Текст книги "Пуля для штрафника"

Автор книги: Роман Кожухаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Роман Кожухаров.
Пуля для штрафника

Глава 1.
ФОРСИРОВАТЬ С БОЕМ!

I

Гаубица тяжело ухнула с того берега. Вот первый снаряд, прорастая в жилах и кишках противным, стылым ревом, оборвался гулким разрывом где-то за склоном холма. Тут же заладил второй, третий. Снаряды уходили в перелет, ложась на самой окраине села.

– Повадился, гад! – сплюнув, тоскливо прокомментировал Попов. Никто ему не ответил. И так все знали про эту чертову гаубицу которая не давала покоя ни днем ни ночью. По данным разведки, на правом берегу, в глубине позиций, километрах в трех выше переправы, располагался целый артдивизион противника. Место заняли идеальное – господствующая высота. Обстреливали немцы методично, по часам. Утром утюжили прибрежную пойму и подступы к реке, а ближе к вечеру принимались за дальнюю дорогу, входившую в село с северо-востока. Снарядов не жалели, использовали и гаубицы, и легкую артиллерию, но само село во время обстрелов старались не трогать. Кроме одного расчета. Как уже рассчитали в роте, судя по калибру, стрелял один и тот же расчет. Неугомонные оказались, сволочи: то средь бела дня, то в обед начнут палить. И все без разбору, то по позициям, то в село запустят свою смертоносную посылку. До невозможности обозлила всех в роте эта сволочная гаубица.

Очередной стодвадцатимиллиметровый «чемодан» угодил во двор ближней от берега, с правого края, хаты. Камышовую крышу точно ветром снесло. Тут же, разом, сложило вразлет от воронки саманные глиняные стены. Точно костяшки домино, упали друг на друга. Заодно силой взрыва вырвало несколько фруктовых деревьев.

– Вот гады… – выругался Зайченко. Увидев результаты попадания, он остановился и выпустил из рук бревно. Попов не удержал его в одиночку и уронил ствол на землю. Следом шли Бондарь с Аникиным. Они налетели на впереди идущих, с ходу шибанув Зайченко на манер тарана. Тот кувырнулся вперед, с матерной руганью покатившись вслед за упавшим бревном.

– Так тебе и надо, недотепа! – выругался Бондарь. – Нечего под ногами путаться.

– Так это… Богдан Николаич, – оправдываясь и отряхиваясь, поднялся Зайченко. – Вы ж видели, что эти фрицы творят… Прям по селу лупят, мать их…

– Слышь, Зайченко, – осадил его Аникин. – Ты думаешь, один тут такой сердобольный, а остальным наплевать? Лучше умолкни! От истерики твоей толку мало. Лучше деревяшку свою в зубы хватай и бегом тащи к траншее. По ходу, они сейчас на позиции огонь перекинут.

– Так я понимаю, товарищ командир, – не унимался Зайченко, в то же время, уже отряхнувшись и не обращая внимания на матерящегося Попова, ловко подхватив уроненное бревно. – Только жалко людей… Там же, в хатах этих, остались только деды древние да молодки несмышленые. А эти гады лупят по ним… У них чё, и наводчиков нет?

– Ага, тебе бы только про молодок и думать. Да про таких, чтоб несмышленее были, – мрачно заметил Бондарь. – Когда несмышленые, так оно проще добиться от них, чего хошь… Так, Зайченко?…

– Да будет вам, Богдан Николаич, – запунцовел Зайченко.

– Давай двигай. Много рассуждаешь. С тобой мы ни черта не успеем… А нам до ночи нужно блиндаж сварганить, – сердито произнес Аникин.

На этот раз Зайченко не стал продолжать и молча потащил бревно с такой скоростью, что Попов только за ним успевал.

Зайченко скатился в окоп с такой скоростью, как будто за ним гнались все черти ада. Прыгая, он чуть не сбил с ног Попова. Грохнувшись на ящик от снарядов, отирая пот грязным рукавом своей телогрейки, он шумно, с «уфами!», выдыхал воздух.

– Ты чего, очумел? – разразился бранью Бондарь. – Скачешь, как сайгак…

– Чё случилось-то? – отозвался Аникин, откладывая в сторону саперную лопатку. Он как раз доделал выступ бруствера.

Зайченко понемногу приводил дыхание в порядок.

– Так это… товарищ командир. Чуть не нарвался… на этого… – Зайченко все не хватало воздуха. Он мотнул головой и словно ухватил губами нужное слово. – На замполита… мать его… От штаба как раз двигаю, а он – навстречу… А тут как раз гаубицы… Как вдарили…

II

Аникин двинул подбородком влево-вправо, крутанул плечами, разминая шею и плечевые мышцы.

