Текст книги "Чужие крылья – 2"

Автор книги: Роман Корд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– А что тут такого? – удивился Виктор. – Сложно красивую девушку нарисовать? Лицо если хочешь свое изобрази, будет красиво. Себя не хочешь – нарисуй любую другую красавицу.

– Я такое не могу. – Лена даже покраснела.

– Ну а что здесь сложного? Русалка обыкновенная…

– Но она же голая…

– Э-э, – Виктор впал в ступор. – Ну и что? Разве это голая? Там только си… э-э… грудь… Ты же такое уж явно видела. – Сказав это, смутился уже Виктор, своими формами художница напоминала гладильную доску.

– Я не знаю, – Лена явно растерялась.

– Слушай, да я заплачу, или может надо чего? Достану…

Уговаривал он художницу долго и все-таки добился своего. Договорившись, он уже собирался идти обратно, как на улице вдруг пошел дождь. Пришлось задержаться.

– А чего это наши летчики намокнуть бояться? Сахарные стали? – язвительно спросила Мая, оружейница первой эскадрильи. Виктор тяжко вздохнул. Бойкая и задиристая Мая Веретельникова была известная полковая острословка. В любом споре всегда оставляла за собой последнее слово и никому не давала спуску. Поговаривали, что она пару раз ругалась даже с Шубиным, а замполит боялся ее как огня. До армии она уже успела побывать замужем, и была куда опытней, чем большинство ее однополчанок. Сейчас она лежала на нарах, укрывшись одеялом, и своими черными змеиными глазами изучала Саблина.

– Мая, спи уже, – ответил Виктор.

– Да с кем тут спать? – деланно возмутилась она, – покажи мне мужика нормального!

– Ой, напросишься Майка, ой напросишься, – засмеялся он.

– Да когда уже? – она окинула Виктора полным ехидства взглядом, – Только ты для меня староват будешь. Или ты потому и бороду сбрил, что молодишься? – спросила Мая. – Ты седину-то ваксой натирай сапожной. Хоть и старый, а чернявеньким будешь – за жениха сойдешь. Тут тебе и невесту подберем заодно, глянь какие девки вокруг…

В бараке послышался откровенный смех, а Виктор подумал, что дождь не такой уж и сильный и насквозь промочить не успеет.

– Чего это наш дед замолчал, – снова засмеялась Мая, – испугался?

– Чего мне тебя бояться? – удивился Саблин.

– Тогда, сыпь на тюфяк, – она чуть сдвинула одеяло в сторону и на пару секунд продемонстрировала Виктору живот и крупные голые груди, – и мокнуть не придется.

– Эх, Манька, – голос у него едва не дал петуха, – не могу сейчас. Вот завтра пойдешь в караул, приду ночью проверять – доставлю хоть тридцать три удовольствия сразу.

– Совсем наш дед плох стал, – засмеялась та, – ничего уже не может, ничего уже не помнит. Как с таким жить-то? Я ведь завтра в караул не иду.

– Я постараюсь, чтобы пошла, – буркнул Виктор и, оставляя за собой последнее слово, пулей вылетел из барака. Становиться предметом обсуждения доброй полусотни злых девичьих языков не хотелось.

Рисунок получился что надо, на творение художницы сбежался посмотреть весь полк. А смотреть там было на что: Лена нарисовала выныривающую из воды русалку, держащую в руках красную звезду на георгиевской ленте. Идущие чуть выше два ряда красных звезд – отметки о победах – дополняли картину. Русалка вышла как живая, она словно застыла в движении, разлетались брызги морской воды, мокрые волосы налипли на плечи. Но больше всего народ впечатлили ее обнаженные груди. Лена видимо реализовала все свои комплексы и огромные буфера (по-другому не скажешь), наверное, пятого или шестого размера, вопреки всяким законам физики задорно торчали вверх.

– Срамота, – сплюнул Палыч, когда увидел законченное творение. Оля мило покраснела, а Зине, такое впечатление, все было по барабану.

Моментально началось стихийное паломничество. Сперва народ просто смотрел, потом подключили начальника разведки, и началось фотографирование. Техники, летчики – все хотели иметь свою фотографию на фоне такой примечательной машины. Виктор, на правах хозяина самолета, сфотографировался первым. Прекратил такое безобразие командир полка. Шубин долго рассматривал рисунок, потом одним взмахом руки разогнал всех, поманил пальцем Виктора.

