнул, видя в руках человека опасное оружие. Он вновь кукарекнул каким-то хрипло-металлическим звуком и бросился вперед. Дед недавно разменял девятый десяток, но боевого опыта не утратил. Он встретил врага на дальней дистанции не сильным, но метким ударом, как на бильярде, отбросив Генерала в сторону.

Четырежды петух атаковал хозяина, и всякий раз оказывался на соломе и своих выпавших перьях. Матвей приблизился к поверженному врагу и примирительно спросил:

– Ну, угомонился али еще вразумить?

Глаза петуха опять пожелтели, собрав последние силы, он подскочил и ужасно больно долбанул хозяина клювом в левое колено, давно пораженное ревматоидным артритом. То, что крикнул дед от боли и негодования, не подлежало никакой цензуре. Гнев возмездия затмил на доли секунды разум Матвея, и грабли опустились на голову сумасшедшей птицы.

Несмотря на сломанную шею, петух продолжал носиться кругами, пока новый удар граблей не успокоил его окончательно. Дед устало сел на ворох соломы. Боль в колене уступила место боли душевной.

После смерти жены Петров остался совсем один. Младший сын утонул в реке еще четверть века назад, а старший умер от опухоли мозга. Дочь с двумя внуками сразу после крушения Советского Союза уехала в США, нашла мужа по переписке, с той поры никаких вестей от них. Внук от старшего сына пропал без вести во время геологической экспедиции. Так вышло, что петух был единственной отрадой старика, перешагнувшего девяностолетний рубеж.

– Что ж ты наделал, паршивец, – сокрушенно прошептал дед.

Старые люди излишне сентиментальны, плачут часто без повода, при случае и вовсе рыдают. Но Матвей не утирал слез – не было их. Жизнь иссушила все слезы: раннее детство прошли при раскулачивании и коллективизации, юность при голоде и репрессиях. Потом были пять лет войны и три ранения, сверхсрочная служба, работа на карьере, потеря детей, нищая пенсия, развал державы и старость, полная лишений, таких же, как в молодости. От чего начал к тому же, и пришёл, только тогда были силы, а теперь одна лишь немощь…

– Надо утром к Еремеечу зайти, – вздохнул Матвей, – Может, чего супротив бешенства даст, а то как бы мои несушки не взбунтовались, – он глянул на куриц, которые ошалело топтались всей кучей все в том же углу, куда из загнал петух, – Или прямо сейчас сходить?

Матвей поднялся, но пронзительная боль в колене, растревоженная в ходе недавнего боя, усадила его на место.

– Нет, подожду до утра…

Застарелый недуг спас деду жизнь. Находясь в курятнике, он не мог видеть, как в ближайшем лесу вспыхнул желтый столб света, в ту же секунду все живое в деревне от насекомых до крупнорогатого скота обрушилось на людей. Только курицы Матвея, избитые накануне петухом, ослепленные электричеством и находящиеся в фазе биологической неактивности, тревожно закудахтали и задвигались в сторону деда.

– И вы туда же, сучки-поварешки? – крикнул дед и, забыв про больное колено, первым контратаковал.

Матвей несколькими увесистыми ударами обратил в бегство еще недавно мирных и послушных несушек. Пока дед сражался в курятнике, десятки жителей Ворошиловки были покусаны и оцарапаны кошками, собаками, гусями, курами, индюками. Перепуганные жители, еще ничего не поняв спросонья, отбивались подручными средствами, матерились, визжали, баррикадировались в помещениях, искали спасения на возвышенностях.

Одна здоровенная псина, являвшаяся гибридом кавказской овчарки и московской сторожевой, сорвалась с цепи и разодрала горло своей пожилой хозяйке. Скоро из хлевов, загонов, стойл вырвались козы, овцы, коровы, лошади – все они без промедления так же атаковали человека.

От копыт и рогов появились десятки ран разного калибра и несколько переломов. Племенной бык Гриня пробил своим рогом правый бок вдове инспектора ГАИ и швырнул ее прямо на забор. К брани и крикам о помощи присоединились вопли ужаса.

Громче всех завопил Катасонов, когда его дом наполнился серой кишащей массой огромных крыс и мышей. Живая пищащая река с желтыми светящимися глазами за минуту с небольшим разгрызла и разодрала ковры, мебель, одежду, кухонную обстановку и запасы еды.