– Ты, Зайченко, ответь мне, какого черта тебя возле штаба носило? Тебя куда посылали?

Зайченко тут же изобразил виноватую мину.

– Так это, товарищ командир… Я в деревню-то и шел… Обязательно сейчас сгоняю. Пулей… Артиллерия, мать их, смотрите, как жарит!

– Врет он все, товарищ старшина, – с завистливой досадой откликнулся Попов. Он не отрывался от своей лопатки, с силой вгрызавшейся в смерзшуюся глину. – Известно, чего в штаб его понесло… – продолжал Попов, надсадным хрипом сопровождая каждый удар лезвия лопатки в глину – Нинку ему захотелось увидать. Да только, Зайченко, зря ты разеваешь роток на этот кусок. От этого куска комбат питается.

Зайченко злым прищуром окинул Попова.

– А это вас, товарищ боец, не касаемо. Так что лучше молчал бы, Попов, а то будет твой роток щас кровью харкать.

– А ну, заткнулись оба! – гаркнул Аникин. – Рядовой Зайченко, быстро лопату в зубы взял и принялся землю грызть. Под блиндаж место готовить. Ясно тебе?

– Так точно, товарищ командир, – по полной форме отчеканил Зайченко и тут же, демонстрируя запредельное усердие, принялся ковырять глину. При этом хитрющая его физиономия не скрывала всяческое самодовольство.

– Там это, товарищ командир… – продолжил Зайченко. – Пригнали команду новую. Похоже, что штрафники… Для форсирования, говорят, их готовят. А пока где-то здесь, в селе, размещают…

– Какие еще штрафники… – отмахнулся свободной от бревна рукой Аникин. – Где это ты видел, чтобы штрафных в селе размещали. Никогда такого не бывало.

– Вот, вот, – с готовностью подхватил Зайченко нить разговора. Он сразу смекнул, что новость о штрафниках старшину Аникина заинтересовала.

– Я и сам смотрю, товарищ командир, какие-то эти «шурики» странные… – развивал тему Зайченко. – Вооружение у них – ну чисто парашютно-десантные войска. И почти все – сплошь немецкие трофеи. Даже гранатометы есть… ручные… ну эти, как их…

Зайченко даже высвободил руку, чтобы потереть свой бритый грязный лоб. – Такие, со щитками защитными…

– «Панцеры», что ли? – уточнил Попов.

– Ага, точно… – согласился Зайченко. – Они самые – панцерные шреки[1]1
  Панцершрек (нем.) – ручной гранатомет, использовался войсками вермахта в годы Второй мировой войны.


[Закрыть], мать их… И пулеметы у них – тоже немецкие. Осталось только в форму фашистскую переодеть…

– Ну, ты, слышь, – одернул его Бондарь, осторожно оглядываясь на командира. – Удумал чего. Языком поменьше работай, а конечностями побыстрее перебирай.

– А что я сказал, товарищ командир?! – заголосил Зайченко. – «Шурики» – они ж и есть изменники Родины. Им как раз форму вражескую и одевать.

Короткий, хлесткий удар в ухо свалил солдата с ног. Падая, Зайченко выронил бревно из рук, и другой его конец взбрыкнул, откинув Попова в сторону и чуть не свалив того на землю.

III

В момент удара Аникин даже не выпускал свою ношу из левой руки. Все ожидали, что расправа над Зайченко продолжится. Но старшина только мотнул на ходу головой в сторону ползающего по земле и держащегося за ухо Зайченко.

– Подымайся, да поживее… – как ни в чем не бывало произнес Андрей.

– Что тут, что происходит?! – скрипучий, неприятно резкий голос замполита раздался неожиданно для всех. И сам он возник из-за солдатских спин вдруг. Всегда, черт его дери, падает как снег на голову.

Вот уже сутулая, худющая фигура замполита нависла над ползающим по брустверу свежевырытой траншеи солдатом.

– Аникин, это ваше отделение? Вы мне ответите за ваши действия… – замполит с ходу перешел на крик. От этого его срывающийся голос делался еще непереносимее. – Рядовой Зайченко, что здесь происходит?…

Стоявшие рядом помогли Зайченко подняться. Тот еще не пришел в себя после командирского нокдауна.

– Я же… ничего такого… – виновато и растерянно лепетал Зайченко, держась за покрасневшее и распухшее ухо. – Товарищ лейтенант, так это… бревно… Неудачно…

– Руки у него не оттуда растут, откель требуется… – убедительно пробасил Бондарь. – Споткнулся и кувырнулся наземь… а тут бревнышком его слегка и тюкнуло. Но ничего… до свадьбы заживет. Правда, Зайченко?