– Витька, – грустно сказал он, – ты чего творишь тута? В штабе замполит ножками сучит, все стены слюной забрызгал. Левушкин ваш уже ногти сгрыз (я уж не знаю почему), а крайний опять тута Саблин.

– Так а что здесь такого? – удивился Виктор. – Простой рисунок. Ведь красиво же, правда?

– Ты скажешь красиво, – вздохнул командир, – а другой скажет порнография. А третий тута напишет. Смекнул?

Виктор промолчал.

– Я вот не пойму, нахрена оно тута тебе надо? – продолжил Шубин. – О тебе родина заботиться, хе-хе, в полк столько девок красивых напихала, а ты херню малюешь. Неужто никого себе найти не можешь? Ладно, раньше, когда на пару полков было с пяток девах из БАО, так теперь их с полсотни. Да ты помани, половина побежит…

– Да не надо мне, Дмитрий Михайлович, у меня невеста есть.

– Невеста, тута и не узнает ничего, а у тебя дурь из башки пропадет…

– Не хочу я. Она там ребенка ждет, а я тут буду…

– Невеста в Саратове? – спросил Шубин. Услышав ответ, закрыл лицо рукой. – Ой, тута, дурак, – протянул он. – Это ты за те увольнительные успел?

Виктор кивнул.

Командир задумался, а потом вдруг начал смеяться. – Я тебя Витя не тому учил, – хихикал он. – Я учил маневрировать, стрелять, сбивать… а надо было тута научить как на бабу правильно залазить. Это ж надо умудриться: всего три дня тута свободы было, а уже сострогал. – он уже не смеялся, а хохотал, – Вот только… только… как учить то? С наглядными пособиями хреново. Уф-ф.

Виктору было не до смеха, но он все же улыбнулся.

– Буржуи, – сказал он, правда не уточняя где и когда, – вполне себе выпускают баб резиновых. Надувных. Для этих целей.

– Правда? – Шубин затрясся в беззвучном хохоте, хлопая себя по бедрам, – надо… надо такую затрофеить. Тута пополнение молодое вводить… вводить, – Он снова сложился в приступе смеха. Потом кое-как отдышался, вытер выступившие слезы, протянул: – Ну ты Витя дал. Уф-ф.

– В общем, то, что я тебе говорил – забудь! Считай, что ничего не говорил. Но головой своей тута подумай, ясно? К невесте небось рвешься, да?

Виктор снова кивнул.

– Отправить тебя тута не могу, но если будет какая оказия – вдруг за самолетами пошлют, то ты будешь первый кандидат. А с этой… – командир вновь глянул на рисунок и задумался, – ишь сисястая какая. Ну, приодень ее, что ли…

Данильчук, техник из первой эскадрильи лихо наяривал на своей гармони. Пальцы его быстро перебирали по клавишам, меха раздувались, и затейливая мелодия заполняла темный просторный сарай. От неровного света коптилок на стены ложились причудливые тени танцующих людей, столбом стояла пыль, звенел смех. Полк плясал.

Красиво кружились Быков и Таня. Галка, в танце, положила голову на плечо Шубину, рядом неловко топтался красный Соломин, видимо в очередной раз, наступивший на ногу Оле. Кот плясал с какой-то невысокой оружейницей из второй эскадрильи и что-то нашептывал ей на ухо. Рука Сергея уже покоилась чуть ниже ее талии, а та все смеялась, показывая мелкие острые зубы

Виктор не танцевал. Во-первых, он толком и не умел, а, во-вторых, разнылась нога. Ее всегда крутило на непогоду, однако, судя по болевым ощущениям, на завтра ожидался не просто дождь, а град с камнями и ураган с вьюгой одновременно. Он расселся на лавочке и, потягивая папиросу, наблюдал за танцующими. Ему было хорошо: в такой позе нога болела не так сильно, в желудке плескалось почти триста грамм водки, и жизнь, в целом, была неплоха. Алкоголь настраивал на лирический лад, хотелось чего-нибудь хорошего, красивого. Из красивого в сарае были только танцующие пары, на них он и пялился. Таких как он, сидящих по лавкам вдоль стен, было чуть-ли не половина полка.

– Товарищ лейтенант, а можно вас? – подошла к нему Мая. В глубине ее черных глаз таилась скрытая до поры насмешка.

– Сыпь сюды, – Виктор хлопнул по лавке, – посидим, покурим…

Он думал, что она что-нибудь съязвит и уйдет, но та плюхнулась рядом и с вызовом посмотрела на него.

– Ну, – сказала она, – папиросы где? Летчицкие давай, раз покурить предложил. Не буду же я махрой травиться…

– Так чего наш герой не пляшет? – сделав первую затяжку, спросила Мая. – Хорошо-то как, а то махра уже в печенках сидит.

– Старый я уже, – засмеялся Виктор, – в наше время такое не плясали. Был бы тут какой-нибудь «Марлезонский балет», или там «Мазурка» с «Полонезом».

Мая шутку оценила, хихикнула.

– Ну а если серьезно? – спросила она, – пойдем, потанцуем. Просто.

– Да не умею я, – расстроился он.

– Да ладно, – она вдруг прильнула к нему, коснулась губами уха, прошептала, – пойдем. Или ты меня боишься?

Или Виктор был пьян или из-за первой причины, но плясалось удивительно легко и весело. Он кружился с Маей, все движения получались точными и умелыми. Это было прекрасно. Хотелось, чтобы это вращение теней ни когда не прекращалось. Потом, как-то незаметно, танцы кончились, вокруг оказалась ночь – полк шел спать. Мая вела его за руку, рядом шли такие же пары, слышались перешептывания, смех, веселье. Она потянула его за руку в какой-то переулок, они замерли в тени забора. Мимо в каком-то десятке шагов проходили люди, но их не замечали.

– Давай покурим, – сказала она, – до поверки еще полчаса, не хочу в этом курятнике сидеть.

Они закурили. Майя смотрела на него снизу вверх оценивающим взглядом, чему-то улыбаясь, потом вдруг тихо спросила:

– У тебя шелк есть? Ты ведь немцев сбивал, у нас падали. Неужели не осталось ничего?

– Так это когда было? – улыбнулся он. – Вспомнила! У нас только один упал, тот, что сейчас на аэродроме валяется. Но до него поздно добрались, там пехотинцы и местные выгребли все. Говорят, летчика в одном исподнем оставили. Наши пытались разыскать что-то, но без толку.

– Плохо, – погрустнела Мая, – потом вдруг стрельнула на него глазами и спросила:

– А что у тебя с Танькой было? Рассказал бы. А то бабы плетут языками такое, что на голову не натянешь. Ах, – подражая кому-то, жеманничая, сказала она, – такая красивая история, словно в старинном романе. Он как рыцарь, весь в ранах, а она уже с другим…. – Мая захихикала. – Сказать кто твои поклонницы? Уже есть пара дурёх, что на тебя спокойно глядеть не могут…

– Не надо.

– И правильно, – она снова засмеялась, – а то ведь я совру – недорого возьму.

Она отвернулась, вглядываясь в темень переулка. Улица стихла, лишь неподалеку в тени сарая раздавался приглушенный шепот, и слышалось боязливое хихиканье, да вдалеке все еще доносился смех и веселые голоса.

– Чудной ты какой-то, – сказала она, – другой бы меня давно уже лапал в темноте… Или не брешут бабы и ты действительно до сих пор эту рыжую любишь?

– Причем здесь Таня? – Он хлопнул ее по обтянутому шинелью толстому заду. – Ой допросишься, Майя, ой допросишься…

– Да все жду, когда же ты решишь обещанные тридцать три удовольствия доставишь, – тихо засмеялась она.

Он задержал руку на ее попе, слегка помял. Майя не возражала. Вокруг была тишина и темень, лишь все еще шумели у бараков, да притаившиеся в темноте у сарая соседи вовсю развлекались поцелуями. Виктор подумал, что при настойчивости и желании Майю сейчас можно будет не только потискать.

– Ты не ерзай, – Майя развеселилась, – не ерзай. Понравилось мое угощение? – Глаза ее были полны ехидства. – Хочешь? – Улыбка и ехидство медленно сползли с ее лица. Она стала строгой и серьезной.

– Хочу, – хрипло ответил он.

– Шелк нужен, – обольстительно улыбнулась она, – Найдешь шелк, мне приноси. Я отблагодарю.

– А если не за шелк?