В вопросе Бондаря прозвучал такой недвусмысленный, угрожающий намек, что Зайченко тут же с готовностью закивал.

– Правда, правда, товарищ замполит. Сплоховал я с бревном…

– Разберемся, что за бревно, – обернувшись к старшине, проговорил лейтенант. Лицо его, точно обтянутое пожухлым пергаментом, стало совсем желтым от злости. – Аникин…

– Слушаю вас, товарищ лейтенант, – с готовностью на грани издевки тут же отозвался Андрей.

Замполит даже не сдерживал расползшегося по его желтому лицу раздраженно-кислого выражения.

– Командир батальона срочно вызывает вас в штаб. Ни минуты промедления!…

– Э, товарищ замполит, сейчас не треба идти, – возразил лейтенанту Бондарь. Разогнув спину, он указал своей ручищей в сторону артобстрела. – Побачьте, шо робыться, – добавил Богдан. – Щас спуск к реке снарядами накроет.

– Отставить разговорчики!… – чуть не до визга дойдя, оборвал Бондаря замполит. – Аникин, вы слышали приказ?! Сро-очно к ротному!

– Есть – к комбату… – без всякого выражения откликнулся Андрей и, козырнув, тут же сорвался с места.

IV

Сопроводительные реплики лейтенанта Шанского, или Воблы, как прозвали его ротные острословы, Андрей уже не слышал. Слова его потонули в грохоте приближавшихся взрывов. Нагнувшись, придерживая ППШ правой рукой за ствол, Аникин побежал вдоль грунтовой, в грязь превращенной дороги прямиком к селу. Немцы переносили стрельбу ближе к берегу, и снаряды грозили вот-вот накрыть этот участок низкого, пойменного ската к пологому левому берегу Днестра.

Солдаты побросали свои бревна. Все с нескрываемой тревогой наблюдали, как к постепенно уменьшающейся фигуре их командира отделения приближаются взрывы.

– Чего стали? Быстро все за работу. Блиндаж еще не достроен! – с места в карьер попытался скомандовать замполит. Но истерически исторгнутый Воблой приказ был так единодушно проигнорирован, что лейтенант, осекшись и захлебнувшись в собственной желчи, молча спрыгнул в окоп, из-за бруствера глянув туда, где наперегонки с немецкой артиллерией соревновался Аникин.

Вот очередной земляной фонтан взметнулся вверх метрах в двадцати от старшины. Тот, как подкошенный, рухнул и вжался в ложбинку. Надо ж этой ложбинке в нужный миг в нужном месте как раз оказаться. Хотя это со стороны тем, кому невдомек, могло так показаться, что, мол, это ложбинка старшину нашла. На самом деле Андрея на встречу со спасительной выемкой в днестровской земле толкнули везение и наитие. Укрыла его всего лишь на несколько секунд, пока осколки летели и осыпался град глинистых комьев.

Чутьем, отточенным за сотни проведенных на передовой дней и ночей, угадал долю секунды, когда надо подняться и снова опрометью броситься вперед, по подсказанной тем же солдатским чутьем траектории.

Почти все из отделения уже перебрались в спасительное укрытие траншеи. Только Зайченко, как завороженный, торчал на поверхности среди брошенных досок и бревен.

– Во дает командир! – проговорил он. – В догонялки с немецкой артиллерией…

– Слышь, ты, дубина, бегом в траншею, – дернул его за сапог Бондарь. – Тебе все игры. Тут сама костлявая за командиром скачет.

– Оно понятное дело, – скатываясь вниз, согласно кивнул Зайченко.

– Тебе-то теперь, знамо дело, понятно, Зайченко… – отозвался кто-то с правого фланга траншеи. – Командир-то тебе здорово мозги вправил. Чтоб не шастал, где не надо…

– А ударчик у старшины хорош. Вишь, как его с правой свалил…

– Да уж, по части челюсти лучше со старшиной не связываться…

– Видать, и правду говорили, что он сам.

– Что сам…

– Ну, из штрафников. Из «шуриков», значит.

– А-а… – очухавшись, растянул Зайченко. – Так вот чего он так взъерепенился. Так, значит, командир наш тоже из искупивших…

– Ну и что? – вдруг схватил его за грудки Евменов и тряхнул что есть силы. – Дурачок ты, Зайченко. Я, к примеру, тоже из искупивших. Так я кровью свою вину смыл. Ты хочешь сказать, что ты лучше меня боец? А ну, говори?…

– Не, это… нет… – залепетал уже совсем испуганно Зайченко. – Не лучше…

– То-то же, – хмыкнул сержант и отпустил растерявшегося солдата.