– Не терпится? – она снова улыбнулась и медленно покачала головой. – Дурных нет. Я свое сказала.

Виктор подумал, что реклама в Советском Союзе все-таки была и что неплохо бы обзавестись куском трофейного парашюта. Так, на всякий случай. Из темноты сарая донеслось рассерженное шипение и злое невнятное бормотание. Майя прислушалась, довольно усмехнулась:

– Это Любка хахаля учит, – сказала она, – Ладно, хорошего понемножку. Пойдем, что ли, – она вязла его под локоть, – проведи девушку до дома. А то тут темно и хулиганы…

Весна катилась с юга. Ее стойкий пьянящий аромат, настоянный на оживающих степных травах, заполнил небо, проник в кабину. Виктор принюхался и криво улыбнулся. Весна всколыхнула душу, наполнила ее тоской. Хотелось гулять вечерами, сжимая в руке узкую девичью ладонь. Хотелось любви, хотелось секса. В принципе он мог получить и то и другое, выклянченный у Палыча кусок парашютного шелка давно лежал в загашнике, а на танцах его несколько раз приглашала художница Лена Шульга. Но связываться с Маей он немного опасался, не зная, что она может выкинуть после. Лена же хоть и таращилась на Виктора влюбленными глазами, но была совершенно не в его вкусе. Хотелось в Саратов, к Нине.

– Мессеры, мессеры, – истошный вопль совпал с мелькнувшей зеленой искрой ракеты.

– Палыч, от винта, – крикнул Виктор и плюхнулся на сиденье. В голове было удивительно пусто, а руки сами делали сотни раз повторенные и заученные движения, запуская самолет. Под колесами запрыгало неровное поле аэродрома, и в этот момент он увидел их – появившуюся из-за облаков россыпь точек. Виктор криво улыбнулся – несколько мессеров, это было слишком мало для полка. Он пошел в набор высоты, увидев, как пристраиваются остальные самолеты его звена, бывшего сегодня в готовности номер 1. Сверху было хорошо видно, как бегут к стоянкам летчики и кое-где уже начинают запускаться самолетные моторы.

За первой шестеркой врагов выскользнула еще одна, потом еще. Немецкие самолеты представляли собой громадный рой. Виктор смотрел, как накатывают, увеличиваясь в размерах, вражеские истребители и ему стало страшно. Против такого количество врагов драться еще не приходилось.

– Двадцать четвертый, двадцать четвертый, – раздался в наушниках голос Шубина, – задержи их, задержи. Три минуты дай. Давай, Витька.

Он повел свое звено в лоб ближайшей шестерки немцев. Видя, как те рассыпают строй, уклоняясь от атаки, закричал:

– Проскакиваем, проскакиваем. Заходим на вторую шестерку.

Первая группа немцев уже заложила боевой разворот, заходя сзади, но это было уже неважно. Спереди были такие же хищные акульи силуэты вражеских истребителей. Они тоже немного отворачивали, избегая лобовой. Из облаков вынырнула еще одна группа сомалетов:

– Серега, Серега, – сказал он Коту, – вцепляйся в хвост ближайшему. На виражах деритесь, на виражах. Чистим хвосты!

Едва Саблин повернул на ближайший вражеский самолет, как страх куда-то пропал, осталась только злость, и желание дотянуться до одного из истребителей с крестами. Перегрузка вдавила в сиденье, а в глазах замелькали силуэты самолетов. Низкая облачность ограничила маневр по высоте, и теперь на относительно небольшом пятачке сгрудилось два десятка машин. Мессера были везде, атаковали со всех сторон, мешали друг другу. Он увидел, как в хвост Яку заходит пара худых, рванул наперерез, дал очередь по ведущему. Те отвалили и сразу же пара мессеров обнаружилась уже в хвосте у Виктора. Этих отогнал Колька, и тотчас уже Саблину пришлось чистить хвост своему ведомому. Потом он отгонял наглого, пятнистого мессера от Яка Кота, потом снова защищал Кольку. Им только и оставалось, что обороняться, отбивая атаки. В этой дикой мешанине собачьей свалки любая попытка управления была обречена на провал. Виктор сперва пытался, но это оказалось бесполезно, врагов было слишком много, они были везде… Он как-то очень быстро потерял в этом хаосе ведомого и теперь крутился отгоняя вражеские силуэты от краснозвёздных самолетов. То же самое делала и его четверка. Одному мессеру он врезал хорошо, четко увидел попадания в крыло, подбитый враг запарил простреленным радиатором, отваливая в сторону. Потом увидел дымящий Як, который, однако, продолжал бой. Потом уже попали и в Виктора: в кабине вдруг рвануло, правую ногу словно ошпарило кипятком, а в борту засияла дыра. Он увидел кровь, но самолет продолжал лететь, нога слушалась, а боль можно было и потерпеть…

Совсем рядом, в каком-то километре проплыла девятка пикирующих бомбардировщиков Ю-87, но подойти к ним у Виктора не получалось. Сзади висело два истребителя, а отбивать их атаку было некому. Пришлось крутить на максимальной перегрузке, до черноты в глазах, сбрасывая их с хвоста. Потом вдруг увидел полосу густого черного дыма и длинный огненный шлейф, тянущийся за Яком. За пылающим факелом несся мессершмитт и увлеченно расстреливал горящий самолет. У Виктора от злости потемнело в глазах, он рванул наперерез, пытаясь хоть как-то помочь. От Яка отделился черненький комочек, вспыхнуло облачко парашюта и сразу же погасло сожранное огнем. Комочек полетел вниз, а мессер крутанул победную бочку и плавно пошел вверх. Виктор кинулся за ним, в голове было лишь желание догнать и покарать, дикая злость застилала глаза. Но сзади, очень некстати, оказалась еще пара врагов, и остатки разума заставили уйти в вираж…

Потом как-то все стихло, нигде не мелькали кресты, никто не норовил зайти в хвост. В эфире была подозрительная тишина – видимо приемник в очередной раз умер. На земле пылало несколько дымных костров, где-то вдалеке мелькали самолеты, а вокруг не было никого. Виктор вдруг подумал, что там внизу догорает все его звено…

Як он увидел почти случайно. Лежащий на черной земле камуфлированный силуэт был плохо заметен, но в этот момент там вдруг вскипели фонтанчики пыли, и скользнула хищная тень с крестами. Он быстро развернулся и оторопел от увиденного – одинокий Ю-87 добивал севшего на вынужденную Яка.

Дальнейшее было делом техники: разворот и падение сверху на увлекшуюся расстрелом беззащитного Яка цель. Жертва увидела его в последний момент, дернулась в сторону, стрелок ожил и пунктир пулеметных трасс за малым не впился в лицо и истребитель задрожал попаданий. Виктор тоже не промахнулся, острые иглы крупнокалиберных пуль ударили в левое крыло врага, стегнули по кабине. Он потянул вверх и перевернувшись сделал новый заход. Немец прекратил атаки подбитого Яка и теперь удирал. Стрелок, оказался жив и здоров и встретил Виктора плотным огнем. В последний момент вражеский пилот заложил крутой вираж и Виктор проскочил вперед. Пришлось уходить наверх для повтора.

Новую атаку Виктор построил поумнее, врезав короткой очередью издалека. Пикировщик клюнул на уловку и шустро ушел в вираж и Саблин, довернул и сумел всадить в него еще одну жменю свинца. В третьей атаке пулеметчик уже не стрелял, толи раненный толи убитый, стволы пулеметов, задранные в зенит, были неподвижны. За пикировщиком тянулся отчетливый дымный след, однако от атаки он уклонился весьма ловко… Впрочем, в этом уже не было нужды, оружие Яка молчало. Виктор смотрел как, в каком-то десятке метров летит вражеский самолет, на дыры в его крыльях и развороченную, окровавленную кабину стрелка и его душила злоба. Хоть доставай ТТ пали немцу в кабину. Раздосадованный, он отвернул с набором высоты и сразу же, буквально в нескольких сотнях метров от себя увидел одинокий Як. Пилот истребителя видимо тоже только что обнаружил Виктора, потому что самолет вдруг принялся покачивать крыльями. Это оказался Колька. Живой и невредимый Колька.

– Колька, Колька, – закричал Виктор, ты меня слышишь?

Тот покачал крыльями и пристроился, занимая свое место.

– Колька…давай за мной.

Он ринулся в пике в том направлении, куда уходил подбитый Юнкерс, увидев врага обрадовался:

– Не уйдешь, сука. Колька выходи вперед! Вон Юнкерс, бей его. Ближе, ближе подходи.