– Да, Зайченко, ты уже второй раз за десять минут бревно из рук выпускаешь, – посмеиваясь, заметил Евменов. – Цепкости у тебя, Зайченко, нет. Руки дырявые, хе-хе. Где уж тебе Нинку ухватить…

Аникин, казалось, уже пересек линию, по которой выстраивали свою гибельную цепь наводчики немецкого орудия. Вдруг мощный взрыв вырос прямо посреди дороги, заслонив от сидевших в траншее фигурку командира.

– Накрыло! – не сдержавшись, выкрикнул Зайченко. Бондарь молча, со злобной досадой, ткнул его под ребра кулачищем. Отсюда действительно всем показалось, что взрыв должен был задеть бегущего.

Но вот глина опала, и в облаке бурой взвеси все увидели, что бежевое пятно выцветшей кацавейки старшины Аникина приближается к сельским хатам.

Картина эта вызвала в траншее рев нескрываемого восторга.

– Вот молодца!

– Обломилось костлявой в жмурки с командиром играть!

– Не на таковского напала!…

Бондарь один старался сохранить подобие сдержанности, хотя и его распирало от радости.

– Ну, чё разорались. Чай, не на футболе.

Траншея действительно напоминала в этот момент трибуну ЦСКА сразу после результативного сольного прохода форварда красно-белых. Даже Евменов, молчаливый и неулыбчивый, потеплел взором, и в уголках его глаз подобием улыбки собрались лучики морщин. Только на желчном лице замполита сохранялось то же выражение брезгливой недужности. Действительно, будто присохло оно к его вяленой физиономии. Но на лейтенанта в этот момент никто не обращал никакого внимания.

V

Комбат, несмотря на свой простуженный и усталый вид, встретил Аникина на пороге отведенной под штаб хаты.

– Ну, ты даешь, чертяка! Не мог переждать пяток минут? – приветив, добавил он. Доложили капитану или сам он видел футбольный прорыв Аникина через артобстрел к селу, Андрей выяснять не стал. Его беспокоило, что отделение до сих пор оставалось в траншее, что называется, без крыши над головой. Поскорее хотел Андрей выяснить, зачем его звал командир батальона и быстрее обернуться к своим. Оно понятно, ребята надежные и сами от работы волынить не будут. Один Бондарь чего стоит. Да только под личным присмотром дело спорится надежнее и спокойнее.

– Велено, товарищ капитан, явиться безотлагательно, – без всякого панибратства отчеканил Аникин. – Потому и не счел возможным… пережидать.

Комбат, пропуская старшину в низенькую, но опрятную, выкрашенную белой известью комнату хаты, тяжело вздохнул.

– Это от замполита приказ такой получил? – в вопросе капитана прозвучало недвусмысленное раздражение. «Видать, наш Вобла уже и капитана допек», – подумал Андрей, стремительно проходя внутрь.

Там, уже в несколько слоев спеленав воздух сиреневым дымом от самосада, скучились вокруг застеленного чистой скатеркой стола ротные и взводные. Никого из командиров отделения Аникин не приметил. Во главе стола, возле стула, который, видимо, предназначался самому комбату, восседал собственной персоной начальник штаба полка майор Дедов.

Несмотря на дымовую завесу и загромождение воинским командным составом, в самом облике чистенькой, опрятной комнатки неуловимо чувствовалось деятельное участие аккуратной и нежной женской руки. А вот и разгадка волшебства. Явилась, так сказать, сама собой. Не успел Аникин поздороваться с присутствующими, как вошла в светелку Нина, ротный санинструктор. Невольно Андрей на миг забыл о только что пережитой смертельной опасности, словно окунулся с головой в исходившее от нее сияние. И дело было не только в самоваре, который она уверенно держала в своих нежных, белых ладошках.

Натертый до медно-солнечного блеска, он словно разогнал табачную пелену и озарил всю комнатку сверканием своих крутых боков. И вся она, такая же крутобокая, аккуратная в своей отутюженной гимнастерочке, с неизменной улыбкой на по-деревенски простом, но удивительно добром девичьем лице, выглядела так лучезарно, что вся солдатская братия невольно прищурилась от восхищения и удовольствия ее лицезреть. Что ж, в этот момент Аникин вполне понимал, почему тот же Зайченко мимо штаба неизменные крюки выписывал.