Юнкерс снова ушел от атаки, уйдя в вираж. Як ведомого проскочил вперед.

– Уходи вверх, вверх уходи, – закричал Виктор, – сверху бей и снова уходи. Давай за мной, я имитирую, ты бей!

Юнкерс крутился с отчаянностью обреченного и имением опытного аса. Они снова и снова атаковали его то вместе, то поодиночке, а он умудрялся уворачиваться и все тянул к виднеющимся уже неподалеку Миусским вершинам. Наконец, после очередной Колькиной атаки, мотор вражеского самолета остановился, Юнкерс снизился и запрыгал на неровностях заросшего бурьяном поля.

– Колька, врежь еще разок. Может он симулирует…

Но ведомый лишь разводил руками в кабине. Боеприпасы кончились не только у Виктора.

– Поздравляю с победой! Пойдем домой….

Только сейчас Виктор вдруг понял, что жутко устал. Что лицо заливает пот, в глазах пляшут черные мухи, а гимнастерка под регланом мокрая, хоть выжимай. Он направил истребитель вверх, немного радуясь, что все кончилось и он по-прежнему жив. Перебивая эту радость, черной занозой в душе сидело зрелище сгоревшего парашюта одного его пилота и судьба другого, расстреливаемого Юнкерсом.

Мотор кашлянул раз, другой и вдруг замолчал. Виктор остолбенел, на спине выступила очередная порция пота, но тренированное тело уже жило собственной жизнью: выключая зажигание, подыскивая подходящую площадку, выпуская шасси. Наступила непривычная, пугающая тишина. Земля оказалась на редкость неприветливой, самолет отчаянно закозлил подпрыгивая, но, в конце концов, замер. Вверху, в десятке метров промчался Як ведомого и Виктор даже успел рассмотреть его перепуганные глаза.

– Колька, давай домой, – он бросил взгляд на карту, глянул на упершиеся в «0» стрелки обоих топливомеров. – У меня бензин вышел. Курс семьдесят, примерно тридцать километров.

Ведомый качнул крыльями и улетел на восток, Виктор остался один. Сперва он вылез было наружу, осмотрел повреждения, но весенний ветер оказался на редкость сильным и холодным. Нога все еще слабо кровоточила, хотя внешне ранение казалось россыпью очень глубоких царапин. Идти в деревню за помощью не было сил и он, наскоро перебинтовавшись, забрался в кабину, и задремал, резонно полагая, что подмога скоро подоспеет сама.

– Летчик, летчик, ты живой? – ручка управления ударила по ногам, и Виктор вскинулся, приложившись головой о плексиглас фонаря.

– Живой! – трясущий элерон красноармеец, смугловатый, с густыми обвислыми усами и медалью «За оборону Сталинграда», широко осклабился. В десятке метров от самолета стояла полуторка, в кузове сидело еще четверо бойцов и таращились на русалку. Вырезанный из фольги лифчик перед вылетом был снят, и она предстала во всей красе.

– Старшина Попов, – он козырнул Виктору, – помощь требуется?

– Лейтенант Саблин, – Виктор выбрался из кабины. – Там, километрах в пяти восточней, Юнкерс подбитый. Туда бы съездить, а то вдруг немец удрать успел.

– Так уже, – Попов осклабился еще сильнее и махнул рукой. Сидящие в кузове подняли с пола и вытолкнули вниз высокого, атлетического вида человека, в немецкой летной форме. Летчик был основательно избит, сплевывал кровью, но смотрел зло и нагло.

– Эк вы его.

– Хотел в степи спрятаться, – скривился старшина, – как догнали, отстреливаться пытался, а потом драться кидался. Пархоменко вон в глаз засветил.

Один из бойцов щеголял здоровенным фингалом.

– А второй где?

– Второй в кабине остался, убитый. Полголовы оторвало. А этот в степь убежал. Ну мы то на машине, быстро нагнали. – Попов достал из кармана шинели серую книжицу с нарисованной эмблемой «Люфтваффе», открыл. – По немецки понимаешь? – Он всмотрелся в чужие буквы, – Эк понаписали-то, хрен разберешь. Какой-то Ридел наверное.

– Стрелка я хлопнул, – Виктор зло ощерился, – крутился сука, как балерина. – Он достал папиросы, протянул пачку старшине. Подошедшие бойцы мигом ее ополовинили. – А потом бензин кончился, покойничек успел баки продырявить. Кстати, а чего вы немца так ободрали? Где его пистолет, парашют, часы?

– Так это наш пленный, – лицо старшины было как у каменного истукана, – что хотим, то и делаем…

– А сбивал его я, – Виктор от трофеев отказываться не собирался. – Себе можете барахло стрелка забрать.

Попов поджал губы, и скоро на крыле Яка лежали аккуратно сложенные вещи немецкого летчика. Увидев часы, Виктор решил, что этим трофеем он делиться ни с кем не будет. Взял немецкий пистолет, передернул затвор и в траву упал маленький желтый патрон.

– Хитро он отстреливался, – усмехнулся Саблин

– Пальнул пару раз, – в свою очередь улыбнулся Попов, – мы очередь над головой дали, так он сразу руки задрал. А Пархоменко с него крест снял, тот в драку и кинулся.

– Куда вы его сейчас? В расход?

– Да в штаб отвезем, – вздохнул старшина. – Только расписочку напишите, что вещи пленного забрали.

Немец вдруг приосанился и начал что-то говорить. Поза у него при этом была такая гордая, словно это они все были его пленниками.

– Закрой пасть, – процедил Виктор, – моего летчика на земле добивал, мразь.

Даже помятый и ободранный пленный вызывал в нем не жалость, а ненависть. Немец разразился новой лающей тирадой. Высокий, плечистый, с мужественной челюстью, он даже в таком плачевном виде производил впечатление сильного и опасного человека. Он вдруг указал на самолет Виктора, показал жестом, как заходит ему в хвост, изобразил стрельбу и, махнув рукой, очертил падение сбитого.

– Чего это он, – спросил старшина?

Пленный разразился новой лающей тирадой, из всех его слов Виктор разобрал только «Як» и «капут».

– Капут? Капут? Ах ты сука, – разъярился он, – Вот тебе капут! – выстрел хлопнул резко и зло. Пуля попала немцу прямо между глаз, он нелепо взмахнул руками и завалился на спину, забился на земле, нелепо вздрыгивая ногами.

– Товарищ лейтенант, вы чего? – старшина выглядел ошарашенным. – Это же пленный… его нельзя…

– Да пошел он, – Виктор и сам не понял, почему выстрелил. – Еще и дразнится, сученок.

В воздухе повисла напряженная пауза.

– Товарищ лейтенант, проедем с нами, – предложил наконец Попов. Красноармейцы поддержали его одобрительным гулом.

– Да никуда я не поеду, – огрызнулся Виктор, – сейчас сюда мои прилетят.

Старшина угрюмо замолчал, нехорошо посматривая на Виктора. Красноармейцы сгрудись за его спиной. Конфликт нужно было как-то гасить.

– Летчик мой, на вынужденную сел, вот так же как я сейчас. А этот гандон, – он мотнул головой в сторону затихшего немца, – его из пулеметов добивал. Да какого хера, – заорал он, – какого хера жалеть их? Они нас жалеют? Я звеном против шестнадцати дрался сегодня, и все…нету у меня больше звена. Пацанам по девятнадцать лет было… Сдох сука и правильно… всех… всех их кончать…

Виктор выдохся. К свинцовой тяжести навалившейся после боя прибавилась опустошенность и апатия. Он устало уселся там же где и стоял, зашарил по карманам в поисках курева. Старшина вернул ему его же пачку, ловко вытянув себе еще одну папиросу.

– А мне что теперь делать? – спросил он, – ты стрелял, ты и думай теперь. Расписку напишешь?

– Расписку? – Виктор едва не проглотил папиросу, – да ну нахрен! Убит, при попытке к бегству?

– Немец живой был нужен, – старшина словно хлебнул уксуса, – может медаль дали бы…

– Ага. Орден Сутулого. Тебе какое дело до командирских наград? Или, думаешь, в штабе про тебя вспомнили бы?

Старшина вздохнул.

– Документы забирайте, – расщедрился Виктор.