– Нинка, ты это… самовар-то поставь и ступай, – с какой-то неясной тоской проговорил ротный, тяжело вздохнув и закашлявшись. Точно и сам понимал, что сокровище ему досталось чересчур драгоценное и каждый из сотни одичалых, загрубевших бойцов его роты на Нинку зарится и в грешных снах ее видит. Но это еще полбеды. Как сразу смекнул Аникин, тоску на ротного больше нагоняли частые визиты начштаба майора Дедова. Этот пялился на санинструктора в оба масленых глаза. Ходили по роте слухи, что он уже предлагал перевести ефрейтора Хмелёву с повышением в звании в медсанбат, который размещался неподалеку, в селе Коротном, вместе с командованием полка.

VI

– Слушаюсь, товарищ капитан, – игриво ответила Нинка, ловко повернув свои пышные бедра и щелкнув каблучками сапог. Среди собравшихся прошел гул несдержанных восхищенных междометий.

– Ладно, зрители, не кино сюда пришли смотреть… – резко оборвал сеанс капитан. – Вот, товарищи бойцы, старшина Аникин, командир третьего отделения третьего взвода. Демьяненко здесь? А то накурили так, что хоть топор вешай…

– Так точно,– раздался из задымленного угла низкий, хриплый голос взводного, непосредственного командира Аникина.

– Вот и ладненько, – встряхнувшись, капитан вновь обрел свойственную ему жесткость в интонации и движениях.

– Насчет пополнения нашего все в курсе? Из штрафной роты, прибывшей вчера в расположение полка, в наше распоряжение передана группа бойцов. Прибыли они прямо из Одессы, участвовали в освобождении города. Видали этих архаровцев?

– Видали, товарищ командир. Такого оружия у нас в жисть не бывало… – снова проговорил старший лейтенант Демьяненко. – Нельзя ли нашу огневую мощь усилить?

– Погоди, Демьяненко… Нашу мощь и усиливают. Только за счет оружия и приданных к нему штрафников. По замыслу командования полка эти группы на разных участках первыми пойдут на форсирование реки и попытаются закрепиться на правом берегу. Ясно?

Теперь вопросов ни у кого не возникло. Ситуация окончательно прояснилась. Аникин сразу смекнул, о ком идет речь. Пополнение, о котором говорил комбат, Андрей успел хорошенько разглядеть, подходя к хате, в которой расположился штаб батальона. Бойцы, численностью до двух отделений, кто лежа, кто сидя расположились прямо во дворе штаба. Тут же обустроили себе становище: накидали досок, сена.

С оружием, в отличие от обычных частей, никто из них не расставался. Такого, чтоб собрать винтовки в «шатер», и в помине не было. Каждый со своим, и почти все – с трофейным, немецким. Чего только Андрей тут не увидел. Крупнокалиберные МГ на сошках, те самые гранатометы со щитами – «панцершреки», которые так поразили Зайченко, несколько противотанковых ружей, автоматы. Набрали же где-то «шурики» такую уйму оружия.

Немецкие пулеметы, гранатометы и прочие трофейные фашистские «стрелялки» высоко ценились в войсках. Андрей хорошо помнил из своего штрафного прошлого, что мало-мальски ценные трофеи у выживших после очередного боя «шуриков» сразу изымались особистами. Взамен штрафникам раздавали старые «трехлинейки». Слыхал он, что иногда вообще ничего не выдавали. «Сами добудете, в бою…» За все время, что Андрей находился в штрафной роте, с ним такого не случалось, но рассказывали…

Отсюда вполне объяснимая, почти мальчишеская жадность, которую вальяжно расположившиеся во дворе штаба батальона воины проявляли к стреляющим изделиям. В первую очередь по этому Андрей сразу понял, что перед ним штрафники. И еще – по неуловимо ощущаемой, точно разлитой в воздухе, атмосфере отчаянной бесшабашности, исходившей от всей этой группы.

– Эй, старшина, курева не найдется? – не меняя своей по-султански возлежащей позы, бросил шагавшему Аникину один из группы – здоровенный детина с наглой, точно гвоздиками прибитой к лицу ухмылкой.

– А ты метнись по-быстрому, может, и повезет… – приостанавливаясь, откликнулся Андрей.

Спросивший, тут же забыв про свой гонор, с готовностью вскочил с места и быстро подбежал к старшине. Развязав кисет, Аникин щедро отсыпал ему табаку-самосада.

– Не шибко бегаешь… – с доброй иронией произнес Аникин.

– Да уж, товарищ старшина, за тобой точно не угнаться, – подхватил штрафник. – Уж ты горазд бегать. Мы тут всем отрядом переживали.

– Ну вот, табачком теперь нервишки и успокоите, – ответил Аникин и, попрощавшись, направился к поджидавшему его на крыльце хаты комбату.