– Э-э. Давай лучше ты с нами поедешь, – снова предложил Попов, – сам нашему командиру все и расскажешь…

– У меня в кабине, в НЗ, фляжка с водкой есть. Дарю. – Виктор зашел с козырей. – Можно парашют поделить. Вы же в деревне стоите, верно? За шелк любая баба даст. Отдал бы весь, да обещал уже одной. Целый у вас отцы-командиры отберут, а вот кусками…

– Не учи, лейтенант, – Попов наконец улыбнулся и уселся рядом с Виктором. – Эх, зря я вообще сюда ехал, – засмеялся он, – ограбили только. Твой самолет? – спросил он. – Звездочки это сбитые?

– Все мое, – Виктор достал из кармана свою заветную флягу, отхлебнул и протянул старшине. Тот повертел ее в руках, тоже приложился и цокнул языком.

– Надеюсь, нам ты не эту мензурку обещал? – усмехнулся он, – Красивая вещь, хорошо вам, летчикам…

– Хорошо там, где нас нет, – буркнул Виктор. Вставать не хотелось, но пришлось лезть в кабину и доставать флягу из НЗ.

– Вот и договорились, – засмеялся старшина, – ладно, бывай летчик. Если что, мы вон в той деревне…

Полуторка пыля и подпрыгивая покатила вдаль и Виктор в который раз остался один. О визитерах напоминал лишь часы с пистолетом, лежащий на крыле немецкий шлемофон, перевязанный стропой кусок шелка и босоногий мертвец. Когда с него успели снять сапоги Саблин так и не увидел. Он оттащил немца подальше и вновь стал ждать. Посвистывал ветер, низкие облака летели и летели по небу, казалось, им не будет ни конца не края. Бурьян шелестел, и окружающее спокойствие расслабляло, вновь клоня в сон. Вновь разбудило его тарахтенье мотора У-2.

В полк Виктор прилетел уже ближе к вечеру, на своем самолете. Его Як на скорую руку подлатали, привезли бензина, и он сразу перегнал его на аэродром. Впрочем, новости он узнал раньше и они не радовали.

Звена у него больше не было. Горящий Як – это была машина Саши Ковтуна, это его парашют сгорел. Впрочем, по словам Синицына, он выпрыгивал почти мертвым – две пули пробили ему грудь. Кот, с простреленными ногами, угодил в госпиталь. Он посадил подбитую машину на живот, но спустя буквально несколько минут подвергся атаке Юнкерса. Тот сделал на избитый Як три захода и окончательно добил истребитель. Сергей спасся только тем, что при второй атаке спрятался за двигателем, суме переползти.

Погиб также штурман второй эскадрильи, старший лейтенант Больных, сбитый мессерами. Эти потери были велики, но если бы немцам удалось застать полк на земле, то они были бы куда больше. Звено Виктора сделало свое дело, буквально на пару минуту – две сумев задержать вражеские самолеты. Звено выиграло время полку, но и само уменьшилось вдвое.

Сжатые сверху облаками, растрепанные в бою с Саблинской четверкой, немцы оказались не готовы драться с превосходящими силами взлетевших советских истребителей. Потеряв две машины, они дрогнули и стали уходить облаками. Громадный бой разбился на множество мелких схваток, протекающих то внизу, то среди облаков. В одной из таких стычек и сбили Больных. Но врагу досталось тоже, наши летчики сумели сбить шесть вражеских самолетов: три Мессершмитта и три Юнкерса.

Отметились Егоров и Ильин, завалившие по лаптежнику. Снова отличился сержант Подчасов из первой, заваливший мессера, по истребителю сбили также капитан Земляков и лейтенант Гаджиев. Бой позволил отличился многим, но и забрал немало. Кота уже увезли в госпиталь, а Ковтуна и Больных должны были похоронить завтра…

Заходящее солнце подсвечивало затихший аэродром. Отревели свое натруженные за день моторы, перестали пылить заправщики. Лишь на стоянке лязгали железом техники, там полным ходом шел ремонт поврежденных днем самолетов. Но Виктора это не касалось, он слонялся по стоянке не зная куда себя деть. Летчики стопились в сторонке, обсуждая прошедший день. Отличившиеся в боях пилоты были веселы, собравшись кучкой, они отчаянно жестикулировали, раз-за-разом обсасывая подробности боя. Остальные из энтузиазма не разделяли: гибель двоих пилотов давила, заставляя примерять на себя их судьбу. Виктор отошел в сторону и бессмысленно наблюдал за заходом солнца. В голове была каша, накатившее после боя отупение и апатия никак не проходили.